Камни говорят
На участников мероприятия радостно глядел холм Сурматар-Хнёйс, словно говоря: «Как сейчас весело! Как же сейчас весело!» А другой холм, Яудн-Хнёйс, был мрачен, будто знал, что радость недолговечна. С того места виднелось начало большого ущелья Миркюр, куда, по легенде, ирландские монахи побросали свои колокола[14]. Несколько овец паслись у дороги, ведущей к перешейку Мольдаграндар. Они подняли головы и мимоходом взглянули на гостей свадьбы. Кто-то крикнул: «Смотрите, а серая овца Пузатого очень упитана…» Овцы тут же пустились бежать прочь по перешейку. Вода в озере Мидвётн стала прибывать. В горах начал таять снег. Над всей равниной Мидсандюр кишели крачки. Поблизости кружили два коварных поморника. Несколько крачек издали боевой клич и, мгновенно собравшись в стаю, отогнали неприятеля в сторону моря. Солнечный свет отражался от воды небольшой лагуны. У поверхности воды семенила чета маленьких песочников. С пустыря доносилось пение множества ржанок. На камне сидел осматривающийся по сторонам дербник. Небольшая стая крачек агрессивно бросилась на него, прогнав в сторону горы Стейнафьядль.
Лошади скакали галопом, громко стуча подковами по каменистой дороге. Потом процессия снова замедлилась, и мужчины опять получили возможность поговорить друг с другом. Обсудили при этом, что у каурой кобылы подрос славный жеребенок… Пески закончились. С правой стороны появилась гора Стейнафьядль, скрыв из виду Папбилис-Фьядль. Достигнув холма Стейнабали, всадники снова ускорились. Поросшие травой развалины хутора Стейнар у подножия горы говорили проезжающим о бренности жизни, но эти речи в день свадьбы никто не хотел слушать – в такой момент совершенно нет желания размышлять на эту тему. Хутор стоял здесь со времен священника Кетидля Оулафссона[15]. В XIX веке был случай: на вершине горы начался камнепад; жители хутора глубокой ночью повыскакивали из постелей и увидели, что со стороны песков Стейнара их поселение затопило водой. В конечном итоге дома были заброшены. Чистый ручей, из которого хуторяне когда-то брали воду, все еще журчал к западу от стены кухни[16], но вот уже более пятидесяти лет его никто не удостаивал взглядом.
Далее дорога резко пошла в гору. Всадники на большой скорости проехали холм Сльетталейти. По склону с лаем бежал пес, пытаясь укусить лошадей за ногу. Собакам все равно: везут кони людей на свадьбу или еще куда-то. Далее всадники миновали холм Маркалейти, лощину Ревастейнс-Кваммюр и Тридлингамёрк (Поляну Бешенства). На этом месте, со слов парней из Герди, которые всему давали какие-то названия, Старый Стейдн как-то раз во время сенокоса вышел из себя – вот они и придумали такое имя этому холму. Пасущиеся здесь коровы подняли головы и посмотрели на людей. На мордах буренок читалось: «Что означают весь этот шум и гам?»
Вот процессия уже подъехала к холму Хамар – оттуда виднелись хутора в Брейдабольсстадюре, где наверняка в кухонных очагах уже зажгли огонь. Всадники завернули в Боргар-Кваммюр (Лощину Овчарни). Неподалеку от въезда в лощину дорогу перебежала овца с ягненком. Она остановилась, повернулась к людям и удивленно уставилась на них, словно вопрошая: «Что это за сброд, который причиняет такие неудобства мне и моему ягненку?» Поблизости находились развалины загона, использовавшегося в старину, когда еще практиковался зимний выпас овец; затем путь пролег через осыпь Боргар-Скрида, где за несколько дней до этого из-за дождей сошел оползень. По левую руку непрерывной чередой шли сенокосные луга, прилегавшие к Лагуне, – идеально ровные и красивые, словно поля в Выдумляндии. Оттуда открывался вид далеко в море. У горизонта вырисовывались контуры двух французских шхун. Как у них ловится рыбешка?
У осыпи Гердис-Скрида процессия повернула вниз и перебралась вброд через ручей Вёд. За ним открылся склон Балар. Кони перескочили через ручей Эйстюр-Лайкюр, потом через несколько буераков и ручей Сидри-Лайкюр и, наконец, понеслись галопом по тропе Мессюгётюр в Брейдабольсстадюр. Во всех хуторах всадников с лаем преследовали собаки. На флагштоке во дворе развевался французский флаг, покачиваясь от слабого юго-восточного бриза.
– Ты, значит, поднял флаг Франции, – улыбаясь, сказал Старому Стейдну староста Рейниведлира Эйольвюр.
– Ну да, так точно.
– Но я могу за это обеспечить тебе кару со стороны губернатора Исландии[17] и короля!
– Я не-не боюсь этих му-му-жиков, жалуйся на здоровье! Я вы-вы-вешиваю такой флаг, какой мне вздумается. Что ты-ты думаешь, сказал бы король, если бы ему рассказали про норвежский гарпун, который исчез, выпав из кита? – сказал Стейдн и плюнул в сторону.
Эйольвюр замолчал, ухмыляясь.
Люди спустились с лошадей, положили уздечки на холмики или повесили на ограды рядом с хутором и завели коней во двор.
3
Спустя некоторое время все уже сидели за столами в гостиной и бадстове – наконец началось пиршество. В гостиной расположились молодожены и их родственники, а также уважаемые люди с округи.
Перед каждым гостем стояла тарелка, лежали нож, вилка и ложка. На стол вынесли жаркое в маленьких корытцах, вяленое мясо в больших чанах и кашу из репы в мисках, а по тарелкам разложили картофель, ржаной хлеб и лепешки со сливочным маслом. Также гостей потчевали белым хлебом с французской шхуны – булочками четырехугольной формы, достаточно большими, со множеством дырок и рыжеватыми снаружи, но белыми как снег, если их разломать, и с самым прекрасным пшеничным вкусом в этом мире. Затем вынесли на тарелках густую рисовую кашу с изюмом.
– Я не ем этим, дорогуша, – сказал Старый Стейдн, протянув ложку женщине, прислуживавшей за пировавшими. – Я хочу мою старую роговую ложку.
Подавальщица, уже сведущая в новейших застольных обычаях, ответила:
– Таково нынче правило, Стейдн, – есть ложечками.
– Пра-а-вило есть ложечками… Дай мне мою роговую ложку, дорогая!
Подавальщица пошла за роговой ложкой и передала ее Стейдну. Ею он ел кашу, а металлическую ложку держал в левой руке. Потом все выпили пунша из чашек.
Первым слова попросил Торстейдн из Герди, брат Кетидля. Он зачитал стихотворение собственного сочинения, посвященное женитьбе. Потом другие гости вставали и читали свои стихи про молодоженов. Мать братьев Оддни из Герди, уже будучи немного навеселе, немного покачиваясь, рассказала сагу о Паудле-стихотворце и историю о несчастной судьбе хутора Федль, причиной которой были колдовские способности его обитателей, а также спела «Поэму отшельника» и «Вирши Лауки»[18]:
Как от датских береговтридцать выплыло судов,а с раздутых парусовмира знак сиял,Лауки свой бочонок потерял[19].Старый Стейдн от души посмеялся над тем, насколько толстяк был хитер, обведя вокруг пальца боевой флот:
– О-он был умел в морских боях, не позволил этим гадким пиратам за-захватить себя. И-из какой это римы?[20]
– Это не рима, Стейдн! Это поэма! – сказала в ответ Оддни.
– Да, поэма, конечно.
После этого Стейдн повернулся к старосте Эйольвюру и задал тому вопрос:
– Не взял ли ты с собой арфенку, дружок? Я-я спою песню, если ты сыграешь.
– Ох, нет! Я совсем забыл взять с собой эту чертову гармошку.
– То-то, что ты, дружок, забыл гармонь, никуда не годится.
Гостей потчевали кофе, оладьями, пирожками, блинами, печеньями, булочками с изюмом, а крепкие напитки наливали в стопки, чашки и кружки, и всем можно было брать добавку вяленого мяса, жарко́го и сливочного масла. Мужчины пили бреннивин и коньяк, а женщины потягивали экстракт[21], красное и причастное вино. Но Оддни с Герди и сестра Старого Свейдна Стейнюнн с Рейниведлира вели себя прямо как дома, выпивая коньяк рюмку за рюмкой. Люди оживленно беседовали, нередко перебивая друг друга, все были радостны и веселы, предсказывали хороший рост травы и обильные сенокосы летом.
Старому Стейдну наскучили длинные пространные разговоры о сене, и он с увлечением принялся излагать истории о тех временах, когда был старостой. Рассказ пошел о рыбалке, когда море кишело рыбой, когда в день у рыбаков было по три разгрузки, не считая тяжелых акульих туш, с которыми лишь с трудом можно было дотянуть до берега, а вокруг рыбацких лодок плескались косяки китов, грозившие перевернуть лодку.
– Мо-мой брат Йоун боялся рыбы. Я-я-я же – никогда!
Стейдн рассказал и о том, как попадал на французские яхты и как французы его хорошо угощали. Как-то раз капитан налил им по рюмке, а потом Стейдну подали парное молоко, и «он выплеснул его в бокал со спиртным». Далее Стейдн вспомнил, дрожа от восхищения, о том, как им порой бывало сложно причаливать к берегу в неспокойном море, и о славных гребцах прошлого:
– Покойный Йоун с Герди быстро орудовал веслами.
Тогда вскочил с места племянник Стейдна по матери, Сигюрдюр с Каульвафедля, и закричал, размахивая руками:
– Ну и что, он сломал хоть одно весло?
– О-он никогда не ломал весел.
– Значит, он был не гребец, черт возьми!
– Не надо! Лучше помолчи!
– Ты – не гребец, если не сломал хотя бы одно весло!
После этого Сигюрдюр принялся рассказывать о людях, которые могли так быстро грести, что у них ломались весла. А потом перешел на историю о краже со шхуны, на которой он побывал, когда плавал у песков Сюдюрсвейта.
– Мы в тот день подгребали ко многим шхунам. Когда пришли к последней из них, то уже все были пьяны. Халльдор из Хестгерди был старостой. Мы забрались на борт. Капитан пригласил нас в каюту, но попросил немного подождать, пока допишет письмо. Он щедро угостил нас коньяком. Там было много хлеба, парни! «Это твой хлеб, недоносок?» – спросил я капитана. Он продолжал писать. Тогда мы запихнули себе за пазуху по многу булочек. А капитан все писал и писал. После этого он отдал нам письмо, и мы пошли на палубу. Там мы умыкнули у французов грузила, леску и ножи, закинув их в нашу лодку. Французы, увидев это, разозлились, ну просто рассвирепели! Мы поспешили в лодку и попытались оттолкнуться от шхуны. Но французы были тут как тут с баграми и, упершись в борт корабля, зацепили ими продольную балку у скамей гребцов на нашей посудине так крепко, что мы не могли оттолкнуться от шхуны. Это было некрасиво, скажу я вам! Тогда Халльдор выдирает румпель[22] и прыгает с ним вперед на край палубы, после чего бьет французам по рукам так, что те выпускают багры. Халльдор был ловок как никто другой. Не хотел бы я отведать его кулаков. Но и мы зря времени не теряли. В общем, мы оттолкнулись и, гребя изо всех сил, поплыли к берегу со всем добром, в том числе с баграми. Вот это было весело, скажу я вам! Мы тогда хорошо нагреблись. И не обошлось без сломанных весел.
Сигюрдюр с увлечением и мастерски рассказывал свою историю и, сам того не замечая, излагал все события с врожденным актерским искусством, на что слушающие реагировали смехом.
Однако Старый Стейдн не смеялся:
– Вы-вы поступили гадко. Я-я был кем угодно, только не грабителем.
– Что??? Ну, может быть, это не совсем именно так…
Жена Стейдна Тоурюнн посмотрела на него, энергично вращая глазами, и сказала:
– Ты жамерж, Штейдн – ты же дрожишь.
– Я-я дрожу не от холода, дорогая. Я дрожу от страсти.
После этого Стейдн запел дребезжащим голосом «Темноту свет отпускает на свободу»[23].
Затем он начал оплакивать свою прежнюю жену, Луссию.
Другой мой дед, Бенедихт, запел «Приди, моя кошечка», но на его щеках не было ни слезинки, хотя у него на кладбище в Бьяднанесе лежали жена и два сына-мо́лодца.
Бьёдн из Рейниведлира плакал много, потому что Тоураринн взял в жены Гвюдлейв – хорошо сложенную девушку спокойного нрава.
– Теперь я точно пойду по миру, – повторял Бьёдн снова и снова плачущим тонким визгливым голосом.
Пиршество продолжалось всю ночь. Хозяева постоянно приносили из кухни выпивку, хлеб и кофе. Прекрасное был застолье. Из отверстия на кухне постоянно шел темный дым, распространявшийся по соседним полям в ночном покое и глубокой тишине. Празднующие продолжали разговаривать, рассказывать истории и петь. Постоянно кто-то входил в дом и выходил, гулял по двору, а также между домом и шатром; многие отлучались за стены и ограды, а кое-кто исчезал из виду, спустившись к берегу Лагуны. Часты были разговоры о погоде. Снег редко задерживается в Сюдюрсвейте, март и апрель были в этом году теплыми. Тем не менее в мае похолодало, но в последние дни опять пришло тепло, и поля зазеленели. Овцы более-менее выдержали зиму, падежа от истощения не было, и многие рассчитывали на хорошие покосы грядущим летом. Сигюрдюру Арасону приснился сарай в Рейниведлире, переполненный дерьмом, в котором он стоял по грудь. Это сочли добрым предзнаменованием. Люди также разговаривали о рыбном улове и походах в море, а также о том, можно ли будет увидеть тюленей на лежбище на островах Хродлёйхсэйяр. И еще долго обсуждали овцу с ягнятами, которая провела зиму где-то в глубине гор, но вернулась весной к людям хорошо упитанная и с ягненком. Мнения о том, где она перезимовала, разошлись. Одни считали, что на востоке у подножия горы Папбилис-Фьядль, другие – что в глубине долины Кваннадалюр. А кое-кто утверждал, что она дошла до равнины Ведраурдалюр.
Староста Эйольвюр принялся рассказывать длинную историю о привидении с хутора Мариюбакки, которое он вызвал на поединок, чтобы то бросило свое обыкновение отрывать яички у молодых барашков. Эйольвюр также рассказал о другом захватывающем приключении – битве с утилегуманнами[24] осенью 1858 года на тропе во Фьядлабаке, закончившейся тем, что он их одолел – перегрыз им глотки. История развеселила участников праздника. После этого староста вышел, надев длинную куртку. Старый Стейдн пропел: «Много чего приносит людям несчастье», а потом опять принялся оплакивать Луссию. Везде можно было видеть, как люди ходили парами по лужайке у дома и обнимались. Собаки вскакивали, пробудившись от глубокого сна на крыше бадстовы, глядели на происходящее и истошно выли, словно сильно настрадались. Лагуна смотрелась как огромное зеркало у подножья склона, на вершине которого находился хутор. На воде дремали несколько уток. С флагштока свисал, словно уснув, французский флаг. Над сверкающими белизной отрогами ледника Эрайвайёкюдль пролегли мелкие полоски тумана.
Вдруг из бадстовы послышался шум: сначала ругань, а потом звуки начавшейся драки. Кто-то прорычал:
– Убирайся к чертям собачим!
Ему ответили:
– Ты, вор проклятый, украл целого кита!
Кто-то кричал в смятении:
– Господи Иисусе, за что мне их оттаскивать? Волосы-то у них уже выпали!
– Теперь я точно пойду по миру, – слышался визгливый голос, злой и в то же время хныкающий.
При этих словах в гостиную вошел Бьёдн из Боргархёбна, который немного был навеселе, но сохранял той ночью над собой контроль. Он сказал:
– Дорогуши, люди начали в доме применять кулаки. Точно-точно. Они сцепились и очень злы, да, крайне злы. Они уже порвали куртку Эйольвюра на мелкие кусочки. Совсем на мелкие кусочки. Невыносимо на них смотреть. Это позор, да, позор для нашего края. Нужно разнять этих буянов!
Старый Стейдн засмеялся, трясясь всем телом, а потом запел «Темноту свет отпускает на свободу».
Тоураринн сказал:
– Проследите за ним, чтобы он не ввязался в драку!
– По-помолчи-ка ты, до-дорогуша!
– Да дайте им вырвать волосы друг у друга, этим безумцам, и, думаю, с курткой Эйольвюра большого урона не случилось, – сказал дед Бенедихт.
В этот момент со скамьи невесты вскочил Тоураринн и стремглав рванул из гостиной по дорожке, затем влетел в дом и ринулся в самую кучу, раскидав драчунов в разные стороны, после чего ударил кулаком о кулак и сказал, что убьет дерущихся, если они не прекратят свою проклятую потасовку. На этом воцарилось молчание, разве что послышался один выклик:
– Господи Иисусе, меня всего переломали! Я умер!
Эйольвюр в порванной куртке, не торопясь, вышел наружу и тихо проворчал:
– Не могли не случиться неприятности, когда тут вывесили флаг французской революции. Я увидел еще вчера: что-то было нечисто вокруг этого чертова флагштока[25].
Из-за горы Стейнафьядль поднялось солнце, и пики, гребни и склоны вышли, сияя, из ночных сумерек, тогда как над лощинами и ущельями висели черные тени. Это было необычное зрелище. Гора выглядела как сплошная ткань. Спустя некоторое время весь горный склон уже был освещен солнечным светом. На луг прилетели ржанки, которые, проскакав небольшое расстояние, чирикали «мило! мило!», а потом останавливались, чтобы получше рассмотреть окружающий мир – а он после свадьбы выглядел иначе, чем накануне. Потом птицы опять пробегали какой-то путь, но уже ничего не говорили. В устье речки парами плавали утки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Heimir Pálsson. Sögur, ljóð og líf. Íslenskar bókmenntir á tuttugustu öld. Reykjavík: Vaka – Helgafell, 1998. Bls. 43.
2
Pétur Gunnarsson (2002). «Halldór og Þórbergur». Vefsíða Þórbergsseturs. https://www.thorbergur.is/index.php?option=com_content&view=article&id=86:halldor-og-thorbergur-14-3-2002&catid=16&Itemid=120.
3
См. https://odri.msk.ru/?p=6651.
4
Dagný Kristjánsdóttir. Öldin öfgafulla. Bjartur, 2010. Bls. 130.
5
Dagný Kristjánsdóttir. Öldin öfgafulla. Bls. 132.
6
Сисла – устаревшая единица административного деления в Исландии. – Здесь и далее примеч. переводчика.
7
Восточный Скафтафедль – район на юго-востоке Исландии.
8
Гоуа – месяц традиционного исландского календаря, начинающийся в неделю между 18 и 24 февраля. Примерно соответствует месяцу Рыб в астрологическом гороскопе.
9
Бушприт – горизонтальный или наклонный брус, выступающий с носа парусного судна.
10
Бреннивин – крепкий исландский спиртной напиток.
11
Бадстова – комната в старых исландских домах, которая служит одновременно столовой и спальней.
12
Виса в современной исландской традиции обозначает стихо-творные тексты, используемые в народных песнях. Исторически относится к особому типу скальдической поэзии.
13
Папабили (исл. Papabýli) – предполагаемое поселение ирландских монахов-отшельников (исл. papar) на юго-востоке Исландии в период, предшествующий приходу викингов (IX в.).
14
Ирландские монахи, избравшие безлюдную Исландию местом отшельничества, не желали делить землю с новоприбывшими викингами-язычниками, поэтому предпочли покинуть страну. Не имея возможности брать тяжелые колокола в трудное плавание по бурным водам Северной Атлантики, ирландцы старались избавиться от них на месте, чтобы они не достались некрещеным норвежцам.
15
Жил в XVII в.
16
У исландцев и по сей день в бытовых ситуациях принято ориентироваться по сторонам света.
17
Губернатор – наместник датского короля в Исландии (в 1380–1944 гг. Исландия была частью Королевства Дания).
18
Названия старинных исландских поэм.
19
Благодарим исландца Кристьяуна Эйрикссона за помощь в переводе этого стихотворения. Сама поэма «Вирши Лауки» сложена в XVI или XVII в. (насчет ее авторства единого мнения нет) и носит шуточный характер.
20
Рима – жанр ислансдкой устной поэзии: длинный стихотворный повествовательный текст. Старейшие римы известны с XIV в.; с точки зрения стихотворной формы и поэтического языка этот жанр считается «наследником» древней скальдической поэзии. Сюжеты могли черпаться из различных литературных текстов – от рыцарских саг до переводных зарубежных источников. Авторство тех или иных рим обычно известно, но они быстро «уходили в народ», а их пение и слушание на протяжении веков оставалось самым популярным развлечением в исландской сельской местности.
21
Экстракт – напиток на хлебной основе, напоминающий квас.
22
Румпель – специальный рычаг, используемый в рулевом управлении морских судов.
23
Hergánga («Марш») – песня на стихи Бьятни Тораренсена (1786–1841).
24
Утилегуманн – объявленный вне закона в древней Исландии. Таких людей можно было убить без юридических последствий для себя, поэтому они нередко уходили в нежилые районы Центральной Исландии. Впоследствии утилегуманны стали постоянными персонажами исландского фольклора.
25
Имеется в виду наличие потусторонних сил.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги