Записки племянника и откровение от дядюшки

Да, в свое время из таких созерцателей навербовали много сторонников «революционного переустройства мира», и с таким же успехом упертых религиозных фанатиков.

Для нас «духов злобы поднебесной» важно подвести человека к преступлению (преступление от слова переступить: т. е. нарушить правила установленные законом), главное переступить нравственный закон, данный людям нашим Врагом. В данном случае преступление называется грехом.

Нас еще в начальной школе искушения учили, что есть три ступени к греху: помысел, желание и замысел. Очень важно, на чем замешан помысел. Если через преступление человек хочет стать богаче и знатнее – это хорошо, но не надежно. Нужен особый помысел, основанный на собственной, или заимствованной теории своей исключительности.

Вот пример, у того же Достоевского у двух литературных героев: у Смердякова и Раскольникова было одно желание – стать исключительными людьми через преступление, но помыслы у них были разные.

В сердце Смердякова голоса Врага (люди его называют совестью) никогда не было, он безбожник от природы, иначе естественный атеист, и принцип «все позволено» вполне отвечает его внутреннему закону. И Россию он ненавидит, только боится уголовного наказания.

У Раскольникова же есть теория: тварь ли он дрожащая или право имеет. Смысл ее сводится к тому, что все люди делятся на две категории: низшую и высшую. К низшей принадлежит большинство людей, которых он называет материалом для воспроизведения себе подобных. В высшую категорию входят собственно люди, способные привнести в общество что-то новое, благодаря своим талантам. Подвластные люди из низшей категории призваны приумножать численность людских особей, быть послушными и не нарушать законы. Представителей высшей категории Раскольников называет «законодателями и установителями человечества». Ради идеи этим избранным властителям дается право перешагнуть «через кровь», преступить закон, ликвидировать любое количество людей, чтобы «сделать известными свои открытия всему человечеству». Да, какие только мысли удается нашим братьям внушать людям.

И вот оба, как сказано, «вышли из задумчивости, пошли, убили и ограбили». А что же дальше. Убив двух человек и ограбив, Раскольников все же не смог преступить нравственный закон, он даже не воспользовался украденным. Остановило его то, что он вообще не принимал в расчет, а именно: этот проклятый Его фактор в человеке – совесть. Началась душевная болезнь и терзания совести. У него замаячили две дороги «или пуля в лоб, или по Владимирке». Тот выбрал уголовное наказание и вырвался из наших лап, хотя чистилища он не избежал. Но зато Смердяков теперь благополучно пребывает в доме отца нашего. Он повесился перед вочеловеченным образом нашего Врага, показав при этом Ему фигу, а на столе оставил записку: «Истребляю свою жизнь своею собственной волей и охотой, чтобы никого не винить». Так совершает он последний акт нашего и его своеволия.

Итак, к чему все эти мои измышления? Надо чаще подталкивать своих клиентов к греху через уголовное преступление. В данном случае я говорю о Широком и его подопечном Поручике. Ему крайне нужны деньги и у него уже возникают разные крамольные помыслы и желания. Дело за замыслом, а там и преступление не за горами.

Дела у Очевидца с Ученым тоже продвигаются помаленьку. Тот в своем дневнике записал, что мол «Христова любовь к людям, есть в своем роде невозможное чудо на земле». А в разговоре с одним священником сказал: «Я думаю, что если дьявол существует и, стало быть, создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию». На что остроумный пастырь ответил: «В таком случае, равно как и Бога».

Ничего, ничего пускай умничают, когда-нибудь веревочка совьется в плеть.

***

Да, были, были уже такие умники. Помню, как Волчье ухо рассказывал, как он одного русского купчишку еще до их революции спровадил к отцу нашему. Тот по молодости говорил: «Я купец. Может сюда на Угрюм-реку работать приеду. Но я дело иначе поведу… Все, все про меня узнают. Прежде всего, всех мерзавцев, что грабят мужиков, в омуте утоплю. Я поведу дело по справедливости: рабочие у меня будут получать хорошую зарплату, чистые дома, школы, богадельни… А потом…

А потом был суп с котом. Ха-ха-ха! В подсознании он связался с одной покойной шаманкой, снял с шеи крест, надел ее амулет и положился во всем на нечистую, т. е. на нашу силу. Во всем стало вести молодчику. Стал поговаривать: «Прохор Громов решает навсегда и сразу. Прохор Громов не ошибается. Прохор Громов идет по земле сильной ногой, ворочает тайгу, как травку… И пусть лучше никто не становиться мне поперек дороги…».

И что же? Ради богатого преданного переступил через любовь, кровь, оклеветал в убийстве другого человека. А когда этот купчишка вошел в силу стал таким мироедом, что в округе за тысячу верст искать не сыскать. Узнали все молодца по походке, а соплю по полету.

Стал нещадно эксплуатировать рабочих, копейку зашибать. Как то ему его главный инженер сказал:

– Логика, здравый смысл говорит, что всякое предприятие может быть сильным только при условии, если рабочий заинтересован в прибылях или, в крайнем случае, обеспечен настолько, что может существовать по-человечески…

На что купчишка-предприниматель заметил:

– Ну, так как этого у меня ничего нет, так как я эксплуататор, то мои предприятия должны рушиться? Однако они стоят и крепнут. Рабочим нельзя давать поблажку, я смотрю на них, как на навоз под пашню, как на грубую силу для устроения земли…

Да наш брат, черт, свое дело знает: новые капиталы – чужой пот, слезы и даже кровь. Самомнение демоническое было у этого купчика, когда он с пафосом говорил: «Десять лет назад я начал дело с 33 тыс. рублей, с торговой лавки, теперь у меня 33 млн. капитала: заводы, рудники, пароходы, а еще через 10 лет я буду иметь 33 млрд. рублей, стану полноправным хозяином тайги…

– Смелыми Бог владеет, – часто поговаривал этот хозяин тайги и с грустью добавлял; – а мною, наверное, владеет черт.

Все дело закончилось тем, что не он победил жизнь, а жизнь победила его. Жена объявила его умалишенным, отстранила от дела и хотела отправить в «желтый дом». Но Сенильга, так звали шаманку, подвела Прохора Громова к последней черте. Он сбежал из дома и бросился вниз с утеса в Угрюм-реку с криком: «Иду к тебе, моя Анфиса-Сенильга!».

На земле остались только его мысли, мысли «вывернутой наизнанку души». Вот они. Они как разрешительная грамота в царство отца нашего, поэтому оглашаю их в некотором сокращении.

«Я не верю в справедливость, я не верю в искренность, в дружбу, в долг, честь. Я не верю в добро, в бескорыстную любовь человека к человеку. Я ни во что не верю.

Я, сегодняшний, никому не верю, ничему не верю: нет в мире того, чему можно бы поверить. Достоверна лишь смерть. И вот я, Прохор Громов, подвожу итоги своей тридцатитрехлетней жизни и заявляю сам себе: «Я верю только в смерть, только в смерть, как избавительницу от всякого безверия».

Да, да… Прохор Громов сошел с ума, Прохора Громова не стало. Пройдет еще малое мгновенье, и душа его, содрогаясь, упадет в вечную тьму. Горе, горе Прохору Громову. И некому понять, некому искренне, от всего сердца, пожалеть его. Ему бы не нужно родиться на свет. Горе Прохору…

Что же нужно тебе, Прохор, для душевного спокойствия? Для спокойствия души тебе нужно, Прохор, вернуться к своей юности, принять живую Анфису в свое сердце, навсегда соединиться с ней. Но Анфисы нет, возврата к прошлому нет, лишь сосущая тоска по Анфисе, и ты, Прохор Петрович, умер. Значит, правильно говорят старики: «живи, да оглядывайся».

Будь проклято чрево, родившее меня! Будь проклята земля, соблазнившая Прохора Громова свиными соблазнами, будь проклято небо, что не послало мне непрошенной помощи! Смерть, смерть, возьми меня!..

Нина, если мне суждено умертвить себя, знай, что Прохор Громов казнит себя за то, что не он победил жизнь, а жизнь победила его. «Гордыня, гордынюшка заела тебя», – говорили мне старцы. Да, сатанинская гордость не позволяет пережить мне полного краха всего дела моего. Крах неожиданно, неимоверно быстро обрушился на меня. И вот Прохор Громов, коммерческий гений, – раздавлен» 8.

***

Я десятник «волчьей сотни», 2-й когорты, 71-го Восточного легиона. У меня в подчинении 10 кнехтов (мелких бесов), но по своим способностям я давно мог бы занимать должность сотника. Надеюсь, что здесь в России у меня это получиться, благо поле деятельности здесь обширное, да и дядюшка не последний бес в ранге среднего командования. Все дело в успехах моих подчиненных бесов. Я уже описал дела семи из них. Продолжу в своих записках анализ дел моей десятки. Я считаю, что самым успешным является Гончий (я его, пожалуй, буду рекомендовать на десятника, если меня повысят). Его подопечный Приобретатель вполне успешно сочетает дела коммерческие с «благотворительностью». Недавно клиент Пучеглазого наградил его грамотой «за усердные труду понесенные на благо и во славу Святой Церкви». Мы с Гончим от души смеялись. Не одну из заповедей нашего Врага он не соблюл, а его любимая поговорка: «Ничего личного, только бизнес».

Какие они бывают разные эти люди! Для кого-то главный девиз жизни – «ничего личного, только бизнес», а для кого-то – «если Бога нет, то я бог, и поэтому заявляю самоубийство, как высший пункт своеволия». Да, пути разные и оба ведут в ад. Я это пишу, вспоминая Борзого и его клиента Инженера с его завиральной теорией «человеко-бога». Как писал этот Инженер: «Если человек застрелится, то, проявив своеволие, сам станет богом. Если Бог есть, то вся воля его, и без воли его я не могу ничего сделать. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие…». Забавно, забавно, вот только эта его теория что-то никак не превратится в практику – контрольного выстрела нет. Борзый заявляет, что не хочет торопить своего клиента, нужен подходящий момент, говорит «если поспешишь, не только людей, но бесов насмешишь». Я их понимаю своих подчиненных, сам такой был, привыкаешь к людям, не хочешь с ними расставаться, знаешь все, что они скажут, или сделают, все их слабости – удобно, а тут дадут нового клиента, намыкаешься с каким-нибудь религиозным или идейным фанатиком и рискуешь быть утилизированным. Однако, всякому начальству нужны результаты, а мне и подавно, если строить карьеру. Буду торопить Борзого.

Примечания