Хроники ордена Церберов

Глава 5

В кабинете аргуса было сумрачно: закатное солнце, щедро заливавшее тренировочную площадку во внутреннем дворе, почти не попадало в его окна.

– Что за тварь – не знаю, никогда такой не встречал, но что-то из энергетический сущностей. Староста вспомнил, что в деревне лет сорок назад уже были такие случаи, пропадала сперва скотина, потом люди… К Ордену тогда не обращались.

Хозяин кабинета, слушавший мой отчет, понимающе кивнул: Орден берет дорого.

Вот только экономия, как показывает практика, обходится порой еще дороже.

Я продолжил:

– Местный колдун разобрался сам. Видимо нашел, дерево, где жила тварь, запечатал ее внутри и запретил в то место ходить. Но колдун давно помер, а запрет… подзабылся. Тихо же всё было. Деревенские валили лес и сами притащили бревно в деревню. Чудовище сперва тянуло силу из животных, потом зацепилось за детишек, которые вертелись у старосты на подворье, отвело их в лес, и… Судя по тому, где мы нашли кости – тварь готовила себе новое пристанище. Мы всё вычистили, можно не опасаться повторов. Навара в себя пока не пришла, завтра утром ее привезут телегой. Гемос тоже остался. Собирался с утра, как восстановится, все проверить еще раз, ну и Навару оставлять не хотел.

– Почему Навара не заметила эту дрянь?

“А Танис – заметила” не прозвучало, но повисло в воздухе продолжением фразы.

– Она тоже не заметила, – буркнул я, задетый за живое. – Мы точно знали, что там что-то есть, но даже это не особо помогло, новенькая все равно не видела монстра, пока он не проявился. Наваре просто не повезло нарваться на тварь, которая умеет прятаться от поиска Ока, так могло не повезти любому! Гемос сказал, что всё было сделано по правилам, и насторожиться было не от чего.

– Всё, всё, хватит! Я понял – Навара не виновата! Разбулькался – не уймешь… – насмешливо оборвал меня Эстон, и сменил тему. – Что про новенькую скажешь?

Аргус знал меня, когда я был еще новичком, волей обстоятельств угодившим в церберы, а он сам еще был не аргусом, а всего лишь одним из магистров. Он и сам прекрасно знал, что я могу сказать про новенькую.

Во внутреннем дворе, видном мне из окна и залитом алым закатным светом по самые стены, Танис Болотная висела на ограде тренировочной площадки и любовалась, как ее приятели-новики трясут железом, и в таком ракурсе смотреть на новенькую было даже приятно (хоть и не на всю).

Вздохнув, я перечислил:

– Обладает ярким даром с выраженным уклоном в чувствительность восприятия. Потенциально – сильное Око. Но при этом наглая, неуживчивая и безрассудная…

Аргус выразительно хмыкнул.

– Игнорирует авторитеты и склонна к неподчинению…

Смешок аргуса Эстона прозвучал исключительно ехидно.

– Бестолковая: в нужный момент растерялась, и барьер, не давший твари сбежать, мне пришлось ставить самому…

– А учить надо напарницу, учить! – назидательно вставил аргус.

– Я вас прошу, отдайте ее кому-нибудь другому! – взмолился я.

– Мальчик мой, как я могу ее кому-то отдать? Вы же с ней как половинки одного целого!

Дем прыгал с клинком вокруг Аима, как тощий и нескладный, но очень настойчивый шмель вокруг цветка. “Цветок” только отмахивался – но атака “шмеля” всё равно каждый раз захлебывалась. Белобрысому сыну кузнеца, рослому и тяжелому, лично я Плясунью под прямой удар старалась не подставлять, чтобы не остаться без рук.

Поединок шел без магии и грозил затянуться надолго: Дем, хоть и выглядел так, будто вот-вот свалится от истощения, на деле выносливостью не уступал орденским коням и имел твердое намерение стать мастером меча.

Владис, Терек и я наблюдали за ними, опершись на ограждение: Владис с одобрением, я с нетерпением, Терек с семечками.

Сплюнув шелуху, Терек сам заговорил о том, ради чего я к ним подошла:

– Твой Камень, оказывается, графский сын. И не какой-нибудь там пятый, – Терек кивнул в сторону Дема, который как раз и был пятым сыном мелкого дворянина. – А первый наследник, и до того, как вступить в орден, звался целым виконтом. Ему и имя дали как у всех дворян, с подвывертом: Илиан означает “высокосолнечный”, не абы что!

Я с удивлением оторвала взгляд от поединка и повернулась к Тереку: дворянские дети не так уж редко шли в церберы – младшие сыновья без шансов на наследство и дочери без надежды на приданое. Сражаться с чудовищами, защищая от них честный люд и родные земли – достойный путь даже и для дворянина, особенно если иного нет. Да и на безбедную старость, если не кутить, скопить можно: Орден не бедствует и в деньгах своих людей не ущемляет.

Но отдать старшего сына и наследника на службу, с которой тот вернется не раньше, чем через пятнадцать лет, а то и вовсе не вернется? ЧуднО.

Терек энергично кивнул:

– Во-во. Ни разу не слышал, чтобы целого виконта – и в Клыки, а потом по дорогам нежить гонять! Там история мутная была. Вроде бы, виконт пропал без малого на год. Его искали, конечно, но нашли почти случайно: он в каком-то трактире стулья переворачивал и полы подтирал. Кто-то, из тех, кто знал его благородного батюшку, его увидел, сообщил графу…

Дем на тренировочной площадке лязгнул по мечу Аима особенно громко, и опустил свое оружие мечом в землю, показывая, что бой окончен. Аим пожал протянутую ему руку, и оба побрели в нашу сторону, Дем устало, Аим вразвалку.

Терек, поглядывая на приятелей, торопливо закончил:

– Словом, когда его домой доставили и целители его осмотрели, выяснилось, что не помнит себя графский сын. Ни имени, ни титула, ни родни – никого из семьи. Вот после того его в орден служить и отправили. Так и служит до сих пор.

Парни подошли к нам, и Дем устало нырнул разгоряченным лицом в колоду, пока обстоятельный Аим стаскивал рубаху.

Владис перепрыгнул ограду, занимая освободившееся место на площадке.

– Тер, скажи, я тебя о чем просила?

– Так это… – Терек, мыслями уже круживший вокруг товарища, удивился. – Разузнать про твоего напарника?

– Почти. Я просила выяснить, почему аргус, вместо наказания за драку, меня к Камню в пару назначил. И почему все вокруг так глядят, будто это наказанием и было, – напомнила я нетерпеливо переминающемуся парню.

– А! Так три Ока от него сбежали, никто больше месяца не выдержал! Благо, боги его магией щедро одарили и силой, и чувствительностью, вот он и ездит последние полгода один, сам себе и Клык, и Око!

Закат расплескался по камням последними лучами, Терек и Владис примерялись, с какого бока начать кромсать один другого, а я сосредоточенно думала.

Передо мной в полный рост встал вопрос, чего я хочу: стать Оком, которое заставит Солнышко с собой считаться – или стать Оком, которое пошлет эту задницу быстрее и дальше всех.

– А! Еще! – Спохватился вдруг Терек. – Говорят, он раньше нормальный мужик был, а когда напарника его убили – вот тогда и пошел дурить.

И, отсалютовав мне мечом, волком наскочил на расслабившегося Владиса.

В трапезной ордена не гасят огня допоздна: когда бы не вернулся цербер из дозора – его ждут к ужину. Вот и сейчас за длинными столами то там, то тут стучали ложками, негромко гудели голоса.

Но и без веской причины затягивать с приемом пищи не принято. Мы и не стали затягивать: мало того, что не принято, так еще и пустое брюхо не велит.

Я благодарно приняла у разносчика пузатую полную миску. Она, хоть и едва теплая, вкусно пахла ячменной похлебкой и мясом.

Хотя мяса в миске и не было: вечная участь опоздавших. Ну да не беда. Похлебка, щедрый ломоть хлеба и ягодный взвар – что еще нужно для счастья оголодавшему борцу с чудовищами?

– Ну, доехали мы до Белой Горки. Я глазами зыркал, а потом дядька Пух велел, чтобы я местных расспрашивал, – рассказывал Терек про свой первый дозор в роли настоящего цербера. – А что там расспрашивать, деревня небольшая, от Кремоса меньше половины дня пути. И коню ясно, что чисто всё. Мы на всякий случай Горку по кругу объехали, и завернули коней до Сарда. На обратном пути еще в две деревни заглянули – там тоже я всё больше языком трепал…

Я понятливо усмехнулась: старый Клык показывал местным жителям нового цербера. Так и должно быть, так обычно и делают. Аиму вон его напарник вовсе сказал, вести дозор и на него не оглядываться. Дему такого доверия не оказали, зато Владис сам зарубил молоденького жрача, на которого его вывел Око.

И никто никого не бросал и от службы не оттирал, матерые орденцы честно натаскивали молодняк.

Ну его, этого Камня. Вон, Гемос пока без Ока остался – завтра подойду к нему и попрошусь в напарницы. А там, глядишь, Навара и согласится к Камню перейти… Ну, а не согласится – и пес с ним, успею осмотреться, она не за один день на ноги встанет!

– А ты как? – спросил Терек, и темные глаза любопытно сверкнули.

– Да так, – отмахнулась я. – Ехали – лаялись, доехали – поцапались, возвращались – грызлись. Думаю, завтра подеремся!

Владис радостно заржал:

– От твоего Камня три Ока сбежали, а от четвертого – он сам сбежит!

Вечерняя тренировка, ужин, купальни – и до своей комнаты я добралась, еле волоча ноги.

Вошла – и поразилась, до чего добротные в ордене двери: в комнате стоял такой жеребячий гогот, что пустой кувшин из-под вина дребезжал, а поди ж ты, за дверью тишь да гладь!

Пили церберы вчетвером, рассевшись прямо на полу. Тяжелые кружки, вяленое мясо ломтями, развалившееся на блюде вперемешку с кусками хлеба, луковица, надкушенная, словно яблоко – наметанный глаз привычно выхватывал детали сурового мужского застолья.

Не дожидаясь, пока меня позовут разделить веселье (потому что не позовут – вон как Камень пакостно ухмыляется), я прошла к своей койке прямо по “столу”, переступая через миски и чашки.

Вот зря он так, зря! Я ведь уже почти решила разойтись миром…

Не обращая внимания на прилипшие ко мне взгляды, стянула сапоги, аккуратно сняла оружейную перевязь: кинжал под подушку, Плясунью без ножен – сбоку кровати. Куртку зашвырнула в угол, все равно до гвоздя отсюда не дотянуться, а снова через них вышагивать – я им не цапля!

Предупредила братьев по ордену:

– Бухайте тихо! Разбудите – уе… убью!

Рухнула лицом в подушку, как была, и, уже засыпая, со злорадством отметила, что гогот так и не возобновился.

То ли мужики смутились, то ли все-таки не зря я начала свою службу в акрополе с того, что притопила Дерека Рыскача, правильная слава начала складываться. По крайней мере, мне уже верят, когда я говорю, что уе… убью.

Я проснулась среди ночи от четкого ощущения чужого внимания.

В комнате было тихо. Ущербный месяц заглядывал в высокое маленькое окошко – но разглядывал меня явно не он. Единственный, кроме месяца, подозреваемый мирно дрых, развалившись в своей постели. Не храпел, даже не сопел, гадостей не говорил – словом, был полной противоположность себе дневному.

Ощущение направленного взгляда никуда не делось.

Осторожно, стараясь не насторожить неизвестного наблюдателя (и известного напарника), я коснулась силы. Я закрыла глаза – а когда открыла их, мир, скудно освещенный месяцем, окрасился во все цвета зеленого.

“Взор цербера” легко пронзил стены, каменная кладка не была ему помехой, мягкой волной протек по акрополю, пытаясь отыскать разглядывающего меня мага.

Ни-че-го.

Но… так ведь не бывает?

Если я почуяла, что кто-то смотрит на меня с помощью магии – значит, мне по силам его и увидеть, верно?

По крайней мере, в Логове нас учили так.

Я сотворила поиск. Растянула его, насколько смогла. Акрополь пестрел магией: фонило от снаряжения в комнатах церберов, в кладовых и арсеналах, в покоях аргуса мерцал запертой силой таинственный стол-артефакт, внизу, на первом этаже, сиял зал испытаний. И даже крепостные стены были оплетены вязью чар…

Не колдовал – никто.

Хм…

Хм.

Из чистого упрямства я потянулась к последнему средству.

Ведьмовство отозвалось неохотно: я почти забыла за эти годы, как это, быть ведьмой.

Но отозвалось – и кровь быстрее побежала по жилам.

Ведьмовство не похоже на магию ордена, эта сила – хмельная, буйная, она не течет тоненьким ручейком по проторенному руслу, а выплескивается вся, потоком, рывком – и оставляет тебя слабой, опустошенной и счастливой. Она пьянит.

Она бьет в голову.

Но и с ней я не увидела никого, кто мог бы наблюдать за мной.

Широко раскрыв глаза, я пережидала, пока схлынет наваждение, пришедшее со старыми ведьмовскими приемами, и гадала: может, прав был аргус Эстон? Может, я и впрямь навыдумывала лишнего?

Чужой сон… а теперь это.

А почему я вообще так твердо решила, что он чужой? Откуда взялась эта глубинная убежденность? Я в жизни ведь про подобное не слышала.

Мало ли что может присниться после долгой дороги да на новом месте.

…уж не жених невесте точно, видят боги…

Может и сейчас – просто приснилось?

День был тяжелый, нервный, утомительный, и Солнышко уравновешенности мне не добавлял…

Я покосилась на стоящую возле противоположной стены кровать.

Камень продолжал омерзительно беспечно дрыхнуть.

На всякий случай я решила пощупать силой и его.

Но стоило к нему потянуться восприятием, как цербер тут же тяжело вздохнул, перевернулся со спины на живот, нахмурился сквозь сон, и я торопливо отдернула “щупало”. Точно спит, не прикидывается, но на воздействие подпрыгнет, как и полагается хорошему Клыку.

Я отбросила игры с силой и прикрыла глаза.

Сон не то, чтобы ушел, спать хотелось, но теперь все мешало, шорох ветра за окном, уханье ночной птицы, собственная одежда.

Вот она – особенно. Отдельно взятого Камня я не стеснялась, но при четверых мужиках раздеваться не стала, легла как была, и теперь рубашка перекрутилась и сбилась, а ремень давил.

Я поднялась с кровати и принялась раздеваться.

Распустила ворот рубашки, потянула шнуровку… И поняла, что ощущение чужого внимания вернулось! Мало того, оно сменило оттенок, и теперь в нем явно чувствовался определенного толка интерес!

Мужик. Точно – мужик! Коз-з-зёл!

Дурная мысль стрельнула в башку и хмельное ведовство не отгудело в крови, а иначе бы я никогда!..

…ладно, признаю: мне и на трезвую голову это показалось бы отличной идеей!

Я предусмотрительно отвернулась от койки Камня, чтобы, если уж он, не ровен час, проснется, увидел только спину.

Ухмылка растянула губы. Пальцы подрагивали, когда я тянула подол рубахи вверх – но спина прогнулась сама собой, чтобы грудь казалась выше, и живот, плоский сам по себе, втянулся, и бедро выдвинулось чуть вперед, подчеркивая изгибы…

Рубашка улетела на гвоздь, и я прикоснулась к себе ладонями. Проскользила от ключиц ниже, погладила, легонько сжала грудь.

Чужой взгляд, по ощущениям, прилип к телу. К голой коже. Я опустилась ладонями к животу, очертила выемку пупка. Провела кончиками пальцев вдоль ремня – нежно-нежно, едва касаясь тела. Ласкающе погладила пряжку с чеканным цербером – а потом себя.

Смотри-смотри!

И я завтра… посмотрю. Кто будет от меня шарахаться? Или, может, наоборот – кто будет слишком заинтересован?

Ресницы сами собой опустились, отделяя веками от всего мира, оставляя только меня – и это внимание.

Жаркое, жадное внимание.

И мурашки, бегущие по моей коже.

Я медленно, тягуче повела ладонями вверх, лаская кожу. Стиснула грудь, приподняла её, ощущая пальцами собственные напрягшиеся соски… В ушах шумело. К губам прилила кровь – ко всем.

Я провела языком по верхней губе, прикусила нижнюю…

За спиной заворочался, переворачиваясь, напарник – и я пришла в себя. Торопливо юркнула в кровать, натянув на себя одеяло. Сердце грохотало, как барабан, губы горели, между ног… между ног было влажно и горячо.

Штаны я стаскивала, не вылезая из-под одеяла.

Боги ведают, зачем.

На всякий случай!

Глава 6

Тук-тук-тук – топают копыта по утоптанной дороге.

Отряд церберов из пяти человек вытянулся цугом: Камень, возглавляющий отряд, за ним я, как его Око, потом Гемос, а следом еще одна пара из мужчины-Клыка и женщины-Ока. Их я не знала.

Утром, сразу после второго колокола, еще до завтрака и тренировки, нас позвали к Ольгерду Жару.

Гемос и эта пара церберов уже были там, и ждали, похоже, только нас с Камнем – потому что стоило только закрыться двери за моей спиной, как магистр заговорил:

– Вот что, ребятушки. Сегодня на рассвете в акрополь приехал гонец из городка Хорвус. Тамошний бургомистр подозревает, что рядом с одной из деревень завелась какая-то потусторонняя тварь. Доказательств у него нет. Но Хорвус, сверх обычного отчисления, ежегодно жертвует ордену двести монет золотом. Этого достаточно, чтобы месяц кормить четверть всех церберов Кремоса – и этого уж точно достаточно, чтобы вы впятером подняли задницы и поехали выяснять, завелось ли там что-то или нет, и, если завелось – что именно. Бургомистру не хамить, держаться вежливо: если из-за вас, раздолбаев, он решит жертвовать не на Кремос, а на другое отделение ордена, сюда можете не возвращаться, лучше сразу там и утопитесь в болоте. Ничего внятного почтенный бургомистр Атамус не написал, так что с подробностями разберетесь на месте. Дорожные мешки и заводных коней вам уже подготовили. За старшего назначаю Илиана. Всё, выметайтесь. Если через полчаса вы будете еще в Кремосе – пеняйте на себя!

Светлая пышная борода магистра недвусмысленно указала на дверь – и мы вымелись.

Рыжий дернул повод в очередной раз, пытаясь дотянуться до вьючной лошади, послушно идущей в поводу, и вернул мои мысли из кабинета магистра Жара на дорогу.

Коряжка был деловит и радостен: он любит ездить большой компанией, радостно знакомился с собратьями, совал ко всем добродушную рыжую морду… и никогда не упускал случая угоститься чужими харчами, хитрая скотина.

– Танис, следи за своей клячей, – цыкнул сквозь зубы Камень, едущий прямо передо мной.

– Сам ты кляча, – вполголоса отбрехнулась я, но повод потянула, не давая Коряге на этот раз обкусить веточку с придорожного куста.

Высокомерный гнедой Илиана, чуя настроение хозяина, хлестнул хвостом.

В церберском отряде мы с Коряжкой были примерно на равных ролях: он – самый мелкий, ниже остальных коней почти на ладонь, я – самая молодая.

Да и плевать: зато у Коряги самый длинный в отряде хвост, у меня – самый чувствительный дар!

– Цербер Танис Болотная, повтори-ка, что ты сказала, – ласково приказал Камень, который с утра лаял на людей, словно с цепи сорвался.

Позади послышались смешки: мы с напарником радовали отряд своей грызней с самого выезда.

А я, вздохнув про себя (ну как магистру пришло в голову ставить Солнышко во главе отряда?), послушно “повторила”:

– Я сказала, “сейчас заплачу”!

Смешки стали громче, а я развила мысль:

– Обидно же! Коряжка орденский конь, а не кляча, и вообще, вон у него какой хвост…

– По хвосту выбирала?

– Ага, – простодушно согласилась я, и насмешка не получила продолжения.

Утром Камень проснулся в приподнятом настроении. Правда, не весь: верхняя половина напарника была недовольной. Заметив, что я его рассматриваю, Камень натянул поверх утреннего жизнелюбия штаны, да и свалил из комнаты – тем самым дав мне без помех одеться.

Я, в отличие от Камня, благодаря ночным магическим (и не магическим) экспериментам не выспалась вся.

К утру ночные ощущения утратили силу, и я сомневалась, а было ли примерещившееся мне внимание?

Стоит ли верить ничем не подтвержденным ощущениям, если заклинания, проверенные что церберами, что ведьмами, ничего не отыскали?

Впрочем, верить всегда нужно себе. А потому я схожу к аргусу Эстону, расскажу ему всё (кхм, почти всё) и пусть что хочет, то и делает. Хочет – защиту над акрополем поднимает, хочет – гонит к лекарям прихворнувшее Око…

Но не сложилось.

А я ярко представляла, как это было бы: акрополь Кремос, комната лекаря – тесная, загроможденная сундуками, шкафами, полками. Сам лекарь, пропахший лечебными травами и едкими настоями, требующий описать, что произошло. И я, честно (лекарям не врут!) рассказывающая, как всё было:

“– Сперва мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, а потом я почему-то решила, что будет хорошей идеей, если я разденусь и буду себя трогать. Скажи, лекарь, что со мной?

– И-и-и, душенька, да это тебя естество зовет, мужика тебе надо! Всё, иди отсюда, лекарство за дверью сама найдешь!”

Камень, сощурившись, оглянулся на мой смешок, и я из уважения к его старшинству сделала вид, что смеялся кто-то другой, но не я, нет!

Илиан отвернулся, а я задумалась: а может, и правда, не было никакого взгляда?

Себе, конечно, нужно верить – но если я просто не поняла, что хотела себе сказать? И на самом деле это и впрямь, кхм, “естество зовет”?

Мужика-то у меня действительно давненько не было…

Может, и впрямь, завести кого? Мужиков вокруг – полный акрополь, на любой вкус. Пониже, повыше, тоньше, толще, темные, светлые, да хоть бы и рыжий – “лекарство” по душе подобрать не долго.

Составим с Солнышком расписание, будем по очереди хахалей в комнату таскать!

У церберов на плотскую любовь запрета нет: это семью двенадцать лет заводить не моги, а любиться – любись, лишь бы службе помехой не стало.

Мне про это еще наставница рассказывала.

Тетка Карима, когда поняла, что на болоте мне жизни больше не будет, здорово вспылила – столько сил ею было в будущую преемницу вложено, а из-за моей дурости всё прахом пошло!