Сломанные крылья рейха

Черняев открыл глаза. Над ним был серый, давно не беленный потолок. Лежать было неудобно, или он просто отлежал бока. Эта мысль пришла в голову мгновенно, за ней последовали мысли, что лежит он давно, что он был без сознания. И главным является вопрос:  где же он находится? В лагерном лазарете, в камере под землей. Да, были в цеху такие камеры, где сидели проштрафившиеся или лежали на нарах больные, которых лечил местный лекарь.

Иван закашлялся, горло тут же наполнилось вязкой субстанцией. Он с трудом сглотнул мокроту и прислушался к себе. В груди во время дыхания что-то скрипело и царапало. Болело во время вдоха с левой стороны. «Наверное, воспаление легких», –  подумал Черняев обреченно. Он сразу вспомнил свой путь под землей, холод, потом реку и как он потерял сознание на берегу.

Но тут перед ним появилось женское лицо –  хорошее, доброе, обрамленное аккуратно повязанной косынкой, так что волосы из-под нее почти не выбивались. Женщина улыбнулась и поднесла к губам больного керамическую чашку. Приподняв Черняеву голову, она приятным голосом проговорила по-чешски:

– Пей. Надо пить.

Стараясь опираться локтями о постель, Иван принялся жадно пить горячий травяной отвар. Лоб моментально покрылся испариной, в груди потеплело, и даже показалось, что стало легче дышать. Когда женщина отняла от его губ чашку, он успел увидеть окно, зелень листвы за белой занавеской и кусочек голубого неба. Сознание прояснялось. Он увидел, как пожилой мужчина с бородкой вошел в комнату и поставил на столик у изголовья железный стерилизатор, в котором обычно кипятят шприцы. Сразу стало понятно, что болит не столько спина, которую он отлежал, а ягодицы от уколов. Видать, его часто кололи. И уже не первый день.

– Ну что, отживел? –  спросил старик по-русски с сильным акцентом. –  Крепкий ты парень! Не сдаешься. Ну, теперь полегче будет.

– Где я? –  спросил Иван, удивившись, что голос у него слабый и слова прозвучали так тихо, что женщина в косынке его даже не услышала.

– Ты у друзей, –  ответил старик, усаживаясь на край постели и похлопывая Ивана по руке своей старческой ладонью. –  Выходили тебя. Кризис миновал. Теперь тебе на поправку идти.

– Меня будут искать, –  попытался подняться с кровати Черняев, возбужденно хватая за руку старика. –  Надо спрятаться. Отлежусь –  и на восток, к своим надо пробираться.

– Лежи, лежи, –  усмехнулся старик. –  Ты вон лучше поворачивайся. Сейчас тебе укол сделают. Нацисты тебя тут не найдут. Мы хорошо тебя спрятали.

Иван не только ощутил, но даже услышал, с каким скрипом протыкает игла его кожу. «Странное состояние, –  думал Черняев, снова откинувшись на подушку. –  Я не чувствую себя в безопасности. Это какая-то деревенька, в которую в любой момент могут нагрянуть немцы. Но у меня нет сил бояться. Мне уже все равно: жить или умереть. Лишь бы все это скорее закончилось».

– Ты лежи, отдыхай, –  заговорил старик, который, оказывается, не ушел, а все так же сидел рядом. –  Лежи и слушай. Меня Павел зовут. По-здешнему Павел Блага. Мне тогда как тебе сейчас было. В плен я попал. Это еще в ту Германскую было. Помотало меня по разным лагерям, а потом меня и еще двоих чехи у немцев выкупили. Работниками своими сделали. Кожевенное дело я знал хорошо, чинил сапоги, вот они меня и выкупили. Хозяин один меня в артель взял тут, недалеко от Праги. На дочери его женился. Два друга моих на Родину подались. Не знаю, что с ними стало, а я так тут и осел. Думал вернуться, а оно вон как там, в России, повернулось. Революция, говорят, война Гражданская, лютая да кровавая была. Зачем, думал, мне туда. Навоевался я в Европе, хватит с меня. Так и не собрался. А в тридцать девятом немец снова пришел сюда. Чехи сдались, не стали сражаться за свою родину.

– Что же ты сам-то не подался на Родину, если понимал, что Гитлер и до Советского Союза доберется? –  спросил Черняев. –  Ты ведь солдатом русским был!

– Не выбраться отсюда было, –  покачал головой старик. –  Да ты не о том думаешь сейчас. Я свою жизнь прожил. Худо ли, бедно ли –  прожил. А ты, мил человек, о своей жизни думай. Повезло тебе, что к нам попал. За себя говорить не буду. Я не молодой уже воевать, а вот эти, они против гитлеровцев, антифашистами себя называют. Поняли по одежке твоей, что ты с завода бежал. А когда в беспамятстве лежал, слышали, как ты разговаривал, меня позвали. Так и поняли, что русский ты. Тебе теперь жить надо. Про завод этот самый рассказать надо. Все, что на фашистов работает, все против мирной жизни, против русской земли. Ты теперь для нас ценный человек. Знаешь много про завод этот, на котором немцы что-то секретное производят. Не зря же оттуда никто не выходит. Даже госпиталь у них там свой под землей. Инженеров и тех не выпускают.

Иван задремал под монотонный голос старика. Укол подействовал, горячее питье растеклось по жилам. И он снова провалился.

Когда открыл глаза, увидел, что все еще лежит на кровати. Теперь он был один, и глаза закрывались, и сознание все время тянуло куда-то. И опять он шел мрачным коридором, где на стенах плясали сатанинские тени. Одна за другой перед ним поднимались ржавые решетки и цепи. И он рвал и ломал их, задыхаясь, из последних сил, падая и снова поднимаясь. За ним гнались собаки, их тени были выше его головы, и он бежал, бежал, а ноги были как ватные и никак не удавалось оторваться от преследования. И вот он уже не бежит, а плывет и снова никак не может сделать сильный гребок, вода тянет его на дно, сдавливает. Хотелось дышать, во рту пересохло, сухими губами он хватал воздух, пальцы зарывались во что-то мягкое и бесформенное. Это «что-то» было похоже на грязную жижу, о которую он не мог опереться, от которой никак не мог оттолкнуться.

Буторин сидел у стены вагона и перематывал портянку. Поезд шел медленно, огибая большой лесной массив. В этом товарном вагоне, видимо, недавно перевозили лошадей –  запах оставался неистребимый, несмотря на то что вагон был тщательно выметен.

– Леса тут неплохие, но маленькие, –  прокомментировал Шелестов, стоящий у приоткрытой двери вагона. –  Это вам не брянские леса, это вам не Белоруссия. В случае чего одной роты эсэсовцев хватит, чтобы прочесать.

– Зато здесь населенные пункты встречаются чаще, чем у нас, –  натягивая сапог, заявил Буторин. –  Город на городе, село на селе. Прага с пригородами –  это как большой лесной массив, только не из деревьев, а из домов, различных строений, предприятий и тому подобного. Тоже своего рода заросли. И в них затеряться можно, если как следует изучить эти городские ландшафты.

– Вот тут ты прав, Виктор, –  поддержал Коган, лежавший у стены на расстеленной плащ-палатке. –  Тут главный принцип –  затеряться среди себе подобных. Хочешь потеряться в лесу –  стань деревом или кустом. Медведем прикидываться нельзя –  они редкость и привлекают внимание. Так и в городе среди людей человеку затеряться легче, если принять вид обычного для этой местности человека.

– У нас очень мало времени. –  Шелестов вернулся к своим товарищам и уселся на пол. Побег рабочего с завода не мог остаться незамеченным. Его будут искать. Секретное производство –  и такой риск утечки секретной информации. Немцы понимают, что беглец мог попасть к подпольщикам. Возможно, они полагают, что именно подполье и организовало этот побег.

– Логично, –  согласился Буторин. –  А для подпольщиков главное –  сражаться с оккупантами, освобождать свою землю. И если их заинтересовал этот завод, значит, без советской разведки тут не обошлось. Значит, немцы навалятся на местное подполье всеми силами и будут использовать все методы, вплоть до внедрения в их ряды провокаторов. Классика жанра!

– Вот поэтому нам и нужно спешить, –  кивнул Шелестов. –  Придется потратить на изучение города не более двух суток. А затем действуем вот по какому плану. Слушайте и запоминайте…

Патрулирование самого города и его окрестностей практически не велось. Силы самообороны, хотя и были экипированы в военную форму вермахта, службу несли из рук вон плохо. У каждого солдата или офицера в Праге было много знакомых, друзей и родственников. Вести себя как оккупанты они не могли, да и не умели. Охраняли мосты, электростанции, другие важные объекты, ремонтировали и возводили новые оборонительные сооружения, ориентированные фронтом на восток и юго-восток.

Передвигаться по городу можно было почти без опаски, правда, только в дневное время. Хотя комендантский час в Праге и не вводили, по ночам количество военных патрулей возрастало в несколько раз. Проверяли документы у всех поголовно.

Шелестов за эти двое суток успел понять многое. Можно не понимать речи, не говорить с людьми, но глаза есть, и увиденное говорило о многом. В Советском Союзе к военным относились с уважением, как к героям, которые встали на пути врага. Шелестов хорошо помнил, с какими интонациями обращались, например, в Москве к людям в военной форме, к фронтовикам. В глазах каждого человека светилась любовь, безграничная благодарность и уважение.

Здесь же, в Праге, на военных, на своих же соотечественников, а тем более на немцев прохожие старались не смотреть, отводили глаза в сторону. Большая часть населения, хотя и находилась в относительной безопасности, понимала неизбежность гибели этого мира, основанного на нацистской гегемонии. Невозможно перекрыть все средства информации. Население знало, что Красная Армия успешно заканчивает освобождение своей территории от немецких войск, гонит их на запад и готовит освобождение от нацизма Европы. Очевидно, что фронт докатится и до Чехословакии. Как будут вести себя русские, вынесшие все ужасы нацистских зверств на своей земле? Будут они мстить чехам за то, что те добровольно сдались на милость Гитлера, приняли его власть, помогали, работая на заводах и фабриках, снабжали вермахт оружием, боеприпасами, военной техникой? Чехословакия добровольно приняла немецкий порядок, покорилась и стала помогать Гитлеру в войне против Советского Союза. Формально чешский народ был врагом русского, население Праги это понимало и всерьез беспокоилось.

Но расслабляться было нельзя. Нельзя было надеяться, что каждый чех в Праге, узнав в тебе русского, тем более разведчика, кинется помогать. Нет, фронт еще дойдет сюда не скоро, и многим еще предстоит определиться, с кем он и против кого. А пока здесь не братская Чехословакия, правительство которой, находясь сейчас в Лондоне, начинает активно искать контакты и сотрудничать с советским правительством. Пока здесь германский Протекторат Богемия и Моравия. И это надо учитывать. И операция, которую спланировал Шелестов, должна показать, что группа людей, участвовавших в боевом столкновении в Праге, имеет целью исключительно борьбу с нацистами. Поэтому большая часть убитых должна быть немцами: солдатами, прибывшими из рейха, а также бойцами местных сил самообороны Протектората, но этническими немцами –  фольксдойче.

Шелестов долго обсуждал со своими помощниками, где им провести эту операцию. Основная цель –  привлечь к себе внимание подполья, спровоцировать честных чехов, противников нацизма на помощь неизвестным. А для этого операция должна быть понятной, нельзя, чтобы кто-то сомневался. Не имитировать, а провести полноценное нападение на немцев.

Подполье в городе есть, это установлено совершенно точно, об этом предупреждал еще в Москве Платов. И подполье обязательно ведет наблюдение за такими важными объектами, как городская комендатура, тюрьма, здание городского управления полиции, мэрия, казармы, рестораны, в которые ходят немецкие офицеры. Вопрос в другом: откуда подпольщики могли вести наблюдение? Ответа на этот вопрос группа не нашла, и это было логично. Если бы ответ был очевидным, немцы давно бы переловили всех чешских патриотов. Любая квартира, любая крыша могла быть точкой наблюдения. На расстоянии ста метров, километра –  это не важно. С хорошей оптикой расстояние не помеха. Не исключено, что в системе наблюдения использовались и люди, которые по роду своей профессии могли находиться вблизи ключевых мест, за которыми нужно наблюдать. Это могли быть доставщики продуктов, дворники, почтальоны, продавцы газет, цветов.

Шелестов выбрал оптимальный вариант. После операции отходить так, чтобы находиться в поле зрения возможных наблюдателей, удаленных на 100–200 метров от объекта. Необходимо подготовить пути отступления на случай, если никто не придет группе на помощь. Скорее всего, не придет. Но приходилось рисковать и действовать буквально напролом, потому что существовал фактор времени. Группа должна была выполнить задание в кратчайшие сроки.

Буторин в неприметной, потертой кожаной куртке и сером берете присел возле колеса большой тачки, делая вид, что занят починкой колеса. Два пистолета за ремнем под курткой были его единственным оружием. Но если возникнет необходимость принять серьезный бой, если понадобится большая огневая мощь, то рядом в трансформаторном ящике, закрытом на массивный навесной замок, имелось три автомата, несколько гранат и запасных магазинов. Замок давно был сломан и только имел вид закрытого.

Шелестов и Коган в длинных плащах и фетровых шляпах сидели в черном автомобиле в квартале от ресторана «Ржип». Эту маленькую юркую «Татру» они угнали с другого конца города сегодня ночью. Дом, возле которого стояла машина, был пуст уже несколько дней. Столько же, судя по пыли на кузове, никто не пользовался этой машиной. Под плащом у каждого был спрятан немецкий «шмайсер». Несколько гранат должны были обеспечить отход, в случае если возникнут осложнения.

– Если сегодня этот немецкий полковник не появится, –  сказал Шелестов, посмотрев на наручные часы, –  придется устраивать шум. Нельзя больше ждать.

– Эффект не тот, –  пожал плечами Коган. –  Шум ради шума. Умный сразу поймет.

– У тебя есть идея получше?

– Увы, ни одной, –  хмыкнул Борис.

– Значит, делаем, как решили, а потом будем думать, как действовать в следующий раз.

– А вот и наш объект! –  оживился Коган, повернув голову и глядя в зеркало заднего вида. –  Черный «Хорьх».

– Черт, две машины! –  Пальцы Шелестова взялись за ключ зажигания. –  Отступать некуда, Борис. Стрелять точно! Даже если их там много, нам надо справиться.

– Давай за ними, и в заднюю я гранату брошу! –  предложил Коган.

– Давай, –  согласился Шелестов и завел мотор.

Две машины приближались сзади. Шелестов включил первую передачу и стал ждать, когда легковушки обойдут стоявшую у обочины «Татру». Немецкие машины сбавили скорость, объехали чешскую машину и стали прижиматься к обочине, чтобы остановиться возле ресторана. Шелестов вдавил педаль газа в пол, и легкая «Татра» рванула с места. Поравнявшись с остановившимися у ресторана легковушками, Шелестов притормозил.

Из машин стали выходить немецкие офицеры. Четверо уже стояли на тротуаре, закуривая, когда в окно задней машины через опущенное стекло влетела ручная граната. Коган рисковал, чуть придержав гранату в течение пары секунд в руке, прежде чем бросить. Ему нужно было, чтобы взрыв произошел как можно быстрее.

Шелестов проехал вперед и остановился в нескольких метрах перед немецкими машинами, когда сзади раздался грохот взрыва, и из окон машины мощной струей ударил сизый дым, полетели на проезжую часть стекла.

Все, кто находился во второй машине, погибли. Один из немцев, стоявших возле машины на тротуаре, был ранен осколками и отброшен к стене ресторана. Шелестов и Коган выскочили из своей машины с автоматами в руках. Трое офицеров на тротуаре повалились на землю, так и не успев достать пистолеты. Кто-то еще пытался выбраться из передней машины: открылась водительская дверь, но несколько автоматных очередей, прошивших металл кузова, решили исход дела.

Шелестов и Коган запрыгнули в «Татру» и резко сорвались с места. Сзади раздалось несколько выстрелов. Наверняка стреляли те, что выскочили на шум из ресторана. Но ни одна пуля в машину не попала. Через несколько минут Шелестов свернул на перекрестке и понесся по другой улице в западную часть города.

Майор хорошо выучил маршрут и сейчас уверенно вел машину. Коган, сидя рядом, крутил головой на 360 градусов, пытаясь понять, есть за ними погоня или нет, сообщили по городу об их машине, передали ли их приметы постам? Через квартал навстречу им выбежал военный патруль. Солдаты вскинули было карабины, но Коган, выставив в окно автомат, дал длинную очередь, и патрульные разбежались в разные стороны. Одна пуля все же со скрежетом пробила металл под самым потолком. Шелестов только зло оскалился. Поздно, ребята!

Еще один поворот. Здесь их должен ждать и в случае чего прикрыть Буторин. Большая жестяная вывеска с номером дома –  цифра 3. Несколько прохожих шарахнулись в сторону от мчащегося по улице автомобиля. Визжа резиной, «Татра» свернула направо и, сбавляя скорость, въехала в подворотню. Проезд был очень узкий, едва ли машина пройдет в него. Коган уперся спиной, задрал повыше ноги и сильным ударом выбил лобовое стекло. Заскрежетав металлом, машина остановилась, плотно засев между кирпичными стенами.

Разведчики один за другим быстро выбрались наружу через капот. С улицы были слышны крики и выстрелы. Кажется, патруль был уже близко. Где-то на соседней улице послышался треск мотоциклетных двигателей. Приоткрыв капот, Шелестов положил под него ручную гранату. То же самое сделал и Коган. Придерживая предохранительную чеку, чтобы она не выскочила раньше времени, Шелестов закрыл капот, придавив им чеку. Порядок! Бросив автоматы и плащи со шляпами в ближайший мусорный бак, разведчики побежали узкой улочкой между старинными домами. Через пару минут прозвучали два взрыва. Разведчики переглянулись с довольным видом. Ловушка сработала, теперь пыла у преследователей поубавится.

Улица виляла и постепенно поднималась. Прошло не менее пятнадцати минут, за спиной остались две точки, с которых подпольщики могли вести наблюдение за рестораном и могли оказаться свидетелями эффектного нападения на немецких офицеров. Разведчики добросовестно потоптались между домами в каждой точке, но никто не выбежал им навстречу, призывая спрятаться от преследующих фашистов. А ведь они сильно рисковали. Старательно выдерживая направление, Шелестов и Коган подставлялись. Немцы могли определить, куда бегут «партизаны», и перекрыть им путь. Из города выходить не следовало. Там попасться было гораздо проще.

– Ticho! Pojďte za mnou, –  неожиданно раздался рядом негромкий голос, из приоткрывшейся двери какого-то сарая или гаража высунулась светловолосая голова молодого человека. –  Rychlejší[1].

Шелестов согласно кивнул и сделал Когану знак следовать за ним. Парень не проявлял никаких признаков агрессии и тем более любопытства. Одетый в мятые штаны и грязный свитер, он казался работником автомастерской.

Собственно, гаражом это помещение и оказалось. Здесь стояли полуразобранная легковая машина, два мотоцикла. Вдоль стен валялись железные банки и канистры, а у выхода возвышалась небольшая гора старой автомобильной резины.

Парень решительно свалил ее так, что она перегородила дверной проем, и, махнув рукой, поспешил к другой двери. За ней был пустырь и заброшенные цеха промышленного предприятия. Высокие стены с маленькими окнами под потолком, высокие широкие двери ангарного типа, потрескавшийся асфальт и пробивающаяся сквозь трещины трава. Тут давно никто не показывался.

Шелестов остановился и протянул руку. Ему хотелось узнать имя этого человека, но парень, торопливо пожав руки обоим, подтолкнул Шелестова, указывая на заброшенный завод.