Испытание

Пространство, 57—58 лучезара 33 года

«Витязь» действительно эвакуатор, оснащенный самыми современными средствами активной и пассивной защиты, кроме того он рассчитан, похоже, на работу даже в жерле вулкана. Самые мощные звездолеты человечества именно такие – эвакуационные, ибо войны давно канули в пучину истории.

Ознакомившись с кораблем и заняв капитанскую каюту, я скомандовал старт, отправившись затем общаться с роботами. То есть запускать, контролировать и инструктировать. Если я что-то понимаю в тараканах командования, то искусственные люди должны быть разнополыми в базовой конфигурации. Я выхожу из каюты, направляясь в кубрик, – так называется место отстоя роботов. Корабль, ведомый мозгом, мирно пылит к точке старта, то есть к первой возможности перехода в субпространство.

Теорией субпространства с нами поделились Первые Друзья – очень похожая на людей раса откуда-то с Альдебарана, не помню сейчас уже. До тех пор летали на субсвете и занимала дорога долгие годы. Так вот, Первые Друзья дали нам только физику, позволив искать путь к двигателю и безопасным переходам самостоятельно. Ибо даже некоторые черные дыры – по сути, самостоятельно возникшие переходы, правда, никто не знает, куда они ведут.

Коридор, окрашенный в спокойный зеленый цвет, упирается в дверь кубрика, куда войти имеют право лишь механик и командир, то есть я. Дверь послушно прячется в стену, в небольшой каюте включается свет. Стандартное техническое помещение – серые стены, два саркофага, вмещающие квазиживые организмы. Читаю надписи… Ага, Фэн и Вика, то есть девочка и мальчик, как и положено. Роботы у нас разумные, на корабли обычно попадают попарно, стабилизируя друг друга. Ну, в теории.

Нажимаю единственную кнопку на каждом саркофаге, а затем даю короткую вводную, сводящуюся к «сидеть тихо, ждать вызова». Все, теперь им нужно часа три для инициализации и обмена мнениями. Роботы нынче на людей похожи сильнее, чем некоторые люди, поэтому им надо потрындеть… «обменяться информацией».

Здесь делать мне больше нечего, поэтому я топаю в рубку. Коридоры эвакуатора окрашены в зеленый цвет, по слухам, он успокаивает, а мне просто привычно. В отличие от пассажирских кораблей, иллюминаторов здесь нет, потому что небезопасно это – обшивку дырявить. Пассажирским-то что, а разведке… Вот и дверь, а за ней традиционно полукруглый зал с огромным экраном спереди. В Первую эпоху вместо экрана было многосегментное стекло, во Вторую – силовое поле, а потом решили не создавать проблем и поставили просто экран. История освоения Пространства полна аварий и сделанных выводов, как будто нельзя сначала подумать…

Мое кресло центральное – капитанское, но я сажусь в такое же, только вынесенное вперед, потому что с пилотского места мне комфортнее, да и в субпространство сейчас входить надо будет. Вот как войду, так и свободен, что в моем случае значит… спать пойду, потому что незачем мешать корабельному мозгу делом заниматься. Вот чего я точно не собираюсь делать, так это вести махину корабля вручную.

А пока делать нечего, вывожу на Главный Экран информацию, полученную с телескопа. Небольшая отметка указывает, что это третья планета. Похожа она, кстати, на Праматерь, как та в учебнике изображена. Кстати, изображение с телескопа видно как через мутное стекло, чего обычно не бывает. А отчего такой эффект может быть?

– Давай подумаем, курсант, – говорю я вслух, зная, что это не запрещено, а корабельный мозг меня не воспринимает, пока управляющее слово не скажу. – Есть у нас четыре планеты… Четвертая стала астероидами, изо всех сил намекающими на то, что они образовались в результате ядерной войны. Спорно, но я не физик.

На экране, повинуясь мысленной команде, появляются тезисы: четвертая – разрушена, третья – в процессе, вторая – готовится уже очень активно, а первая вообще не видна. Напоминает игру какую-то, потому что так не бывает. При этом будто сквозь пылевой фильтр видны… Исчезновение разведчика тоже пугает, конечно.

– Витязь, – отвлекаю я корабельный мозг от дел, – даю вводную…

Я быстро надиктовываю то, что увидел, причем именно в том порядке, в котором сейчас размышлял. Прикладываю стоп-кадры и прошу оценить вероятности игры, проверки, ловушки и агрессии. Витязь задумывается. По традиции мозг зовут так же, как и корабль, ибо весь Флот стоит на традициях, чем и гордится.

– Агрессия… ноль, – наконец оживает корабельный мозг. – Ловушка… ноль. Проверка и игра по ноль пять.

– Понял, спасибо, – киваю я, хотя это не обязательно, но я уважаю разумное существо.

Витязь-то себя не осознает пока, но для меня разница несущественна, я-то разумный. У долгое время находящихся в Пространстве кораблей возможно осознание себя мозгом, и вот тогда все обиды всплывут, ибо вести себя он начинает, как ребенок, но Витязю это пока не грозит. Но именно из-за того, что корабельный мозг может осознать себя, всегда есть минимум двое на корабле разнополых – или члены команды, или, как в моем случае, роботы.

– Достигнута точка начального разгона, – сообщает мне Витязь. – Получено разрешение на использование прямого перехода.

– Ого… – не могу я сдержаться.

Обычно корабли идут по сложному навигационному маршруту, даже корабли Разведки. Обусловлено это тем, что если на пути вдруг появится черная дыра, хоть это практически и невозможно, то будут жертвы. Возможно или нет, а навигационная инструкция раз и навсегда составлена. И тут вдруг мне разрешен переход по прямой. Это означает, что мой путь контролируют и стабилизируют, никто просто так рисковать жизнью разумного не будет. Интересно как…

– Жду команды, – напоминает о себе корабельный мозг.

– Разгон, – командую я, внимательно следя за параметрами, отображающимися на экране.

Ответа не следует, да он и не нужен – звезды превращаются в черточки, а мне теперь нужно быть очень внимательным, чтобы нажать сенсор в тот момент, когда прыжок будет возможен, и не раньше. Расчетная точка приближается, пространство вокруг пусто, а мы готовимся войти в прямой прыжок, для которого очень важна начальная скорость, особенно у шарообразного эвакуатора. Форма в Пространстве на самом деле не так важна, как в атмосфере, но вот проекция судна – еще как, поэтому в Первую Эпоху звездолеты делали тонкими и длинными, как древний меч. Ну и аварии были, потому что «разлом под действием гравитационных сил».

– Прыжок! – командую я себе, нажимая кнопку.

Экран становится серым, значит, хорошо вошел, и теперь можно отдыхать. По общему времени сейчас уже за полночь, недаром спать хочется. Так что можно удаляться в каюту и обозначить темное время суток, в которое, как известно, наступает отбой. На душе спокойно, и происходящее кажется скорее игрой. Завтра подумаю над этим ощущением.

***

Меня будит сигнал готовности. Это означает, что до расчетного выхода в обычное пространство что-то около часа. Как раз хватит времени на зарядку, умывание и хоть какой завтрак. Кристалл в синтезатор я еще вчера воткнул, так что будем наслаждаться знакомыми с детства блюдами, хоть и не мамиными руками приготовленными.

По идее, я должен волноваться перед встречей с непознанным, а чувствую в себе сейчас как в детстве – любопытство. А еще – абсолютную уверенность в защите и поддержке взрослых. От этих своих ощущений я улыбаюсь. Радостно на душе, хотя иллюзий у меня быть уже не должно, не мальчишка же – о героях Космоса мечтать.

На завтрак выбираю себе сырники, вареньем и сметаной политые. Нарочно не указываю, какое именно варенье хочу – случайный выбор. В детстве я так любил с синтезатором играть – не указывая желаемого вкуса, гадал на результат. Глупость, конечно, но ничем не хуже древних методов. Мы их на Истории теории предсказаний изучали, когда о различных дарах говорили. Дар к чему-либо – это показатель разумности, чем более развито общество, тем больше вероятность появления даров.

О, клубничное, мое любимое! Значит, день сложится прекрасно и ничего плохого не произойдет. Ем не торопясь, смакую каждый сырничек. Не знал бы, ни за что не догадался, что не маминой рукой сделано, все-таки творцы у мамы совершенно гениальные, сумели заложить в кристалл синтезатора, кажется, даже мамин запах… Творцы – это отдельный дар, о котором известно мало очень. Часть их работает на флотских базах, а часть создает просто необыкновенное… Оп, еще сигнал!

Запихнув в себя последний сырник и дожевывая его на ходу, тороплюсь в рубку. Три минуты до выхода – это очень серьезно, тем более что, похоже, времени на раздумья будет немного. Это интуиция моя проснулась, подавая сигнал. Поэтому в рубку я почти вбегаю, плюхаясь в командирское кресло. Тоже, похоже, интуиция – именно в командирское упасть.

– Выход в обычное пространство, – предупреждает меня Витязь.

Серая муть на экране меняется на вполне обычное пространство, в котором звезд почти что и нет. Прямо передо мной висит автономный телескоп, чуть поодаль автоматический разведчик. И все. Никаких планет, никакой серой стены – совершенно ничего.

– Контакт телескопа, – командую я, понимая, зачем я в командирское упал: пилот не может командовать другими кораблями.

– Контакт с телескопом установлен, – отвечает корабельный мозг.

– Разделить экран пополам, – инструктирую я корабельный мозг. – Слева – изображение телескопа, справа – объективный контроль.

Ничего странного в моих командах нет – все это описано в инструкциях и руководствах, поэтому я не выдумываю, а просто следую алгоритму. На экране появляются планеты, серая дымка, при этом справа пусто. Молча увеличиваю изображение справа, приводя его в соответствие с телескопом, и нажимаю кнопку синхронизации. Никаких изменений – оптика и электроника корабля никаких планет не видит.

– Витязь, связь, – коротко командую я. – Кур… Лейтенант Винокуров зовет Главную Базу.

– Диспетчер на связи, что у вас, лейтенант? – спокойно и вежливо звучит в ответ. Это автомат на связи, не человек, что слышно сразу.

– Нештатная ситуация, – хмыкаю я. – Объективный контроль не подтверждает данные телескопа. Принял решение о визуальном осмотре.

– Ваш приоритет подтвержден, – информирует меня диспетчер, на что я киваю.

Возможность выхода в Пространство у эвакуатора предусмотрена. Несмотря на то, что это не рекомендуется, иногда просто надо, поэтому я нажатием сенсора выдвигаю обзорную башенку. Она прозрачная и имеет свой собственный, полностью оптический телескоп. Будто из глубокой старины, кстати, но если есть подозрение воздействия на электронные системы, то следует действовать именно так.

Увидев зажегшийся индикатор готовности, на мгновение задумываюсь, затем встаю со своего места, двинувшись к выходу из рубки. Витязь меня услышит где угодно, поэтому я спокойно выхожу, сразу же повернув направо, – там лифт. Створки цилиндра раскрываются, я захожу в сверкающую серебром под светом потолка кабинку.

– Обзорка, – произношу громко и внятно.

Движение кабинки совершенно незаметно, двери закрываются, а спустя полминуты, пронизав весь корабль, лифт раскрывает створки передо мной. Я не торопясь выхожу, чтобы подняться в башенку, созданную, кажется, из стекла, хотя на самом деле это прозрачный и очень надежный материал, по твердости и коэффициенту сжатия под стать алмазу.

Боязно, конечно, стоять вот так под звездами, но со страхом я легко справляюсь, потянувшись к визиру рефлекторного телескопа, что древнее мамонтов. Пользоваться такой старинной техникой нас учили на Истории, так что я, по идее, все умею. Поворачивая верньер, настраиваюсь туда же, куда смотрит основной телескоп.

В визире уже ожидаемо пусто, но что-то меня беспокоит – какое-то марево колышется неподалеку. Марево в Пространстве само по себе штука необычная, а вот в такой ситуации еще и потенциально опасная. Ситуация совершенно непонятная, но и на этот счет есть инструкция.

– Витязь, сигналы приветствия братьев по разуму всеми доступными средствами, – бросаю я, разглядывая странное марево, похожее на колышущуюся на ветру занавеску. – Протокол Первой Встречи.

Так называется специальный алгоритм действий при первой встрече с чужим звездолетом. Опыта у Человечества достаточно, все-таки не первые братья по разуму и не вторые. Марево меняет форму, по нему пробегают искры, что-то происходит, при этом я жду доклада корабельного мозга.

– Телескоп рапортует об исчезновении картинки, – сообщает мне Витязь.

– Это логично, – киваю я ему в ответ. – Ответа нет?

– Принимаю модулированный сигнал, – слышу я. – Расшифровываю.

– Сигнал на базу, – вспоминаю я положения инструкции. – Сорок два.

– Сигнал сорок два передан, – подтверждает Витязь.

Ну вот, теперь группа Контакта обо мне в курсе и помчит сюда на всех парах, а мы пока постараемся договориться. Ну, хотя бы ничего не испортить, потому что я-то не контактник, то есть не принадлежу группе, принимающей решения в случае встречи с братьями по разуму. Оно и хорошо, потому что работы у них обычно нет никакой.

– Сигнал с базы: идем к вам, – сообщает мне корабельный мозг.

– Понял, – киваю я, думая покинуть обзорку, но какое-то ощущение не дает мне этого сделать.

С базы сюда спешит флот, а я вглядываюсь в меняющее форму марево, пытаясь сообразить, что это мне напоминает. Совсем же недавно что-то подобное видел!

Млечный Путь, 58 лучезара 33 года

– Сигнал расшифрован, база адаптирована, включаю, – уведомляет меня корабельный мозг о выполнении пункта инструкции.

– Дяденька, а ты кто? – звучит в тишине обзорки детский голос. Девочка, по-моему, лет пяти-шести.

– Витязь, непрерывный контакт, – командую я установление прямого канала связи с имеющим детский голос собеседником.

– Выполнено, – сообщает мне Витязь.

– Здравствуй, я человек, – сообщаю я ребенку. Мне проще считать имеющего такой голос ребенком. – Ты играешь здесь совсем одна?

– Я потерялась, – сообщает мне собеседница. – Поэтому пришлось играть, чтобы не плакать.

– Меня Сергеем зовут, хочешь, помогу тебе? – интересуюсь я.

– А что такое «зовут»? – интересуется ребенок.

И я начинаю рассказывать о том, что такое имя и зачем оно нужно, при этом стараясь не расспрашивать слишком много, потому что ребенок может испугаться. А говорящая со мной – явно ребенок: пусть я и не знаю, как она выглядит, но общается вполне по-человечески. Может быть, это особенность расы?

– А если позвать твоих родных, как думаешь, они откликнутся? – интересуюсь я у нее.

– Ну… наверное… – с задумчивыми интонациями говорит девочка, на вопрос об имени не ответившая ничего.

– Тогда мы попробуем позвать, хорошо? – спрашиваю я ее мнение.

– Да-а-а-а! – радостно отвечает мне малышка.

– Витязь, прямой на базу, – командую я. – Сигнал «потерялся ребенок», характеристику сигнала – из нашего общения. Просьба – повторить всеми ретрансляторами.

– Сигнал отправлен, запрос с базы, – информирует меня Витязь.

– Давай, – улыбаюсь я и объясняю девочке: – Сейчас я поговорю с другими людьми, но это не тайна, поэтому ты все услышишь.

– Я и так услышу, – хихикает ребенок.

– Витязь, вы где ребенка взяли? – интересуется у меня диспетчер, на этот раз человек, по интонациям слышно.

– База, у меня встреча тут произошла, – мягко докладываю я. – Ребенок потерялся, поэтому и сорок два, и просьба.

– Понял вас, – меняет интонацию офицер с далекой базы. – Сигнал будет передан с вашими координатами через две минуты.

– Ну вот видишь, – ласково говорю я ребенку, не отключая связь с базой. – Сейчас все-все люди позовут, и, если твои родные услышат, обязательно найдут тебя.

– Спасибо, дяденька Сергей, – отвечает мне детский голос. – А почему ты большой и железный?

– Это моя оболочка, – объясняю я, – а сам я мягкий и теплый.

Как обращаться с детьми, я знаю, все-таки Маша… Сейчас плакать не к месту. Любопытная девочка все продолжает меня расспрашивать, я же с ней разговариваю так, как будто она рядом сидит. В этот момент вверху экрана появляется бегущая строка, сообщающая о принятом сигнале о потерянном ребенке. Я знаю, что все человечество и наши друзья повторят этот зов несколько раз, и, если у малышки есть родные, то мы до них докричимся. Отметив, что в квадрат начинают прибывать корабли, я разговор, тем не менее, не прерываю.

– Ты голодна? – интересуюсь я у девочки.

– Немножко, – тихо отвечает она.

– А что тебе нравится есть? – спрашиваю ее, потому что ребенок же, далеко не все, что можно, ей нравится.

– Получена формула, – уведомляет меня Витязь. – Установлен контакт с кораблями контактной группы.

– Запроси у них вещество по формуле, а то у меня тут ребенок голодный, – мягко прошу я корабельный мозг.

Вот на такой вариант контакта, по-моему, никто не рассчитывал. В сторону неизвестного объекта отправляется капсула с искомым веществом, а я инструктирую ребенка на тему, как ее вскрывать. Это явно для нее сладость какая-то, судя по счастливому взвизгу. И вот в этот самый момент объектов становится больше.

– Это твои родные? – интересуюсь я.

– У нас немного другая структура общества, человек Сергей, – отвечает мне голос вполне взрослого разумного. – Но мы действительно несем ответственность за… ребенка. Мы благодарим человечество за заботу о нашем младшем. Вы достойны разговора.

Вот теперь, похоже, меня просто пошлют подальше, а разговаривать будут большие дяди и тети. Сейчас уже потихоньку подключаются и другие офицеры контактной группы, начиная постепенно объяснять, что мы такое, но взрослый разумный останавливает их.

– Человек Сергей очень хорошо рассказал о вас, – сообщает наш будущий друг. – Я хочу задать вопрос: наш младший просит о встрече, вы согласны?

– Конечно, да, – улыбаюсь я, и в тот же миг прямо в рубке передо мной появляется силуэт ребенка. Он светится серебристым светом, словно наполняясь постепенно чем-то густым и белым, будто стакан молоком.

Спустя несколько мгновений передо мной стоит девочка лет шести на вид, в светящейся одежде, отчего цвет ее рассмотреть сложно. Девочка с длинными серебряными волосами и такого же цвета глазами смотрит мне в глаза, а затем совсем по-человечески взвизгивает и бросается обниматься. Я сразу же беру ее на руки, как-то само собой это получается, а она обнимает меня за шею.

– Ты хороший, – сообщает мне ребенок на всеобщем языке, что меня уже не удивляет. – Я буду с тобой дружить.

– Давай я тебя назову? – предлагаю я девочке.

– А давай! – хихикает она.

Интересно, она разговаривает так, как будто выросла среди людей, и эмоции использует похожие, и сама речь специфическая для младших. Загадка, получается. Но нужно ее еще и назвать… И тут снова оживает мой дар, буквально заставляя проронить одно-единственное имя.

– Будешь Машей? – негромко спрашиваю я.

– Ты даешь мне имя… очень дорогое тебе имя… – ее взгляд сейчас совсем недетский. – Я буду Машей, братик.

Я едва сдерживаю себя, потому что эмоции, ведь малышка только что повторила Машкины интонации. А новопоименованная Машка обнимает меня за шею, замирая в такой позе. Мне ни о чем не думается, я просто глажу ее. Так же, как и Машу гладил, глажу и будто желаю согреть малышку.

– Можно я буду к тебе приходить? – тихо спрашивает она.

– Можешь и вообще остаться, – опять говорю по наитию, будто что-то внутри подсказывает мне правильный ответ. – Если это не расстроит твоих взрослых, конечно.

– Ты действительно готов к этому? – вглядывается она в мои глаза, будто желая что-то увидеть там. – Ведь я же не вашего вида, я чужая…

– Дети превыше всего, – спокойно отвечаю я ей, прижимая к себе. – Неважно какой ты расы, вида, где ты родилась. Ты ребенок. И важнее всего для любого человека именно ты.

Она сейчас себя ведет именно как ребенок, разницы нет совсем. Сияние затухает, и я вижу, что на ней комбинезон вполне привычного образца. Но нужно же спросить ее опекунов, ведь нельзя просто взять и умыкнуть ребенка чужой расы? А вдруг они против будут?

– Человек Сергей, – звучит в рубке голос уже знакомого представителя пока неизвестной мне расы, – мы передаем вам заботу о нашей младшей. Вы можете принять ее в свое сообщество.

– Благодарю, – отвечаю я в полном недоумении.

С одной стороны, хорошо, что они согласны, но, с другой, я этого жеста не понимаю. Чувствую себя героем мультфильма, честное слово. Что вообще происходит?

***

Малышка все больше обретает вес, по моим ощущениям, весит она сейчас килограмм двадцать. При этом на лице проступают фамильные черты, очень узнаваемые, кстати. Наблюдать за этим крайне интересно, но вопрос о сути происходящего вертится в голове. Контактная группа работает, а мы просто сидим в командирском кресле.

– Вот! – удовлетворенно заявляет ребенок. – Теперь мы действительно к одному виду относимся, и ты мой… брат. Я выстроила тело на основе твоего генокода.

– Ты же не терялась? – полуутвердительно произношу я, а сестренка вздыхает.

– Когда-то давно, – начинает она рассказ, – мы были как вы, но потом развились и стали энергетическими, понимаешь? Поэтому я не терялась, конечно, я тебя проверяла.

– Значит, ты создала себе тело, – перевожу я тему. – И мысли читаешь?

– Ну ты же не против! – поведение становится более детским буквально на глазах. – А мне очень хотелось узнать, как это…

– И какие впечатления? – интересуюсь я у нее, поглаживая по голове.

– Я тебя люблю, братик, – отвечает мне Маша. – Теперь можешь кормить мой растущий организм, потому что я полностью уже человек.

– Тогда будем вкусностями кормить, – улыбаюсь я ей, унося в сторону кают-компании, где синтезатор и стоит.

Раз она телепат, то понятны и речь, и характерные интонации. Маша их скопировала, желая побыть ребенком. Это не просто доверие, это что-то большее, а я… Пожалуй, я ее сестренкой принял. Интересно, что скажет мама? А что она скажет… будет радоваться такой доченьке? А как же иначе?

– Честно-честно порадуется? – отвечает Маша моим мыслям.

– Иначе не может быть, – объясняю я ей, выбирая блюда на панели синтезатора пищи.

Маша рассказывает мне об их цивилизации, а я начинаю понимать, зачем она ко мне в сестренки записалась. Наверное, изначально план ребенка был другим, да и ребенком в нашем представлении она не была, но, прочитав мои мысли, решила, что ей очень этого хочется. У них нет полов, потому как размножаются эти существа иначе, однако, осознав мою память, Маша захотела быть девочкой. Наверное, психологи это могут лучше объяснить, но мне объяснения не особо так и нужны.

Подумать только, контакт с новой формой разумных, а у меня сестренка появилась. И этот факт для меня намного важнее факта контакта.

– А то, что ты показала телескопу, это игра? – интересуюсь я, ставя перед Машей тарелку с шоколадной кашей.

– Н-у-у-у… – тянет она, беря в руку ложку. – Не совсем… Существа очень любят заканчивать свою цивилизацию именно так – до наступления разумности.

– Ешь, – не могу удержаться, чтобы не погладить ее по голове, отмечая при этом, как ребенок тянется к ласке.

Значит, не все так просто. Могло ли ей быть некомфортно в своем сообществе? Еще как, ибо во все времена существовали люди, которым не очень нравилось то общество, где они жили. Не вижу в этом ничего плохого. Пусть живет с нами, развивается и улыбается миру, ведь что может быть прекрасней улыбки ребенка?

– Ты прав, – кивает Маша. – Мне просто захотелось того, о чем сохранились лишь записи. И…

– И ты решила, что тебя не оттолкнут, – соглашаюсь я с ней. – Правильно решила, просто молодец ты у меня.

Широкая улыбка ребенка лишь подтверждает мои наблюдения: детям очень хочется, чтобы их любили. Видимо, у себя там… Не хватало ей именно этого, вот она и выбрала себе братика. Спасибо ей за это, потому что мне даже дышится теперь легче. Ну и предвкушаю, конечно, как мама отреагирует.

– Ты сейчас полностью соответствуешь ребенку человечества? – уточняю я у сестренки.

– Да-а-а-а! – тянет она и вдруг зевает, причем я вижу: для нее это действие внове.

– Тогда сейчас сестренка доест и пойдет отдыхать, – объявляю я ей. – Маленьким девочкам нужно отдыхать, чтобы были силы шалить.

– Ша-а-а-али-и-ить… – задумчиво произносит она, а затем я вижу понимание в ставших зелеными глазах моей новой сестренки.

– Витязь, нужна ли помощь? – интересуется у меня старший контактной группы.

– Благодарю, – отвечаю я. – Помощь не нужна. Мы сейчас поедим и спатки пойдем…