Друг мой, враг мой
Женька почти касался его плечом – крепкий, мускулистый, упругий. Он то и дело ударял перчаткой о перчатку, настраивая себя на поединок. В нем все сжалось и сконцентрировалось, как пружина. Другие соперники побаивались такого его состояния, но не Санька. Этот будет вертеться живчиком и уходить от удара, выгадывая момент, чтобы зацепить противника.
Вышли в зал и чуть не оглохли от приветственных криков. На трибунах махал руками и орал школьный народ. В третьем ряду спокойно сидела и насмешливо косилась на участников Алина.
Взгляд Саньки скользнул по ее губам и зацепился за родинку. Вспомнилась их лодочная прогулка и ощущение полета, сопровождавшее его еще дня три после… Вспомнилась ее ослепительная улыбка, которую коварная красотка дарила и ему, и Дрёмову. Сердце в груди забилось сильнее. Он вдруг понял, что не может, просто не может сегодня проиграть. Лучше умереть, чем получить второе место. Ведь тогда Климова даже не посмотрит в его сторону!..
Подпрыгивающий на месте, как мячик, Дрёмов незаметно для остальных шепнул угрожающе товарищу: «Я тебя сегодня сделаю, Лис!» Санька сжал зубы, сдержал себя, чтобы не врезать еще до боя по наглой дрёмовской физиономии. «Ну, это мы еще посмотрим – кто кого!»
На ринге тренер сунул каждому в рот его капу и поднял правую руку, сжав кулак. Что означало: «Держитесь, парни!»
Ударил гонг, и соперники шагнули друг к другу.
Алексей Николаевич сначала спокойно следил за своими подопечными, механически отмечая правильные удары и недочеты. Потом занервничал, потому что Лисин («Тысячу раз ему говорил!») опять забывал закрываться. Ох, разобьет ему сегодня морду в кровь Дрёмов! Но Женька и сам нарушал все требования наставника, был статичен и пропускал удар за ударом.
Тренер начал злиться, потому что оба парня, кажется, позабыли все, чему он их учил, и просто лупили друг друга кулаками, целясь то в голову, то в живот. Судья свистнул, призывая разойтись, но соперники, сцепившись в клинче, даже ухом не повели. Надрывно зазвенел гонг, но поединок продолжался, превратившись в банальную драку.
Отбросив все правила бокса, парни пинали соперника ногами, колотили руками, бодались головами. Наконец рухнули оба на помост и стали кататься по рингу, продолжая колошматить друг друга.
Зал встал от неожиданности и орал, надрывая глотки, улюлюкал, свистел, топал ногами. Сквозь какофонию звуков прорывались отдельные возгласы: «Лис, давай!», «Бей его, Жека!»
Спустя бесконечно долгую минуту подскочившие судьи, тренер и организаторы соревнований с трудом растащили ребят по разным углам.
Бой был остановлен, а оба спортсмена дисквалифицированы.
– Да что с вами случилось, парни? – потрясенный до глубины души Алексей Николаевич шарил по карманам в поисках валидола. – С ума сошли?! Вы понимаете, что натворили? Вас же теперь из спорта поганой метлой погонят!
Но драчуны, усевшись на разные скамейки в раздевалке, только тяжело дышали, поглядывая друг на друга исподлобья, и утирали с разбитых физиономий кровь боксерскими перчатками.
– Вы же меня просто опозорили на весь город! – в отчаянии воскликнул тренер, пытаясь достучаться до совести этих хулиганов. – Да что там на весь город, на всю область!
Не получив ответа и даже виноватого взгляда ни от одного из нарушителей, Алексей Николаевич махнул рукой и вышел, громко хлопнув дверью.
Дрёмов тут же вскинул злые глаза на Саньку и процедил сквозь зубы, отчего в углу разбитого рта появилась кровавая пена.
– Еще раз увижу с Алинкой вдвоем – убью!
– Не, Джексон, это я тебя убью, если ты за ней таскаться будешь, – Лис скорчил презрительную мину, хоть от этого правый подбитый глаз сильно заныл и стал слезиться.
– Значит, война?
– Значит, война!
* * *После скандала на соревнованиях 10 «А» с изумлением наблюдал «домашний цирк» в исполнении Дрёмова и Лисина. Нет, руки парни не распускали, но языки свои острые не сдерживали. Подколки, шпильки то с одной стороны, то с другой часто переходили в яростные перепалки. Обычно забияк разнимала и успокаивала Климова. Но если ее не было рядом, могло дойти и до хватания за грудки. Тогда одноклассники растаскивали бывших товарищей от греха подальше.
Атмосфера в классе накалилась и то и дело потрескивала невидимыми электрическими разрядами. До уроков ли было ребятам? Учеба закономерно отошла на второй план, хотя оба и так не были отличниками.
Анна Ивановна, наслушавшись сплетен от знакомых и соседей, беспокоилась:
– Сашенька, солнышко, да что ж происходит? Ты совсем учиться перестал. А ведь надо уже думать о будущем. Дальше-то как? Школу окончишь, куда пойдешь?
– В армию! – отвечал внук раздраженно.
– А про профессию ты не думаешь? Я-то надеялась, что ты после школы в институт пойдешь, на инженера учиться или еще на кого. А с такой успеваемостью разве в институт поступишь? Там высокий балл по ЕГЭ требуется.
– Ба, отстань! – рявкал Санька и демонстративно закрывал дверь своей комнаты перед бабушкиным носом. Та только тяжело вздыхала и уходила возиться на кухне, по-стариковски шаркая ногами.
Анна Ивановна пыталась жаловаться дочери, когда та звонила узнать о сыне (что случалось весьма редко). Но дочь утверждала, что «Саша уже взрослый и должен сам отвечать за собственные поступки».
«Какой он взрослый? – думала бабушка. – Да, вырос сильно, говорит порой хриплым басом, над верхней губой усишки пробиваются, а все равно ребенок! Мозги-то в голове детские! Ошибок натворит, жизнь себе испортит, потом локти кусать будет. А как его остановить?»
Ответа на этот вопрос не было.
Весной, когда близился к концу десятый, предпоследний класс, началась эпидемия с красивым и звучным названием «Ковид-19».
Старшее поколение, живущее на пенсии, не отрывалось от экранов телевизоров, со страхом глядя репортажи из разных стран, где свирепствовал вирус. Ежедневные сообщения о заболевших и умерших от ковида напоминали сводки с военных полей.
Переведенная на «удаленку» молодежь игнорировала опасность и тусовалась группками на квартирах одноклассников, забив на уроки. Обязательные для ношения в общественных местах медицинские маски презрительно называли намордниками и разрисовывали прикольными картинками, веселя друг друга. Никто не воспринимал пандемию как нечто реальное и опасное. Казалось, это их не касается. Все страшное – выдумки режиссеров и сценаристов, снимающих короткометражные фильмы ужасов.
Лето провели как обычно, даже веселее. Потому что те, кто привык уезжать в отпуск на море, остались дома. Количество тусующейся молодежи только увеличилось.
Осенью пошли в выпускной класс сильно повзрослевшие, необыкновенно похорошевшие девочки и возмужавшие мальчики. Привычная жизнь как будто вернулась в свое русло. Больных ковидом среди местных не было, благо городок небольшой.
Но в октябре по всем улицам, домам, квартирам прокатилось страшное известие: в школе № 2 заболела ковидом учительница и попала в больницу. Класс тут же закрыли на карантин, отправив детей на «удаленку». Но через несколько дней заболел еще один преподаватель этой школы, потом еще один. Вот и их коснулась эта беда, добравшись до провинции.
То, что ковид – это не шутка, ученики 10 «А» осознали, когда им сообщили, что умерла от осложнений после коронавируса директор школы. В это было трудно поверить. Директриса, крупная, громогласная дама, помнилась с раннего детства, с первого класса, и казалась вечной. За десять лет их учебы в школе она совсем не изменилась. Ее зычный окрик все так же мог остановить расхулиганившуюся детвору, даже старшеклассников. А вызов в кабинет директора заставлял волноваться и отъявленных школьных хулиганов. И теперь ее не стало…
Зимой умер от ковида отец Женьки Дрёмова. Много лет наблюдавшие семейную драму соседи за спиной плачущей вдовы тихонько перешептывались: «Отмучился наконец. Хоть какая-то польза от этой инфекции!» Но в глаза поздравить Светлану, мать Женьки, с избавлением от многолетних мучений не смели, не по-христиански как-то.
Лисин с удивлением наблюдал за одноклассником. После всех рассказов Женьки о безобразиях, творимых папашей-пьянчугой в семье, после синяков и ссадин на теле, которые нельзя было не заметить в раздевалке перед уроком физкультуры, Дрёмов должен был радоваться избавлению или хотя бы облегченно вздыхать. Но Женька ходил мрачнее тучи и отказывался разговаривать. Саньке даже расхотелось его подкалывать.
Однажды он не выдержал и попросил Климову:
– Алинка, слушай, а спроси Джексона – чё с ним происходит? Ходит как привидение, ничего не замечает.
– Лисин, ты дурак? – вскинула на него синие глаза девушка. – Он же близкого человека потерял!
«Близкого? – с удивлением подумал Санька. – Как может такой человек быть близким? Вечно пьяный, ни копейки не приносящий в дом, тиранящий семью, поднимающий руку на мать и сына… и все-таки близкий?»
Он задумался о своей матери. Можно ли ее считать близким человеком? Она регулярно присылала деньги на воспитание сына, раз в пару месяцев звонила, задавала дежурные вопросы: «Как учеба? Как здоровье?», получая на них дежурный ответ: «Нормально!»
Уже четыре года мать не могла приехать даже в отпуск – якобы дела не позволяли. А Санька перестал ждать ее визитов, окончательно поняв, что матери он не нужен. Ну и ладно! Она ему тоже не нужна. Да и матерью ее можно было считать чисто условно.
Повод для серьезного разговора подвернулся совершенно случайно.
На зимних каникулах классная, Алевтина Васильевна, попросила Дрёмова и Лисина перетаскать парты из кабинета в коридор на время ремонта пола. Ребята таскали тяжелые столы вместе, время от времени обмениваясь фразами: «Держи крепче, Лис!», «Осторожно опускай, Джексон!». Плотно прижатые друг к другу, ряды парт скапливались в углу школьной рекреации.
– Женька, скажи честно: ты жалеешь своего отца? – неожиданно спросил Санька.
Дрёмов метнул на него быстрый взгляд, и Саня с удивлением заметил повлажневшие глаза одноклассника.
– Давай передохнём, – предложил Женя и примостился на только что поставленную в угол парту. Лисин сел на соседнюю.
– Понимаешь, Санька, странное дело… – тихо, словно делился самым сокровенным, начал Дрёмов, – по идее я должен его ненавидеть. Он же меня бил, мать обижал. Я за всю жизнь даже маленького подарочка от него не получил. А мне почему-то вспоминается, как мы вместе с ним рыбачили на речке, как он помогал мне наживку на крючок насаживать. Помог подсечь и вытащить приличного подлещика! Как вместе клеили обои в моей комнате. А когда я стащил у матери сотенную из кошелька, отец заметил, но не выдал меня. Сказал, что это он на опохмел взял.
Женька отвернулся к окну и смотрел куда-то вдаль, будто видел не укрытые снегом кроны деревьев, а что-то совсем другое.
– И вот отца нет… Врачи сказали, что его организм был полуживым от постоянного отравления алкоголем. В общем, пережить эту болезнь шансов почти не было… Теперь в доме тихо и спокойно. Никто не орет в пьяном угаре, не скандалит с матерью, не раздает подзатыльники направо и налево. А внутри пустота. Как будто из души вынули что-то важное, а вернуть на место забыли.
– Да, странно, – вздохнул сочувственно Лисин. – Меня вот мать никогда не била, не ругала. Все время деньги шлет, покупает все, что ни попросишь, а внутри тоже пустота. Только у меня оттуда ничего не вынули. Там его изначально не было. Такие дела! Ладно, давай работать, а то мы тут провозимся до ночи, а хотелось бы еще на компе в войнушку поиграть.
* * *Санька накинул куртку, собираясь в школу, и постарался быстренько просочиться мимо кухни. Но не успел. На пороге появилась бабушка.
– Сашенька, не забудь шапку надеть, холодно на улице!
– Не холодно, – возразил внук.
– Как же не холодно, когда март на дворе? Да еще и ветер сильный. Не дай бог, простудишься. А тебе ж никак болеть нельзя, к экзаменам готовиться надо. Надень, надень шапочку-то!
– У-у-у! – медведем зарычал парень и театрально закатил глаза.
Но шапку взял и натянул на голову. Выскочил на лестничную площадку и побежал вниз по лестнице, поправив на плече школьный рюкзак. А Анна Ивановна тяжело вздохнула, глянула в глазок, проследив за внуком, и вороватым движением правой руки коротко его перекрестила.
Спустившись этажом ниже, Санька снял шапку и комком сунул в карман. Головные уборы он не носил принципиально, считая, что уровень детского сада уже перерос. А если действительно было холодно, то накидывал на голову капюшон. Делов-то!
Вернулся домой поздним вечером, сказав по телефону бабушке, что будет готовиться к экзаменам с одноклассником, а на самом деле весь вечер резался с ним в компьютерную игру.
Довольный очередной победой на виртуальном поле боя, он открыл дверь своим ключом и настороженно замер в коридоре, прислушиваясь. Из комнат не доносилось ни звука, хотя обычно в это время бабушка смотрела телевизор – всевозможные дурацкие ток-шоу.
Санька разделся в коридоре, зашвырнул рюкзак в свою комнату и отправился на поиски бабушки.
Бабушка лежала в кровати и, кажется, спала. В такое время? Парень удивился, почувствовав тревогу.
– Ба, ты чего? – спросил тихо, подходя к кровати.
Анна Ивановна с трудом разлепила веки и посмотрела на внука.
– Ты пришел, Сашенька? Голодный, наверное… Там на плите обед, разогрей только. А я сегодня что-то устала, легла полежать… – и закашлялась.
После приступа кашля она долго приходила в себя, тяжело, трудно дышала.
– Может, тебе лекарство какое дать, ба? – беспокоился Санька.
– Нет, мой хороший, я просто полежу немного.
Парень вышел из комнаты на цыпочках, чтобы не мешать бабушке.
Ночью долго не мог заснуть, вслушиваясь в приступы надсадного кашля, доносящиеся из соседней комнаты. А в груди нарастала тревога.
Рано утром встал сам, без будильника, и пошел проверить больную. Как она там?
С порога задохнулся от страха: бабушка лежала, свесив голову на бок, и почему-то хрипела.
– Ба, ты чего? Ба-а!.. – бросился к кровати, стал трясти за плечо.
Но Анна Ивановна не реагировала на все попытки привести ее в чувство. Санька схватил телефон и вызвал скорую помощь.
Пока ехали врачи, не отходил от больной, все повторяя безрезультатно: «Ба, ну открой глаза, открой!»
Ее увезли в больницу, а на следующее утро позвонили и сообщили, что Анна Ивановна Лисина скончалась от тяжелой двусторонней пневмонии, вызванной новой коронавирусной инфекцией.
– Как «скончалась»? – пробормотал Санька и выронил телефонную трубку.
* * *– А может, поедем со мной? – в который раз спросила мать, убирая посуду после поминок.
Она приехала сразу, как только сын по телефону сообщил страшную весть. В организации похорон помогли соседи и друзья, коих у Анны Ивановны оказалось очень много. Даже несмотря на опасность заражения, в маленькую, уютную квартирку бывшего скромного повара детского сада пришло немало народа – помянуть покойницу добрым словом.
– Больно я тебе там нужен! – невесело хмыкнул Санька.
– А с кем же ты тут останешься? – забеспокоилась мать, не возразив. Поправила черную косынку на голове и виновато посмотрела на сына. – Ты ж еще несовершеннолетний. Я сюда переехать не могу. У меня ж работа, муж, семья…
– Мне до конца школы всего ничего осталось, – возразил Санька, – не могу я уехать. Сдам экзамены, получу аттестат, а осенью в армию пойду. Мне ж восемнадцать в сентябре будет.
– Да, я помню.
Они сидели за кухонным столом и молчали, не зная, что еще сказать, как два совершенно чужих человека. А за окном занудно барабанил дождь, словно оплакивая старую добрую женщину. Плотные серые облака висели так низко, что казалось, с крыши дома можно рукой достать до их мягких и рыхлых животов.
На следующий день Санька проводил мать на вокзал и усадил в поезд.
– Ну ладно, сынок. Денег я тебе оставила. Если понадобятся еще – звони, я вышлю. А еду покупай в кулинарии готовую, чтобы только разогреть. Кулинария здесь приличная. Старайся в квартире поддерживать порядок, а то пылью задохнешься. И не забывай душ принимать, белье стирать.
– Хорошо, мам, – покорно кивал парень.
Проводник попросил провожающих покинуть вагон.
– Ну, я пошел…
– Да, иди…
Женщина неловко поцеловала сына в щеку, точно клюнула, и он быстро ушел, даже не дождавшись, когда тронется поезд.
«Прости, сынок!» – мысленно пробормотала мать, с трудом сдерживая слезы. Но взяла себя в руки и принялась стелить постель на своей полке.
А Санька шел по родному городу, засунув руки в карманы куртки и подставив ветру лицо. В глазах было очень горячо, а в носу щипало. «Ничего, справлюсь!» – убеждал себя он. В конце концов уже почти взрослый, а значит, должен справиться. Обязательно должен.
Вот только некому теперь будет напоминать каждое утро, чтобы он надел шапку. И от этой мысли к сердцу подбиралась тоска.
* * *Экзамены Санька сдал кое-как, но аттестат получил. А что еще нужно?..
Незаметно за унылой зубрежкой наступило лето. Ошалело пели птицы в зеленых купах деревьев. С высокого, чистого неба щедро лилось солнечное золото, затопив городские улицы и площади. А мысли выпускников школ уже были далеко – в большой, взрослой жизни.
За экзаменами парень как-то упустил из виду, что на выпускной принято приходить нарядно одетыми, в новых платьях и костюмах. Да и не было никого рядом, чтобы подсказать. Девчонки, конечно, тайком от подруг и одноклассниц загодя готовили наряды. Да и парни под нажимом мам примеряли костюмы и галстуки.
У Лисина же никакого костюма не было, просто раньше не нужен был. Облачившись в старые, но чистые джинсы, погладив и надев рубашку с короткими рукавами, отправился на торжественное вручение аттестатов зрелости.
Мероприятие проходило в актовом зале школы. У крыльца уже толпился народ: расфуфыренные девчонки и строгие, торжественные, немного зажатые в непривычной одежде парни. Санька даже присвистнул, рассматривая одноклассников.
– Да вас не узнать, девчата! – подмигнул он барышням в праздничных платьях, с замысловатыми прическами.
– В таком прикиде, Серёга, тебя можно спутать с чиновником из городской мэрии! – пожал Санька руку низенькому, толстенькому однокашнику Серёже Хлопову.
– Да я б ни за что не надел эту удавку, если б не мать, – попытался оправдаться Серёга, виновато опустив глаза и теребя узел галстука.
– Да ладно, на самом деле классный прикид!
Толпой вошли в актовый зал и стали рассаживаться по местам. Саня все крутил головой, высматривая Алинку, но ее не было. «Марафет наводит!» – хмыкнул про себя Лисин. Чуть не последним явился Женька в новеньком, с иголочки, костюме, в белоснежной рубашке и щегольских ботинках. Во всем этом великолепии выглядел Дрёмов старше и солиднее.
Санька уже стал волноваться, потому что вручение аттестатов началось, а Климова куда-то запропастилась.
– Лисин Александр! – произнесла директор школы, держа в руках новенькие «корочки».
Парень встрепенулся, вскочил и стал неловко пробираться между рядами кресел к сцене. Получив аттестат, благодарно улыбнулся учителям и пробормотал «спасибо». Повернулся к директрисе спиной, прижимая к груди долгожданный документ, и поспешил на свое место.
За спиной прозвучало:
– Климова Алина!
И Санька чуть не свалился с небольшой лесенки, ведущей со сцены в зал, потому что навстречу ему плыла в длинном голубом платье, так подчеркивающем цвет ее глаз, сама королева! Роскошные волосы были уложены в высокую прическу и украшены сверкающей диадемой. Только один русый локон вился спиралью вдоль тонкой, изящной шеи. Платье подчеркивало осиную талию и открывало взору точеные мраморные плечи. А над верхней губой игриво красовалась маленькая родинка, похожая на бархатную мушку.
Одарив одноклассника снисходительной улыбкой, Алина подобрала подол платья и стала подниматься на сцену. А парень все стоял в проходе и таращился на нее, не в силах оторвать взгляд от этой красоты, пока его не дернул кто-то за руку, выводя из транса.
Торжественная часть праздника тянулась очень долго и нудно. Но вот наконец дело дошло до танцев. Быстро убрали из зала кресла, освободив место для танцпола, и включили музыку.
Санька неотрывно следил за Климовой взглядом. А она все о чем-то болтала с подружками, смеялась, прикрывая ладошкой свою восхитительную родинку, и ни на кого из парней внимания не обращала.
Лисин набрался смелости и подошел к ней.
– Алинка, ты сегодня просто настоящая принцесса! У меня слов нет. Пошли потанцуем?..
Девушка окинула его удивленным взглядом, как будто видела впервые.
– Спасибо за комплимент. Мы с мамой старались. А сам-то чего в таком… – Алинка сделала паузу и, отступив на шаг, осмотрела его с ног до головы, – затрапезном виде? Сегодня же праздник!
Санька растерялся, почувствовав, как щеки заливает жаркий румянец, но не нашелся что ответить. Вдруг из-за его спины выступил Дрёмов.
– Действительно, Лис, мог бы одеться поприличнее. Принцессы ведь не танцуют с оборванцами. – Повернулся к девушке и с галантным поклоном протянул ей руку: – Можно вас пригласить на танец, ваше высочество?
Алинка хихикнула и вложила наманикюренные пальчики в его ладонь.
А Санька стоял столбом, испытывая острое желание провалиться сквозь землю, захватив с собой ненавистного Дрёмова.
Потоптался еще в зале, с болью в сердце наблюдая, как удачливый конкурент в самом центре зала обнимает за талию лучшую в мире девушку, а та ему улыбается и что-то шепчет на ухо… Повернулся и, грубо расталкивая народ, поспешно вышел в коридор.
У дверей встретил одноклассников.
– Слышь, Серёга, ты принес пузырь, как договаривались? – спросил у того паренька, что смахивал на чиновника из мэрии.
– А то как же!
– Пошли, накатим.
Прихватив по дороге еще парочку желающих из своего и параллельного класса, вышли во двор.
Солнце уже спряталось за крону старой липы, золотя ее верхушку. Воздух был насыщен запахами молодой листвы и цветущих пионов. Под прикрытием массивного древесного ствола Хлопов достал откуда-то бутылку недорогого вина. Долго возились, пытаясь открыть ее без штопора. Как всегда, помог складной перочинный ножик, который Санька на всякий случай постоянно таскал в кармане.
Красную кислятину пили по очереди из горлышка с таким видом, точно причащались некой тайне, доступной только для взрослых, косясь на освещенные окна школы. Но то ли Санька был слишком зол, то ли вино слишком легким оказалось – бутылка опустела, а никакого опьянения он не почувствовал.
– Серый, а чего покрепче у тебя нет?
– Есть… Только дома. Осталась целая бутылка коньяка после папашиного юбилея. Я сейчас принесу! Родаки все равно укатили на дачу.
Серёжка метнулся домой, благо жил совсем рядом со школой, и принес большую бутылку коньяка.
– Вот это я понимаю! – подкинув в руке наполненную коричневой жидкостью тару, сказал Лисин.
Глубокой ночью выпускники парочками и маленькими группками стали расходиться по домам. Из актового зала еще доносились звуки музыки, но желающих потанцевать уже не осталось.
Санька брел через парк в сторону дома. Редкие фонари с трудом выхватывали из густой тьмы кусочки аллей и одинокие скамейки городского парка. В кустах сирени что-то насвистывал припозднившийся пернатый певун.
Становилось сыро и зябко. Парень обхватил себя руками за плечи, пытаясь немного согреться. Его шатало и слегка подташнивало. В голове плыл мутный туман. Ноги заплетались, и он двигался по аллее неровными зигзагами. Очень хотелось спать.
Вдруг в темноте возле черной громады дерева он заметил какое-то движение. Прислушался невольно и уловил томные вздохи и шепот. Остановился, пошатываясь, пригляделся: у ствола липы стояли, обнявшись, высокий крепкий парень в темном костюме и девушка в длинном платье. Парочка целовалась так самозабвенно, что даже не заметила в пяти шагах от себя случайного наблюдателя. Тонкие девичьи руки обвивали шею парня. На ногтях красотки в слабом фонарном свете поблескивал перламутровый лак.
И тут Лисин осознал, кто перед ним… Задохнулся от ярости, сжал кулаки и, шипя сквозь зубы: «Убью гада!» – сделал шаг в сторону врага. Но ноги не послушались, зацепились одна за другую, и он рухнул лицом вниз, словно сраженный пулей, на утрамбованный песок парковой аллеи…
* * *После выпускного Алина подала документы в местный педагогический колледж. Санька же собрал кое-какие вещички и уехал на турбазу к дяде Коле, где устроился разнорабочим и все лето помогал по хозяйству.
Жил он в доме-бараке для обслуживающего персонала, в маленькой узкой комнатке, похожей на спичечный коробок. Не отказывался ни от какой работы, но держался особняком, избегая лишнего общения. Одиночество и тяжелый физический труд помогали успокоить бушевавшие в душе чувства.
В свободное время Санька уходил в лес, подальше от базы, садился на поваленный ураганом ствол сосны и долго сидел, размышляя и вглядываясь в лесную чащу, вдыхая смолистый запах хвои и ароматы летнего разнотравья. Порой он с наслаждением предавался мечтам, как расквасит морду подлому Дрёмову, не жалея кулаков. Но всплеск эмоций от кровожадных фантазий быстро затухал, сменившись ощущением отупения и безнадеги. Ведь если Алинка выбрала Женьку, то поделать с этим ничего нельзя.