– Прощай, ведунья! Больше мы с тобой не увидимся, – он взмахнул руками и начал растворяться в воздухе. – И помни: ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ!..
Голос растаял вместе с силуэтом. Ягодка поднялась с лавки силясь понять, что же здесь произошло. А может это и вовсе сон был? Надо проверить. Ведунья подошла к столу, взяла зерцало, заглянула в него и тут же с криком отбросила. Этого не могло быть, просто не могло быть. Зеркало врало самым мерзким образом. Ягодка собралась с силами, и еще раз осторожно заглянула в зерцало, не веря увиденному вскрикнула, выбежала из избушки, бросилась в ночь.
Всхлипывая, не видя дороги, ломилась она через кусты, ломала ветки и обдирала руки. Плача, прибежала к ручью, склонилась над водой и заглянула в поисках знакомого отражения, но не нашла его там. Подлый ручей показал тоже самое, что и мерзкое ненавистное зеркало. Ягодка заломила руки, завыла, давая волю слезам, вскочила уже в беспамятстве и бросилась в черноту ночного леса.
Ягодка пришла в себя только с восходом солнца. Она лежала ничком, зарывшись лицом в шелковистую траву поляны. Как она здесь оказалась, ведунья вспомнить не могла. Она встала, устало прихрамывая подошла к избушке, прошлепала по степеням, скрипнула дверью, а там повалилась на лавку и горько заплакала. Уже без истерики, осознав и жалея утрату.
Утро выдалось на редкость приятным, теплым и солнечным. Довольный собой леший подошел к избушке, весело прикрикнул, заставляя ту повернуться к нему дверью. Избушка скрипнула, повернулась и опустилась, давая лесному хозяину возможность войти. Леший воспользовался этим, стукнул пару раз кулаком в дверь, так, ради приличия и вошел.
Хозяйки дома не было, но вместо нее… Леший вздрогнул. На лавке у стола, подперев голову руками, сидела скрюченная в три погибели старуха. Леший подавил удивление и вежественно спросил:
– Ты кто, бабушка? А Ягодка где?
Старуха вздрогнула, подняла седую голову, посмотрев на лешего единственным ярко-зеленым глазом. Леший дернулся, узрев пустую глазницу, кривые зубы, глубокие морщины, искорежившие лицо, но во время остановился. Старуха, смахнула слезы, что, не переставая стекали по щеке, и страшно рассмеявшись, сказала хриплым каркающем голосом, в котором, тем не менее, сквозили до боли знакомые нотки:
– Нет больше Ягодки! Умерла Ягодка. И зови меня отныне Ягой-костяной ногой. Яга я и есть.
Суд
1.
Молоточек трижды опустился с лакированно-деревянным стуком.
– Встать, суд идет!
В зале возникло шевеление. Загрохали лавки, стулья. Зашелестели ноги по деревянному полу. Мелькнули, вскинувшись, как вороньи крылья, черные мантии, замельтешили мелово-белые парики.
Когда зал постепенно осел, на возвышении стали видны важно рассевшиеся присяжные, судья, адвокат с прокурором. Чуть в стороне, закованный в цепи сидел невысокий человек. От зала его отделяла решетка, создавалось впечатление, что, он посажен здесь для развлечения толпы, как мартышка в зверинце иного вельможи.
На обезьяну, тем не менее, человек не походил. Полу он был мужеского, росту, как уже было сказано, невысокого. Лицо, не смотря на морщины, сохранило молодость и подвижность, особенную живость придавали ему глаза задорные и печальные одновременно. Подбородок пестрел неровной щетиной, на высокий лоб свешивались вьющиеся седые локоны.
– Итак, – загундосил все тот же голос. – Сегодня мы рассматриваем дело Петера Уолли Перста. Означенный Перст обвиняется в пособничестве дьяволу. А так же вершении богомерзких магических, алхимических и прочих опытов. А так же продажи души. А так же, – гундосый не нашелся, что еще сказать, но, не сменяя темпа, совершенно без пауз закончил. – А, впрочем, вышеперечисленного вполне достаточно, в связи, с чем прошу высказываться. Господин прокурор, сэр.
Подсудимый звякнул цепями. Поднялся прокурор. Толстый красномордый потеющий дядька. Он постоял картинно перед залом, собираясь с мыслями, после чего махнул рукой и выдавил:
– Заслушаимти свидетеля. Вот.
– Слушается свидетель от обвинения, – провозгласил гундосый. – Антониан Аврель по прозвищу Гнутый. Горшечник.
Горшечник поднялся на возвышение, повернулся вполоборота к залу и так же к суду.
– Мое почтение.
– По существу, – пискнул прокурор, усаживаясь на место.
– По существу, – кивнул Гнутый. – Вот захожу я шестого дня к этому, – он ткнул корявым пальцем в сторону Перста. – Захожу так… так… так просто мимо шел, отчего не зайтить. А он мене за грудки хватаить и волочет в подвал. А там у него всякие склянки, дымиться что-то, булькаить. Вооот…
– По существу, – прогундосил знакомый голос.
– Будьте-нате, – выставил вперед ладонью руку Антониан Аврель. – Так этот вот богохуйник…
– Богохульник, – поправил гнусавый.
– Нам однохульственно, – растекся в кривой улыбке Гнутый. – Так он мне и говорит…
Горшечник запнулся и посмотрел на судью, тот перевел взгляд на прокурора. Прокурор в свою очередь потупился и исподлобья стрельнул глазками в Гнутого.
– Стало быть, и говорит, – поймав взгляд прокурора, затараторил горшечник. – Давай я тебе золото делать буду. Я спросил чего взамен, а он потребовал мою душу.
2.
– Петер! – вопль мог поднять и мертвого. – Пеееетеееер!
Перст оторвался от реторты. И выглянул в щель между ставнями. Внизу под окнами надрывался горшечник Тони, которого неизвестно за что прозвали Гнутым. Судя по тому сивушному духу, который доходил до окон второго этажа, Тони еще не протрезвел, а похмелье, которым начинал мучиться, пробилось с позавчерашнего вечера.
– Пееее… кхе… кхе-кхе… теее… кхе… Растудыть твою обратно и во все иные прочие вместе со всей фамилией.
– Добрый день, – благосклонно выглянул в окно Перст.
– Петер, доро… кхе… гой друг, – заворковал Тони так, словно бы Перст был его женой или на худой конец веселой соседской вдовушкой. – А не найдется ли у тебя капли чудодейственного бальзама, который позволяет излечить утренний недуг и развеять вечернюю меланхолию.
– Капли? – переспросил Перст весело.
– Несколько капель, – жадно сглотнул горшечник. – Накапай полстаканчика.
– Заходи, дверь открыта, – кивнул Перст и поспешил вниз навстречу гостю.
Тони Гнутый сидел в кресле и смаковал уже четвертый накапанный стаканчик. Уходить он явно не собирался.
– Так вот она мне и говорит, – горшечник с обидой продолжал невнятный монолог. – Мол, иди отсюда Тони Гнутый, а то позову Блудилу, он тебя и разогнет. А Блудила это такой у нее в таверне есть. Делать ничего не умеет, но дерется больно, а за это добрейшая хозяюшка кормит его и поит, и… не важно. Я говорю: “Позвольте, откуда деньги?” И знаешь, добрейший Петер, что она мне сказала? Она сказала, чтоб я шел горшки лепить, раз я горшечник, продавать их шел, тогда и деньги будут. Это ли по-божески?
– Это по-человечески, – пожал плечами Перст.
– Какие могут быть горшки без доброй кружки вина? Или хотя бы без стаканчика? Горшок слепить это не отцу Павлу на ботинок плюнуть. Это творение. Горшки из глины лепят. Знаешь что такое глина? Петер, да Господь наш Бог весь мир из глины создал и человеков из глины. Глина – это… это…
Горшечник поднял стакан, вытряс на язык последние капли и жалобно посмотрел на хозяина. Перст поднял кувшин и наполнил стакан гостя.
– У глины своя философия, у каждого горшка своя философия. А она говорит, слепи. Тут надобно вдохновение. А какое вдохновение без вина? Я ей так и сказал, Петер. Говорю, Матерь Божья, мать ее так, что ж за издевательство над творческим человеком… А она назвала меня старым богохульником и мерзким пьяницей. А еще Блудилу позвала. Ну, я человек воспитанный, особого приглашения с членовредительством ждать не стал, пришлось уйти.
Петер слушал внимательно, кивал не то Тони, не то своим мыслям. Опустевший стакан гостя, однако, не пропустил, наполнил, прежде чем горшечник успел намекнуть, что неплохо бы еще по стаканчику.
– Вот скажи мне, Петер, – продолжал горшечник. – Как это можно делать дело и не думать о хлебе насущном? Вот я хочу творить горшки, а мне приходится думать о том, где взять деньги на вино и на кусок хлеба. И горшки получаются скучными, как эти мысли. Это хорошо, если вообще получаются. А для философии, для творчества нужна чистая голова, оторванная от всяких пустяков. Вот ты, философ, и у тебя достаточно денег, чтобы заниматься любимым делом. Я тоже так хочу, ан нет. Почему такая несправедливость в мире?
Перст вскинулся от раздумий, на лице его проскользнуло некоторое колебание, потом он резко встал:
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
