Алый снег Обервальда

Да и у самой бухгалтерши, к тому моменту желание безукоризненно выполнить столь ответственное поручение было столь велико, что она лично, и без напоминания о том, приняла на себя обязанность подсобной работницы.

Приняла непосредственное и активное участие в возвращении просушенного инвентаря обратно со свежего воздуха, в душное подвальное складское помещение.

…Вроде бы целая пропасть отделяет обладательницу весьма значимой Любочкиной должности бухгалтера и простого рабочего по хозяйству, такого как Калуга.

– Пусть и мастера на все руки, – как еще любили в глаза и за глаза называть у них в коллективе Сергея.

И всё же Любовь Георгиевна Дедова, начисто забыв про субординацию, с недавних пор не просто откровенно зауважала Сергея, но и была, по её мнению в столь неоплатном долгу перед Калугой, что всегда и во всём стояла за него, что называется нерушимой горой.

А при случае, вот как сейчас, норовила помочь. Даже без напоминаний о том курьёзе, что возвысил парня в её глазах до пьедестала кумира и заступника.

Та история произошла чуть больше месяца назад, когда по возвращению с Кавказа приятели Калуги отправились самостоятельно проматывать, честно заработанные при восстановлении туркомплекса, деньги.

Тогда как он – Калуга откликнулся на очередную просьбу директора. Теперь она заключалась в том, что нужно было выручить, мол, в совсем пустяковом деле!

Калуга уже привык к тому, что при подобном обращении начальства, его неминуемо ждёт расплата за доверие. И лишний раз в том наглядно убедился. Пустяк оказывался ярмом, похлеще любого другого. Но на этот раз, действительно, ожидала не просто работа, а лишь совместный, чуть ли, не корпоративный отдых на природе:

– Наша Любовь Георгиевна Дедова собралась оформлять документы на спортивный разряд по туризму и защиту звания инструктора – узнал Калуга ещё от секретарши в приёмной.

Остальное ожидало его через несколько мгновений, понадобившихся посетителю на то, чтобы предстать под директорскими очами. Для этого, правда, Калуге пришлось проявить настойчивость. А именно – взяться за витую медную ручку и распахнуть перед собой прочную, как и всё в этом старинном особняке, но по современному обитую чёрной солидной клеёнкой дверь служебной обители «самого».

– Дедовой для разряда и квалификации не хватает одного путешествия, – услышал Сергей в кабинете директора приказное и наставительное предложение. – Сходи с ней помощником по «единичке»!

Всё остальное было лишь антуражем к тому, чтобы приказ начальства выглядел, как добровольное желание товарища по работе помочь коллеге:

– Подстрахуешь, где нужно и вообще, не дашь взять под сомнение авторитет нашего предприятия!

Маршрут первой категории сложности, куда, таким образом, угодил Калуга, пролегал по Карелии.

Там его участники пересекли на лодках несколько озёр, связанных между собой небольшими протоками.

И всё же, несмотря на всю простоту поставленной задачи, сама новоявленная руководительница похода Любовь Дедова успела нажить себе немало врагов среди рядовых и подчинённых ей туристов.

Уже тем, что строго ратовала за порядок на биваках.

Говоря проще, была против того, чтобы у костра разливали по кружкам что-либо более крепкое, чем чай или кофе. Хотя населённые пункты довольно часто встречались на пути следования. И почти везде, в прибрежных магазинчиках было чем разжиться в стеклотаре с заманчивыми этикетками на круглых боках поллитровок.

В последний день перед завершением похода, они вообще высадились в такой же самой деревушке, где приплывшие отдыхающие должны были дождаться, полагающийся им, транспорт на эвакуацию в город.

Из запланированных путёвкой испытаний девственной природой оставался не выполненным только один итоговый аттракцион, значившийся в перечне услуг организаторов отдыха на природе:

«Посещением традиционной финской бани».

Мысль о том, что все испытания остались позади и можно вполне расслабиться, как раз и подвела бухгалтера-инструктора. Да так основательно, что этого просто не ожидал, даже и её сердобольный и заботливый как нянька, шеф-наставник.

Он, как оказалось, сам попал в столь же глупое положение, как и она, только потому, что заранее не уточнил с подшефной её полного не знания предмета.

Пока туристы только собирались в приготовленную им сауну с парилкой, ещё более крепко, чем обычно, натопленную для них местным компаньоном организаторов туристического бизнеса, кое-кто поторопил себя со сборами в место помывки.

Это, как раз и была «без пяти минут квалифицированный инструктор». Люба Дедова. Она тогда, ничего никому не говоря, вздумала воспользоваться своим исключительным правом старшего среди горожан и в баню отправилась первой из всей группы:

– Намериваясь испытать на себе самый «чистый пар» не разделённый еще со всеми остальными.

Ко времени общей помывки, указанному исполнительным банщиком, Калуга, внимательно изучая всё вокруг, прошелся по всей территории здешнего туристского кемпинга в поисках Дедовой. Но не отыскал её. Потому сам повел туристов женского и мужского пола испытать традицию совместной помывки по «финскому образцу и обычаю».

Сказать по-правде, согласились пройти это занятное испытать не все. Зато те, кто не стал отказываться от совмещения «приятного с полезным», да ещё прослышав про отсутствие зловредной «начальницы», подсуетились и щедро набрали с собой для «лёгкого пара», прежде запрещённого пива:

– Чтобы посидеть с ним после парилки!

Ничто не предвещало разочарования отдыхом. Лишь у самого крыльца случилась первая заминка.

Перед входом в бревенчатое здание, над которым из печной трубы уже не валил как прежде дым, а стелилось едва заметное облачко жара, группа стушевалась, не смея пройти туда, где предстояло предстать «банным» нагишом перед другими.

Вот и пришлось Калуге, как и прежде во всем другом, здесь тоже взять на себя роль «подающего пример» лидера.

Смело войдя в предбанник, он, с некоторым даже удовольствием от того, что завершил свои поиски, увидел на вешалке следы пребывания здесь Дедовой.

Поверх знакомого спортивного костюма красовались её исподние вещи – повисший на бретельке необъятного размера красный лифчик, почти полностью скрывавший под собой синие хлопчатобумажные «семейные» плавки.

Зато под ними, на покрытой лаком струганной лавке, стопкой лежало свежее кружевное бельё. В которое Любочка, видимо, собиралась приодеться. Осознавая, что коли оказалась в цивильном месте, то можно было забыть и про раскисшие на озёрах кроссовки, и про несносных подопечных, готовых на всё, что только заблагорассудится, чтобы ей лично досадить!

Быстро раздевшись до «костюма Адама», в точном соответствии с тем как того требовала здешняя традиция, Калуга, порадовался тому, что и другие потеряли прежнее стеснение и тоже, следом за ним, стали снимать с себя одежду.

После чего раскрыл дверь в пышущую жаром парилку.

Там на полке, уже прожарившись, как следует, обильно истекала жарким, предельно солёным, потом и даже млела в одиночестве от удовольствия Любовь Георгиевна Дедова. Получала девушка кайф, ничего не подозревая о том, что её ждёт уже в ближайшие мгновения.

Пока она даже глаза закрыла от наслаждения, чтобы не тратить силы на пустяки в виде встречи других женщин, чьи голоса раздались из предбанника.

С широко разведёнными толстыми ногами и необъятной рыхлой грудью, обвисшей почти до середины своего круглого упитанного живота, она, не глядя на вошедших, лениво хлестала себя по спине берёзовым веником.

Судя по всему, ожидала лишь того, когда к ней присоединятся другие женщины и можно будет ещё более получить уже коллективную пользу от горячей бани.

Говоря проще, надеялась попросить любую из туристок о взаимном одолжении – отхлестать ею мягкие места веником по настоящему, для полного, как учит медицина, выведения шлаков из организма.

Но, всё переменилось в одно мгновение.

Если, сначала скрип входной двери привел в чувство предвкушения удовольствия от исполненных надежд, то потом, увиденное повергло инструктора в настоящее неистовство.

С ужасом рассмотрев на пороге, в проеме распахнутой двери, вместо женщин своего помощника Сергея Калугу, да ещё и в чём мать родила, Любочка тут же панически завизжала, замахала руками.

И это длилось до тех пор, пока она не и забилась от его взгляда в самый дальний угол полка, где на беду, как раз и скопился наиболее лютый зной.

А тут ещё, к перепуганной девушке пришло полное понятие о том, что в бане на самом деле происходит.

Это случилось, едва туда же ввалились и остальные «голопузики» их туристской группы, демонстративно выставив перед нелюбимой инструкторшей, кто что имел.

Даже, побывавшие в походе, женщины, прежде, из-за природной стеснительности, несколько опасавшиеся такого «финского» банного общения и те пришли в себя, вдоволь насмеявшись над животным ужасом, продемонстрированным Любовью Георгиевной Дедовой, не столько от созерцания мужских причиндалов, сколько от категорического нежелания красоваться перед «негодяями» собственными природными естеством и достоинствами.

Вот тогда и спас её от полного позора Сергей Калуга.

Взяв ситуацию под свой контроль, он сначала бережно помог молодой женщине спуститься со скользкого полка на лавку в затенённом – дальнем от окна углу уже общего помещения.

И пока та всё еще обиженно и отстранённо всхлипывала, стыдливо закрываясь веником, парень, не говоря ни слова, принёс ей туда полный таз горячей воды.

Затем утешил от первого расстройства, проявив настоящую чуткость и знание психологии взрослого человека.

Для этого он, как ребёнка, уложил крупное тело девственницы на деревянную поверхность сиденья и так знающе и достаточно крепко похлестал по её, вполне упитанным, телесам, распаренным до мягкости шёлка, берёзовым веником, что и той самой стало не до перенесённого унижения.

Тогда как все остальные посчитали публичное «наказание веником» достойным искуплением всех прежних проступков Любочки.

Завершилось всё тем самым, давно запланированным нарушителями режима «пивопитием».

Вместе с ними, завернувшись, как и остальные в чистую простыню и Дедова не отказалась от стакана-другого пенного напитка. К тому же впервые была по-настоящему весёлой и общительной, отбросив прежнее самодовольство. И тем самым так прониклась общением с товарищами по походу, что расставались все они уже, как и подобает – вполне добрыми друзьями.

Времени с той поры прошло уже достаточно, чтобы напрочь забыть об инциденте, о котором, впрочем, никто так в Альпклубе и не узнал, благодаря настоятельной просьбе Калуги ко всем участникам помывки – пожалеть, неплохую, в общем-то, девушку и держать язык за зубами.

Но сам он, время от времени, чтобы сорвать раздражение, когда Любочка Дедова, слишком уж, доставала его своей излишней заботой, невольно представлял её в том виде, в каком она встретила его «банное появление». И тогда неизменная лукавая улыбка, сменяла хмурую гримасу на лице. Да и самому на сердце словно становилось легче.

Но сегодня помощь девушки была в самый раз.

Свободной, от своей траурной ноши, рукой Любовь Георгиевна помогла Сергею Калуге снести в подвал упаковку того, что стало сравнительно чистым из, высушенных к тому времени, пуховиков. Явно не ведая, что только этой, достаточно простой, процедурой её участие в случившемся «аврале» далеко не закончится.

…У закрытой двери склада уже стояли несколько очередных клиентов. Одни желали вернуть то, что ранее взяли ими здесь на прокат. Другие наоборот – надеялись получить все необходимое для грядущего похода. Словом – выстроилась очередь. Как это довольно часто бывает именно в подобную пору – по окончанию очередного летнего полевого сезона.

А ещё потому не удивились наплыву клиентов работники областного Альпклуба, что дело было накануне теплого «бабьего лета», зовущего в Подмосковье, на последние деньки у костра и речки. И приходилось учитывать это в своих планах на день.

Дабы избежать бесполезных споров с посетителями на счет медлительности обслуживания, бухгалтер снизошла до того, что лично взяла на себя хлопотную процедуру приемки-выдачи у окна проката.

Тогда как Сергей, настроившись на, подобающий директорскому заданию, траурный лад, прошествовал с шелковой лентой к своему «мольберту». Если так можно было гордо назвать, конечно, заляпанный краской лист фанеры, брошенной поверх простого письменного стола.

Сооружение было, почти полностью, заставлено банками гуаши, бронзовки, да еще несколькими емкостями с пучками кистей и перьев. Они, словно стадо колючих дикобразов, топорщили свое добро во все стороны из нескольких разнокалиберных стаканов и даже алюминиевой походной кружки.

С наведения, хотя бы, элементарного порядка в этом художественном хаосе, Сергею и нужно было начинать.

Уже после, убрав всё, не нужное ему для предстоящей работы, на пол, с помощью молотка и мелких сапожных гвоздиков самодеятельный художник-оформитель растянул на фанере ленту.

Снял крышку с банки, шибанувшей в нос, терпким запахом бронзовой краски. Выбрал нужную кисть. Умакнул ее, чтобы лучше набиралась краски, в банку с «бронзовкой». И лишь потом развернул, скомканный в кармане, листок бумаги с нужным «траурным» текстом.

Тем временем, новоявленная приемщица туристического проката, развернув свою деятельность за широкой спиной Сергея, больше похохатывала в окружении клиентов, чем делала порученную ей работу.

– Да и вообще в работе не всегда отличалась аккуратностью, – к месту попенял на нее Калуга, готовясь писать золотом по чёрному крепу.

Вот и, записывая, сказанное ей директором по телефону, Любовь Георгиевна, видно, не очень-то церемонилась с чистописанием. Так что не сразу, а лишь после внимательного разбора причудливых, что называется «курица писала лапой», карандашных каракулей, дошел до Сергея подлинный смысл всего написанного текста.

Но и его хватило на то, чтобы вновь возродить к активности в его душе давешнего «зверька» дурного предчувствия.

– «Генералу Никифорову от скорбящих друзей», – вслух еще раз перечитал самодеятельный художник.

Ведь, какую угодно, наверное, фамилию мог ожидать он, но только не эту. Все же не так много времени прошло с тех злополучных событий, как в последний раз он видел в полном здравии этого «доброго друга» московских инструкторов альпинистской, туристской и горнолыжной подготовки.

…Было то на Кавказе – в аэропорту Минеральных Вод. Откуда, с поличным арестованного Никифорова, совсем не с почетом по-генеральски, а наоборот – как обычного уголовника – в наручниках и под конвоем выводили на летное поле к машине, следовавшей на вертолетную площадку, чтобы доставить, оттуда в столичный следственный изолятор.

– Долетел сюда он, видать, благополучно, коли, только через целый месяц венок понадобился, – присвистнул от удивления Калуга.

И тут же погасил, вспыхнувшую, было, в душе тревогу:

– Ответил, мол, за все!

Хотя покойником вполне мог бы быть и другой генерал с этой, весьма распространенной фамилией.

– Вот, только, вряд ли бы того стали выносить из постпредства Горской Республики, – сам себе возразил на это объяснение Сергей.

Ведь именно в правительстве этого государственного образования, до своего ареста Никифоров исполнял обязанности вице-премьера, курировавшего деятельность силовых ведомств.

Самые разные мысли встревоженным роем поднялись в голове Калуги в связи с полученным им от директора заданием.

В том числе и подтвердив правоту древних философов, утверждающих, что:

– «Нет милее, прекраснее и сладко пахнущей картины, чем смердящий труп врага!»

Уж они-то поняли бы наверняка:

– От чего это, оказались, не в пример прежним траурным лентам, столь аккуратными, четкими и красивыми буквы. Что исполнил именно сейчас художник по траурному черному крепу.

Как-никак, водила кистью рука человека, чудом оставшегося в живых после неоднократного «дружеского» участия в его судьбе, лично этого самого – только что отправившегося на небеса, уголовного жмурика.

– И вовсе не он виноват, – понимает бывший сержанта Калуга, что стал врагом тому, кто командовал им когда-то на службе в Афганистане. И кто так и не стал его спутником в несостоявшемся походе к лавиноопасному перевалу на Северном Кавказе.

– Генерала, выходит, хоронят именно сегодня, – ещё и горько усмехнулся тот, кого сам Никифоров при своей жизни не раз приговаривал к смерти. И даже, чуть реально ли не похоронил под толщей снега!

Именно так и было прошлым летом.

Нисколько не «загибает» Сергей Калуга, оценивая жизненный путь того, кому адресует поминальные слова на черной материи.

– И, если бы ни ошибка преследователей, еще неизвестно, по кому бы нужно было еще раньше выводить траурную надпись на ленте к скорбному венку? – вздохнул Сергей. – Вот уж действительно и многократно – «Мертвый недруг благоухает пуще амброзии!»

Однако и особой радости он сейчас не испытывает.

Прежде, даже рискуя получить ответный «гостинец» от, лично «спроваженного им за решетку» преступника «с лампасами», Калуга еще надеялся на иное завершение истории с рюкзаком, полным долларов:

– Посадят, дескать, чтобы не разводил коррупцию!

Но не думал он, что развязка дойдет так далеко – до могилы!

Все же, и не без реальных опасений, полагал:

– Помогут свои люди генералу выйти сухим из воды, спасут от решётки обширные связи и покровители.

Оно же вот как все обернулось…

Пока просыхала, разведенная на олифе, золотистая бронзовая пудра:

– «Генералу Никифорову от…»

Сергей Калуга, в своей обжитой до последнего уголка, «художественной кондейке», успел вдруг «на смерть» разругаться с недавней подшефной и помощницей.

– С «толстой дурой», – как едва ли ни вслух и при всех не окрестил Любочку.

И поделом!

Так как, почти всё имущество «туристского проката», только что принятое ею с хихоньками, да хаханьками от неведомых теперь, клиентов, снова было точной копией утрешнего:

– Того самого, что уже с самого утра заставило Сергея порядком надышаться вонью разложения палаточного брезента и перкаля от сырости и плесени.

И опять очередная партия таких грязно-промоченных вещей «из леса» сулила Сергею не меньших потуг. Особенно если солнце на дворе сменится дождём. И сушку всего этого добра придётся вести в кабинетах, да бытовках клуба.

В том числе не только общественных помещений, как говорится, для всех, а также и элитных, занимаемых инструкторами.

После крупного разговора насчёт её интеллекта, до глубины души обиженная ещё и нарисованной, отнюдь не на материи, жизненной личной перспективой, Любовь Георгиевна Дедова вновь спустилась в этот день в Калугинский подвал.

Но сделала это гораздо позже и с деньгами, выданными ему под расходный ордер:

– И на венок, и на такси.

Сделала она это, демонстрируя Калуге почти каменное выражение лица.

– Если бы, конечно, – примирительно улыбнулся про себя Сергей. – Кто-то попытался изваять из камня нечто мягкое, розовощёкое и постоянно пышущее жаром. И тем самым, хотя бы отдаленно, походило на подобный натуральный «природный материал», из которого целиком была создана сия любительница всего сладкого и мучного.

Нелицеприятный разговор, а за ним и последовавший разнос, устроенный ей Калугой за «косяк» в приёмке снаряжения от клиентов пункта проката, судя по всему, до сих пор саднил в обиженной душе счётного работника.

– Теперь я к твоим делам и пальцем не притронусь! – напоследок громко хлопнула она дверью.

В связи с этим, очередных клиентов «Пункта проката» принимать теперь стало просто некому.

– Приходите завтра! – безапелляционно заявил Калуга оставшимся в очереди посетителям.

Жаловаться им было в данный момент просто не на кого. Так как, завершивший смену, сотрудник пункта проката отбыл в разгар рабочего дня для выполнения особого задания начальства.

В подтверждении реальности этого совета, он прикрепил скотчем на, обитую жестью, дверь собственноручно оформленный тетрадный листок со следами шариковой ручки, гласивший коротко и ясно:

«Санитарный день».

Что было похоже на правду. Учитывая его былую и еще предстоящую борьбу с мокрым и заплесневелым снаряжением.

После чего, со спокойной душой, уехал по указанному директором адресу в столичное представительство Горской Республики.

…На месте гражданской панихиды по «безвременно ушедшему товарищу» Сергей задержался несколько дольше, чем планировал. И не только от того, что исключительно аккуратно украшал венок черной траурной лентой, выслушивая переливы проникновенной директорской фразы, насчет сочувствия родным и близким замечательного государственного деятеля и патриота.

Передав готовый траурный предмет своему непосредственному руководителю, он постарался узнать от него, всё, что только было возможно, о подробностях смерти бывшего генерала Никифорова.

Тем более что слухов оказалось вполне достаточно для того, чтобы возникли самые невероятные версии. Вплоть до утверждения, что за решеткой с невинным человеком расправились его лютые враги – самые настоящие коррупционеры.

Что, впрочем, было недалеко от истины!

После чего, набравшись подобных новостей, как сухая губка – водой и оценив, их с точки зрения участника некоторых прошлых событий, Калуга окончательно потерял на сегодня всякий интерес к своей основной работе.

Прихватив в ближайшем продовольственном магазине литровую бутылку, лучшей, что была на витрине ликёроводочного отдела, сорокоградусной «Столичной», на соседнем прилавке ему отпустили кирпич «ржаного» хлеба, а завершило все его траты аппетитно пахнущее чесноком и дымом кольцо копченой «Краковской» колбасы.

Со всеми этими своими припасами Сергей Калуга, не торопясь более уже, никуда, прямиком вернулся обратно в клуб. Там и основательно запёрся за железной дверью пункта проката.

С одной единственной целью – помозговать, без посторонних лиц и возможных свидетелей, всё произошедшее с Никифоровым в тюремной камере.

И понять самое, наверное, главное:

– Чем конкретно, лично ему, может грозить эта неожиданная смерть бывшего комбрига спецназа ВДВ?

Ведь изобличен был генерал, исключительно благодаря усилиям Сергея Калуги. Именно он уже «на гражданке» выставил своего бывшего командира в качестве самого продажного оборотня одной из горских Республик Северного Кавказа.

Рой мыслей, однако, был усмирён без особых усилий. Совсем не так долго, как могли, метались дурные предчувствия в полном хаосе и беспутничали в его голове. Переносясь с одного факта на другой. Делая это ну, в точности как перепуганные вороны в ветреную погоду.

Вскоре все предположения обрели вес бытовой реальности и степенно «расселись по полочкам». Более того, проведенный им тщательный анализ успокоил. Сергея.

– Пожалуй, ничем он меня уже не заденет! – решил Калуга.

Алиби своё, ещё накануне Игорю Малаху и всем остальным он доказал честь по чести! Мол, закладывая в правоохранительные органы неуёмного «гонителя» Никифорова, спасал собственную шкуру от клеветы и наветов.

Теперь Калуга еще и представил себя на месте руководства, посвященного во все его злоключения, выпавшие во время последней командировки в горы. Дескать, и знать не знал, почему его столько раз хотели убить в не очень гостеприимном туристском комплексе?

При этом, механически прикидывая все «за» и «против» принятой версии, озабоченный художник-кладовщик неторопливо колдовал над сооружением нехитрого позднего обеда, обещавшего заменить ему еще и ранний ужин.

Разогрел чайник на бензиновом походном примусе «Шмель» из своего же прокатного имущества. Накромсал ножом, прямо на газете, расстеленной поверх «художественной фанеры», «натюрморт» из ломтей хлеба и кусков копчёной колбасы.

Последним штрихом «сервировки» оказался граненый стакан. Он был тщательно обтёрт клочком бумаги от следов прежней заварки. Давным-давно, нагло осевшей по мутным стенкам от частого употребления солдатского «купчика» – нечто среднего между чифирем и крепкой заваркой, что называется, «на любителя».

За приготовлениями, как-то, между прочим, Калуга, вдруг, понял и причину гнетущего чувства. Того, что захватило его с момента, когда, во внутреннем дворике клуба, пухлая хохотушка Любочка из бухгалтерии безответственно пообещала ему «штуку баксов» за небольшую услугу:

– Со смертью генерала Никифорова рвалась последняя ниточка, до сей поры все еще связывавшая его с давней историей трагического захвата в Афганистане рубиновых копей моджахедов.

И еще Сергей, очень расстроено вспомнил всех её участников, погибших из-за самодурства и недальновидности начальства, кого даже помянуть не удалось, как полагается, по-христиански.

Он в раздумьях присел у стола.

Попытался хотя бы сейчас, выискать, возможно, что-то доброе, оставленное после себя на земле, представшим перед небесным судом, тюремным самоубийцей. При этом ни в грош не веря, в доведенную до широкой общественности, официальную версию, позволившую окружить гроб подушечками с орденами: