Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь

Похороны Ромова меня никак не коснулись, я воспользовался своей универсальной отмазкой: «Мам, у меня голова болит», – после которой получал таблетки от головы, брал трофейный бинокль отца – он был маленький и спокойно умещался в кармане – и уходил гулять. Так что похороны и поминки прошли мимо меня, зато гуляя по городу, я в достаточной степени изучил его, чтобы не путаться в улицах и домах. Осмотрел пустую из-за выходных школу, садик, куда водили сестер, ну и, конечно, подходы к квартире бабы авторитета. Имя у него было Гоша-Музыкант, из-за того что он был неплохим щипачом. А пальцы, как у музыканта, и без наколок.

Пятница и воскресенье у меня ушли на гуляния, но вот в субботу после похорон, когда я вернулся домой поужинать и снова уйти гулять, на меня навесили сестер, поэтому вечернее изучение города сорвалось. Немного побыв на горке (пока я не замерз), мы направились через весь город к бабушке с дедушкой в гости. Толик убежал к друзьям, и с нами его не было.

У родителей мамы я еще не был, поэтому сходил из чисто познавательных интересов. Те жили на окраине города в собственном доме, поэтому сестры, хорошо знавшие дорогу, вернее маршрут автобуса и тропку от остановки, показали мне, где они живут. Бабушка, Елизавета Марковна, встретила нас с искренней радостью. Дедушки, Авраама Лазаревича, не было, ушел гулять – оба они были на пенсии, – но довольно скоро вернулся, застав нас за поеданием вареников с творогом.

С бабушкой и дедушкой жила наша прабабушка, Серафима Рузева, удивительно бойкая восьмидесятисемилетняя старушка. Свою жилплощадь она отдала в приданое внучке, троюродной сестре мамы, а сама жила с сыном, то есть с моим дедушкой.

Тогда, за стаканом чая, я размышлял о столь не любимых мною евреях, глядел на прабабушку, бабушку и дедушку, думал, что слегка погорячился, смешав иудеев и евреев. Все прояснил мой дедушка, которого, как родителей и остальных родственников со стороны матери, я действительно стал считать родным.

– Понимаешь, Игорь, – дед потрепал по макушке Тому и снял ее с колен, вручив вареник. – Грань между евреем и иудеем достаточно тонка. Не все иудеи – евреи, и не все евреи – иудеи…

Долго я слушал старого еврея, бывшего интенданта партизанского отряда, о чем свидетельствовали награды: орден Отечественной войны первой степени и медаль «За боевые заслуги» – на фото, что висело на стене. Там дед был куда моложе, видимо, фото было сделано сразу после войны. В общем, он пояснил мне эту грань, достаточно квалифицированно введя в курс дела. Кстати, дед был христианским евреем. Иудеев среди моих родственников не было.

До темноты мы вернулись домой, где попали под заботу матери. Не потерявшая еще былую красоту дама – теперь понятно, в кого я пошел – пыталась нас накормить, невзирая на сообщение, что мы поужинали у бабушки, и отпустила сестер с Толиком на снежную горку. Окрестная детвора там веселилась до девяти вечера. Сама горка освещалась специально подвешенными фонарями, сделанными мастерами автохозяйства.

В воскресенье, как и говорил, я был представлен самому себе, поэтому почти весь световой день просидел на чердаке четырехэтажного дома у слухового окна, выходившего на подъезд и окна квартиры, где жил нужный мне авторитет. За этот день к нему наведалось двое дружков и те самые трое ублюдков, что меня избивали, видимо, они всегда ходили втроем. Также я заметил не совсем профессиональную слежку. После короткого размышления двое молодых парней были признаны мною бывшими коллегами. Видимо, уголовка в чем-то заподозрила Гошу-Музыканта, ну или тренировала молодые кадры. Я сам так часто делал с новенькими и совсем зелеными операми.

Изучив лица и манеру походки всех, кто приходил к Музыканту, я незаметно спустился с чердака и направился домой. Нужно подготовиться, ведь завтра в школу, а вечером встреча с Николаем Петровичем.

Про последнего хотелось бы рассказать особо. Это был мой сосед по палате, капитан милиции Голушко Николай Петрович, опер уголовного розыска. Сошлись мы с ним на почве интереса к восточным единоборствам. Он был самбистом, причем, похоже, не особо хорошим, раз получил десять сантиметров стали в живот, и очень интересовался другими способами убийства себе подобных. А так как я, после того как привел тело в более-менее приличную форму, стал показывать некоторые результаты, то не избежал его внимания. На сетование, что у меня нет хороших спарринг-партнеров, он предложил приходить заниматься к ним в спортзал отдела, где есть отличный инструктор. Мол, там даже иногда люди из комитета тренируются. В общем, договорились встретиться в понедельник вечером.

Утром мы с Толиком надели школьную форму, фуражки с кокардами убрали в портфели, застегнули верхнюю одежду и отвели сестер в садик. После чего направились в школу. Когда я переобувался в сменку, повесив пальто на крючок в раздевалке, ко мне подошла староста нашего класса.

– Здравствуй, Соколов, – нейтрально начала она.

– И тебе не болеть, Ющенко, – спокойно ответил я, надевая фуражку. Убожество эта школьная форма, военизированная страна, но куда деваться, тут все так ходят. Больше всего она напоминала школьную форму главного героя из мультфильма «Вовка в тридевятом царстве», вот и тут все мальчишки так ходили. Ничего общего с той, что помнил я. Разве что у девчонок она мало изменилась до перестройки.

– Меня Юлей зовут, – напомнила та.

– Я помню, – кивком подтвердив, поправил пряжку ремня.

– Пойдем, я покажу, где можно переписать сегодняшние уроки и объясню, где наши классы. Сейчас будет история. Ведет Людмила Андреевна.

– А классная?

– Третий и четвертый урок. Она у нас литературу ведет.

– Хорошо, – сказал я, заканчивая со шнурками и разгибаясь. – Веди.

Следуя по коридорам школы за старостой, я крутил головой, чувствуя, что мне становится не по себе от огромного количества детей, носящихся по коридорам, и от того страшного гомона.

«Надеюсь, я быстро привыкну», – с сомнением подумал я. В это время какой-то мальчишка – на год, может на два, младше меня – умудрился, пробегая мимо, отвесить мне пендаля, но от расправы не ушел. Схватив его за шкирку, я перенаправил маршрут его движения, поэтому он со всего размаху влип лицом в оштукатуренную и покрашенную в зеленый цвет стену коридора.

«Хм, нос и зубы всмятку», – мысленно хмыкнул я и, не сбавляя шага, последовал дальше. Староста так ничего и не заметила, только обернулась внизу лестничной площадки на начавшийся шум в коридоре, мельком глянув на толпу детишек, окруживших пострадавшего.

Показав мне на доске объявлений наш лист с указанием уроков и номеров кабинета, она начала знакомить меня со школой. Некоторые школьники моего возраста здоровались со мной, частью это были одноклассники, остальных я не знал.

Пройдя в нужный класс, староста сказала, показывая рукой на пустую парту:

– Это твоя, ты сидишь вместе с Настей Андреевой.

На парте лежал учебник и тетрадь, показывая, что моя соседка по парте – в школе, просто куда-то отошла, да и в самом классе было всего человек десять, с которыми я коротко и сухо поздоровался. Ни с кем близко сходиться я не собирался.

Когда прозвенел звонок, класс быстро наполнился подростками, большинство глазело на меня. Поймав взгляд Свиридова, я приподнял верхнюю губу, показывая зубы, особенно один, обломанный. Тот все понял и опустил голову. Конечно, не стоило показывать недоноску, что я все помню, но месть тем и сладка, чтобы жертва чувствовала ее приближение.

Наконец в класс вошла пожилая учительница, и все встали. Чуть помедлив, я последовал примеру большинства.

– Здравствуйте, дети, – поздоровалась она.

– Здравствуйте, – хором ответили мы.

– Я гляжу, наш отличник Игорь Соколов вернулся? Ну что ж, давайте начнем урок.

История и последующая за ней биология прошли нормально, хотя больше всего вызывали меня, проверяя, не подзабыл ли чего, но пятерки, появившиеся в дневнике, доказали, что я отличник. Не тело, то уже прошлое – я сам в прошлой жизни закончил школу с золотой медалью.

На уроке литературы я познакомился с классной. Ну, что я скажу… она действительно была классной. Когда в класс с журналом в руках вошла девушка лет двадцати пяти с красивым лицом, обрамленным каштановыми волосами, с грудью третьего размера и точеной фигуркой под строгим серым костюмом, я невольно восхищенно цыкнул зубом и причмокнул губами. Девушка была в моем вкусе, не удивлюсь, что все мальчишки в классе влюблены в нее.

Получив локоть в бок от соседки по парте, немного пришел в себя. Кстати, она еще моя соседка по лестничной площадке. Это ее мама мне продала книжки по уголовному и гражданскому кодексу, за которые я уже занес деньги. Кстати, как оказалось, зарплаты у родителей были небольшими, но они умудрялись с этими мизерными деньгами не только жить, но и как-то содержать нас, своих детей. Вспомнив, как требовал себе купить гитару, я только огорченно вздохнул. Более чем уверен, что родители потратили на это все свои немногие накопления, если они вообще были и не пришлось занимать в долг. Ничего, как стану на ноги, сразу возмещу им все траты.

Классная Марина Львовна была приветлива, она расспросила меня о состоянии, мило огорчилась, что я так ничего и не вспомнил, и начала урок.

Под конец занятия мне что-то прилетело в затылок. Проведя рукой, я увидел на пальцах обслюнявленный комок бумаги. Видимо, классная имела отличной зрение, потому что немедленно сказала:

– Игорев, немедленно встань! Что это за детские игры – плевать в одноклассников?!

– Марина Львовна, вы не волнуйтесь и не огорчайтесь. Во время перемены я сам с ним поговорю, и он больше не будет так делать, – улыбнулся я классной чарующей улыбкой.

Та изрядно озадачилась моим поведением, поэтому спросила:

– Почему ты так решил?

– Понимаете, с разбитыми губами и выбитыми зубами очень трудно плевать.

– Ты хочешь его побить? – удивилась учительница, видимо, за телом в прошлом подобного не водилось. Сзади кто-то захихикал.

– Ну что вы, я его даже не ударю ни разу, – подняв руки, показал я чистые ладони.

– Все-таки я поступлю по-своему… Игорев, дневник!

После того как урок закончился, мы остались в этом же кабинете, так как следующей тоже была литература. Я дождался, когда учительница выйдет, и направился к задним партам.

Ожидая подобного, я морально подготовился, понимая, что мне нужно сразу показать в классе, кто есть кто, чтобы в последующей учебе ничего похожего не было. Угораздило же меня попасть в тело слюнтяя и мальчика для битья…

– Ну и что ты мне сделаешь? – скрестив руки на груди, спросил крепкий кареглазый паренек гораздо крупнее меня. Большая часть класса осталась, ожидая, что будет, поэтому с интересом следили за нами.

Молниеносно нанеся удар в горло, от чего тот захрипел и схватился за больное место, я взял паренька за шиворот и дважды со всей силой приложил его лицом об парту. После чего нанес удары в солнечное сплетение двум вскочившим мальчишкам, видимо дружкам. Пострадавший, держась за разбитое лицо, сполз под парту. Может, и зря я, но надо показать сразу, при первой же возможности, чтобы меня не трогали и обходили десятой дорогой. Эти детки понимали только силу.

– Я все классной расскажу! – крикнула староста и выбежала в коридор, а я, посмотрев в глаза Свиридову, снова приподнял верхнюю губу, взглядом показывая, что с ним сделаю. Пусть немного потрусит, смерть легче встретит.

Как и ожидалось, после произошедшего поднялся гвалт, но к моей парте, где я листал учебник, не приближались, обходя стороной, чего я и добивался. Шум прекратила вернувшаяся со старостой классная. Она велела Игореву идти в медпункт в сопровождении обоих его дружков, тоже получивших тумаков, а мне велела следовать за ней. Как и ожидалось, к директору.

Он находился у себя в кабинете. После стука зайдя, классная пояснила причину прихода, в качестве свидетеля предъявив старосту. Проступок был действительно серьезный, поэтому меня не удивило, что оказался у директора. Сам он был бывшим военным, майором запаса со множеством наград, судя по фотографии на стене. У самого директора даже планок не было на груди.

– Ну, а вы что скажете, молодой человек, в свое оправдание? – к моему удивлению, вежливо обратился ко мне директор.

– Не вижу смысла отпираться от предъявленных обвинений, – пожал я плечами.

– Причину проступка мы поняли, но вам не кажется, что наказание слишком, как бы это сказать… жестоко?..

– Кажется, – согласился я, поскольку считал так же. – Но, видите ли, у меня новая жизнь. Старую я не помню и жить по-старому не хочу. А чтобы поставить себя в классе, нужно было показать, что я изменился и уже другой.

– То есть продолжения можно не ожидать? – сложив руки перед собой, спросил директор. Классная и староста, оставаясь у входа, с интересом ожидали продолжения.

– Это зависит не от меня. Будет продолжение от одноклассников, получат вдвойне. До смертоубийства я, естественно, не дойду, но при нужде покалечу, будьте уверены, – говорил я ровно и спокойно.

– Хм, понятно. Вы не оставите нас? – попросил он классную и старосту, а когда те вышли, встал из-за стола и, слегка прихрамывая, подошел ближе, после чего облокотился-присел на стол. – Мне понятны твои мотивы, но понимаешь, избивать одноклассника на глазах у всех – это не хорошо. Да и проступок его слишком мал для этого…

Зазвонивший телефон прервал наш разговор. Выслушав собеседника с другой стороны провода, директор положил трубку и, вздохнув, сказал:

– Перелом носа и выбито два передних верхних зуба… – устало проведя ладонями по лицу, он посмотрел на меня и спросил: – Сегодня очень похоже пострадал ученик седьмого класса. Твоя работа?

– А есть свидетели?

– Значит, твоя. Давай договоримся, что больше такого в школе не будет? – попросил директор.

– Не проблема, – снова пожал я плечами. – С моей стороны инициативы не будет. Если сразу не отвечу, подкараулю на выходе.

– Я этого не слышал. Все, иди.

Выйдя от директора, я аккуратно прикрыл дверь и спросил у классной:

– Как зовут директора?

– Андрей Петрович Заславский.

– Мировой мужик. Уважаю. Кстати, я обещал ему, что в школе этого больше не повторится.

– Вот и хорошо, – улыбнулась классная и повела нас обратно. Урок, конечно, был мной сорван, но до окончания оставалось еще полчаса, может, что-то успеем.

После уроков меня поймал в гардеробе Толик и, блестя глазами, начал расспрашивать про случай в классе и вызов директора. Дав ему легкий подзатыльник, я велел идти на последний урок, так ничего и не рассказав.

Как и ожидалось, учеба не пошла впрок, на улице меня встречали. Можно было идти по проспекту, но я решил продолжать изучать улицы, поэтому двинулся напрямки, через дворы и подворотни. Соседка по парте задержалась в школе, и шел я один, а когда мне перегородили дорогу шестеро парней из моего класса – Свиридова, кстати, не было, – то даже не замедлил шаг, продолжая надвигаться на них. В разговоры я вступать не собирался, да и давать время злым детишкам накрутить себя тоже. Дети очень жестоки и эгоистичны, не хотелось бы попадать под их пресс, когда они заведутся. Поэтому я напал первым.

Портфель с учебниками полетел в лицо самого крупного из одноклассников – Толика Глазова, дальше я работал руками и ногами. Хоть какое-то сопротивление мне смог оказать именно Глазов, так как занимался в боксерской секции. Но после двух ударов в солнечное сплетение поплыл, дальше я уже пинал его, пытаясь пробиться через зимнюю одежду. Бил я несерьезно, только чтобы проучить. Поэтому кроме множества синяков ничего у них быть не могло. Наконец, когда перестал шевелиться последний (молодцы, никто не сбежал), поднял портфель и, отряхнув его от снега, быстро зашагал дальше. Сам бой длился едва ли больше минуты. Думаю, теперь проблем с одноклассниками у меня не будет.

Дома я оставил портфель и, забрав спортивную одежду, побежал на ближайшую остановку автобуса. Чтобы не терять времени, я решил потратить немного мелочи, чтобы быстрее добраться до нужного здания, где находился спортзал ГУВД Киевского облисполкома.

Как капитан и обещал, обо мне были предупреждены, поэтому, получив временный пропуск, я переоделся в гардеробе и пошел в спортзал знакомиться с инструктором и другими посетителями.

Вечером, когда стемнело, часов примерно в восемь, в спортзал зашел Голушко, и найдя меня глазами, занимающегося на спортивном снаряде, крикнул:

– Ну, как тебе тут, понравилось?

Спрыгнув с турника, я обернулся и спокойно ответил:

– Честно говоря… нет. Спарринг-партнеры откровенно слабые. Семен Петрович еще что-то может, но у него повреждение ноги со времен войны, поэтому как партнер для тренировочного боя он откровенно слаб, так как у него слабая оборона с левой стороны. Инструктор он отличный, не скрою, но драться мне тут не с кем.

Голушко откровенно засмеялся, даже похлопывая себя по бокам. Инструктор только улыбнулся, так как понимал, что я был прав. А вот здоровенный парень в обтягивающем спортивном трико явно обиделся.

– А что если попробуешь со мной? – спросил он, кивнув на боксерский ринг чуть в стороне.

– Я не боксер, если бой без правил, то обеими руками.

– Тогда все равно на ринг, – рыкнул он.

Все посетители и инструктор с капитаном окружили канаты ринга, пока мы готовились.

– Товарищ капитан, если мой соперник проиграет, дадите мне постоянный допуск в этот спортзал?

– Если победишь, то дам. Только вот объясни, зачем, если тебе тут не нравится?

– Спортзал нравится. Оборудован он у вас отлично, снаряды для занятий неплохие.

– Ну, хорошо… Бой!

Спустя сорок минут, когда мы, одетые, вышли из здания, где находился спортзал, Голушко сказал:

– Пропуск у тебя теперь будет постоянный, однако я немного переиначил твою просьбу и, согласовав с начальством – оно, кстати, присутствовало во время боя – решил привлечь тебя как внештатного сотрудника инструктором по рукопашному бою. Петрович будет твоим начальником. Зарплата, конечно, будет минимальной, но…

– Главное, будет? – закончил я за него.

– Именно.

– Я согласен.

– Вот и хорошо. Будешь приходить после школы. В воскресенье тренировки не проводятся…

После того как я поставил себя в классе, нападки в мою сторону на первое время прекратились, но потом, спустя две недели, когда учитель биологии отвернулся, я получил хороший хлесткий удар линейкой по темечку. Похоже, меня решили проверить на слабину.

– Сомин! – тут же рявкнул учитель.

– О, не беспокойтесь. Я сам поговорю с ним во время перемены. Больше подобное не повторится, ведь со сломанной рукой очень трудно пользоваться линейкой, – после чего я обернулся и жестко улыбнулся сидевшему сзади побледневшему однокласснику. Все уже усвоили, что я слов на ветер не бросаю.

Сидевший через три парты позади Игорев от моего взгляда начал сползать под парту. Так-то я в классе вел себя очень ровно, не сближаясь и не отдаляясь, однако на подобные нападки реагировал мгновенно и жестко. Банально вбивая в уже не детские головы, чтобы меня не трогали.

Вот так и учился, пока учебный год не закончился и не наступили летние каникулы. У меня была мысль закончить школу экстерном, но я отбросил ее, решив дать себе больше времени вжиться в местную жизнь, адаптироваться. Теперь начал жалеть. Еще один учебный год? Могу и не выдержать. Ладно, хоть после десятого класса мы разъедемся. Некоторые одноклассники не задумывались о своем будущем, хотя малая часть начала планировать. Я не отставал от них, у меня было два желания и соответственно два выбора. Медицинский университет в Москве, с возможностью перебраться туда жить, ну, или мореходка в Ленинграде. Я любил море. В общем, пока в раздумьях.

– Игорь, у тебя какие планы на лето? – спросил отец, когда я одевался у нас в комнате. Сестренки вот уже неделю гостили у бабушки, а Толик отрабатывал в школьном огороде.

– Есть некоторые планы, – несколько уклончиво ответил я. – Хотел скататься на юг, отдохнуть на море дикарем. Но это, скорее всего, после июня, как только получу паспорт и права. А что?

– Хм, у меня есть некоторая просьба к тебе. Нужно отвезти кое-что в Ленинград к моему отцу. Твоему деду.

– Нет, – коротко ответил я, не прекращая занятия.

– Могу я узнать причину?

– Помнишь, когда я лежал в больнице, ты отправил известие своему отцу, что я сильно пострадал, и попросил помощи лекарствами? Что пришло в ответ? «Это не наши проблемы», – процитировал я. – Память у меня хорошая, поэтому отвечу честно. Для меня ты, батя, сирота, родственники только вы и все со стороны матери.

Отец давно принял мое внезапное взросление после того, как я очнулся, поэтому не сильно настаивал. Успел узнать мой упертый характер, если нет – значит, нет.

– В чем вообще проблема? Отправь почтой, – мы прошли в общую комнату, там я, достав черные летние мужские ботинки, начал надевать их.

– Твоих сестер почтой не отправишь.

– А старый козел внезапно осознал, что недолго ему осталось и решил повидать внуков и внучек? Я же вроде первенец у него, так? – Я встал и подошел к зеркалу, придирчивая разглядывая себя. В зеркале отобразился молодой парень в идеально сидящих черных брюках и белоснежной рубашке со стоячим воротником, но расстегнутой на две пуговицы. Все-таки неплохо иметь в родственниках евреев, особенно если часть из них портные и парикмахеры.

– Так, – согласился отец.

– Передай ему дословно мои слова – хрен ему по всей морде, – спокойно сказал я, поправляя рукав рубашки, раздумывая, брать легкую куртку или нет. Вечерами еще холодало.

– Ты груб… сын.

– Не с родственниками и близкими мне людям. Батя, напомню, что в семье я себя веду максимально хорошо и доброжелательно, исполняя все ваши просьбы и пожелания. Но вот это – уже перебор. Они для меня навсегда отрезанный ломоть, и давай больше не будем к этому возвращаться. Ладно, мне на тренировку, вечером еще поговорим.

По пути я забежал за Толиком, он вот уже месяц ходил со мной в спортзал, я его пока не учил, передав Петровичу. В основном он занимался на снарядах да отрабатывал удары на боксерской груше и работал над связками. Через полгодика, когда наберет нужную массу и немного освоится, можно тренировать уже серьезно. Как я сейчас это делаю с тремя оперативниками из комитета. Да, я в некотором роде прославился, поэтому уже была попытка переманить меня в республиканское управление КГБ. Но я сразу сказал – только полным сотрудником с удостоверением, можно и без звания с полной зарплатой, и чтобы все это не мешало мне учиться. Пока думают.

Вечером, когда мы с братом вернулись домой, уже в полной темноте, мама нас покормила. Переодевшись в домашнее, я вышел в общую комнату, понимая, что будет продолжение разговора.

Присев на стул и кивком поблагодарив маму за чай, я закинул ногу на ногу и вопросительно посмотрел на отца, предлагая ему вернуться к начатому в обед разговору.

– Думаю, нам лучше сначала выслушать твои доводы против моей просьбы, – сказал он.

– Доводы?.. – я неопределенно хмыкнул и поставил стакан на стол. – Знаете, я мало что помню, про свою прошлую жизнь так вообще ничего. Но понять, что вы просто отличные родители, в состоянии. Это легко определить по нам – вашим детям. Друзья познаются в беде, не так ли? Беда у меня была, и я могу сказать так: вы все сделали, чтобы я встал на ноги. Вы – моя семья, за которую, если понадобится, я жизнь отдам. Более того, в Киеве и окрестностях у мамы семьдесят два родственника, начиная от прабабушки Серафимы Абрамовны и заканчивая семимесячной Соней, дочкой Решинских, семьи троюродной сестры мамы. Я их всех знаю не только потому, что мне о них рассказали, а потому, что они приходили и реально помогали. Кто достал то редкое заграничное лекарство, от которого у меня прекратились судороги, и помогли мне взять под контроль свое тело? Так я отвечу: помог дядя Рома, племянник мамы, это ведь он работает в ленинградском порту, куда заходят иностранные корабли? Так что для меня они все родственники, которым я буду помогать без вопросов. Последнее отдам, как они это сделали для меня, но вот твои родственники, батя, это… Я даже слов найти не мог, как они мне… не симпатичны. Поэтому сразу скажу, нож я им под ребро при первой же встрече не воткну, но рожи сто процентов начищу, причем с членовредительством. Я умею, ты знаешь. Я своей жизнью достаточно дорожу и бережно к ней отношусь, поэтому к тем, кто так отвечает на просьбу помочь, буду всегда относиться достаточно жестко. Вы знаете, я злопамятный, и память у меня хорошая. Отвечу честно, я того письма никогда не забуду. Искать с ними встречи не буду, но если кого встречу, уж извините, покалечу. Виноват не виноват – мне без разницы.

Переглянувшись с матерью, отец сказал:

– Я думаю, не стоит продолжать разговор на эту тему, раз ты все равно не изменишь своего решения, – получив мой согласный кивок, он продолжил: – Я уже сходил на почтамт и попросил кого-нибудь из Соколовых приехать и забрать Тому с Лидой. Так что тебе ничего не нужно будет делать.