Паргоронские байки. Том 5
И так сразу понравилась ему принцесса, что он, недолго думая, приказал:
– Властью пестрого фазана, пусть королевская дочка в меня влюбится!
Негромко сказал, чтоб не услышали, кому не надо. А девка сразу ахнула, руки к сердцу прижала и смеяться-то вмиг прекратила. Так и подалась вперед, на Люгошу глядючи, а рот-то приоткрыт, а глаза-то блестят. Еще и губу прикусила, такая уж истома красавицу взяла.
– Ну и упырь, – покачал головой Дегатти. – В Мистерии за такое сразу десять лет Карцерики.
– Препятствуете любви, островные чернокнижники? – хмыкнул Бельзедор.
И так уж королевская дочерь в Люгошу втюрилась, что сразу к батюшке побежала, да и с порога заявила: выдай, мол, меня за того грязного мужика, что на самоходном сеновале приехал. Жить без него ни минуточки больше не желаю.
У короля-то челюсть сразу и отвисла. И у камергера отвисла, и у воеводы, и у епископа, и у волшебника. И страшно всем сразу стало, потому что чудеса с неживой всякой природой – это одно, а когда колдун заставляет думать как ему угодно – это пугает.
А ну как сейчас не только принцесса, но и король тоже Люгошу полюбит и трон свой охоткой подарит?
– Государь, он не из наших, – зашептал волшебник, который на Люгошу украдкой успел взглянуть. – Это либо пришлый магиоз, либо колдун с дареной силой.
– И что посоветуешь?
– Для начала – не сердить, а лучше – спровадить. И сообщить в Кустодиан.
– Это все понятно, но с дочкой-то моей что делать? – поморщился король. – Расколдовать сумеешь?
Волшебник замялся. Был-то он не из сильных. Марюлия – страна небогатая, размером невеликая, ничем особо не славная. В волшебниках тут состоял бакалавр, да и то король ворчал иногда, что дорого обходится.
– Расколдовать-то… – пробормотал чародей. – Время потребуется, государь. И с коллегами посовещаться.
– Вот что скажу, – вмешался воевода. – Вы, ваше величество, принцессу-то заприте от греха, а я там выпровожу гостюшку…
– Вежливо! – вскинул палец король.
– Вежливо, знамо дело. Куда уж вежливей. А как выпроводим, так и покумекаем.
– Поддерживаю, – кивнул волшебник.
Принцессу Маайшу заманили в светлицу и там заперли. Обещали, что туда к ней и суженый явится, но когда щелкнул в двери замок, то девица сразу и поняла, что обманули ее. А была она от сердечной истомы не в себе, связно мыслить не умела, так что зашлась диким криком, принялась на стены бросаться.
Ну а воевода тем временем к Люгоше вышел, да поклонился вежественно. В Марюлии-то воеводой служил не облом какой, из тех, что только и умеют маршировать, да саблей размахивать. Нет, был то человек хоть и бравый, но культурный и обходительный, а кроме того придерживающийся редкого среди воевод убеждения, что лучшая война – та, которой удалось избежать.
И потому с Люгошей заговорил он ласково, да сказал, что король просил кланяться, да прислал бутылку лучшего вина, но сам он покуда присоединиться не может, так и пусть Люгоша пока с ним выпьет, с воеводой.
– А что, тоже дело! – потер руки лодырь. – Только я вина не пью, не по мне оно. Дурной становлюсь, в голове кружится. Я лучше, вон, шанег поем, да взваром грушевым запью!
Воевода на миг запнулся, но потом растянул губы в улыбке и принялся лично Люгоше взвару подливать, да шаньги подкладывать. А тот и горазд пить-есть, это у него всегда ладно получалось.
– А что ж, Люгоша, где ж ты чудеса этакие творить выучился? – спросил воевода. – Или секрет?
– Да не, то мне пестрый фазан пособляет, – простодушно ответил лодырь. – Вот что я велю, то он и сделает.
– А ежели с тобой беда какая случится – защитит тебя фазан? Вот коли тебя саблей посечь – помрешь?
– Властью пестрого фазана, пусть меня никакое оружие не берет! – воскликнул Люгоша. – Вот, секи теперь, коли не веришь.
Воевода пристально на Люгошу посмотрел, но к сабле не потянулся. А лодырь широко зевнул, слопал еще шаньгу, и спросил:
– Ты вот скажи лучше, воевода, отдаст король за меня дочку в жены?
По лицу воеводы пробежала тень, улыбка стала будто неживой, и очередная кружка взвара в руке замерла. Но Люгоша с того не обеспокоился – не очень ему нравился королевский взвар. Оно и слово-то одно, что королевский, а так невкусный вовсе, даже с горчинкой.
Да и в сон что-то тянуло все сильнее. Люгоша зевнул широко, да повторил:
– Что, воевода, гож я в женихи? А то ты не подумай, я принцессе хорошим мужем буду…
– Да уж лучше и не сыскать… – недобро протянул воевода.
– А коли король ее за меня добром не отдаст, так я все королевство… а-а-а!.. пожгу и порушу… – еще шире зевнул Люгоша. – Властью пестрого фазана, пусть… а-а-а!.. принцесса передо мной предстанет!
Пум! И выросла из-под земли принцесса Маайша – стоит, глазами хлопает.
Не сразу и поняла, что случилось. Зато воевода как сразу понял, так и вскочил, и схватил принцессу за руку, к себе потянул…
– Э-э-э, то суженая моя… – вяло возразил Люгоша, пытаясь унять буйную голову. Город вокруг с чего-то кружиться начал. – Э, да что ж такое…
– Берегись, любимый, тебя отравить замыслили! – воскликнула принцесса, на его трепыхания глядя.
– Ах, они!.. – тряхнул кулаком Люгоша. – Властью пестрого фазана, пусть отрава из меня в отравителя перейдет!
И прояснилось сразу перед глазами. Зато воевода аж зашатался, да принцессу отпустил, да за горло схватился. А другой рукой-то к кармашку потянулся, где микстуру держал, зелье снотворное отвращающую.
Не свезло ему, что Люгоша вина-то не пил. Вкус у зелья терпкий очень, его лучше всего с крепкими напитками давать. А в грушевый взвар пришлось по капельке капать, иначе Люгоша нос бы сразу отворотил.
– Э-э, ты что ж, воевода… – недобро глянул на него лодырь. – Властью пестрого фазана, пусть воевода лопнет!
Даже слова бедняга вымолвить не успел. Раздулся изнутри в одно мгновение – и лопнул, точно пузырь, кровью все вокруг забрызгал. А Люгоша глянул на это и ахнул горестно:
– Да что ж я наделал-то… – пробормотал он. – Все шанежки теперь в кишках…
– Бежать нам надо, любимый! – схватила его за руку принцесса. – Убьют они тебя!
Ее лицо странно искажалось. В глазах стояла растерянность – она говорила и делала что-то неправильное, и глубоко внутри это понимала, но пересилить волшебство не могла.
– Да не убьют! – отмахнулся Люгоша. – Эй!..
В него попала стрела… сразу несколько стрел. Только повисли они в пустом воздухе, чуть-чуть до кожи не дотянувшись. Люгоша их отбросил и гневно воскликнул:
– Вот теперь я совсем осерчал! Я вам всем покажу! Я теперь тут сам вместо короля буду! Властью пестрого фазана, пусть тут дворец для меня воздвигнется, да побольше этого!
Разверзлась земля. Разломало брусчатку, плиты каменные разворотило, дома прежние в разные стороны раздвинулись. И полез кверху новый дворец – еще больше королевского, еще пышнее!
Люди кричали. Кого завалило, кто сверзился в трещины земные. Какая-то баба вытащила из обломков окровавленный сверток и зашлась в крике, ровно кликуша.
– Вот теперь я тут жить и королевствовать буду, – сказал Люгоша, утирая нос. – А батенька твой к нам в гости ходить будет.
– А-ага… – неуверенно кивнула принцесса. – Хорошо…
– Да что ж они орут-то так? – покосился на людей Люгоша. – Недовольны чем?.. Властью пестрого фазана, пусть все будут довольны!
Странное что-то случилось. Будто волна спокойствия прокатилась по площади, по городу – и на всех лицах заиграли улыбки. Блаженные, придурковатые улыбки.
Люгоша тоже довольно улыбнулся, да задумался, как бы это ему половчее сеновал во дворец перетащить. Ему еще принцессу обженить надо… хотя прямо сейчас лениво, он же поел.
Король смотрел на это все с ужасом. На обезумевшую дочь, на одуревших подданных, на изуродованную столицу. Стоял на балконе, смотрел и думал, что ж делать-то теперь.
Это ведь ничего и не сделаешь. Гвардию если на Люгошу кинуть – так просто гвардии и не станет. Армию коли собирать, так ее за день не соберешь, да и с армией лодырь тоже, чего доброго, расправится. Оружие его не возьмет, а сам он кого захочет – того и уничтожит, очень даже просто.
Одна надежда теперь – из Мистерии подмоги дождаться, да только когда-то они там соберутся, когда-то раскачаются…
– Ваше величество, а у вас ведь проблема, – раздался рядом негромкий голос.
Король дернулся, повернулся – и встретился взглядом с неизвестным пареньком неопределенной наружности. Почему-то никак не удавалось сосредоточиться на его лице… да и не до того было королю сейчас.
– Ты… ты кто? – спросил он, хмурясь. – Откуда тут взялся?
– А я – решение проблемы, – улыбнулся паренек. – Знаю способ, как с этим колдуном совладать.
– Говори!
Сейчас король Марюлии от кого угодно совет бы принял, лишь бы хоть какой дали.
– Скажу… только что мне за то в награду будет?
– Если совладаешь с колдуном – что хочешь проси! – нетерпеливо сказал король, в ужасе глядя на Люгошу, который уже вел принцессу в свой ужасный дворец.
– Ловлю вас на слове, – улыбнулся паренек. – Вы, ваше величество, скажите просто колдуну слова заветные – он силу вмиг потеряет. А слова такие…
Выслушал их король. Стиснул гневно кулаки и лично пошел правосудие вершить, а с собой только четырех гвардии рядовых взял.
Странный дворец получился у Люгоши. Огромный, роскошный – но странный. Будто некоторый безумный зодчий его выстроил – с причудливыми углами, с режущей глаза раскраской, идущими в никуда коридорами, да дверями высоко на стенах и даже на потолке.
Но Люгоша далеко не ушел – только до ближайшей залы. Здесь он наколдовал роскошное угощение и кучу золота, да сидел за столом, потчевал влюбленно глядящую принцессу.
И когда на пороге появился король, Люгоша искренне ему обрадовался:
– Мир тебе, тестюшка! – воскликнул он. – Смотри, как я ладно тут все обустроил! Ты теперь и отдыхать можешь – я дальше сам королевством править буду!
Король шагнул вперед. И прежде, чем Люгоша еще что скажет, указал на него пальцем и отчеканил:
– В море птицы голосят, в небе рыб бежит косяк! Был фазан – и нет фазана, ты один теперь, дурак!
– Что?.. – моргнул Люгоша.
– Слякоть солнца, тьмы нагар, отдавай назад мой дар! – выкрикнул последние слова король.
– Чего?.. – заморгал еще чаще Люгоша.
– Взять его, – велел король гвардейцам. – В бочку посадить… нет, на месте зарубить!
– А, вот вы чего удумали?! – рассердился Люгоша. – Властью пестрого фазана, пусть король, да все солдаты его тоже лопнут!
Принцесса закричала, прижала ладони ко рту. Король невольно вздрогнул, втянул голову в плечи.
Но… ничего не случилось. Не сработало волшебство-то, не соврал странный паренек.
И через пару секунд на изумленного Люгошу обрушились удары сабель. Секли его гвардейцы зло, ожесточенно, а когда закончили – был то уж не человек, а месиво кровавое. Зарыдала все еще очарованная принцесса, забилась в истерике, бросилась на тело своего ненаглядного.
И только насмешливый клекот фазана звучал где-то вдали.
Интерлюдия
– Янгфанхофен, ты сейчас сильно передернул, – покачал головой Дегатти. – Герой твоей байки – круглый дурак. Возможно, скудоумный. Получи эту силу пестрого фазана кто-нибудь хоть немного поумней, все сложилось бы совсем иначе.
– Да ну? – хмыкнул Янгфанхофен. – Ах да, как я мог забыть, что смертные славятся своими разумными желаниями. Сколько миллионов лет мы, демоны, пытаемся их на чем-нибудь подловить, а все никак не выходит. Ни единой душонки не заполучили.
– А я повторю – не суди обо всех одинаково, – сказал Дегатти. – У нас в Мистерии есть такие волшебники, которые и безо всяких фазанов не уступят твоему Люгоше. Но далеко не все используют могущество во зло.
– А я еще раз напомню, что у вас там есть Кустодиан, – возразил Янгфанхофен. – И существует он не просто так.
– Есть, согласен. И антимаги тоже есть, и церковная инквизиция. Но еще дело в том, что мы идем к этому долго. Мы не получаем могущество сразу и задарма, а поднимаемся постепенно. Попутно к нам приходит мудрость. Ответственность. Многие из нас даже бессмертия не ищут. А если вот так одарить мальчишку, дурака или еще кого-то безответственного… конечно, случится катастрофа.
– Ну кого-то другого один из их братии и не одарил бы, – хмыкнул Бельзедор. – Он же именно на катастрофу и рассчитывал, верно, Янгфанхофен?
– Верно, верно.
– А кто это был-то, кстати? Ты сам?
– Нет! – аж поперхнулся Янгфанхофен. – Бельзедор, мы знаем друг друга тысячи лет, а ты еще не выучил моих методов? Это совсем не в моем стиле.
– Да, пожалуй… А кто тогда? Клюзерштатен, Гариадолл? Или кто-то со стороны, не паргоронский?
– А вот этого я тебе не скажу, – ухмыльнулся гохеррим. – Пусть останется моим маленьким секретиком. Не все же тебе у меня тут государственные тайны вызнавать.
– Ладно… но чем там все закончилось? Марюлия… что-то я не припоминаю такого названия. Вы что, и туда запустили корни? Второй Легационит потихоньку возводите?
– Ну как сказать…
– Кстати, я тоже хочу рассказать историю, – заговорил Дегатти. – Ты вот рассказал про один день из жизни храка, мелкого демона… а я расскажу про один день из жизни волшебника. Только не мелкого, а одного из величайших. Никто не возражает?
Никто не возражал.
Шут и волшебник
1365 год Н.Э., Парифат, Мистерия.
В прошлую луну Освельдеку Арминатти исполнилось пятьсот пятьдесят лет. Внушительный возраст для человека, пусть он даже волшебник… очень великий волшебник. Вот уже тридцать лет Арминатти возглавлял не только университет Адэфикарос, но и весь ученый совет, всю Мистерию. Десятый лауреат премии Бриара первой степени, он пользовался уважением всего волшебного мира, и власть в его руках была такая, какой не обладают даже императоры.
Сейчас он сидел в старом халате и тапочках, медленно жуя блины со сметаной. Смотрел в одну точку, не до конца проснувшийся.
Арминатти только что поднялся с постели. За окном было еще темно – в последнее время великий волшебник спал очень мало. Просыпался все раньше, засыпал все позже.
Не получалось по-настоящему устать – но и полностью отогнать усталость тоже не получалось. Изнутри что-то будто давило, тело постоянно ощущалось, как немного чужое. Иногда его приходилось таскать через силу, словно привязанную к ноге гирю.
Блины кончились. Арминатти чуть поразмыслил и сотворил еще один. Доев и его – сотворил чашку с чаем, немного меда, тарелочку с изюмом. Халат на его плечах обратился рабочей робой, домашние тапочки – туфлями с загнутыми носами. Стол и кровать исчезли, стены завертелись, из ниоткуда стали возникать алхимические инструменты.
Арминатти много лет возглавлял Репарин, институт материализации. Он творил вещи почти с божественной легкостью. Реальность вокруг него менялась по движению брови, по щелчку пальца, а чаще – просто по невысказанному желанию.
К сожалению, это влияло и на его собственную реальность.
Все вокруг Арминатти было создано магией. Жилье, все вещи, одежда, пища – все псевдоматериальное. Его спальня и лаборатория, туфли на ногах, блины, что он съел сегодня на завтрак. Было бы странно, если бы величайший в мире материализатор не пользовался своими способностями.
Но созданное магическим образом менее реально, чем то, у чего есть история и астральная тень. Псевдоматериальные молекулы – не совсем молекулы. И магия… магия коварна. Когда в твоей жизни ее слишком много, она медленно тебя убивает.
В основном это касается пищи, конечно. Пищу следует творить особенно тщательно, потому что после съедения она становится частью тебя. Если блины были псевдоматериальны – крохотная частичка тебя станет псевдоматериальной.
А все псевдоматериальное рано или поздно вновь обращается в ничто.
Само собой, пищу всегда творят особенно тщательно. Став съеденной, став частью живого существа, она может просуществовать десятилетия и даже века. Но все равно изменения постепенно накапливаются.
Они слишком ничтожны, чтобы можно было сказать, что магически созданная пища вредна. Она не вредна. Просто когда ты питаешься только ей и больше ничем… изменения постепенно накапливаются.
Арминатти дернул за рукоять и взял из лотка кусок алой киновари. Осторожно положил его под чарогнет, надавил, послал импульс – и поднял уже превосходный философский камень. Достаточное количество, чтобы продлить кому-то жизнь лет на пять.
Эта субстанция – краеугольный камень института Трансмутабрис. По меньшей мере треть алхимиков большую часть времени производит философский камень, поскольку никто еще не придумал лучшего средства продлевать жизнь и замедлять старение.
То есть средства лучше-то есть, конечно. А вот настолько же простых в получении и доступных для всех… таких нет.
Впрочем, «для всех» – слишком сильно сказано. На свете не настолько много алхимиков, чтобы хватало на всех. И алхимики, разумеется, хотят продлевать жизнь в первую очередь себе, своим близким, своим друзьям. А у тех, кто производит жизненный эликсир в промышленных масштабах, большую часть раскупают свои же коллеги-волшебники.
До простых смертных доходит очень мало.
Хотя самые богатые и влиятельные, конечно, могут себе позволить. И употребляют, само собой.
Арминатти был в первую очередь материализатором, алхимию он знал хуже. Но философский камень – одна из вещей, которые нельзя сотворить из ничего. Арминатти легко мог послать копирующую волну и создать точный дубликат этого куска киновари… но тогда это будет просто кусок обычной киновари.
Без чудесных свойств. Не являющийся философским камнем.
Разбавляя философский камень, Арминатти сотворил большой стакан жидкого меда. Ему нравился этот напиток. Именно тот, что творил он сам – за пять прожитых веков Арминатти лучше всех выучил собственные вкусы. Да, с каждым глотком он еще на микрон ослаблял реальность своей физической оболочки… но что ж с того?
Магия способна исцелить почти любую болезнь. Спасти от чего угодно. Замедлить, совсем остановить, а то и обернуть вспять старение. Но природа безжалостна. Если исчезают одни причины смерти – появляются другие. Волшебники, которые настолько могущественны, что не стареют и почти ничего не боятся, все равно рано или поздно умирают, и на то есть три причины.
Первая – магические недуги. Например, болезнь чакр, от которой скончалась великая Плезия Лиадонни, Плезия Чудесница. Все-таки магия не совсем естественна. Седьмое начало души не должно быть таким, каково оно у магов. И это порождает разные хвори, которых знать не знают люди, никогда колдовства не видевшие.
Вторая – безумие. Большое количество магии неизменно влияет и на психику. Чудаки, сумасброды и откровенные безумцы встречаются среди магов куда чаще, чем среди обывателей. В Мистерии куча психозрителей-терапевтов, но все равно удивительно многие чародеи заканчивают жизнь, безумно хихикая или медленно превращаясь в овощ. Уже не они управляют магией, а магия – ими.
А если удается избежать волшебных болезней и безумия, если не погибнешь в битве с демоном или другим великим волшебником – рано или поздно тебя настигнет… иссякание. Снижение реальности ниже критического уровня – одна из главных причин смерти волшебников. По статистике от него умирает каждый шестой.
Но в смерти нет ничего страшного. Волшебник, особенно великий, лучше всех знает, что в загробном мире жизнь продолжится – пусть и в несколько ином виде. И когда ты настолько стар, как Арминатти, то и не цепляешься за телесное существование. Ждешь ухода даже с некоторым нетерпением – здесь тебя уже мало что держит. Родные, близкие, старые друзья… они ведь все давно на той стороне. Хочется к ним присоединиться.
Так что Арминатти не волновался насчет такой ерунды, как сотворенная пища.
О наследии он тоже не волновался. Арминатти – председатель ученого совета, но Зодер Локателли уже сейчас выполняет три четверти его обязанностей. Он великий волшебник – и великий администратор.
А Арминатти, увы, хорош только в волшебстве…
К счастью, Мистерия – не государство. Председатель ученого совета – не правитель. По большому счету от него требуется только руководить ежелунными заседаниями в Гексагоне – а в остальное время он занимается тем же, чем и остальные президенты университетов.
А у них тоже обязанностей не так уж и много. Непосредственное управление институтами – дело ректоров и деканов, президент – больше почетная должность. Конечно, все зависит от конкретного индивида, некоторые президенты очень даже деятельны… но Арминатти был не из таких.
Больше всего на свете он любил колдовать и учить колдовству других. Не знал даже, что ему нравится сильнее. Сейчас старый волшебник бочком пробирался по коридору Адэфикароса, стараясь не привлекать к себе внимания – но его все равно замечали, и отовсюду неслись почтительные приветствия. Слыша очередное «мир вам, мэтр Арминатти», председатель на миг замирал, неловко улыбался, тихонько бормотал: «и вам мир…»
Он был скромным человеком, нынешний глава Мистерии. Робким, неприметным, очень стеснительным. У него не было ни одного врага, потому что он в жизни ни с кем не ссорился и ужасно боялся кого-нибудь обидеть. Были завистники, потому что не всем в свое время пришлось по душе присвоение ему Бриара первой степени, но Арминатти бы ужасно удивился, узнав о их существовании.
– Мэтр Арминатти, можно вас на пару слов?
Старый волшебник вздрогнул, как вздрагивал всегда, когда кто-то вдруг желал с ним поговорить. Особенно сейчас, когда он спешил на лекцию. Если свои административные обязанности Арминатти охотно и почти в полной мере уступил тем, кто желал их принять, то преподавать он не прекращал никогда.
Но сейчас к нему обратился не кто иной, как Эстур Горотти, префект Кустодиана. Тучный, рослый, с пышными черными бакенбардами и красными щеками, Горотти был полной противоположностью невысокому, хрупкому и совершенно седому Арминатти.
– Я как раз вас разыскивал, – сказал префект, источая такой мощный запах жареного лука, что Арминатти машинально пересотворил вокруг себя воздух. – Нужно ваше одобрение операции восемь-один.
– Гм, да, операция восемь-один… – чуть растерянно кивнул Арминатти. – Гм, а разве она еще не закончилась?
– Еще и не начиналась. Деревню уже оцепили, чары установлены, ликвидаторы ждут отмашки.
– Хорошо, а с местными что?
– Здоровых не осталось. Тех, кто контактировал, уже закопали. Остальных изолируем, как только поймаем.
Арминатти вздохнул. В том числе из-за этого он не любил свою должность, не любил свои обязанности. Некоторые мероприятия Кустодиана… неопрятны. Необходимы, без них все было бы гораздо хуже… но как же тяжело давать свое одобрение… такому.
Но это тоже вынужденная необходимость. Кому еще принимать… окончательные решения? Мистерию возглавляет ученый совет, и все самое важное обсуждается и принимается коллективно, но в ученом совете тридцать шесть членов. Не будешь же каждый раз получать тридцать шесть подписей или созывать заседание… оно состоится сегодня, очередное ежелунное заседание, но до него еще несколько часов…
А деревню уже оцепили и ликвидаторы ждут…
– Одобряю, – тихо сказал Арминатти. – Проследите, гм, чтобы они не страдали.
– Это уже не люди, мэтр, – напомнил Горотти.
– Я знаю. И все же.
Горотти молча кивнул.
Он очень надежен, префект Кустодиана. Гибок, как каменный столб, и деликатен, как брошенный кирпич. Он сделает все, что нужно, решит любую проблему и будет потом спокойно спать. У него большая семья, он прекрасный муж и отец. Арминатти слышал, что его младший сынишка тоже хочет работать в Кустодиане, как папа. Еще говорить толком не выучился, лепечет что-то, а уже выбрал будущую профессию.
И это нужная профессия. Необходимая. Мистерия не смогла бы существовать без Кустодиана.
Но Арминатти ужасно не любил, когда к нему приходили за очередным… одобрением. Каждый раз надеялся, что это был последний раз, что больше такое не потребуется… но понимал, что потребуется, обязательно потребуется.
Ухода префекта Арминатти не заметил. Машинально отвечая на приветствия студентов и коллег, он шагал к большой деревянной двери, за которой располагался лекторий. Так же машинально он эту дверь открыл, взошел на кафедру и обратил взор к рядам лиц. Юноши и девушки двенадцати разных биологических видов смотрели на него в нетерпении, ждали его слов.
Кто попало не приходил на его лекцию, лекцию президента Адэфикароса. Классруком Арминатти не бывал с тех пор, как стал деканом, но вести факультативы не переставал ни на день. И посещали их только те, кому и в самом деле было интересно, кто желал почерпнуть что-то новое, научиться чему-то особенно сложному.
– Сегодня, гм, мы рассмотрим отличия трансмутации от трансформации, – заговорил Арминатти. – Те нюансы, которые знаменуют, гм, разницу между материализованными веществами и порожденными алхимически. А также узнаем, как с помощью, гм, материализации максимально приблизиться к элементам-трансмутам и повысить реальность квазиала до предельно, гм, возможной. Давайте для начала проведем опыт…