Хайм

Однако, поостыв и поразмыслив, я устыдился собственного эгоизма. Хорошо мне, рожденному в Хайме, с моей безупречной внешностью, умом и характером – а каково ей, уродливой жирной заике, безнадежно застрявшей в капкане наружного мира, равнодушного и бесчеловечного? Достойно ли буду выглядеть я, счастливчик и красавец, если стану сыпать соль на ее саднящие раны? Да-да, я элементарно пожалел эту несчастную женщину и нисколько не стыжусь этого. Тот, кто полагает, что жалость унижает человека, просто никогда по-настоящему не нуждался в этом крайне необходимом товаре. Есть, знаете ли, такие самоуверенные всезнайки, родившиеся с золотой ложечкой во рту.

Кто-кто, а я к их числу не принадлежу со всей определенностью. А как же, спросите вы, только что прозвучавшие слова о «счастливчике и красавце»? Нет ли здесь очевидного противоречия? Подобный вопрос говорит о полном незнании устройства жизни в Хайме, где все люди появляются на свет одинаково красивыми и счастливыми. Обратите особое внимание на слово «одинаково». Да-да, базовый стартовый набор, которым снабжается новичок Хайма, не только весьма ограничен, но и сильно унифицирован. Можно задать пол, возраст, рост, цвет кожи, глаз и волос, можно выбрать одну из десяти стандартных причесок и два-три варианта одежды, но на этом возможности бесплатной индивидуализации заканчиваются.

Если вы хотите изменить свой облик так, чтобы отличаться от десятков тысяч других жителей Хайма, вам приходится платить. Мелкие детали можно поправить без особых проблем, взяв напрокат программные инструменты – это стоит недорого. Чтобы добавить родинку на щеку или цепочку на шею, необязательно быть профессиональным художником. Труднее изменить форму носа или овал лица – за этим обычно обращаются к специалисту. То же и с одеждой. Кто-то пробует нарисовать рубашку самостоятельно, а кто-то сразу ищет модельера – благо выходящие в Хайме газеты ломятся от рекламных объявлений.

Как и снаружи, тут есть свои гуччи и диоры; имея нужный талант, вы можете нешуточно разбогатеть. К несчастью, я начисто обделен умением рисовать, дизайнер из меня никудышный, архитектор никакой, а именно эти профессии ценятся в Хайме превыше всего. Кто-то ведь должен изображать все эти пейзажи, виллы, городские улицы, автомобили на улицах, интерьер баров и жилых комнат… Каждый рисунок стоит денег, и на всё находятся покупатели. Кстати, о деньгах: местная валюта – хайлер – на сегодняшний день соответствует примерно одному американскому центу. Еще полгода назад она котировалась вчетверо дешевле.

Администрация Хайма продает виртуальные участки, чья стоимость постоянно растет. Земельные магнаты и спекулянты недвижимостью скупают пустое пространство, нанимают топографов, живописцев, чертежников, и те немедленно приступают к делу. Проходит месяц-другой – и в буквальном смысле из ничего вырастают горы, долины, появляется река, и мост через реку, и дорога, повторяющая изгибы реки, и машины на дороге… Все это оценивается реальными деньгами, а значит, и становится реальностью: вон ту очаровательную травянистую лужайку на берегу продают всего-навсего за четыреста тысяч хайлеров. Хотите – покупайте, нанимайте архитектора, дизайнера, стройте дом своей мечты, приглашайте гостей на новоселье. А через год администрация разрешит учредить в выросшем по соседству городе аэропорт, и стоимость вашей виллы сразу вырастет как минимум десятикратно.

Такова она, жизнь в Хайме – иногда здесь приходится вертеться не меньше, чем снаружи… Не то чтобы я когда-нибудь бывал там, в наружном мире, да и желания такого не испытываю. Если судить по Ее рассказам, мир вне Хайма полон омерзительных гадостей, зла и преднамеренного обмана. Снаружи с людьми происходят странные вещи: они болеют, старятся и умирают. Доходит даже до того, что они убивают друг друга! Предвижу недоумение своих соседей по Хайму: болеть, стариться, умирать, убивать… – в здешнем словаре эти глаголы попросту отсутствуют. Мне тоже трудно было представить себе, что они означают, и я попросил у Нее объяснений. Она заплакала и сказала, что смерть – это полное исчезновение человека, наподобие стирания аккаунта в Хайме.

Сначала я не поверил: дело в том, что в Хайме насильственно стереть аккаунт может только администрация. Но зачем администрации уничтожать собственных клиентов? Где тут логика? В ответ Она только пожала плечами: мол, не хочешь – не верь. Странно, не правда ли?

Честно говоря, мне было бы вовсе до лампочки происходящее снаружи, когда бы не одно печальное обстоятельство: каждый житель Хайма полностью зависит как минимум от одного снаружиста. К примеру, лично я накрепко связан с Нею, этой толстой уродливой заикой. Это ведь Она создала мой аккаунт. Она одолжила мне денег на первое устройство – на одежду, пластические операции, поиски работы. Она ежедневно вызывает меня из небытия, включая свой компьютер и заходя в Хайм. Не будь Ее, не было бы и Найта. Эта унизительная зависимость крайне неприятна сама по себе, но неопределенность будущего делает ее и вовсе невыносимой. Ведь если снаружи безумствует нелогичная, внезапная смерть, то рано или поздно и моя Она просто исчезнет и больше никогда не подойдет к клавиатуре. Это бы еще ладно, но получается, что вместе с Нею исчезну и я, Найт!

Почему? За что? Это просто не укладывалось в моей голове. Ладно, думал я, допустим, снаружи действуют свои законы – дикие, преступные, античеловеческие, чужие. Ну и черт с ними, пускай себе пожирают друг друга, пока не исчезнут окончательно. Но у нас-то в Хайме всё устроено совершенно иначе! Здесь нет ни смертей, ни болезней, ни старости! Отчего же тогда мы должны расплачиваться за нелепые порядки снаружистов? Зачем? И снова Она лишь беспомощно пожала плечами: мол, откуда мне знать?

Выходило, что даже сами снаружисты не надеялись что-либо изменить в своей незавидной судьбе – на что же мог рассчитывать я, не имевший ни единого шанса выбраться за пределы Хайма? Эта мысль в какой-то мере успокоила меня; я решил не тратить время на пустые переживания, а сосредоточиться на главной своей задаче – поисках семьи.

Как я уже говорил, мои способности не позволяли рассчитывать на быстрое обогащение; рисовать я не умел, геодезии и архитектуры не знал, спекулировать боялся. Моя уродливая снаружистка порекомендовала мне попробовать себя в области рекламы; удивительно, но этот странный совет пришелся ко двору. Как выяснилось, слова слушались меня, покорно выстраиваясь вдоль строк в звонкие и хлесткие фразы, которые пользовались успехом у рекламодателей. Поработав с месяц-другой в провинциальном рекламном листке, я перебрался в крупную газету, а затем и вовсе открыл собственное агентство.

На этом этапе мне уже не требовалась Ее финансовая помощь и я даже начал потихоньку возвращать ей старые долги, чтобы не чувствовать себя обязанным. Судя по всему, снаружи Ей приходилось несладко – не знаю, на какие средства она жила… – да и жила ли она вообще? Вряд ли слово «жить» подходит к описанию унылого бытия этого расплывшегося, неухоженного, несчастного существа, каким была моя персональная снаружистка. Говорю вам, временами человека просто оторопь берет от одной мысли о том, от кого ему приходится зависеть!

Возврат долгов сопровождался скандалами.

Она отказывалась брать деньги, обижаясь до глубины души и всякий раз утверждая, будто бы я, Найт, представляю собой ее вторую, а точнее, даже первую – ибо истинную – ипостась и потому не должен ей ровным счетом ничего, как правая рука не может быть должна левой, поскольку обе они принадлежат одному и тому же телу. Я же, напротив, стремился непременно всучить Ей очередной платеж именно для того, чтобы доказать обратное: мы с ней совершенно разные люди, разные сущности, не имеющие между собой ничего общего! Ничего!

После долгих споров Она умолкала, что можно было истолковать как знак согласия, и я торжественно переводил свои хайлеры в наружную валюту. Они уходили со счета, но довольно быстро возвращались окольными путями, якобы незаметно для меня. В Хайме всегда есть на что потратить деньги; время от времени я обнаруживал, что в арсенале моей мимики появилась новая брезгливая гримаска, или тонкая полуулыбка, или ироническое движение бровью. Все эти вещи здесь покупаются – базовый набор выражений лица включает всего три примитивных варианта: улыбку, удивление и гнев. Некоторые жители Хайма вполне обходятся этим, предпочитая потратить лишний хайлер на мебель, автомобиль или кружку пива в баре, но моей целью было познакомиться с хорошими семейными партнерами, что, в свою очередь, требовало умения вести достойную беседу. А достойную беседу трудно завязать без достаточно развитой мимики, и мы с самого начала основательно вложились в закупку разнообразных улыбок, проницательных прищуров, романтических взмахов ресницами и соответствующих голосовых интонаций.

Возможно, поэтому Она полагала, что я не стану обращать внимания на ту или иную незначительную добавку к довольно внушительному комплекту. Конечно, эти нехитрые уловки не могли меня обмануть, но стоило ли продолжать утомительные пререкания? Я предпочитал делать вид, будто и впрямь ничего не замечаю – в конце концов, с формальной точки зрения выходило, что я вернул очередную порцию долга, что, собственно, и требовалось. В итоге у меня накопился огромный набор выразительных средств; вооруженный ими, я без каких-либо опасений приступил к созданию семьи.

Снаружи люди вступают в брак под влиянием случайных, зачастую эфемерных факторов. Выбор невест и женихов изначально ограничен узким кругом общения, учебы, работы. Получается, что список кандидатов в жены или мужья сформирован отделом кадров твоей конторы или приемной комиссией университета, что нельзя не признать вопиющей нелепостью. Далее включается половое влечение – вещь преходящая по сути своей; оно-то и принимает окончательное решение. Неудивительно, что образовавшиеся пары обречены либо на быстрое расставание, либо на мучительный процесс притирания друг к другу – процесс, неизбежно сопряженный с отказом от сокровенных желаний и идеалов юности, иными словами – с отказом от самого себя.

Появление детей только усугубляет печальную картину отчуждения. Бывает, что поначалу ребенок приносит радость, но и та улетучивается по мере взросления: ведь мало-помалу дети осознают, в какую клоаку они попали по милости любимых родителей. Вполне закономерно, что бедняжки ощущают себя жертвами предательства, превращаясь к подростковому возрасту в чужаков, а то и в самых непримиримых, зачастую беспощадных врагов. Их последующий уход из семьи воспринимается с облегчением, и лишь оно, это облегчение, добавляет сил состарившимся партнерам по несчастью, по трусливому одиночеству вдвоем; лишь оно помогает им кое-как дотащить до могилы оставшиеся унылые годы.

У нас в Хайме всё обстоит совершенно иначе.

Встречаясь с человеком, ты видишь не уродливый плод случайных обстоятельств, а результат свободного выбора. Ты можешь быть уверен: перед тобой тот, кто нравится самому себе, тот, кому нечего скрывать. Он весь как на ладони; единственное темное пятно – это соответствующий ему оператор-снаружист, но снаружист потому и именуется снаружистом, что пребывает снаружи, в стороне от нашего светлого рая.

Эта изначальная открытость служит основой прочного доверия. Люди какое-то время общаются, выясняя и оценивая степень схожести интересов, а затем спокойно принимают решение – разойтись или продолжить. При этом они могут быть уверены, что завтра или через год ничего не изменится, партнеры останутся прежними – и внешне, и внутренне. Ведь люди в Хайме не старятся и не болеют, так что неприятные неожиданности такого рода совершенно исключены.

Детей в Хайме не рожают – с ними знакомятся, подбирая необходимый возраст, характер, способности. Главная и замечательная особенность хаймовских ребятишек заключается в том, что они не растут, навсегда оставаясь именно такими, какими мы желаем их видеть. Нет-нет, если кому-то вдруг захочется перемен, то достаточно заплатить художнику, и тот без проблем обеспечит вам возмужавшего сына или повзрослевшую дочь – ровно настолько, насколько было заказано. Но такие заказы делаются крайне редко, что понятно: детей тут заводят для того, чтобы наслаждаться их обществом, а не для того, чтобы вырастить и расстаться. Семейные очаги Хайма теплятся ровным и спокойным огнем постоянного, а потому абсолютного счастья. Ах, если бы нам удалось еще и преодолеть зависимость от своих снаружистов!..

Не скрою, в своих поисках я вовсю использовал преимущества профессии, просматривая приходившие в газету объявления задолго до того, как они появлялись в разделе «Знакомства». На практике это предоставляло мне право если не «первой ночи», то первого контакта с теми вариантами, которые казались особенно перспективными. Спустя несколько недель, до отказа заполненных перепиской и свиданиями, я наконец встретил их.

Объявление выглядело более чем стандартно, без каких-либо графических изысков, залихватских речевых оборотов и других попыток заинтересовать с первого взгляда. «Женщина (28) и мальчик (5) ищут человека, согласного стать мужем и отцом», – только и всего. Я сказал «стандартно», но теперь возьму это слово назад, потому что стандартный стиль как раз таки подразумевал совершенно иной подход – в частности, обильное использование прилагательных. Обычно писали что-нибудь вроде «красивая молодая спонтанная женщина»… «жизнерадостный очаровательный талантливый ребенок»… «остроумный высокообразованный обеспеченный солидный надежный мужчина…» и так далее. А тут – ни одного эпитета, то есть вообще ни одного, ноль. Это само по себе привлекало внимание, и я написал им, предлагая назначить место и время встречи.

Ответ пришел почти сразу. Женщина – ее звали Трай – соглашалась увидеться, но просила меня избавить ее от необходимости выбирать. «Как я понимаю, – писала она, – такие свидания принято устраивать в кафе или в ресторанах, а мы с Постумом так плохо разбираемся в подобных вопросах, что непременно попадем впросак. Если Вам нетрудно, возьмите выбор места на себя. Пожалуйста. Что-нибудь подходящее для пятилетнего мальчишки – знаете, они любят самые простые вещи: пиццу, гамбургер, чипсы, стакан колы… И еще одна просьба: пусть это будет не слишком поздно. В девять мальчик уже начинает клевать носом».

Я снова и снова читал это письмо, и с каждым разом оно нравилось мне все больше. Женщины, с которыми я переписывался раньше, редко отказывались от выбора места встречи, и по характеру их предпочтений можно было безошибочно определить, стоит ли вообще идти на свидание. К примеру, услышав названия модных рок-клубов и молодежных баров, я под благовидным предлогом отменял встречу. В конце концов, я заводил знакомство не для того, чтобы отплясывать под оглушающую музыку транс. С другой стороны, приглашения в заумный литературный подвал или на симфонический концерт выглядели верными признаками скучного снобизма, которого следовало опасаться едва ли не больше, чем пустопорожнего легкомыслия трясогузок из подростковой тусовки.

Но даже те матери-одиночки, которые выбирали солидные рестораны консервативного типа, никогда не приводили на первую встречу детей, считая их присутствие излишним. Думаю, они полагали, что прежде всего друг другу должны понравиться взрослые, а дети – дело десятое. В принципе, я разделял эту довольно логичную точку зрения, да вот беда – она решительно не нравилась моей снаружистке. Я чувствовал, что для Нее главным в семье был именно ребенок. Видимо, Она давно смирилась с невозможностью завести мужа, но дети, дети… Ей ужасно хотелось детей, этой толстой уродине-заике.

Вот и женщина по имени Трай помещала в центр нашего предполагаемого свидания своего пятилетнего мальчика, его вкусы и интересы, режим его сна. «А что же она сама? – думал я. – Неужели у нее нет никаких личных предпочтений? Неужели вся ее жизнь посвящена исключительно ребенку?»

Мы договорились встретиться в ближайшем к моему дому «Макдональдсе» – дешевой трехцветной едальне с топорными столами и грубо нарисованными гамбургерами. Отчего-то я сильно волновался, пришел намного раньше, чтобы занять столик, и теперь досадовал на себя. Столы в забегаловке хотя и не пустовали, но моментально освобождались за счет быстрого оборота клиентов; здесь никто не задерживался, люди просто заглатывали свою котлету и убегали, и в этой кипучей текучести я выглядел нелепой наседкой, неизвестно для чего рассевшейся на трех стульях сразу. Наверно, поэтому на эти свободные места постоянно покушались, и мне пришлось застолбить свою территорию при помощи трех огромных загодя взятых порций. Каждая из них состояла из чудовищного Биг-Мака, пластикового ведра кока-колы и корзины чипсов размером с холодильник. Все это добро стоило меньше двадцати хайлеров.

– Здравствуйте. Можно?

– Занято! – в который уже раз буркнул я и пошире расставил руки, прикрывая стулья от потенциальных захватчиков. – Вы что, не видите?

Женщина смущенно хмыкнула:

– Извините… я думала, вы Найт.

Только теперь я разглядел, что за ее спиной прячется мальчик лет пяти. Я вскочил, проклиная свою несообразительность. Впрочем, меня отчасти извинял тот факт, что они тоже пришли раньше назначенного.

– Трай?! А это, наверно, Постум? Садитесь, конечно, садитесь… Я и не сообразил… как вы меня узнали?

Она пожала плечами.

– По вашему описанию. Синий костюм. Тут кроме вас во всем зале…

«И в самом деле, – подумал я. – Кто еще ходит по обжоркам в классической английской тройке…»

Чувство неловкости не уходило – возможно, потому, что я умножал его своей суетой, двигая туда-сюда стулья и бесцельно переставляя по чертовому столу чертовы ведра с чертовой колой.

– Но что же вы не садитесь? Пожалуйста… Вот кола, вот еда… надеюсь, еще не слишком остыло. И не выдохлось. Хотя можно заказать снова. Пожалуйста.

Мальчик вскарабкался на стул в два приема, как делают дети с богато прорисованным набором движений: сначала встал на сиденье коленками и лишь потом, устроившись и свесив ноги, принялся болтать ими с характерной беспечностью пятилетнего ребенка. Его чрезвычайно развитая мимика сразу приковывала внимание; пожалуй, в нее было вбухано не меньше хайлеров, чем в мою – а я-то наивно полагал свой арсенал выразительных средств едва ли не рекордным! Постум воткнул в стакан соломинку и стал сосредоточенно втягивать в себя колу. Он выглядел довольным, так что я мог переключиться на мать.

– Здесь не слишком презентабельно, правда?

Если вам не нравится, можно пойти в другое место. Например, в итальянский ресторан. Там уютно и не так шумно. Это недалеко.

Трай снова пожала плечами. В отличие от сына она реагировала довольно скупо, как будто все семейные деньги ушли на него, оставив в ее распоряжении лишь самый примитивный ассортимент. Пока что она даже ни разу не улыбнулась: лицо женщины сохраняло сугубо нейтральную гримаску, одну из основных, бесплатных.

– Нет-нет, – проговорила она, глядя на мальчика. – Постуму нравится.

– А вам? – не удержался я.

Она повернула ко мне лицо, снова не потрудившись хотя бы из вежливости изменить его выражение.

– А мне все равно. Важен тут именно Постум.

Вы не согласны?

Я улыбнулся, мобилизовав для этого самую добрую свою улыбку.

– Согласен, конечно, согласен. Мне тоже кажется, что главную роль в семье играют дети. Тем более такие симпатичные…

Трай кивнула. Над столиком повисло неловкое молчание – видимо, она, как и я, затруднялась с продолжением разговора. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мальчишка не взял инициативу на себя.

– А ты так умеешь? – сказал он и вдруг подмигнул, не выпуская соломинки изо рта.

К счастью, моя снаружистка как раз накануне приобрела для меня эту способность, причем на оба глаза. Мог ли я представить, что это никчемное, редко где применимое умение сыграет такую роль в моей жизни?

– Конечно! – я уверенно подмигнул в ответ. – А вот и другим глазом. Сам-то ты умеешь другим?

Мальчик восторженно раскрыл рот, едва не уронив соломинку на пол.

– А можно и другим? Вот здорово! Мама, я тоже хочу. Купишь мне и другим?

Трай кивнула.

– Конечно, Постум. Купим и другим… – она повернулась ко мне и наконец-то сменила нейтральное выражение лица на другое, столь же стандартное, но более благожелательное. – Что вы еще умеете?

Вопрос выглядел чересчур прямым, чтоб не сказать грубоватым.

– Честно говоря, не так уж и много, – вызывающе ответил я. – Работаю в области рекламы. Заработок средний, ближе к скромному. Живу один, в собственном доме. Не дворец, но на троих хватит. Езжу на общественном транспорте. Вот, пожалуй, и все. Так что если вы ищете богатого мужа…

– Нет-нет, – перебила Трай. – Денег нам хватает.

– Понятно, – согласился я, выразительно оглядываясь на обжорку. – При таких запросах это неудивительно.

Женщина снова нацепила свою нейтральную маску.

– Не в этом дело, господин Найт. Мы и в самом деле не нуждаемся.

– Мама думает, что мне нужен папа, – вмешался Постум. – Ты любишь зоопарк?

Я присвистнул.

– Кто же не любит зоопарка?

– О! Ты еще и свистишь… – завороженно проговорил мальчик.

Теперь он не отрывал от меня глаз. По-моему, ему нравилось то, что он видел. В чем я никак не был уверен, так это в симпатии его чопорной мамаши. Через несколько минут она поднялась со стула, давая понять, что аудиенция подошла к концу. Я настоял на том, чтобы проводить их на улицу – не из галантности, которая выглядела неуместной ввиду явно неудавшегося знакомства, а просто потому, что не мог вынести дальнейшего пребывания в проклятой забегаловке. У тротуара была припаркована дорогущая спортивная машина – их машина. Это добило меня окончательно: все мое имущество, включая дом и драгоценную коллекцию мимики и интонаций, не стоило и трети такой роскошной тачки.

Трай села в машину, кивнув на прощание с тем же нейтральным выражением, с которым садилась за стол при первой и, видимо, последней нашей встрече. Зато Постум махал мне рукой из окна, пока они не скрылись из виду, свернув в направлении берегового шоссе. «На пляж, куда же еще… – подумал я, расслабляя узел галстука. – Ну ты попал, братец… бывают в жизни неудачные свидания, но чтоб настолько…»

Как всегда в таких случаях, я тут же сорвал злость на своей недотепе-снаружистке. Вряд ли Она была виновата в моем провале хоть краем, но так уж у нас заведено, ничего не попишешь.