Книга Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль - читать онлайн бесплатно, автор Сергей Владимирович Анисимов. Cтраница 13
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

– А что, офицеров нет никого?

Сашка помотал головой отрицательно и снова спрятался за срез окопа.

Из-за леса выкатились два танка и остановились бок о бок, выставив пушки в сторону поля. Из люков высунулись две фигуры, что-то начали друг другу показывать. До танков было где-то метров с шестьсот, но видно все было четко.

Муса покачал стволом автомата, но сержант спокойно сказал ему: «Не дури». Через минуту, взревев моторами и испуская сизый дым, оба танка залязгали по обочинам дороги, направляясь в сторону реки. Транспортеры, покачиваясь и завывая, шли метрах в двухстах перед ними, шевеля спичками пулеметных стволов.

Боец справа высунул голову из окопа и перегнулся на спину, разглядывая небо на севере.

– Не, ни хрена, – сказал он через минуту.

Немедленно после этого над холмом скользнула мгновенная крылатая тень, в уши ударил звон авиационных пулеметов, а с дороги поднялась пыль, казалось, сразу на всем протяжении. Одновременно с ярко-желтыми искрами, высекаемыми из брони транспортеров, оба танка захлопнули свои люки и дернулись в стороны, увеличивая дистанцию между собой. Одиночный неизвестно откуда взявшийся «як» встал на крыло, как немецкие истребители до него, и ушел куда-то за холмы.

Оглохший сержант еще не успел ничего сказать, как над ними промчались еще два истребителя – те же самые желто-белые «худые», которые обстреляли их во время окапывания, – и, звеня, ушли вслед за «яком».

– Разведчик? – спросил Сашка справа.

– Думаю, да.

Сержант подмигнул ему: мол, держись. Тот спокойно кивнул. Стреляный, похоже, был воробей, такого легко не напугаешь.

Первая колонна ушла вперед, и после паузы минут в десять на дорогу, уже не осторожничая, выползли еще шесть танков, потом броневики. За ними потянулись грузовики с зенитками. Все это двигалось к переправе, со стороны которой ухало и клокотало. Последней промчалась группа грузовиков с пехотой, переваливаясь и подпрыгивая на ухабах, будто ее черт подгонял. Потом наступило затишье.

Через десять минут с дороги свернула небольшая колонна машин с прицепленными сзади пушками и остановилась у леска. Машины развернулись, орудия отцепили, прислуга, работая топорами, расчистила сектора стрельбы в редколесье. Пушки поставили коротким рядом и быстро замаскировали ветками, из грузовиков к ним побросали ящики и укатили обратно за лес. Все это было видно как на ладони.

Сержант до боли в пальцах сжал ложе автомата. Было ясно, что немцы не могут не проверить холм. Так и есть – два мотоцикла помчались через поле прямо к ним, в люльке одного на ходу крутилась катушка раскручиваемого провода.

Мотоциклисты подлетели к холму на полном газу и остановились, чуть было не опрокинувшись. Выскочившие лягушачьего цвета фигуры с автоматами, болтающимися под руками, побежали вверх по склону, разматывая за собой нитку связи.

– Связисты, маму вашу, – пробормотал сержант, вжимаясь в окоп так, чтобы можно было видеть только затылки бегущих немцев.

Те, не замечая окопы, продолжали бежать прямо на сержанта, пока передний вдруг не остановился на бегу, как будто увидел привидение, всего метрах в пятнадцати от него. Немецкий связист дернул нижней челюстью и попытался перехватить автомат, когда приподнявшийся из окопа Муса прочесал его поперек груди короткой очередью. Сашка справа двумя четкими одиночными выстрелами свалил заднюю пару, после чего сержант, неожиданно для самого себя, вдруг выскочил из окопа и побежал, держа в руке на отлете ППС, к последнему, упавшему от неожиданности на четвереньки, немцу.

– Куда?! – крикнули сзади, но он уже добежал и, схватив онемевшего немца за шкирятник свободной рукой, потащил его за собой обратно к окопам. Остановился, повернувшись, пнул фрица в пах, вырвал автомат, отбросил в сторону, снова ухватил и потащил дальше. Все это происходило как будто не с ним, поэтому на подбежавших капитана с Кузей сержант не обратил никакого внимания.

– Ну ты, Семенов, даешь, – сказал ротный с восхищением, подтягивая немца на вершинку и ежесекундно оглядываясь. Они спихнули его в чей-то окоп и плюхнулись рядом, глядя на него с любопытством. Немцу было лет двадцать пять, вполне крепок, – видимо, просто растерялся.

– Что же ты, балда, – с удовольствием сказал капитан. – Гитлер капут, а?

Немец ничего не ответил, только лязгнул зубами, как замерзший.

– Ну и куда его теперь? – поинтересовался Кузя. – Что нам с ним делать на этой лысой фиговине?

Капитан пожал плечами и посмотрел на сержанта. Тот так же пожал плечами – зачем приволок немца, он и сам ответить, наверное, не мог.

Капитан спокойно достал из кобуры наган-самовзвод и выстрелил успевшему зажмуриться немцу в лицо. Того отшвырнуло назад, и он буквально стек по стенке окопа.

– Окоп испортил, – сказал Кузя. – Кто-то старался…

– Ничего…

Капитан, нагнувшись, легко вздернул немца за кисть, подхватил вторую и вытащил его за бруствер, спихнув вбок. Подумав, сделал ногой несколько толкающих движений, забросав землей текущую кровь.

На батарее, видимо, полностью обалдев от случившегося, наконец-то забегали, там послышались отголоски команд, и через полминуты раздались первые «вззып… вззып…» немецких противотанковых пушек. За секунду воздух наполнился летящими осколками – батарея закидала высотку снарядами так, что дым стоял столбом.

Тем не менее выковырять пехоту из глубоких окопов с помощью таких пушечек было нелегко, и вскоре противник сменил высокий темп стрельбы на беспокоящий огонь, не позволяя слишком далеко высовываться. Сквозь дым было видно, что большая часть прислуги просто присела за орудийными щитами в ожидании чего-то.

Сержант, проковыряв пальцами уши, поглядел на склоны и решил, что на самую верхушку танк, пожалуй, не полезет. Больше всего немцам сейчас пригодилась бы минометная батарея, но об этом даже думать не хотелось, чтобы не накаркать.

Несколько пехотинцев, у которых были винтовки, неспешно постреливали по прислуге. Прицельный огонь с такой дистанции вести было невозможно даже из винтовок, но, если насытить пространство достаточно большим количеством летящих в определенном направлении пуль, появляется шанс, что одна-две из них могут попасть во что-нибудь полезное.

Ждать пришлось недолго. Минут через десять с дороги свернула еще одна колонна машин. Теперь это были крытые грузовики, из них деловито попрыгали человеческие фигуры. За колонной подошли транспортеры, разворачиваясь короткой цепочкой. На мгновение все они остановились, выбрасывая в воздух клубы выхлопного дыма, затем с крыши одного ударил пулемет, проведя длинную строчку на вершину холма. За ним последовали остальные.

– Пяхота… – прошептал себе под нос сержант.

Он был рад, что судьба столкнула его в последние минуты не со слепой силой вроде минометного огня или танка, а с живыми людьми, в которых можно было стрелять.

Пулеметы обрабатывали холм с методичностью хорошего дворника. Высовывать голову из окопа особо не хотелось, но это было необходимо, и сержант осторожно осмотрелся. Пехота, разумеется, еще не трогалась с места и поглядывала на холм издалека, присев на корточки.

Сзади кто-то подполз, шумно обрушился в тесный окоп, прижавшись к спине всем телом.

– Семенов, как жизнь?

– С ума сошел? – отозвался тот.

Капитану явно уже было наплевать на тукающие вокруг пули. Одна как раз ударила в край бруствера, подняв столб пыли, но все же не пробив спрессованную землю.

– Справимся мы с ротой, Семенов?

– Нет, – равнодушно покачал головой сержант.

Говорить надо было громко, потому что все грохотало, но напрягаться не хотелось. Его тоже начало охватывать равнодушие, как и капитана, только в другой форме. Капитан постоянно двигался – то высовывался из окопа, то снова вжимался внутрь, потом выскочил из него и ящерицей уполз влево, не особо уже заботясь о своей жизни. Сержант же просто сидел, не шевелясь, поставив ППС между согнутыми коленями и гладя пальцем насечки на диске прислоненного к стенке ручника.

Было ясно, что жить осталось минуты, и, как многие бывалые солдаты, он относился к этому вполне спокойно, находя удовольствие в маленьких деталях окружающего: расслабленности позы, тяжести и суровой красоте поглаживаемого рукой оружия, извилистости краев желтого листка, плавно спустившегося к нему в окоп, избежав проносящейся через завихряющийся воздух стали.

– Прихотови-ца-аа!!! – заорали сзади.

Спокойно подтянув ремень каски поглубже под подбородок, сержант отщелкнул сошки «дегтярева», растопырив их в боевое положение. Подумав, он извлек из кармана единственную ручную гранату и аккуратно ввернул хранящийся под ватником взрыватель, следуя надписи «Vor gebrauch sprengkapsel»[84] на рукоятке.

Транспортеры не спеша продвигались к холму, поводя стволами пулеметов вправо и влево. Что делает с каской и головой пуля крупнокалиберного пулемета, сержант знал прекрасно, но это был вопрос уже чистой везучести каждого отдельного человека.

Пехотинцы тоже пока не спешили, они трусили за транспортерами, растянувшись в одну широкую цепочку и стараясь держаться поближе к какой-никакой броне. Редкий винтовочный огонь начал до них доставать, одна из фигур вдруг повалилась набок, сгибая колени, но соседи по цепи не обратили на это особого внимания, такой же расслабленной трусцой начав подниматься в ropy. Снова зазынькали пушки, и невысокие разрывы вразброс покрыли холм, мешая целиться и вообще глядеть на белый свет. Броневики взревели моторами и полезли вверх по склону, за ними вприпрыжку припустили пехотинцы. Эти тоже начали постреливать из карабинов на ходу, подбадривая себя.

Поморщившись, сержант передернул затвор пулемета, переставил планку на триста метров и высунул ствол из окопа, направив его в сторону бегущих немцев. Чуть справа ударил еще один «дегтярь», прощупывая искрящим дзеньканьем крышу идущего на фланге транспортера.

Сержант, оглянувшись, убедился, что два набитых запасных диска никуда не делись, и начал, прищурившись, выцеливать перебегающие в дыму фигуры. Постепенно они стали видны четче и сравнялись по размеру с ногтем большого пальца на кисти согнутой в локте руки. Тогда, поведя плечами, он нажал на спуск, начав поливать короткими прицельными очередями свой участок цепи.

Ему подумалось, что пулеметчик справа зря жжет патроны на железный гроб, но это, в конце концов, уже не имело никакого значения. Муса слева расчетливо и экономно бил по пехоте, расчищая пространство прямо перед собой, – несколько человек покатились вниз по пологому склону, размахивая болтающимися кистями рук, как тряпичные куклы.

Позади и совсем рядом отчетливо застонали, воздух вокруг ныл и свистел, стук и треск с обеих сторон проникали под каску, перемежаясь со шлепаньем пуль в мягкую почву. Пушки наконец заткнулись, и сержант, достреляв остатки патронов из диска, нырнул на дно окопа, сноровисто установив другой. Когда он вынырнул, длинная очередь прошлась прямо поперек бруствера, заставив его рухнуть вниз и в следующий раз высунуться уже с большей осторожностью.

Прикрываемые снизу пулеметами, немецкие пехотинцы перебегали короткими зигзагами, постреливая и чередуясь друг с другом. Выбрав одного из них, уверенно и ловко прыгающего через кочки, сержант проводил его стволом пулемета, дожидаясь, пока тот сменит направление на более фронтальное. Дождавшись, он дал очередь патронов в шесть-семь, часть которых попала немцу куда-то в шею, заставив его схватиться за нее обеими руками, выронить автомат и задергать головой, заливаемой брызжущей кровью.

Оторвав от раненого взгляд, сержант поспешно расстрелял второй диск, целясь уже не столь тщательно: внезапно пришел страх, что его убьют раньше, чем он успеет израсходовать третий. Немцы, повинуясь какой-то команде, начали швырять свои гранаты, и столбы разлетающейся земли поднялись почти вплотную к окопу. В ответ сержант кинул свою собственную. Стрелять теперь приходилось уже почти вслепую, широко поводя стволом.

Пулемет сухо щелкнул и умолк, выплюнув последний патрон, а из дыма на вершину уже набежали перекошенные фигуры в сером. Сержант успел перехватить автомат, когда сзади кто-то перепрыгнул через его окоп. Несколько уцелевших бойцов, стреляя, врезались в немцев, покатились с ними вниз. Хэкнув, он сам выпрыгнул из окопа, успев увидеть справа неподвижные тела наполовину засыпанных землей Сашки и какого-то еще бойца, а затем, стреляя в дым, побежал вниз по склону.

Из просвета в дыму на него выскочил высокий пехотинец в каске, но сержант успел вильнуть в сторону, влепив врагу откинутым прикладом в лицо. Тот свалился как подрубленный, запрокинув голову назад, и сержант, шарахнувшись еще дальше вбок, выстрелил в упавшего с вытянутых рук. Потом у появившейся спереди тени в руках запорхала сияющая желтая бабочка, и спустившаяся темнота наконец-то принесла покой усталому человеку.

Узел 4.0

Октябрь 1944 года

– Жил-был у бабушки серенький козлик…

В кубрике стоящего на бочке линейного крейсера было занудно и лениво.

– Жил-был у бабушки серенький… такой, понимаешь, козлик…

На трехъярусных койках разлеглись матросы. Вечер, личное время. Можно писать письма, можно играть в шахматы, можно пойти в библиотеку и взять почитать что-нибудь.

– Бабушка козлика очень любила…

Немаленького роста матрос-артиллерист задумчиво поглаживал полоски на своем тельнике, побуркивая себе под нос.

– В лес за веревочку писать, понимаешь, водила…

Матросам было скучно. Не только, впрочем, матросам. Корабли почти всего Балтийского флота теперь базировались в датских портах, и только «тяжелая бригада» сидела в скучном Пиллау, как ушибленная подушкой. После нескольких месяцев напряженной, максимально похожей на настоящую войну да и граничащей с ней учебы, контраст был особенно разительным. Почти не ходили в море, почти не стреляли, сидели и ждали чего-то.

Сходы на берег вроде бывали, но куда подашься на вытянутых косах и в махоньком, изученном уже вдоль и поперек, очищенном от местного населения городке? Днем всякие разнообразные учения, политинформации, чистка пушечных стволов, иногда шлюпочные гонки с экипажами нескольких базирующихся в Пиллау тральщиков и сторожевиков или зашедшего на огонек эсминца, но это и всё.

– Ох-ох, что ж я маленьким не сдох?..

На косах морякам давали время от времени погулять, подбирая из песка янтарь, попинать мяч, покидать камешки в серое море. Приходил катер, забирал озябших, кутающихся в бушлаты, отвозил на корабль – к ужину и опостылевшей койке.

– Учум!

– У?

– Жалеешь, что в пехоте не остался?

Матросу было лень отвечать, но все же какое-то развлечение.

– Не, не жалею… – ответил он после некоторого колебания, вызванного раздумьями о том, стоит повыпендриваться или лень.

– А чо так? Все веселее было бы!

– Угу… Особенно по субботам…

– Чего?

– По субботам, говорю, веселее. – Он повернулся на бок, чтобы сверху лучше видеть лежащего на соседней койке собеседника. – Когда баня, пиво и танцы. И не в пехоте, а в морской пехоте, это разные вещи. – Матрос, которого назвали Учумом, шумно поскреб выпуклые мышцы груди. – Эх, погуляли мы… Неделю вшей кормишь в окопе, потом топаешь куда-нибудь, режешь проволоку ножиком, ползешь себе носом в грязюку… В часового ножом тычешь, потом из пулемета по тебе стреляют… Красота!

Матрос на соседней койке засмеялся.

– А тут, понимаешь, баня… Фельдшер тебя осматривает, кино кажут. Не, я свое отбегал… Буду снаряды таскать, раз такой здоровый вырос.

– А как же тебя отпустили с бережка-то?

– А я знаю? – развел руками Учум. – Приказ пришел: всех, кто с плавсостава еще жив остался, обратно на корабли. Хотя вроде самый кипеж пошел, матрос-то в обороне сидеть не любит…

В морской пехоте, конечно же, было значительно веселее. Морячков, собранных с погибших или недостроенных кораблей и с береговых служб, обмундировали в защитное, выдали винтовки и без всякой подготовки бросили в прорыв контратаковать. Рев атакующей в тельниках под расстегнутыми нараспашку бушлатами, в бескозырках вместо касок матросни, которая, выставив перед собой штыки и дико матерясь, неслась огромными прыжками вверх, на уставленную плюющими огнем пулеметами высоту, смел немцев не хуже реактивных снарядов.

Когда они ворвались наверх, ни одного убитого немца там не было, так же как и живого, – только брошенные пулеметы и загаженные траншеи. И слава богу, потому что патронов выдали только по две обоймы на человека, а гранат не выдали совсем. Лишь после первых нескольких боев им наконец удалось приобрести вид, подобающий бравым матросам: висящие на ремнях гранаты и подсумки, оттопыривающиеся от пистолетов карманы, ножи, которые висели на таких длинных ремешках, что напоминали кортики.

Когда бригаду переформировали в третий раз за два месяца, в роты стали приходить моряки самых боевых специальностей – рулевые, зенитчики, электрики, которых нужно готовить многие месяцы. Стране было совсем туго, и в цепь слали всех. Чудо, что кто-то еще выжил после многих месяцев такой жизни.

Потом стало легче. Морская пехота стала слишком ценной, чтобы так просто бросать ее на колючую проволоку. Теперь они атаковали как положено: с артподготовкой, с разведкой, один раз даже с приданными гвардейскими минометами. Это была вообще песня: пейзаж выглядел как пустыня Каракумы после пьянки верблюдов – ни травинки, ни кустика. Учум, которого тогда звали Эфой, чуть не обделался, когда над головой с раздирающим уши свистом прошли первые серии похожих на головастиков снарядов «андрюш», потом впереди шарахнуло, и белое пламя поднялось метров на тридцать. Когда они побежали вперед, это даже нельзя было считать атакой – по ним никто не стрелял.

А потом все это кончилось, пришел приказ, и человек пятнадцать из батальона, все бывалые ребята, отправились в распредпункт в Риге, а оттуда – по кораблям.

На огромном крейсере было еще человек тридцать вернувшихся с пехотного передка, однако не оказалось ни одного из его родной бригады. Переименованный в Учума Эфа одиноким чувствовать себя не привык, но ему действительно не всегда было уютно в комфорте и покое бронированного нутра линейного крейсера. Из окопов он вынес одинокую медаль «За отвагу», две пули в бедре, осколок в заднице, полное презрение к смерти и знание жизни, которое сейчас даже не говорило ему, а кричало: просто так баня по субботам в военное время не бывает. За это придется платить, и скоро. И не только ему, но и всем остальным тоже – тем, кто сейчас пишет домой письма, в которых нельзя даже упоминать, на каком именно корабле ты служишь.

Ненамного веселее было и в каюте младшего начсостава номер тринадцать, принадлежащей штурманам. Нравы в уплотненной шестиместной каюте отличались от матросских не сильно, да и обстановка тоже – разве что койки стояли в два яруса, а не в три и были занавешены веселенькими ситцевыми занавесочками на колечках.

Здесь тоже использовались в основном прозвища: Штырь, Леха, Зуб… Все были молодыми и повоевавшими минимум пару лет. С тральщика, с канонерки, с потопленного «Эмденом» торпедного катера, с эсминца, еще один с тральщика. Евгений, у которого прозвища не было, пришел с черноморской «Парижской коммуны». Вот такая веселая гоп-компания.

У младших офицеров развлечений тоже было не особо много. Леха, к примеру, развлекался зазубриванием наизусть звездных атласов, Зуб – изучением английской морской терминологии. И все они поголовно – попытками склеить кого-нибудь из немногочисленных флотских дам в стылом, чихающем через разбитые пулями окна городке, в котором уже к приходу советской эскадры не осталось ни единого датчанина.

– Сядьте, дети, в круг скорее, речь пойдет о гонорее… От чего бывает вдруг этот тягостный недуг… – мелодично продекламировал Коля Штырь, не отрываясь от взятой в библиотеке брошюрки, и снова заткнулся.

Остальная присутствующая троица резалась в морской бой «по-адмиральски», то есть каждый одновременно против двоих.

В двадцать два с мелочью с вахты пришел сменившийся старлей, поприветствовавший всех довольно неожиданным образом:

– Здорово, покойнички!

Отложившая блокноты троица и оторвавшийся от санпросветброшюры Штырь удивленно воззрились на вошедшего в кубрик.

– Это почему же мы покойнички? – очень осторожно поинтересовался наконец один.

Остальные пальцами изобразили в воздухе вопросительные знаки, как у них было принято.

– На мостике шорох, будто отряд тральщиков приходит сегодня ночью, а дивизион эсминцев – к семи утра. Идем в Кронштадт завтра.

– Здорово!

– Вот это новость!

Довольный Штырь швырнул книжку вниз и прыжком слетел с верхней койки.

– Погодь, а покойники при чем?

– Ну как же, не за пирогами, чай, идем…

– Слушай, да хватит тут себе «тайну заколоченного чердака» строить. Говори толком, что услышал, а то сейчас бить будем.

– Ага!

– Ладно, тогда слушайте. В Кронштадт идем буквально на несколько дней, так что развлечений не предвидится. На нас и Иванова будут ставить всякое новое радио, заменят часть боезапаса. По дороге – учения по приему топлива на ходу. Ни о чем пока не подумали?

Ему никто не ответил, все молчали.

– Двоих, сказали, командируют в город, в управление картографии, и тоже, наверное, не за урюком. Кто со мной поедет?

– Я!

– Идет, ты первый сказал. Остальные остаются и грузят всякое барахло.

– Сокол ты мой ясный… – Алексей поковырял мизинцем в ухе, демонстрируя недопонимание. – Кепско уразумил, глупарь такой[85]. А че, прямо не сказал никто, куды мы потом направимся, а?

Старлей осмотрел его сверху вниз, прищурившись.

– Ты мой умный… He-а, все, как и ты, в недоумении. То ли забьем погреба репой и капустой и будем угощать датчан, то ли…

– М-да… Вот это новость… Коля, ты сегодня в читалке был, в газетах ничего особенного не видел? Типа там: «Злобные буржуйские агрессоры испытывают тяжелое похмелье… И просят героических советских штурманов поскорее освободить от них угнетаемый пролетариат… Пока им совсем не сплохело…»

– М-да… – согласился Зуб. – Это могло бы дело объяснить.

Штырь отрицательно покачал головой: все как обычно. Из-за двери было слышно, как кто-то, топоча ботинками, промчался по коридору в направлении носа. Штурманы переглянулись и, не сговариваясь, начали одеваться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Июнь 1944 года оказался для 159-го ИАП чрезвычайно тяжелым: в этом месяце погибли сразу восемь летчиков, большая часть из которых – именно в воздушных боях.

2

Выдающиеся германские асы Второй мировой войны обычно обозначали воздушные победы на вертикальном оперении своих истребителей. Находящаяся там небольшого размера розетка из зеленых листьев могла заключать круглую цифру – от пятидесяти до двухсот пятидесяти – и нередко являлась единственным отличительным признаком машины известного аса.

3

Германский истребитель с таким прозвищем действовал на Ленинградском фронте. После длительной охоты он был сбит, попал в плен и впоследствии служил в ВВС Германской Демократической Республики.

4

Собственно, сбитый именно в описанный день и погибший капитан Григорий Вершинин и являлся помощником командира 159-го ИАП по воздушно-стрелковой службе.

5

Наряду с Покрышевым Петр Лихолетов являлся одним из ведущих асов 159-го ИАП, имея к концу войны 23 самолета, сбитых лично, и 7 в группе.

6

Покрышев серьезно пострадал в авиационной катастрофе, когда мотор его машины внезапно загорелся в воздухе. Вернуться в строй он сумел на истребителе, управление которого было специально подогнано под него.

7

Новиков Александр Александрович – командующий ВВС, главный маршал авиации. После победы был репрессирован по «делу авиаторов».

8

Алексей Алелюхин – командир эскадрильи 69-го ИАП/9-го ГИАП, одного из самых результативных авиаполков первой половины войны. По разным оценкам, имел 27–28 личных и 1–6 групповых побед к концу войны, из них 25 личных и 1–6 групповых к середине июня 1944 года. Обе Золотые Звезды получил в 1943 году, став семнадцатым человеком, получившим звание дважды Героя Советского Союза.

9

Григорий Речкалов – третий в списке советских асов, 61 личная и 4 групповые победы к концу войны, из них 54 личные и 4 групповые к середине июня 1944 года.