Рассел смотрел сквозь жену, державшей в руке газету, которую швырнула ему в лицо.
– «Мистер Рассел, а были ли случаи, когда вы кого-то покупали? – Да. Свою жену», – она процитировала фразу, которая стала заголовком к статье.
– И?
– Ты хочешь сказать, что ты меня купил?! – крикнула она, бросив бокал на глянцевый пол. – Простите, мистер Стоун. Я испортила ваш идеальный мраморный пол. Я вылижу его позднее, чтобы вы сейчас на нем не поскользнулись.
– А разве я что-то сказал не так?
– Ты шутишь?! – Доминик закипала, как чайник. – Я предала свое призвание, бросила карьеру, переехала в другой город ради тебя!
– Не стоит преувеличивать, – Рассел усмехнулся. – Ты бросила все не ради меня. А ради будущего изобилия.
– Да что ты несешь?!
– Если бы не было всех этих дорогих подарков, была бы ты здесь? – Рассел налил себе бокал виски. – Я ответ знаю, поэтому ответь прежде всего себе.
– Какой же ты идиот! – Доминик сорвала с шеи украшения и кинула ими в лицо мужу. – Меня покорил ты! Твои красивые, но, как оказалось, пустые жесты! Твоя уверенность, но не в себе, а своем желании быть со мной.
– Доминик, я тебя не понимаю. Раз я такое чудовище, почему ты до сих пор здесь. По твоим словам, ты влюбилась в одного человека, а теперь живешь с совершенно другим, – Рассел равнодушно потягивал свой виски. – Мой дом – это не золотая клетка. В нем всегда была, есть и будет дверь. Почему ты до сих пор здесь, если я такое чудовище?
– Наверное, потому что еще люблю тебя, – Доминик успокоилась и сбавила тон.
– Я думаю, это не любовь, а остатки привязанности, – Рассел тоже стал говорить тише.
– Ты хочешь сказать, что ты меня не любишь?
Он сделал еще один глоток виски, но бокал оказался пустым.
– Ответь мне, Рассел, – Доминик не унималась. – Ты любишь меня?
– Я устал, – он проигнорировал дважды заданный вопрос. – Завтра рано вставать. Причем не только мне, но и тебе. Завтра начинается инструктаж перед полетом. Поэтому давай закончим этот разговор.
– Я хочу знать.
– Ты знаешь.
– Я хочу услышать.
– А я хочу в душ, – Стоун стал на ходу расстегивать оставшиеся пуговицы.
– Прости, – Доминик бросилась к нему и обхватила шею. – Прости. Я просто не понимаю, как ты мог сказать такое про меня. Я, правда, не понимаю. Ты, наверное, сделал это на зло после той ссоры.
Стоун оторвал ее руки от своей шеи и посмотрел ей прямо в глаза. Она так надеялась, услышать хоть что-то, что могло помочь ей уснуть сегодняшней ночью, но он промолчал. И пройдя мимо нее, он словно ее растоптал.
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил вечер, который изменил его жизнь. Он вспоминал его каждый раз, когда они с Доминик ссорились по пустякам или скандалили по-крупному. Он представлял, что на ее месте могла быть другая, но и он был бы тогда другим.
* * *
Нина сидела в украшенной огромными шарами детской комнате, в которой оставались нетронутыми разбросанные мягкие игрушки. На детском столике лежал тортик, украшенный девятью свечками, которые уже почти догорали.
Кругом было тихо, не так как должно быть на настоящем детском Дне рождения. Вместо именинника фотография мальчика с черной лентой. А единственный гость – мама, оплакивающая своего сына.
– Милая,– послышалось на пороге.
Нина повернулась и увидела свою мать.
– Ну, сколько ты можешь изводить себя? – спросила она. – Ведь уже два года прошло с тех пор, как Джима не стало.
– Лучше бы вместо него, была я, – сказала Нина сжатым от комка в горле голосом. – Я не могу смириться. Просто не могу. Пытаюсь каждый день принять факт, что его больше нет, но не могу.
– И не сможешь, если так будет продолжаться и дальше, – мама обняла ее и стала поглаживать по голове. – Ты должна отвлечься, должна снова вернуться к работе. Не ради славы, не ради признания или каких-то наград, а ради себя.
– Я потеряла себя, когда потеряла сына…
– Дорогая, я прошу тебя. Начни новую жизнь. Ты должна. Ты обязана это сделать. Ради него. Вспомни, каким он был. Всегда веселый, жизнерадостный. Он хотел жить. Но не смог. Потому на тебе двойная ответственность за то, чтобы прожить жизнь, которую у него отняли.
Нина молчала. Она знала, что мама была права.
– Я уже все решила, – наконец, она выдавила из себя.
– Что ты имеешь в виду? – мама испугалась, услышав эту фразу.
– Джим мечтал попасть в Парк. Он днями и ночами говорил об этом – за завтраком, обедом и ужином, во время прогулок и игр и даже перед сном. Фантазировал, каким он будет. Рисовал на картинках. У него есть даже целый альбом с картинками Парка, который он ни разу не видел и который так мечтал посетить, – Нина взяла с края кровати альбом для рисования и отдала его маме. – Он просил меня поклясться, что я куплю билеты на открытие, и мы непременно вместе туда пойдем. А когда он вырастет, то станет космонавтом или космическим инженером. Я купила билет.
– Что?
– Я купила билет в Парк на днях. 29 сентября я отправлюсь туда, чтобы сдержать свое обещание. А когда вернусь, я лично приберу комнату Джима. Раздам его игрушки нуждающимся деткам. И вернусь к работе.
– Как же я рада это слышать! – воскликнула мама. – Но почему ты раньше не сказала мне о своем намерении?
– Потому что я на днях купила билет, а решение приняла только что. Наверное, он мне подсказал.
Мама крепко прижала к себе дочь, и Нина в ее объятиях прекратилась в маленькую беззащитную девочку, которая всего лишь нуждалась в руках своей собственной матери.
– Давай я приготовлю нам что-нибудь, и мы с тобой перекусим, – предложила мама.
– Хорошо, – согласилась Нина.
– Поможешь мне?
– Я спущусь через пять минут…
Мать Нины вышла из детской спальни, оставив дверь открытой. В комнате, которая освещалась лишь девятью поздравительными свечками, стало немного светлей. Нина достала из кармана медальон и нажала кнопочку. Снова послышалось: «Мамочка, я тебя люблю». Мальчик поцеловал ее в щечку и обнял, после чего исчез. Она встала, подошла к столу и задула последние четыре не погасшие свечки, прошептав:
– С днем рождения, малыш. Я загадала желание вместо тебя. Надеюсь, ты не обидишься.
* * *
