Нежная ночь Ривьеры
– А мой муж? А твои поклонницы и мои поклонники? Слишком много людей потащатся с нами в это бегство! – улыбнулась она Хэму, не подозревая, как пророчески окажется права. И провела рукой по его щеке – такой приятно-щекочущей на ощупь…
– Что? Что вы тут делаете? – вдруг одним прыжком подскочил к ним Скотт и подозрительно обвел их мутными глазами.
Он ужасно ревновал. Но иногда Сара не знала, кого больше: Хемингуэя, которого боготворил, или ее.
– Фиц, иди баиньки, – грубовато сказал Эрнест.
– Я… Я хочу поговорить с Сарой!
– Ей не с кем разговаривать. Ты сейчас – просто большая бутылка виски.
– Сара? Ты же меня не прогонишь? Не поступишь со мной так? – начал канючить Скотт.
– Хэм прав. Тебе надо поспать.
– Вы пожалеете. Вы оба. Ох, как пожалеете!
Фицджеральд, пошатываясь, побрел назад в гостиную, пытаясь наступать заплетающимися ногами только на черные квадраты мраморной плитки пола.
– Как думаешь, он ничего не вытворит? – озабоченно спросила Сара. Сад за ее спиной вдруг вспыхнул развешанными на деревьях разноцветными фонариками, и в их всполохах последние лучи дневного света выглядели неуместно, как задержавшийся гость.
– Конечно, вытворит. Это же Скотт. Зельда не дает ему работать и неукоснительно следит, чтобы каждый вечер он был пьян. Тогда никуда от нее не денется. Она ревнует его к работе, а он ее – ко всем вокруг. И он свято соблюдает ее режим дня. Не люблю слабаков. Пропил свой талант, теперь шумно справляет поминки.
Сара в очередной раз удивилась, как зло и безжалостно отзывается Хэм о Фицджеральде, который столько для него сделал. Собственно, Скотт его и открыл, заставив своего издателя заключить с Эрнестом контракт на книгу, пробил его рассказы в ведущие журналы. Несколько лет назад Фицджеральд был самым модным писателем Америки. А сейчас, похоже, его звезда закатывается…
– Я должна вернуться к гостям! – Сара говорила строго, но глаза ее, окунувшиеся во взгляд Хэма, ласково смеялись.
…В зале продолжалось веселье. Какие-то дамы раскручивали в танце Джона Дос Пассоса: он размахивал над головой шалью, как пращой, Джеральд сам смешивал девицам коктейли, официанты с новыми блюдами на подносах скользили между гостей с маневренностью юрких ящериц. Музыканты, все в поту, наяривали модную в этом сезоне джазовую песенку про бананы.
Сара заглянула в соседний зал. И увидела одиноко застывшую у окна Зельду: та потягивала коктейль и не мигая смотрела на алые отблески заходящего солнца в облаках над морем.
– Скучаешь? – Сара встала рядом.
Зельда не повернула к ней головы и сказала безжизненным, сухим, как пожухлая трава, голосом:
– Этот закат похож на кровь на груди птицы. Тебе не бывает тревожно от темно-красного цвета?
Сара вздрогнула.
– Мне он напоминает подкладочный шелк! – наконец улыбнулась она. – Ты же знаешь, я любою рукоделие.
– А я вижу кровь раненой куропатки, – упрямо сказала Зельда.
Сара на секунду растерялась, потом уже было собралась позвать Зельду взять еще по коктейлю, как в комнату заглянул Джеральд:
– Можно тебя на минуточку?
– Что? – спросила она, подойдя к мужу, который явно был чем-то обеспокоен. Тот, приобняв, вывел ее в гостиную:
– Посмотри!
Между танцующих пар по мраморному, расчерченному на черно-белые квадраты полу на четвереньках ползал Фиц, накрывшись ножным ковриком, как попоной, и громко причитал:
– Сара меня не любит, Сара меня обижает!
Дамы шарахались и подбирали юбки, мужчины смеялись.
– Надо это прекратить! – Сара решительно шагнула к Скотту, но он вдруг на удивление резво вскочил на ноги, сбросив коврик, подбежал к официанту, выхватил с подноса сразу два старинных венецианских бокала: Мэрфи всегда подавали напитки в дорогой, изящной посуде. Бросился на террасу. И, оглянувшись на Сару с Джеральдом с видом капризного ребенка, который ждет, что на него обратят внимание, хотя бы когда он делает несносные вещи, со всей силы швырнул бокалы вниз. Венецианский хрусталь разлетелся по скалам с веселым звоном.
– Скотт, ты перешел все границы. Я хочу, чтобы ты ушел, – спокойно сказал Джеральд.
– Зельда! Мы уезжаем! – прокричал Фиц, обращаясь к мелькающим в проеме двери теням в гостиной. И перевел глаза на Сару.
Она молчала. Да, Фицджеральды талантливы. Да, они очень яркие. Но если честно, ей хватает путаницы и в своей жизни.
Странный разговор
Почти все гости уже разъехались, когда какая-то странная женщина – Сара не видела, с кем она пришла, – вдруг шагнула к ней в вестибюле.
Странным в этой женщине было то, что Сара при всей своей наблюдательности не могла понять, сколько ей лет. Гладкое лицо с румянцем, блестящие карие глаза навыкате, может, слишком красные плотоядные губы. Да и фигура неплоха, хоть и полновата: пышная, гордо выпирающая из кораллового платья грудь, тугие бедра.
Но в посадке головы, в легкой сгорбленности спины, неуловимо тяжеловатой походке проступал другой, более зрелый возраст. Как на картине после реставрации – у дамы будто был второй слой.
Она внимательно оглядела Сару и вдруг сказала:
– Вы отлично выглядите!
– Спасибо.
Это явно был не дежурный комплимент, а начало разговора.
– Но можно я скажу вам одну вещь как женщина?
Сара выдержала доброжелательную, чуть настороженную паузу.
– Наша красота так недолговечна… Я ведь правильно поняла, что вы на пять лет старше своего мужа? Читала об этом в какой-то газете.
Это был удар по больному. Когда-то родители Джеральда Мэрфи восстали против их брака как раз поэтому: из-за вопиющей разницы в возрасте. И хотя сейчас они оба были молоды и хороши собой, Сара нет-нет да и задумывалась: а что будет через пять лет? Через десять? Двадцать? Сохранит ли она эту свежесть, эту юность кожи, этот гладкий живот, легкую походку, которой сейчас восхищаются все мужчины? И главное – сохранит ли она свою привлекательность? Женщины стареют быстрее. Тревожные мысли проходили, как рябь по воде. Незнакомка бросила в эту воду увесистый камень.
– Чего вы хотите? – спросила Сара с присущим ей прямодушием. Очень уж странным был этот разговор.
– Видите ли, я хорошая подруга и помощница профессора Сержа Воронова. Может быть, вы о нем слышали?
Сара усмехнулась:
– Безусловно!
На Лазурном Берегу – да, пожалуй, и во всем мире – не было человека, который бы о нем не слышал. Французский профессор русского происхождения Воронов пересаживал мужчинам половые железы обезьян и тем самым возвращал им молодость. Медицинский мир раскололся на его пылких сторонников и непримиримых противников. Газеты – даже американские – были полны репортажей с операций и фотографий дряблых стариков, превратившихся в бравых мужчин. Бульварные журнальчики печатали карикатуры, в магазинах появились пепельницы в виде прикрывающей гениталии обезьяны с надписью: «Воронов, ты меня не возьмешь!» – буквально вчера Сара видела такую у кого-то из дягилевских танцоров. Из всех ресторанчиков неслась популярная песенка «Monkey-Doodle-Doo» из фильма «Кокосовые орехи» со словами: «Если ты стар для танцев – вставь себе железы обезьяны». А в барах стали подавать коктейль «Обезьянья железа» из джина, апельсинового сока и гренадина с анисовым ликером. Та еще гадость, кстати.
Ученый-экспериментатор Воронов, пообещавший даровать эпохе джаза вечную молодость, стал суперзвездой. А уж когда выяснилось, что весной он купил здесь, на границе с Италией, замок князей Гримальди и организовал там обезьяний питомник… Отныне ни одна вечеринка на Ривьере не обходилась без шуток и шепотков: кто из знаменитостей и поваливших к Воронову миллионеров пересадил себе яички обезьян. Называли президента Турции Ататюрка, премьер-министра Франции Клемансо, голливудских звезд, английских лордов. Даже удивительно, что они с Джеральдом еще не встретились с таким оригиналом.
– Не хотели бы вы посетить профессора? – Дама будто услышала ее мысли.
– Вы увидите там много интересного!
– От чьего лица вы передаете приглашение? – Сара удивилась такому необычному способу знакомства.
– Ой, извините, это не совсем по правилам этикета. Просто профессор попросил меня узнать, интересен ли вам в принципе такой визит. И раз уж я здесь оказалась… Безусловно, профессор пришлет вам с мужем официальное приглашение и будет рад видеть вас своими гостями.
Сара не знала, стоит ли соглашаться. Конечно, предложение соблазнительное. Все их любопытные друзья мечтали попасть на эту виллу за высоким забором. Но только чтобы потом всласть посмеяться в своем злоязыком кругу.
– Спасибо за предложение, – сказала Сара, так ничего и не решив. – Я должна посоветоваться с мужем. Мы собирались в небольшое путешествие. Но я надеюсь, мы с профессором обязательно встретимся.
– Отлично, – сказала дама. – Сейчас он в отъезде, оперирует одного из принцев в Каире. Но послезавтра будет здесь. Я думаю, вы не пожалеете о визите. Профессор как раз работает над пересадкой женских яичников. Результаты очень обнадеживающие! – Дама улыбнулась по-змеиному и, попрощавшись, двинулась к выходу: в ярком свете фонарей под ее ногами в страхе разбегались тени. Вдалеке ждало черное авто.
Сара, убедившись, что странная визитерша уехала, почти бегом подбежала к зеркалу. Неужели с ней что-то не так? Может, она покрылась морщинами за то время, что принимала гостей?
Она заглянула в зеркало. Нет. Из мерцающей глубины на нее смотрела все та же прекрасная, нежная, веселая Сара с сияющими зелеными глазами, загорелой кожей и блестящими волосами цвета темного золота.
– Мне не нужны яичники обезьяны! – пропела Сара своему отражению. И показала самой себе язык.
Но вечером, когда она, уже в кровати, смеясь, пересказала этот странный разговор Джеральду, он неожиданно заинтересовался:
– Сара! Мы должны пойти! Такой случай нельзя упустить! Представь, мы потом можем распустить слух, что я пересадил себе тестикулы обезьяны! Наклеим мне на руки, ноги и грудь шерсть и скажем, что я стал обращаться в павиана!
– Боюсь, этот розыгрыш разрушит твою мужскую репутацию. Все поклонницы сбегут! – улыбнулась Сара. – Впрочем, как хочешь. Мне самой любопытно.
– Надо спросить у Пикассо, что такое этот Воронов, – добавил раздумчиво Джеральд.
– Почему у Пикассо?
– Он с ним хорошо знаком. Дружил с его первой женой. Они вместе ходили в какой-то оккультный кружок, занимались алхимией, древнеегипетской магией. Потом Пабло и к этому Сержу захаживал. Рассказывал очень восторженно.
– Слушай! – аж подскочила на кровати Сара. – Ты видел, какие у него волосатые ноги? Может, наш замечательный Пикассо так любвеобилен, потому что пересадил себе семенники павиана?
Они с Джеральдом на секунду уставились друг на друга – и спальня огласилась дружным хохотом. Вот почему их пару никогда никому не разбить. Они привыкли вместе смеяться перед сном.
Вечеринка на яхте
(Лазурка, 2013 год)
Никогда не понимала, почему громадины, похожие на положенные на бок дорогие особняки, называют яхтами. Яхта в моем представлении – что-то тонкое, летящее, с парусом. Но знаменитая набережная Миллиардеров под Ниццей, куда Катя завезла нас на своей старенькой «Хонде», была похожа на городок из завалившихся вилл.
– Говорят, чем больше машина, тем меньше мужское достоинство хозяина. Бедные миллиардеры! – хмыкнула циничная Машка. – Судя по размерам яхт, у них там просто кнопки!
Мы подкатили к светящейся махине, напоминающей чрево кита. Чудовище стального цвета, с лестницами-зубами в разинутой пасти – у кита, вообще, есть зубы? – уже заглотило немало народу.
Со всех трех палуб неслась бодрая музычка из разряда «умца-умца», слышались нетрезвые голоса, а в окнах – язык не поворачивается назвать это иллюминаторами – скользили тени официантов с подносами.
Два внушительных охранника в белоснежных кителях на трапе заулыбались Кате с Буником, как родным, а на нас уставились с подозрением. Катя милостиво кивнула:
– Это со мной!
И, шагнув на борт, мы попали во взбитые сливки европейской элиты.
Что вам сказать? Оказалось, сливки не очень отличаются от мутной пены обычных ночных клубешников. Все так же пьют, нюхают, трахаются в неположенных местах.
Разница лишь в качестве потребляемых продуктов. Наливают здесь не просекко, а «Кристалл», едят не креветки, а устриц, обжимают не стриптизерш, а элитных моделек и слушают модную группу не в записи, а живьем. А так…
– Ничего особенного! – наконец сказала я, когда мы после Катиной экскурсии поднялись на третью палубу. Наша новая знакомая даже обиделась.
– Ну, не знаю, девчонки, чем вас тогда удивить. Человечество вообще не сильно преуспело в разнообразии своих пороков. Но тут хотя бы, куда ни плюнь, попадешь в миллиардера. Вон тот задохлик у стойки – в первой тридцатке списка Форбс. Парень, что пьет у бара, – сын российского суперолигарха. А это…
Вдруг Буник на руках у Кати истошно засучил – нет, закобелил – лапами, увидев белую болонку Зефирку с накрашенным розовым ухом. На этот раз собачка, похожая на воздушное облачко, прогуливалась по палубе на коротком поводке, который был намотан на огромную ручищу толстяка с приплюснутой физиономией: по ней будто ударили утюгом. Неуклюжий амбал и аристократичная крошка Бишон фризе составляли контрастную пару.
Буник, вырвавшись у Кати из рук, кинулся к розовоухой красотке и беспардонно попытался на нее вскарабкаться.
– Зефирка, ко мне! – взвизгнул толстяк и подхватил на руки свое распустившее слюни сокровище. – А тебя, Катерина, я предупреждал. Держи кобеля покрепче, раз он не умеет себя вести!
– Да ты вокруг оглянись! – огрызнулась Катя. – Здесь все кобели так себя ведут.
– Ну вот я же на тебя не запрыгиваю! – пробурчал, все еще тяжело дыша, толстяк. – Хотя ты мне вполне симпатична.
Мы прыснули от смеха.
– А где Алиса? – спросила Катя.
– Тут где-то бегает. Сгрузила мне сокровище, – он нежно потрепал Зефирку по розовому уху, – и усвистала пить шампанское с какими-то клиентами. Ладно, увидимся!
И толстяк устремился к столу, на который официант как раз поставил свежую порцию устриц. Буник проводил сучку своей мечты тоскливым взглядом.
– Поубивала бы тех, кто красит собакам уши! – прошипела им вслед Машка. – Что за быдловатый дядька?
– Да ладно! Быдловатый! Бабловатый! Знаешь, сколько у него денег? Это Алисин папик. Или, как она его называет, Масик.
– Чем же Масик зарабатывает?
– Маша! Это самый неприличный вопрос на Лазурке. Что-то такое мутит в Италии. Кличка у него – Жирлускони.
Я засмеялась.
– А Алиса?
– Алиса откуда-то из Прибалтики. Когда-то была известной баскетболисткой. Потом ее за что-то из команды вытурили. Приехала во Францию. Говорят, сначала туалеты в отелях драила. Потом за счет нестандартного роста поднялась. Здесь мосластые и губастые в тренде. У нее 41-й размер ноги, но считается – интересная. Наверное, в постели. А выйдет из койки – и поговорить не о чем. Да разве мужикам говорящие бабы нужны? Короче, заарканила она Жирлускони, заставила его купить ей галерею. И прямо из сортира стала специалистом по современному искусству. А что, и там, и там— одно говно. Девка хорошая, но ревнивая. Молодых и красивых рядом не терпит. Здесь ведь девочки дружат до первого каплуна. Как появляется – сразу начинают общаться только с интеллигентными и страшными, вроде меня. Ой, простите, отбегу, вон тот упырь обещал в блог рекламку дать! – И Катя рванула к массивному дядьке, который стоял у бара, держа за задницу юную красотку. Завидев нашу подругу, мужик лапищу с задницы красотки снял и переложил ее на Катину. Я поняла, что реклама требует жертв.
– Тоска смертная! Ну, еще по коктейлю, и пойдем! – вздохнула Машка: она так и не увидела здесь Поля. Местных миллиардеров мы списали со счетов сразу – слишком много длинноногих моделек роилось рядом.
Оказалось, зря.
Взбитые сливки неожиданно заинтересовались нами, как коты, выросшие на элитном корме, – вареной курочкой. Очевидно, мы напомнили папикам их молодость, когда девушки носили еще те лица и сиськи, которые достались им от природы.
Не успели мы допить коктейли, как нас уже два раза пригласили пройти осмотреть каюту, два раза – отправиться на виллу, а один неумеренно пьяный господин предложил просто:
– Девчонки, давайте потрахаемся!
Все кавалеры были крайне изумлены нашим отказом. А последний так и не смог прийти в себя. Он таскался за нами, что-то бурча, а потом схватил за руку проходившего мимо затрапезного приятеля в футболке с принтом DeepPurple и громко завозмущался:
– Нет, прикинь! Я ей говорю: «Девчонка! Пошли развлечемся!» А она: «Не могу, у меня сегодня день без мудаков!» Ты такое слышал? Я!!! Я ей говорю!!!!
– Кто этот жуткий тип? – спросила Машка у пробегающей мимо Кати. – Тоже миллиардер?
– Это?! Это Митек. Местный чмошник. Ходит сюда с парочкой таких же неудавшихся художников побухать и понюхать на халяву. Но как выпьет – строит из себя. Скидывайте его, а то к вам никто не подойдет!
Но скинуть Митька оказалось непросто. Есть такая категория – мужчина-репей.
– Бежим! – наконец вскричала Машка, увидев длинный коридор в яхтенное нутро. И все шесть выпитых коктейлей на двоих весело погнали нас вперед. Сзади мы услышали шаги, Машка рванула ручку первой попавшейся каюты, она подалась, мы влетели внутрь. И остолбенели.
У иллюминатора во весь свой баскетбольный рост воздвиглась Алиса, перед ней стоял молодой человек: он едва доставал ей до плеча. При виде нас подруга Кати вздрогнула и заслонила собой партнера, чтобы мы не разглядели его лица.
– Ничего, ничего, продолжайте! – разрешила Машка. И мы выскочили в коридор.
– Наверняка очередное дарование, чьи извержения таланта оплачивает Жирлускони. Как страшно жить! – хмыкнула Машка и добавила:
– Кстати, репей отстал! Путь свободен!
Мы быстро взлетели по трапу на третью палубу.
И уткнулись прямо в Митька.
– О! Мои кошечки! – пьяно обрадовался он. – Как вы меня нашли?!
Спас нас Поль. Он чуть не врезался в Машкину грудь, когда шел от бара с двумя коктейлями.
– Девчонки без алиби! – улыбнулся он. И, скользнув взглядом по прилипале, милосердно добавил:
– Присоединяйтесь! Митек, это наши! Мы с ними по одному делу проходим!
Компашка Поля расселась на шезлонгах вокруг бассейна.
Длинный потягивал виски. Бедная Лиза, взяв у Поля коктейль, глянула на нас с неудовольствием. Зато крепыш с кудрявой золотой бородой – я узнала в нем весельчака, что тормозил наше такси во время шествия на улице, – тут же повернулся к Машке:
– Где я мог тебя видеть?
– В кутузке. Больше мы здесь еще нигде не были.
– За что сидели?
– Отравили клофелином мужика, задававшего идиотские вопросы. А ты?
– За убийство по неосторожности. Я очень неосторожный, особенно если со мной отказываются потанцевать. А! Вспомнил! Вы были в такси, которое я остановил одной левой! Эти злые глаза нельзя забыть! Если что, меня зовут Марк. Пошли! – И он протянул Машке руку. Та помедлила, но, увидев, что смеющийся Поль тащит с шезлонга вяло упирающуюся Лизу, тоже вскочила.
– Пойдешь с нами? – спросила меня.
Я покачала головой. Танцы в стиле третий лишний – не мое. Уж лучше буду оплакивать свою одинокую судьбу вместе с вдовой Клико. Я поднялась, направилась к бару.
Но одиночество длилось недолго.
– Подержи Буника! – кинулась ко мне Катя: она обладала удивительным талантом находиться сразу везде. – Я быстро подкаст вон с тем мужиком запишу!
И не успела я моргнуть, как лохматый ком уже перебирал лапами у меня на коленях.
– Шампанского! – светски улыбнулась я бармену, больше похожему на хиппующего громилу: одна половина головы выбрита, а вторая – покрашена в фиолетовый цвет. Но тут какой-то парнишка со всей дури налетел на меня сзади. Я оглянулась: парень с остренькой лисьей мордочкой что-то пробормотал, а Буник вдруг щелкнул челюстями – и чуть не откусил несчастному его курносый нос.
Парень в ужасе отскочил. А я, поправляя расстегнувшуюся от удара сумку, увидела, что под ногами валяется целлофановый пакет.
Наклонилась, подняла: в нем лежала очень старая синяя тетрадка. Машинально перелистнула несколько хрупких страниц – какие-то схемы и еле видный текст то ли по-французски, то ли по латыни.
– Извините, тут кто-то уронил! – обратилась я к бармену. – Возьмите, вдруг хозяин вернется.
Бармен повертел мою находку в руках. И небрежно закинул ее в ящик.
Буник в это время залез мордой в тарелку с орехами и увлеченно зачавкал.
Во избежание новых эксцессов я отступила к диванчику в темном углу. И, только плюхнувшись на него, заметила, что там уже кто-то сидит. Это был потрепанный приятель чмошника Мити в футболке с Deep Purple. Он недовольно зыркнул на нас с Буником и отодвинул на край тарелку с лобстером.
– Что ты тут расселась! – услышала я голос Машки. Она слишком быстро бросила своего золотобородого кавалера. – Здесь полно беспризорных миллиардеров, а ты обнимаешься с дворовым псом!
Машка скинула Буника с моих колен. И уселась рядом с видом на Поля: там, у бассейна, он как раз суетился вокруг Лизы – пододвигал шезлонг, заботливо подавал подушку для ног. Даже Длинный отвлекся от своего виски и плеснул его в Лизин стакан.
– Нет, вот скажи! – не выдержала подруга. – Что в них такое есть? То, что привлекает мужиков? Лиля Брик. Саломея. Гала. Или вот эта Лиза. Они же страшненькие! Почему все мужчины на них западают?
– Медицина не знает ответа на этот вопрос, – пожала я плечами.
– А я знаю. Они умеют наводить чары. Почему на фотках все эти фан-фаталь такие уродливые, а современники описывают их как необыкновенных красавиц? Через фотографию чары не передаются. И на женщин не действуют. Такая ловушка природы. Есть же цветы, которые привлекают избранных мошек особым запахом. Только те сядут, а цветок хап! – закрывается и их сжирает. Так и эти!
В этот момент к бедной Лизе подошел еще один молодой человек. Наша бледная моль тут же встрепенулась, повела блеклыми крылышками, изящно забросила одну ногу на другую. Что на женском языке означало: новый парень ее заинтересовал.
Это был высокий, атлетически сложенный брюнет с лицом героя голливудских вестернов: скуластым, мужественным и бесстрастным.
– Интересно, кто этот туповатый красавчик? – спросила Машка.
– Артур, – вдруг подал голос из угла потертый мужик.
Я подумала, что прилипалы обычно знают всех по именам и могут рассказать родословную каждого именитого гостя. Это помогает им выживать.
– Если король Артур, информации было бы достаточно, – тоном училки отбрила незнакомца Машка. – Мне интересно, кто он, а не как его зовут.
– Сын владельца этой яхты.
– И чем занимается?
– Этим и занимается. Прожигает денежки папы. Гоняет на яхтах. Понравился?
– Нет. Не люблю нахлебников, – Машка не удержалась от издевки. – Я бы лучше познакомилась с его папой.
– Могу устроить, – сказал мужик. И, сделав большой глоток виски из стакана, добавил: – А вы правда такие наивные? Или это хитрый ход?
Влад Николаевич и пустота
– То есть вы – тот самый Влад Николаевич, владелец заводов, газет, пароходов и этой яхты? – переспросила Машка, когда взаимное представление состоялось. – Футболочку потрепанную для конспирации носите?
Я попыталась разглядеть лицо собеседника, но оно было скрыто густой тенью.
– Почему? – вдруг обиделся тот. – Мне ее сам Гилан подарил. Еще есть с автографами всей группы. Когда я их к себе на юбилей приглашал.
– Что же вы делаете тут один, в темном углу?
– Жизнь прожигаю! – усмехнулся он.
– Как-то невесело, – заметила я.
– Думаете, так веселее? – кивнул мужик на группку еле стоящих на ногах парней у стойки бара и обжимающиеся парочки по углам. – Не-а. Быстро надоедает.
– Зачем же вы это устраиваете? – удивилась Машка.
– Положение обязывает. Русский олигарх должен показательно швырять деньгами – иначе никто не поверит, что они у тебя есть.
– Вам какое дело, кто что подумает? С деньгами можно уже ни от кого не зависеть.
– Э-э, Маша. Как раз без денег можно ни от кого не зависеть. Деньги – это кандалы.
– Давно хотела посмотреть на настоящего кандальника… – хмыкнула Машка и сделала широкий жест рукой: – Вот, значит, как это выглядит!
Я подумала, что подруга перебирает в панибратстве. Но тут вспомнила ее теорию о правилах общения с успешными мужиками. «У них три возраста, – просвещала меня Машка. – Зеленая юность. Когда их надо только хвалить. Зрелость – когда их надо задирать и высмеивать. И старость, когда их опять надо только хвалить. Тут главное – правильно определить период».
Период Машка определила правильно. Влад Николаевич придвинулся к нам: я обратила внимание, какие холодные, прозрачно-голубые у него глаза. Он уставился на Машку: