Татьяна Нартова
Ожидание
Пролог
Образ девочки, качающейся на качелях, не выходит у меня из головы. Ее светлые, заплетенные в две аккуратные косички волосы. Чистое, в мелкий горошек платье. И глаза…
Такие глаза бывают лишь у детей. И у тех, кто не думает ни о чем, кроме текущего момента. Ни о прошлом, ни о будущем. Вся проблема в том, что такое случается крайне редко. Не так… почти никогда.
Все мы состоим из времени. Оно формирует нас от рождения до смерти. В юности его огромные запасы заставляют нас бежать, двигаться, действовать. При этом мы почти никогда не замечаем, как истекают часы, месяцы, а затем и года. Будто эти самые запасы безграничны.
Когда же мы подходим к последней черте, и времени остается всего ничего, оно делает нас неподвижными.
Стены надвигаются на нас, зажимая в узком коридоре жизни. Впереди дверь, а позади – темнота с неясными образами. Даже самые яркие из них, вспыхивающие разными огнями, как лампочки – и те не четки. Кажется, что мы способны рассмотреть каждую деталь. Но на самом деле это только иллюзия.
Ибо ничего нет более субъективного во Вселенной, чем человеческие воспоминания.
Наш разум живет сразу в двух измерениях. «До» и «после» Опыт, накопившийся «до», равно как предположения о «после» – вот наши истинные мать и отец. Поэтому лишь случайное, вызванное импульсом является по-настоящему нашим.
Мы разорваны временем. Какова бы ни была наша биография: короткая или длинная, заполненная приключениями или скучная, как инструкция к миксеру, она не более чем череда тире и точек. Ожидания и действия… анализа и нового ожидания. Действия и анализа. И так до тех пор, пока действие не становится бесполезным, а темы для анализа не кончаются.
Тогда ничего не остается, кроме ожидания, когда же откроется дверь…
Часть 1. Девочка на качелях
Глава 1
1Мне было страшно. Нет, кроме шуток. Вчера была дочитана очередная книга, и теперь я начала беспокоиться. Перевернула последнюю страницу и в который раз обратилась к своему шкафу. Огромный двустворчатый зверь молчал, неодобрительно сверкая своими отполированными ручками. Время было довольно раннее, смотреть по телевизору было как всегда нечего (двадцать каналов, а впечатление такое, что один), и я полезла в его пыльное нутро. Но поиски мои не увенчались успехом. Все лежавшие и стоявшие в шкафу тома можно было разделить на две категории: «не единожды прочитано» и «прочитано один раз, но перечитывать не тянет». Так что пришлось мне собрать остатки мужества и финансов и отправиться в поход за новой порцией духовной пищи.
Теперь я стояла перед стеллажом в магазине, теряясь среди книг, как в толпе совершенно незнакомых людей.
Знаете, бывает так иногда: приятель зовет к себе на день рождения, а сам смывается на кухню, оставляя тебя в гостиной с остальными приглашенными.
Имена названы, но запомнить их невозможно. Кто-то косится на тебя с любопытством, кто-то пытается сунуть в руки бокал, большинству же просто плевать. А тут вдруг припекает посетить санузел, и ты даже не знаешь, у кого спросить, где тот находится.
Примерно то же я испытывала, рыская глазами по разноцветным корешкам. Книги в ответ пялились на меня несуществующими, но оттого не менее выразительными глазами. Ну что, дорогуша, насколько хорошо ты воспитана? Как развит твой художественный вкус? Ты вообще разбираешься в литературе или кроме «Колобка» ничего не прочитала?
– Черт… прекратите меня смущать! – не выдержала я, протягивая руку к первой попавшейся книге. Самое тяжелое – начать разговор, а дальше или сложится, или нет. – Это совершенно не вежливо!
– Простите, я не хотел, – раздалось за моим плечом.
– Оу. – Ситуация глупее не придумаешь. Кровь бросилась к щекам, так что я не сразу ответила. – Вы здесь не при чем… Я… так много авторов, и ни одной знакомой фамилии.
– Не знаете, что выбрать? Или хотите какую-то конкретную вещь?
– Да. В смысле, второе. Вчера закончила в десятый раз перечитывать любимую книгу и поняла, что у меня просто нет выхода. Либо искать что-то подобное… либо я обречена на одиннадцатое по счету повторение.
– Знакомо. Конечно, я не литературный критик и все такое. – Пришлось развернуться, наконец, к собеседнику лицом. Оно перестало гореть. Есть за мной грешок: люблю производить на людей хорошее впечатление, а красная физиономия никак тому не способствует. – Но могу дать вам совет: откройте книгу и прочитайте первый абзац. А потом перелистните в конец и прочитайте его. Первый признак того, что книгу стоит взять – если вам станет интересно, о чем написано между ними.
– Обычно я ненавижу спойлеры. Они убивают интригу. Хуже того: а вдруг герои умрут? Или их ждет полное разочарование в собственном существовании? Нет… я не хочу все триста страниц мучиться от жалости.
– Значит, вы не читали «Ромео и Джульетту»? Раз вы не любите истории с плохим концом, значит, и Шекспира могли обойти стороной. – Я удивленно воззрилась на собеседника. Симпатичный. Высокий. Выше меня на полторы головы. Волосы забраны в короткий хвост, темные глаза смотрят спокойно, чуть иронично. Именно эта ирония меня и взбесила:
– Издеваетесь?
– Нет, что вы? – пожал плечами мужчина.
– Я читала «Ромео и Джульетту». И смотрела… Тут уж деваться некуда. Всем известно, чем все закончилось. Даже тем, кто ни строчки из пьесы не знает. Но суть-то не в этом. А в том… – Голову пронзила запоздалая мысль. Нет, этот громила точно надо мной измывается. – Хорошо, я поняла. Дело не в концовке, а во всей остальной книге.
Мужчина едва заметно усмехнулся. Ничего не значащая победа над слабой женщиной, а сколько самолюбования! Такой тип людей, сующих носы не в свое дело лишь затем, чтобы доказать свое превосходство, был мне крайне неприятен. Хотелось как можно быстрее избавиться от назойливого собеседника, пока он не продолжил:
– Я тоже не люблю трагические произведения. Когда был маленьким, я боролся с этим очень своеобразным способом. Варварским. Вырывал последнюю страницу и делал вид, что ее просто не существует. А потом вырос и понял, книжные истории – всего лишь вымысел, так что не стоит принимать все написанное так близко к сердцу.
Мужчина замолчал, прикусив нижнюю губу. Не знаю, в каком направлении текли его мысли, но они явно не касались литературы. Мне стало не по себе. Надо было как-то разрядить обстановку, и я не нашла ничего лучше, чем спросить:
– Вы рассказали только о первом признаке. А каковы остальные?
– О чем вы?
«Ох, ты, как его».
– Вы сказали, если после прочтения начала и конца становится интересно, что же в середине – это первый признак того, что книгу надо купить.
– Да. Простите… точно, – откашлялся собеседник. Сосредоточенный на внутренних ощущениях взгляд вновь оживился. – Так вот. Второе: когда вы сами начинаете придумывать содержание. Размышлять о нем, гадать. Значит, вас зацепило. Но и это пустяки.
– А что же главное?
– Итак, вы перебрали дюжину вариантов развития сюжета. Откройте книгу снова в любом месте. И если написанное не укладывается ни в один из них, смело берите книгу.
– Непредсказуемость… – я кивнула. – О да, нет ничего страшнее предсказуемой истории.
– Нет. Вы не поняли. Непредсказуемость не главное. Смысл заключается в том, чтобы ход мыслей автора не повторял ваш. Если люди начнут думать одинаково, мы пропадем как личности.
– Боже. – Как глубоко копает, а?
Всю жизнь я придерживалась диаметрально противоположного мнения. Раз автор пишет для читателя, он должен иметь с ним как можно больше общего. Вся загвоздка заключается в его способности угадать, что интересно поклонникам. Подстроиться под них.
Писатель может выразить свое отношение к миру, к его устройству, к каким-то вещам в нем. Но вряд ли кому-то понравится читать о том, что война – прекрасно или изучать подробное описание сбора грибов в средней полосе России. Всем нужны увлекательные приключения, невероятная любовь и счастливый финал.
Стоп. Ну хорошо. Можно без последнего. Но в любом случае какие-то общие точки соприкосновения у автора и его аудитории должны быть?
Именно так я и сказала моему собеседнику.
– Не впадайте в крайность, – ответил он. – Иногда полезно хоть раз в жизни взять и отвергнуть все, в чем вы уверены. Выслушать того, кто абсолютно на вас не похож. Вряд ли вы станете думать совершенно иначе. Но это заставит вас измениться, расширит кругозор. Веками люди верили, что Земля плоская. А потом раз… она оказалась круглой.
– Вы прибегаете к очевидностям. Не хватает только продолжения в духе: а что вам известно о квантово-волновой теории света? – Я постепенно втягивалась в странный, даже нелепый разговор. И мне он начал нравиться.
– Сдаюсь. – Мужчина примирительно поднял ладони вверх. – В таком случае вам подходит вариант номер два. Для выбора книги, я имею в виду. Просто возьмите произведение знакомого автора и перестаньте уже мучиться.
2– Все-таки вы послушались меня. – Я вздрогнула от неожиданности. Мой новый знакомый стоял у выхода и пытался закурить. Да он, похоже, романтик. Или того печальней: псевдо-интеллектуал. Хотя нет. Такие обычно ходят с трубкой, а не с обычными сигаретами. Значит, первое… хотя в кармане торчит зажигалка, но прикуривает мужчина с помощью спички. Сильный ветер и сырость мешают ему, очередная палочка вспыхивает на кончике и тут же истекает дымом.
– Почему вы так решили? – протестую.
– Выбрали книгу с грустным концом.
– Вообще-то это мой любимый автор. Но теперь я не уверена, начинать мне чтение или нет.
– Вот оно: классическое распутье. Лишить себя удовольствия из вредности или принести в жертву свое самолюбие. – Мужчина, наконец, смог запалить сигарету и глубоко затянулся.
– Прямо как вы… зажигалка, – я указала взглядом на карман его брюк.
– Боюсь снова вас разочаровать. Она не работает. Утром сломалась, а новую не успел купить.
– Облом. А я уж было решила бежать от вас сломя голову. Подумала, что у вас не все в порядке с психикой. Типа, одни все время считают обувь на полках, другие постоянно руки моют. А вы вот, имея все блага цивилизации, прибегаете к самому старомодному способу извлечения искры.
– Не любите странных людей? Вы ужасны… – Я бы обиделась, если бы при этих словах мужчина не протянул мне с улыбкой руку: – Павел.
– Женя.
«Напомнить тебе, как ты сама полчаса назад разговаривала с книгами?», – захихикал противный внутренний червячок.
«Хорошо. У каждой девчушки свои игрушки. У кого-то бусы, у кого-то вибраторы. Но ведь мои изъяны скрытые, а когда все наружу выпирает, как быть?», – попыталась поспорить я.
Думаю, большинство людей слышат свои мысли, озвучиваемые их голосами. Или скорее голосами, которым, как им кажется, они говорят с другими. У меня же… короче у меня их целых два. Причем один из них – приятный тенор, а второй определенно принадлежит оперной певице в летах. К счастью, последняя очухивается крайне редко.
– Вы говорите обо мне как о преступнице, расстрелявшей людей на улице. – Я первой оборвала рукопожатие. – Или для вас убийство не считается таким уж большим преступлением?
– Считается. Но что же это такое выходит? Странности вам не по нутру, грустные концовки – ни за что! Так можно вернуться к идее плоской Земли, знаете ли. Вы искали книгу, похожую на вашу любимую, так ведь?
– Да. – Как по мне, так отрицание очевидного еще хуже убийства.
– Оно и настораживает. Вы ожидаете определенных событий. Принцесса должна уколоть палец, уснуть на сто лет, а потом очнуться от поцелуя прекрасного принца. Так и только так. Вот причина моего ужаса.
– Послушайте, Павел. Я очень благодарна вам за советы. Думаю, когда-нибудь воспользуюсь ими. Но… вы сейчас не о сказках говорили? – Я сама не поняла, как последняя фраза сорвалась с моих губ. Не удивительно, ведь за секунду до того ее пробормотала оперная певица.
– Моя история будет вам не интересна.
– Почему вы так уверены? Знаете что. У меня сегодня очередной День Разбазаривания денег. Я иногда позволяю себе такие выходки. Ага… не ждали! Такая стандартная девица, не девица, а черенок лопаты, и тут такой сюрприз.
– Признаюсь, вы меня не удивили.
– Да когда же это прекратится? Уже второй раз вы сеете сомнения насчет моей гениальности. Ладно… когда я волнуюсь, то всегда очень неудачно шучу, – для полноты образа смущенно потираю лоб.
– Что же вас взволновало? – Павел метко пульнул бычок в урну.
– Не сбивайте меня. В общем, сегодня я готова выложить довольно крупную для меня сумму на всякую ерунду. Но главный пункт программы – посещение кафе. И мне бы хотелось… Вы согласны выпить со мной кофе? – Речь, рассчитанная еще на пару минут, неожиданно закончилась почти умоляющим скулежом. Ладно, потом будем страдать, осознавая всю глубину своего падения.
– Пожалуй, я все же поспешил с выводами. Вы не столь безнадежны. Прошу, не обижайтесь. Я с удовольствием выпью с вами кофе, чая, да чего угодно. Хм… более того, готов поддержать вас в стремлении разбазарить деньги. Так что еще и заплачу за ваш заказ.
– А не боитесь?
– Боюсь. Но рискнуть стоит. – Такой аргумент крыть было нечем.
3Литература, музыка, события в мире. Чего бы мы ни касались, сидя за столиком и поедая десерт, у Павла на все было свое видение. Я с интересом слушала его, стараясь невольно соответствовать своему собеседнику. Вставляла умные цитаты, кивала и… понимала, насколько же я ограничена.
У меня никогда не было иллюзий насчет своего ума. Я легко поддаюсь моде и новым веяниям. Но при этом мне не хватает смелости оторваться от привычных вещей. Как правильно заметил Павел, мы всегда ищем определенную модель происходящего. Посему я и выбираю книги в одном жанре, морщусь от музыки, которая мне непонятна. Проклятье, да я вся – сплошные шаблоны.
– Что такое? – Моя рука зависла над тарелкой.
– До сегодняшнего момента мне не хотелось меняться. А теперь я сама себе противна, – признание далось нелегко.
– Из-за того, что я сказал? Ох, прости, прости меня! Я порой бываю таким нетерпеливым. Пытаюсь подстроить других под себя. Но это не значит, что моя точка зрения единственно правильная. Скажи, что я опять ляпнул?
– Да нет. Ты здесь не при чем, – удивительно, но переход на «ты» никогда не был таким легким. – Есть у меня пара знакомых, весьма эрудированных людей. Они очень сообразительные. Владеют языками, посетили много стран. И хотя общение с ними доставляет мне удовольствие, но рядом с ними я чувствую себя… как бы яснее выразиться, неполноценной, что ли? И только сейчас мне стало кое-что понятно. Каким бы они не были, они похожи на меня. Тот же ящик, только там больше информации. А у тебя голова по-другому устроена. И мне захотелось выгрести из своей все и перезапустить ее, что ли.
– Пророчества начинают сбываться, – Павел утешающе коснулся моей руки. – Ты готова отвергнуть все свои представления и принять мои. Так?
– Не все. Но многое из того, что ты сказал, меня поразило.
– А теперь подумай вот о чем: стоит ли меня ставить в пример? Твоя и только твоя жизнь может быть идеальной. Понимаешь, о чем я? Заниженная самооценка бывает причиной не только депрессий и прочих проблем, но и приводит к суицидам.
– Она покончила с собой? – Вот, опять. – Моя очередь просить прощения. Я брякнула глупость, правда?
– Да. – Павел вдруг напрягся и отодвинулся от меня. – Она отравилась.
Повисло неловкое молчание.
– Не хочешь об этом говорить – не надо.
– Все в порядке. Сегодня такой хороший день. Не хочется портить его. Ты ведь будешь переживать. И напрасно. Мне давно не больно. – Ага, так я тебе и поверила. Судя по выпирающим желвакам и опустившимся уголкам губ, мужчине было не просто больно. Он медленно агонизировал, и стало понятно: ему необходимо с кем-нибудь поделиться, чтобы не сгореть окончательно.
– Как ее звали? – наугад выбрала я первый попавшийся вопрос. Попала. Павел ответил не сразу, но его плечи немедленно разогнулись.
– Полина. Полюс или Польша, королева танцев и университетских попоек. Но я запомнил ее не такой. Девочка, качающаяся на качелях, никак не хочет уходить из моей головы. Мне было одиннадцать, а ей, соответственно, двенадцать, когда мы впервые встретились.
Мы были не так испорчены, как современные дети. У нас было больше игр, и намного меньше знаний о жестокости.
Но даже среди нас Полина выделялась своей наивностью и каким-то внутренним светом. Уверенностью, что хуже двойки в дневнике и больнее оцарапанных коленей нет ничего.
А еще глазами. Такими голубыми, что в них угадывались облачка, как в настоящем небе. В них жил момент. Восхищение происходящим здесь и сейчас. Ты вот сидишь и думаешь: зачем я коснулась этой темы? Как ты будешь слушать эту историю об очередной искалеченной жизни? Ты смотришь в прошлое, пытаешься угадать будущее. Но в тебе отсутствует настоящее.
Погоди… я ничего не имею против. Мы все такие. Все люди. Наш опыт накладывает на нас неизгладимые отпечатки. Мы планируем наш завтрашний день. И это хорошо во многих случаях.
Но мы редко абстрагируемся. Как выключатель: только два режима. Либо человек готовится к результату, либо оценивает его.
А вот она… Полина была всегда спокойна. Ей не присущи были угрызения совести, она радовалась всему. Мне не известно, на каком этапе своей жизни она стала такой же, как все. Хотя с точностью до часа укажу, когда Полина сломалась. Но когда я увидел ее в первый раз, эта девочка показалась мне самым невероятным существом из всех знакомых прежде.
4Лето мое проходило в деревне. До нее пролегал путь почти в двести километров, полный настоящих дорожных приключений.
Заторы, хлынувший неожиданно дождь, кукурузное поле. Любое маломальское изменение за окошком старенькой «Волги» вызывало во мне трепет.
Отец всегда очень переживал, садясь за руль. Ничто не должно было мешать его сосредоточенности. Поэтому в дороге мы почти не разговаривали и уж тем более не слушали музыку. С годами меня перестал устраивать подобный расклад. Мама спасалась очередным детективом, меня же от качающихся перед глазами букв начинало тошнить, и палочкой-выручалочкой стал проигрыватель.
Однако лет до десяти я переживал такую бурю эмоций по пути туда и обратно, что на ее основе можно было состряпать не один фильм в жанре роад муви. При этом ничего особенного и не происходило. Вся тайна заключалась в моей голове и полной мысленной свободе, присущей только мальчишкам от пяти до тринадцати лет. И девчонкам, конечно же.
С возрастом мы становимся умнее, а в наши черепные коробки забираются страшные звери, именующие себя знаниями о жизни. И… мир из неизведанного делается привычным, серым и совершенно не перевариваемым без хорошего рока в наушниках.
Мне кажется, вся суть взросления состоит в том, что внешних загадок для нас не становится меньше. Иначе наука и философия вымерли бы после изобретения стиральной машины или компакт-дисков. Технический прогресс позволяет нам жить комфортнее, он сделал людей ленивыми и жалкими существами. Но мы все равно ищем новые ответы на все более расширяющийся спектр вопросов.
А вот внутренние загадки почти у всех разрешаются годам к сорока. Рождаясь, мы попадаем в большую комнату, наполненную странными предметами. Постепенно становятся известными названия каждого из них, их место в помещении и назначение. И тогда наступает переломный момент, когда надо решить, хотим ли мы выйти за пределы комнаты или нам хватит данного в распоряжение пространства?
Я говорю о нашем сознании. Ты знаешь, что любишь, а что тебе не нравится, уверен в том, как поведешь себя в той или иной ситуации. У тебя есть небольшой набор фраз и ассоциаций. Комната исследована, она полностью в твоем распоряжении. Ты вырос, и свет в окошке гаснет за ненадобностью.
Но тогда, в то лето я лишь считал себя большим. О да, были прочитаны «Двадцать тысяч лье под водой», и учебный год окончился без троек. То есть я увлекался серьезной литературой и обладал достаточными знаниями для разграничения добра и зла. И собирался прекрасно провести следующие месяцы в компании моих друзей и бесподобного плюшевого пуделя.
Первые две недели все шло по плану. Погода стояла несколько прохладная, но солнечная. Несколько раз мне даже удавалось искупаться в речке. А не это ли показатель хорошего отдыха?
Родители не слишком нагружали меня, а сами не разгибали спины над грядками. От этого я и приходил в отчаяние, и втайне радовался. Есть клубнику мне нравилось, а вот собирать – не очень. То же относилось к высоченным яблоням в саду, на которых уже висели мелкие зеленые яблочки и бесконечным кустам томатов, которые пока ограничивались желтыми цветочками.
В тот день воздух прогрелся до плюс тридцати, и мать приняла решение не выходить в огород, а впервые на моей памяти просто позагорать.
– Такая жара. Поливать сейчас нельзя. Конечно, можно подергать траву у дома, но я боюсь получить солнечный удар. Хоть бы дождь пошел, что ли… – сказала она, присаживаясь на краешек раскладушки.
– А потом ты будешь жаловаться на слишком дождливое лето, – не выдержал я. По мне так взрослые только и делали, что выискивали поводы для недовольства. Отец усмехнулся, открывая баклажку минеральной воды и вливая в себя единым глотком почти половину содержимого. – И если тебе жарко, зачем ты решила загорать?
– Какой ты сегодня хмурый, мой милый. – Мама не обиделась. Напротив, мои слова вызвали в ней очередную волну умиления.
Я скривился. Еще одна особенность старших: никогда не отвечать на твои вопросы одним предложением. Такое впечатление, что они стараются вместить в него все известные слова, кроме «да» и «нет».
А еще родителей приводит в восторг, когда дети приходят к тем же выводам. Что тогда происходит с их лицами! Не лица, а лики. Так и светятся вселенской любовью и безграничной гордостью.
«Какой ты умный, какой самостоятельный», – говорят они, подразумевая «как ты похож на меня». Но стоит выругаться, как тут же отметают всякую похожесть, а от умиления не остается и следа.
– Ну, мам! – Я взвыл, старательно выворачиваясь из крепких объятий. – Я не хмурый. И вообще, можно мне пойти погулять?
– Чтобы к шести вернулся. И обязательно надень что-нибудь на голову.
Над забором показалась круглая мордаха моего лучшего друга Сеньки. При всех своих недостатках этот малый обладал одним незаурядным достоинством: он мог залезть куда угодно. Да что там, он был богом альпинизма, и мы никогда не сомневались, что в будущем он легко покорит Эверест.
Я быстренько метнулся в дом, кое-как нахлобучил панаму и выбежал вон со двора. Родители не стали меня останавливать, хотя в их взглядах сквозило неодобрение. Они-то свое пожили, им теперь точно незачем так носиться.
– Пойдем на площадку?
А еще друг никогда не здоровался. И это также меня восхищало. Сенька ненавидел формальности, считая их уделом людей, которым нечего сказать. Сам он мог трещать без умолку в течение сорока минут. Клянусь, мы замеряли.
– Здорово. – А вот я рос типичной жертвой хорошо воспитания. – Когда-нибудь мои предки тебя поймают. Папа сам чинил забор, и ему очень не понравится, что ты на нем висишь.
– Ого, ну, извини. – Сенька опасливо отодвинулся от калитки и похлопал по ней ладошкой, как по норовистому жеребцу. – Если бы я знал… у тебя классный отец. А мой ничего тяжелее молотка в руках не держал. Зато знаешь, что он мне подарил?
– Ни малейшего представления. – Судя по горящим глазам Сеньки – живого слона. Тот подвигал бровями:
– Попробуй угадать! Это очень крутая штука.
– «Тетрис»?[1] – У меня самого никакого «Тетриса» не было, и я просто стал перебирать все то, о чем мечтал сам. – Самокат? Настоящий футбольный мяч? Коньки? Какую-нибудь энциклопедию?
– Виу! – Сенька изобразил рукой низко летящий самолет, обозначая пределы моей фантазии. Ему явно доставляло удовольствие издеваться над другими. Но я сдаваться не собирался:
– Собаку? Настольную игру? Да, блин, не знаю я! Мне в голову только велосипед приходит.
– Велосипед не может приходить в голову, – безапелляционно изрек Сеня. Я растерялся, готовый к любому объяснению, кроме следующего: – Он туда вкатывается. Эй, врубаешься? Велосипед с колесами, а не с ногами.
– Ты дебил, Сенька, – не нашелся я с ответом. Не знаю, где друг выкапывал подобные шуточки, но вворачивал он их с таким пониманием, словно все сказанное только что родилось в его голове.
– Видак.
– Чего?
– Ага, настоящий видак. На нем столько кнопок, ужас. Конечно, родители тут же кинулись читать инструкцию. Папа полдня разбирался, как его правильно подключать. – Я невольно восхитился мужеством Сенькиного отца. – Ну, там я кой-чего подсказал. Не без того. Ты это, не считай, что я хвастаю, но без меня бы он еще неделю не подключенным стоял. А знаешь, сколько смеха было, когда мы решили засунуть в видак кассету? Мама ее и так вертела, и этак, а она, зараза, не всовывается! А потом раз… И провалилась, – закончил друг, торжественно потрясая руками над головой. – Полная победа семьи Федосовых! Злобный монстр повержен и теперь как миленький крутит нам фильмы. Эх, ты не представляешь, как я хочу тебе его показать!