Встречи на полях
– Спасибо, – говорю я, вставая и забирая страницы у них из рук. – Отлично. Спасибо. Простите. Благодарю, Марта. Спасибо.
Будто жадный дракон, охраняющий сокровище, я как можно быстрее сметаю отовсюду бумагу и, как только кто-то из коллег наклоняется, чтобы поднять лист, меняю направление, чтобы выхватить его.
Я осматриваю помещение.
Половина листов в целости и сохранности.
Проходит полминуты.
Больше половины.
Еще двадцать секунд.
Восемьдесят процентов.
Теперь я бросаю листы Лайле, которая запихивает их в свою гигантскую кожаную сумку. С грустью смотрю на помятые уголки, но расправлять их у меня нет времени. Потом странички будет очень трудно разложить по порядку, но сейчас главное не это.
Я вижу пять улетевших листов и бросаюсь к ним.
В конце туннеля начинает брезжить свет. Я дышу свободнее.
Три страницы.
Две.
Одна.
Я отдаю последний лист Лайле.
Всё. Лайла благополучно запихнула всю мою рукопись к себе в сумку. Готово.
Наконец сажусь на корточки и выдыхаю, как мне кажется, впервые за долгие годы.
Получилось. Я едва не совершила величайшую ошибку в своей карьере, но избежала ее. От облегчения меня так и подмывает истерически хохотнуть.
Вот только…
Краем сознания я замечаю, что в помещении воцарилась тишина. Мне будто постучали по плечу и сказали: «Эй, теперь, когда ты разобралась с этим, оглянись».
Так я и делаю. Поднимаю взгляд и вижу, что на меня все смотрят. Вспоминаю конфуз с юбкой. Ощущаю желание притвориться, что событий последней минуты не было.
– Спасибо всем. – Я упираюсь руками в ковер, глубоко погружая пальцы в ворс, отталкиваюсь от него и встаю.
Взгляд Жуткого Рема (четыре года в «Пеннингтон Скрайб») не отрывается от моей юбки, я хмурюсь и одергиваю ее.
– Сав! – шипит Лайла.
Она указывает мне за плечо. Ее широко распахнутые голубые глаза, в которых застыл ужас, смотрят в одну точку. Я резко оборачиваюсь и слежу за направлением ее пальца.
В трех метрах от меня в центре прохода лежит лист бумаги, и шесть человек впиваются в него взглядом, будто стервятники, перед тем как спикировать на жертву.
Я быстро поднимаюсь.
– Извините, – говорю я, хлопая коллег по плечам и спешно пробираясь сквозь толпу. Мои ноги с каждым шагом все больше превращаются в мягкие макаронины. Ряд забит. Везде люди. Люди, чехлы с ноутбуками, сумки, книги и…
Я перепрыгиваю через очередную термокружку, отбиваюсь от последнего компьютерного чехла, который пытается зацепиться за мои каблуки, и оказываюсь в проходе.
Наконец-то свобода.
Я останавливаюсь.
И застываю.
Потому что передо мной стоит сам Уильям Пеннингтон.
Вблизи он даже выше: его подбородок минимум сантиметров на тридцать возвышается над моей головой. Могу поспорить, он старше меня всего на несколько лет, судя по небольшой, хоть и, должна признать, не совсем несимпатичной морщине на гладком лбу. Морщина-малышка, которая как бы говорит: «Я уже не в том возрасте, чтобы повести тебя на первое свидание в «Соник»[8], но все еще не ложусь спать раньше десяти». Он зрелый – в том смысле, что рядом с каким-нибудь студентом смотрелся бы гораздо солиднее, но не настолько, чтобы проигрывать ему в привлекательности.
Его глаза еще более голубые вблизи, пронзительные и чистые, как лед на замерзших озерах Мичигана. Радужки будто покрыты кристаллами, как ледник, в котором заперты пузырьки воздуха: они образуются по мере превращения снега в лед. (Это, кстати, побочный эффект моей работы – у меня в голове куча беспорядочных фактов, которые я использую, когда мне заблагорассудится.)
Но в настоящий момент мне трудно думать об айсбергах или Йёкюльсаурлоуне, ледниковой лагуне в Исландии. Потому что сейчас Уильям Пеннингтон смотрит на лист, который держит в руках. И я ощущаю лишь всепоглощающий ужас, проходящий волной по моему позвоночнику.
Ужас, от которого волосы встают дыбом, а в голове пустеет.
Я не могу пошевелиться.
Меня уволят. Вот и все. Я, Саванна Кейд, потеряю работу из-за дурацкого, дурацкого листа бумаги.
Почему я в последний момент засомневалась в своей рукописи и притащила ее на работу?
Почему не отправила ее утром и не успокоилась?
Но, пока я в агонии жду, арктически-голубые глаза Уильяма смотрят на страницу так сосредоточенно, будто он не замечает ни меня, ни вопросительных взглядов всех остальных. Его лицо совершенно бесстрастно, если не считать небольшой морщинки между бровями. Он переходит от строки к строке, от слова к слову.
Напрягая все мышцы в теле, я протягиваю руку в немой просьбе вернуть мне лист.
Уильям игнорирует меня. И продолжает читать.
В помещении стоит гробовая тишина.
Все смотрят на нас.
Хотя куда им еще смотреть? Это ведь момент казни.
Сейчас покатится моя голова.
Боковым зрением я отмечаю, как Мэгги (восемь лет в «Пеннингтон Арч») глядит на меня огромными жалостливыми глазами, словно говоря: «Я никогда не забуду, как мы вместе ели тот йогурт».
Я не смогу этого вынести.
– Что происходит? – раздается хриплый голос миз Пеннингтон из другого конца помещения.
Это рассеивает чары, и Уильям Пеннингтон, моргнув, поднимает взгляд и впервые за все время внимательно смотрит на меня. Мое лицо, как и у всех хороших южных девушек, умеет реагировать на прямой зрительный контакт исключительно улыбкой, и, к своему ужасу, я чувствую, что губы начинают растягиваться в стороны.
«Перестаньте», – мысленно приказываю им я. Они останавливаются на полпути и с неимоверным усилием возвращаются в первоначальное положение.
Прекрасно. Теперь я еще и на сумасшедшую похожа.
Уильям снова моргает с неизменным выражением лица.
Решающий момент. Именно он, без преувеличения, определит мое будущее в этой компании. Потому что миз Пеннингтон не просто не нравятся коммерческие книги. Она их ненавидит. А любовные романы, по ее мнению, – низшая форма такой литературы. Она говорит, что их читают вслух в последнем круге ада Данте. Они сродни розовому шампанскому «Москато», девушкам в огромных шарфах с тыквенными латте и музыке кантри.
А я сейчас стою с «литературным кудзу[9]» в руках.
Со слабой, нерешительной улыбкой перед ее сыном-деспотом, незнакомцем из большого города, которого позвали сюда махать топором.
Можно уже начинать думать о том, как я буду собирать вещи.
Уильям протягивает мне лист, сохраняя все то же непроницаемое выражение лица.
Я беру его.
– А. Спасибо.
Секунду мы молчим.
– Ничего, – наконец отвечает он матери и поворачивается на каблуках. – Бумажка упала на пол. Итак, – удаляясь по проходу, он снова повышает голос до позиции начальника, – как я уже говорил…
Я наблюдаю за тем, как Уильям Пеннингтон широкими шагами возвращается в другой конец помещения, холодным властным тоном продолжая предсказывать катастрофические финансовые потери и трагедии, которые нас ожидают, если мы не постараемся как следует. Я прокрадываюсь обратно к Лайле и через несколько секунд опускаю взгляд на лист, который только что был у Уильяма в руках.
В этот же момент всякая надежда на то, что он не опознал жанр рукописи, идет прахом.
Я скольжу глазами по заголовку, напечатанному в центре страницы шрифтом Times Roman: «РАБОЧЕЕ НАЗВАНИЕ: “ТОМЛЮСЬ ПО ТЕБЕ”». А в правом верхнем углу курсивом написано: Холли Рэй.
Инстинктивно сжав челюсти, я читаю абзац, напечатанный ниже: «Время замерло, когда он положил руку ей на плечо, а затем обхватил ее за шею. Они стояли под кленом, слушая шепот проезжающих мимо машин…»
Нет никаких сомнений.
Уильям Пеннингтон все понял.
Глава 2
– Да ничего он не понял.
Я иду по коридору, пошатываясь на каблуках и впервые в жизни опережая Лайлу. Мы поднимаемся на один пролет и оказываемся на втором этаже, где тоже лежит плюшевый ковер, только темно-синий, а на обоях мужчины в шляпах, подталкивающие дам на качелях, чередуются с девушками, кружащими в танце под какую-то наверняка заводную мелодию.
Я сворачиваю за угол.
– Всего одна страница… – говорит Лайла.
– Одной страницы достаточно, – перебиваю я.
– Он едва на нее взглянул. К тому же мы работаем в издательстве, и каждая вторая страница в этом здании из какой-нибудь рукописи. – Лайла сверлит меня взглядом. – Перестань, Сав. Ты даже не засветила свое настоящее имя. Ты использовала псевдоним по назначе…
– Проблема в другом, – не сбавляя темпа, говорю я. – В том, что он прочел достаточно, чтобы понять, что этот материал не для «Пеннингтона». Он понял, что это любовный роман. – Я перехожу на многозначительный шепот: – Любовный роман.
Наверняка именно так себя чувствуют преступники. На моей репутации нет ни единого пятнышка – прямо как на кедах, которые в нижнем ящике стола дожидаются пяти часов вечера. Я никогда не прогуливала уроки. Никогда не списывала. А сейчас я утаиваю… роман? И не простой, а любовный? Который я не просто читала, но и сама написала, да еще и редактировала в рабочее время?
Если бы лист подняла миз Пеннингтон, то все было бы кончено.
Меня бы выставили за дверь, на прощание швырнув в голову «Средневековые лимерики для влюбленных» и «Практическое руководство по домашним растениям».
Мне нужно найти безопасное место, сейчас же.
Мы проходим одну дверь за другой. Далеко внизу слышится гул голосов медленно выходящих на улицу людей. У всех дела – забрать автора из аэропорта или отеля, отправиться в конференц-центр для подготовки.
А в этом коридоре непривычно тихо.
Я шагаю со скоростью двадцать пять километров в час и легко дала бы фору любому олимпийскому чемпиону по спортивной ходьбе, когда Лайла вдруг дергает за лямку сумки, висящей у меня на плече. Мои каблуки вязнут в ковре.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь, прикрывая сумку рукой.
– Та-а-а-ак, дорогуша, – произносит Лайла, – я тебя услышала. Ты не хочешь потерять работу у своих деспотичных господ. Понимаю. Но если ты намерена ее сохранить, то тебе придется следовать указаниям. И сейчас это означает идти на улицу.
– Сначала мне нужно где-то это спрятать, – говорю я и, услышав скрип, смотрю сначала Лайле за спину, потом оглядываюсь назад. – Если я избавлюсь от улик и буду вести себя как ни в чем не бывало, возможно, он забудет о том, что увидел. Или я смогу убедить его, что он не видел то, что увидел.
Лайла вскидывает бровь.
– Так… ты хочешь… газлайтить[10]… своего нового босса? Ты себя вообще слышишь?
Я все понимаю по ее глазам. Я знаю. Знаю, что выгляжу как сумасшедшая. Но так на моем месте выглядела бы любая, если бы последние три года каждую свободную минуту разговаривала с воображаемыми персонажами в голове, жила историей, которую сама сочинила, и не спала черт знает сколько ночей, перенося ее на бумагу.
Редактор в «Пеннингтоне» – это моя работа. Писательница – моя мечта, сокровенная мечта.
И я рискую потерять и то и другое, если моя рукопись попадет в руки Уильяма.
Лайла моргает, и ее угольно-черные ресницы опускаются, а затем снова поднимаются к бровям. Похоже, ей потребовалась вся сила воли, чтобы не закатить глаза.
– Ладно. Просто засунь ее к себе в стол – и пойдем. Хорошо? – Она указывает рукой на коридор, будто Ванна Уайт[11], которая демонстрирует яхту за сверкающей шторой. – Пока нас и впрямь не уволили. Ты же слышала нового босса. Мы должны пойти в вестибюль, чтобы поприветствовать новоприбывших.
– Да, но… – Я убираю с лямки ее руку и отхожу подальше. – Я… забыла взять книгу, которую у меня попросил Освальд. Он спрашивал, могу ли я раздобыть для него сигнальный экземпляр февральской новинки Дженни…
– «Расцвет во время менопаузы»? – спрашивает Лайла. – Зачем старику Осси экземпляр «Расцвета во время менопаузы»?
Но прежде, чем она успевает сказать что-либо еще, я разворачиваюсь и бегу в противоположный конец коридора.
– Ты хотя бы вернешь мне сумку?
– Три минуты! – бросаю я через плечо и скрываюсь за углом.
Увеличивая расстояние между мной и Лайлой, я чувствую себя так, будто нахожусь на «Титанике» в последние моменты перед погружением. Обычно в коридорах гудят людские голоса и все ходят туда-сюда, но сейчас здесь никого нет. Обои, вероятно, как раз времен «Титаника», не улучшают моего настроения. Все вокруг вынуждает представлять себя пассажиром, который безрассудно возвращается на нижние ярусы судна, чтобы забрать с собой еще одно сокровище.
Свернув за угол, ступаю на винтовую лестницу. На узеньких вычурных ступеньках едва помещается полстопы. На середине пути у меня начинается одышка, я снова и снова хватаюсь за изогнутые перила. Если бы это место не было моим домом и убежищем, если бы я не поднималась по этой лестнице так много раз за последние шестьсот восемьдесят семь дней, то, несомненно, я потеряла бы опору под ногами.
Наверху меня встречают выцветшие желтые обои. На полу нет ковра, лишь скрипучая древесина, которая при каждом шаге издает звуки расстроенной скрипки. Я предполагаю, что чердак, в отличие от других этажей, не ремонтируют, потому что сюда редко кто-то поднимается. Кому нужно заботиться о половицах, по которым лишь изредка ходят заглянувшие к нам в гости авторы?
Я подхожу к двери в конце коридора и смотрю на часы.
Две минуты и двадцать секунд. Отлично. Если что, скажу, что мне нужно было отойти в туалет на двадцать секунд.
Дверь закрыта. Рядом висит простая черная табличка, какие украшают все кабинеты в «Пеннингтоне». На ней небольшими золотыми буквами написано: «Хранилище». Это официальное название – на самом деле мы зовем его комнатой сигнальных экземпляров или комнатой сигналов.
В ней нет ничего выдающегося. Ничего такого, чего не нашлось бы в любом другом издательстве. Это просто… комната, где хранятся сигнальные экземпляры.
Но, едва взявшись за старую стеклянную ручку двери, я чувствую дрожь.
Волшебство.
Открываясь, дверь скрипит в унисон с половицами. У этого старого викторианского особняка многоскатная крыша, поэтому потолок в комнате сигналов наклонный, местами совсем не высокий. Здесь темно и нет окон, но я уверенно делаю три шага вперед, два вправо, обхожу картонную коробку и вслепую тянусь к цепочке. Загорается лампочка и окрашивает все в винтажный желтый оттенок.
Книги.
Ряды книг.
Коридоры книг. Полка за полкой, ящик за ящиком, куда ни глянь.
Я вдыхаю запах старой сосны, спекшейся теплоизоляции и свеженапечатанных книг и направляюсь к следующему проходу, где тяну еще за одну веревку. Вспыхивает сначала одна лампа, затем другая. Я иду мимо книжных шкафов, скрипя половицами и пытаясь не отвлекаться на новинки в сверкающих твердых и блестящих мягких переплетах.
Это непросто. Находясь в помещении, полном бесплатных книг, я всегда чувствую себя ребенком в кондитерском магазине.
В каждом издательстве есть такая комната – место, где хранятся сигнальные экземпляры книг, которые еще не вышли из печати. Инфлюэнсерам и букстаграмерам они нужны, чтобы вовремя подготовить и выложить свои отзывы. Авторам они нужны, чтобы запрашивать блербы. Журналам и прочим СМИ – чтобы заблаговременно написать статьи, приуроченные к выходу книги. И да, во время редких визитов в редакцию авторы «Пеннингтона» – эти книжные черви – сразу же оживляются при упоминании комнаты сигнальных экземпляров. Более того, мне не раз приходилось вытаскивать отсюда авторов, которые воспринимали слова «Берите что угодно» слишком буквально.
(И нет, как я много раз объясняла, это не значит взять шесть экземпляров книги для «подарков на Рождество».)
Но не мне их судить. Я понимаю.
Бесплатные книги.
Бесплатные образцы еще не изданных книг.
Только истинный книголюб может это понять. Разве не настоящая музыка для ушей – «Не торопитесь. Можете взять что хотите»? После этого паутина по углам книжных полок и под потолком начинает переливаться, будто золото. В комнате внезапно начинает пахнуть как в тюльпановом поле. А скрип половиц напоминает хор, поющий: «Аллилуйя».
Даже если бы здесь не было ничего, кроме книг, эта комната была бы достаточно волшебной.
Но… в ней есть не только книги.
А кое-что еще.
Я останавливаюсь перед тремя одинаковыми шкафами для бумаг под скошенным потолком в дальней части комнаты. Шкафы такие же старые, как само здание. По углам металл потрескался и заржавел. Ручки покрыты паутиной. Они выглядят так, будто их уже сто лет никто не трогал. И меня это устраивает. И я догадываюсь, что предыдущего гостя тоже устраивало.
Быстро оглянувшись и испытывая привычное нарастающее волнение, я берусь за центральную ручку и тяну, выдвигая ящик.
Я до сих пор помню свой шок, когда впервые открыла его. Тогда я была еще птенцом в «Пеннингтоне» и у меня выдался особенно трудный день. Миз Пеннингтон на совещании сделала мне выговор из-за «чрезмерного использования бесполезных картинок с цветочками, отвлекающих от сути» в презентации. А как раз перед этим моя руководительница Жизель толсто намекнула, что я совершила серьезную ошибку, на прошлой неделе сходив на свидание с ее бывшим парнем. Поэтому, когда кто-то попросил унести коробку с книгами, оставшуюся после предыдущего совещания, я ухватилась за шанс побыть одной.
Я помню, как прокралась в эту комнату, стараясь не шуметь и воображая, как при малейшем скрипе из-за мрачных книжных полок выскочит что-то жуткое. Помню, как увидела металлические шкафы в углу и подумала, что книги можно положить туда. Как нерешительно потянула за эту маленькую ручку. И как вместо туго выдвигающегося ящика со стопкой забытых папок, который я ожидала увидеть, распахнулась вся передняя часть шкафа. Я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, отскочила назад и споткнулась о коробку старых книг в противоположном углу. Головой задела огромную паутину на стене и до конца дня испытывала приступы паники, представляя, что у меня в волосах ползают пауки.
Но то, что я обнаружила, того стоило.
Прижав сумку Лайлы к себе, я сгибаюсь пополам и осторожно переступаю через порог.
Толкаю заднюю стенку шкафа, и она тоже распахивается.
Мой личный шкаф с проходом в другой мир.
И вот я здесь.
Единственный источник света в комнате – лучи, струящиеся через окно под конусообразной крышей. Я смотрю на воробья на витраже, чьи крылья окрашивают кресло-мешок посередине комнаты в фиолетовый оттенок, нащупываю цепочку и тяну за нее. Загораясь, лампочка покачивается и освещает истоптанный бордовый персидский ковер в центре и полукруглые книжные полки, обрамляющие эту каморку.
Книги. Десятки книг, которые кто-то принес сюда до меня – как и ковер с креслом.
Обложки книг, подписанные авторами, висят на стене в дешевых деревянных рамках. Кипы книг стоят по бокам кресла в качестве самодельных тумбочек. И одна наполовину прочитанная раскрытая книга с треснувшим корешком нетерпеливо дожидается, когда я возьму ее с верха стопки и закончу.
На протяжении двух лет я постепенно пополняла коллекцию хранящихся здесь сокровищ: приносила сюда свои любимые книги. Книги, которые что-то для меня значат.
Мне всегда казалось, что это наш маленький секрет – мой и того загадочного незнакомца, который сделал это место своим убежищем до меня.
Наша воробьиная комнатка.
Наш тайничок.
Я смотрю на часы: три минуты и двадцать секунд. (И четыре тысячи шестьсот семьдесят восемь шагов! Может, к обеду я все-таки доберусь до пяти тысяч.) У меня нет времени даже на то, чтобы привести рукопись в порядок. Я могу только оставить ее тут и уйти.
Я чувствую себя беззащитной, когда, перевернув сумку, вытряхиваю помятые истерзанные листы на ковер. Я еще никогда не оставляла здесь свою рукопись. Да и вообще до сегодняшнего дня не приносила ее на работу.
Но есть ли более подходящее место, чтобы спрятать свои секреты, чем тайник?
Я бросаю последний долгий взгляд на листы бумаги у меня под ногами, мысленно обещаю им как можно скорее вернуться, тяну за цепочку, чтобы выключить свет, и ухожу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Нейтральное обращение к женщине, используемое, когда ее семейное положение неизвестно или не имеет значения. (Здесь и далее примеч. пер.)
2
В США, наряду с продуктами и бытовыми товарами, в супермаркетах продаются и книги.
3
Крупнейшие издательства, контролирующие львиную долю книжного рынка США: Penguin Random House, Hachette, HarperCollins, Macmillan и Simon & Schuster.
4
Традиционный клич китобоев, оповещающий о струе, которую кит выпускает из дыхала.
5
Роман Германа Мелвилла о капитане Ахаве, одержимом местью гигантскому киту и убийце китобоев Моби Дику.
6
Американская традиция, которая заключается в том, что школьники каждый день одеваются в какой-либо новой тематике (например, в цвета школы). Обычно эта неделя проводится перед встречами выпускников в конце сентября – начале октября.
7
Невидимый барьер, препятствующий продвижению той или иной группы людей в какой-либо иерархии. Чаще всего этот термин применяется по отношению к женщинам.
8
Американская франшиза придорожных фастфуд-кафе.
9
Растение-сорняк, также известное как пуэрария дольчатая. Во влажных субтропиках образует непроходимые джунгли.
10
Заставлять кого-то сомневаться в адекватности своего восприятия реальности, в том числе отрицая или обесценивая произошедшие факты.
11
Ведущая шоу «Колесо фортуны», американского прототипа передачи «Поле чудес».
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги