Мальчик и его собака перед концом света

Глава 4

Истории путника

Рыжеволосый мужчина сказал, что его зовут Брэнд.

У него была большая сумка. Достаточно тяжелая, чтобы взвалить ее на плечо, пока он шел по склону мимо сохнущих сеток, раздувшихся от рыбы. В воздухе пахло дождем, но пока он не начался, мы решили провести последние предзакатные часы на скамейке возле нашего дома. Брэнд аккуратно положил сумку возле ног и с благодарностью принял кружку с водой из ручья.

– Хорошая вода, – сказал он. – Чистая и холодная. Он посмотрел на треску и скумбрию в сетях. – Если у вас много рыбы, у меня есть на что ее обменять, – добавил он.

– У нас есть все, что нам нужно, – ответил папа.

– Все, кроме преобразователя напряжения для ветряного генератора, – с улыбкой сказал путник. – Но мы обсудим это завтра. Ваши друзья рассказали о проблемах.

Папа выглядел так, словно Брэнд одержал над ним верх в битве, к которой он даже не проявил интереса. Но путник был прав. Генератор работал с перебоями, и папа винил преобразователь. Он ворчал уже целый год, если не больше, и собирался отправиться на поиски нового.

– Хм-м-м… – пробормотал папа. – Оставайтесь на ужин. Обсудим сделку завтра. Торопиться некуда.

По своему небольшому опыту я знаю, что папа всегда задает незнакомцам два вопроса: есть ли другие люди? Они идут сюда? Я не знаю, почему он это спрашивает – из надежды или страха, но тот факт, что мы никогда не искали других людей, убеждает меня в том, что причина в последнем.

До моего рождения родители отправились на материк, мимо цепочки островов, по реке Клайд. Они отправились на одной лодке, а вернулись с четырьмя. Каждый управлял одной и вел на буксире лодку поменьше. Все были загружены вещами, в окружении многих из которых я вырос. К лодке мамы была прикреплена лодка, позже ставшая моей. Я всегда думал, что она выбрала ее из-за названия – «Добрая надежда». Позже папа признался, что из всех яхт, которые они распотрошили на запчасти в длинной заброшенной гавани, эта пахла наименее отвратительно, когда они открыли люк трюма.

Родители дважды сплавали в опустевший город, который когда-то назывался Глазго, и больше туда не возвращались. Однажды Фёрг спросил почему. Папа сказал, что там произошло что-то, что они не смогли бы объяснить, но это сломало их и замедлило настолько, что никто из них не был готов к третьей поездке, какой бы богатой ни была добыча.

Я помню, как мама, тогда еще говорившая, рассказывала мне об огромной библиотеке в Глазго, целых милях книжных полок и широко распахнутых дверях. Они остановились там на несколько ночей, чувствуя себя в безопасности в этой крепости из книг. Перед уходом мама закрыла двери, чтобы внутрь не пробрались кошки и лисы. Она сказала, что если и было что-то, ради чего ей хотелось вернуться, так это ради библиотеки. Она любила книги, когда могла читать, особенно истории. Думаю, это передалось мне от нее.

В общем, папа задал два своих любимых вопроса, и Брэнд ответил: «Да, но не много и все меньше с каждым годом» и «Нет, они не идут сюда».

А потом, без особого побуждения с нашей стороны, он начал свою историю. Брэнд был хорошим рассказчиком. Его глубокий голос и легкая улыбка медленно и мягко затягивали тебя, так гладко, что ты не понимал, что попался на крючок, пока не сталкивался с его острым взглядом. Даже тогда тебе казалось, что он делится с тобой чем-то радостным, словно шутит. Ты не понимал, что это наживка.

Зато наживкой казалось все, что Брэнд свободно доставал из своей сумки и раскладывал на траве у наших ног, пока говорил. Он сделал вид, словно ищет что-то на дне. Вскоре его окружали интересные вещицы вроде ножей, биноклей и аптечек военного вида, ручных раций, различных консервных банок и бутылок, содержимое которых было бы несомненно раскрыто, стоило бы нам только спросить.

«Она где-то здесь», – пробормотал Брэнд, беспечно кладя очередное сокровище на землю и запуская руку поглубже в свою бездонную сумку.

Мы молча переглянулись, но во взгляде каждого из нас читался лишь интерес. Папа не выглядел встревоженным, и единственной, кто испытывал сомнения по поводу нашего гостя, была Бар. Она посмотрела на меня и поморщилась.

Я знал, что она имела в виду. От Брэнда пахло по-другому. Не плохо, просто непривычно.

Когда мир был заполнен людьми, все люди пахли одинаково? Или их запахи отличались? Я знаю по старым фотографиям, как выглядит толпа, но я не знаю, как она пахнет. Как она звучит. Я часто думаю об этом. Сливались ли все голоса в один громкий звук, как падение камня на галечном пляже сливается с ревом и шумом волн? Думаю, да, иначе миллионы отдельных и непохожих друг на друга голосов свели бы тебя с ума. Наконец Брэнд нашел то, что искал. С довольной улыбкой он протянул папе длинную бутылку из прозрачного стекла.

«Подарок для хозяев», – заявил он.

Но сразу предупредил: это очень крепкая штука. От нее сразу пьянеешь. Папа рассмеялся и сказал, что мы знакомы с алкоголем, потому что сами делаем вересковый эль и медовуху. Но эта бутылка была из эпохи До и по-прежнему запечатана. Внутри была прозрачная жидкость цвета торфяной воды. Хотя этикетки не было, на горлышке бутылки блестели рельефные буквы: «АКВАВИТ».

Неоткрытая бутылка из далекого прошлого – редкая вещь. В конце концов, беби-бастеры пережили немало горя, которое нужно было утопить. Но Брэнд не переживал из-за подарка. У него были еще бутылки. Он сказал, что нашел военный корабль, вероятно, норвежский, севший на мель на крайнем севере. Там было много заколоченных ящиков с просроченными консервами и лекарствами. И «Аквавит». Много «Аквавита». Брэнд сказал, что напиток был неплохим, но отдавал травой. Возможно, укропом. Неожиданный, но приятный вкус, если привыкнуть к нему.

Начался дождь, и мы помогли Брэнду занести его сокровища в дом и снова разложить их на ковре у камина. Затем Бар и я приготовили ужин – жаркое из соленой трески и картофеля. Папа открыл бутылку. Мы все попробовали напиток, кроме мамы, которая, как всегда, сидела возле печной трубы. Она не сводила глаз с лица путника. Неудивительно, ведь он был новым человеком, а мама редко видела незнакомцев, хотя в тот момент она выглядела скорее испуганной, чем заинтересованной. Папа пояснил, что она получила травму много лет назад. Брэнд улыбнулся маме и поднял бокал.

«За хозяйку дома, – произнес он. – Скол[5]».

Вкус алкоголя заставил меня вздрогнуть. Горло словно обожгло огнем, и я решил, что Брэнд отравил нас, но он залпом опустошил свой бокал и улыбнулся мне.

«Огненная вода», – заявил он.

Именно это я и почувствовал – тепло изнутри. Я закашлялся и кивнул.

«Даже лучше, – сказал папа, оглядывая нас. – Путешествие во времени».

Последовала долгая пауза. Я не понял, что он имел в виду.

«Мы пробуем прошлое на вкус», – пояснила Бар.

«Точно, – согласился Брэнд. – Я часто думаю об этом. Люди любили этот напиток. Таким До было на вкус».

Горьким. Суровым. Ни капли не сладким, подумал я. Не как медовуха, которую мы делали.

Но путешествие во времени не было единственным волшебным подарком Брэнда в ту ночь неравного обмена. У него было припасено кое-что послаще, из-за чего мы попали в ловушку. Как и со всем, что показывал нам Брэнд, он преподнес подарок в обертке из такой хорошей истории, что ты не понимал, где таилась опасность.

Он рассказал, что был родом с юга и жил по другую сторону материка. Но его семья заболела и давно умерла, две сестры и отец. С тех пор Брэнд все время был в пути. Для нас это стало сюрпризом, потому что мы были уверены, что на материке никого не осталось. Брэнд сказал, что мы правы, но он и его родня выросли в забытой глуши из тростника и воды на юго-восточном побережье под названием Норфолк-Бродс, месте таком пустом и заброшенном, что все до последнего момента казалось безопасным. Они жили в большом доме на плоском острове в устье, месте, расположенном достаточно близко к суше с обеих сторон, чтобы плавать туда-обратно, а не жить как мы на возвышенности в окружении волн.

Отец Брэнда был одним из тех, кого называют технарями. Он понимал, как устроены старые приборы, и умел чинить механизмы. Он был хорош во франкенштейнстве, сказал Брэнд, а потом пояснил, что Франкенштейн был монстром из старой истории, созданным из частей тел разных людей. Я читал эту книгу, но не стал говорить, что на самом деле Франкенштейном звали безумного доктора, создавшего монстра. Брэнд просто хотел сказать, что его отец умел разбирать старые приборы и превращать их во что-то новое. Например, найденную на материке гидротурбину он превратил в насос для подачи питьевой воды из глубокой скважины на острове, работавший благодаря приливу. Я видел, как загорелись глаза папы. Теперь мы все Франкенштейны. Ничего нового не производится, и нам приходится создавать всю технику из старых незаржавевших останков. Брэнд многому научился у своего отца, но не остался на острове, когда его семьи не стало. Он покинул Норфолк и отправился в море, надеясь найти других людей.

Брэнд называл себя картографом людей, странником и торговцем, но поскольку его встречи с людьми были большой редкостью, он выживал благодаря рыбной ловле и поиску пищи на материке. Его интересовала лишь торговля с нами, и, хотя он говорил о соленой треске, овощах и любой еде, которая была у нас в достатке, я видел, что он не сводил глаз с собак. Особенно с моих собак. Я сразу заметил, что ему приглянулись Джип и Джесс, хотя, по правде говоря, он не скрывал этого. Брэнд присел на корточки и погладил их, заодно осмотрев их пасти. Мои собаки казались маленькими, но у них были большие челюсти и острые зубы. Брэнд одобрительно кивнул.

«Бьюсь об заклад, отличные охотники», – заявил он, посмотрев на папу. Папа кивнул в мою сторону.

«Собаки Гриза, – ответил он. – Вы правы. Эти двое – сущая смерть для кроликов».

Так оно и было. Если у Джипа и Джесс и был какой-то недостаток, так это то, что они считали существование кроликов личным вызовом и охотились за ними часами напролет при малейшей возможности. На нашем острове никогда не было кроликов, зато теперь, когда людей не осталось, их было полным-полно на Сандрее и Уистсе. Эту одержимость мои собаки переняли от своих родителей: однажды их мать Фрея убежала за кроликом в дюны и никогда не вернулась, сколько бы мы ее ни искали. Их отец Уод такой дряхлый, что ходит даже меньше, чем моя мама, в ногах у которой он спит целыми днями. Когда-то он тоже был энергичным охотником. Когда мы отправлялись на большие острова, Джип и Джесс начинали скулить за полмили. Они первыми выпрыгивали на песок и бросались в сторону пастбищ, где кролики грелись на солнышке. Еще с большим восторгом они охотились на крыс, живущих в заброшенных домах. Казалось, за кроликами терьеры охотились в шутку, гоняя их туда-сюда по песку и траве в жестокой игре в догонялки, но крысы были для них чем-то особенным. Поимка этих врагов была войной, а не развлечением. Оказавшись в заброшенном доме, мы всегда пускали собак первыми, чтобы они избавились от грызунов.

Продолжая гладить собак, Брэнд рассказал нам, что провел тринадцать лет в своих приключениях, поиске людей и исследовании мира. Он пересек Балтийское море до скандинавских фьордов, обогнул пустынные берега Европы до Гибралтара, а затем миновал атлантическое побережье Африки. Он не попал в Средиземное море, хотя прошел некоторые судоходные реки на материке. Мы слушали с открытым ртом, как он рассказывал о своих похождениях. Например, о трех семьях, живших в большом старом доме на Стокгольмском архипелаге, кучке крошечных островов вокруг бывшей столицы Швеции.

Когда я впервые увидел их, то решил, что это призраки, сказал Брэнд. Их было не отличить друг от друга – светлые глаза, бледная кожа, растрепанные, словно головки пушицы, белые волосы.

Он добавил, что девушки были очень красивыми, но они пугали его, и не только своим внешним сходством. Брэнд сказал, что они слишком много улыбались. Он уехал от них без сожаления, и от той встречи у него остались лишь странные воспоминания и привычка говорить «скол» в качестве тоста за столом.

Он рассказал о жутковатой парусной яхте, внезапно появившейся в мрачный безветренный день в Северном море и скрывшейся из виду, как только Брэнд окликнул ее владельца. Яхта исчезла на туманном берегу и больше не появилась. Все произошло так быстро, что он почти списал это на галлюцинации, пока через несколько минут его спокойно стоявшая лодка не была задета головной волной загадочного судна, которое словно двигалось – еще более загадочно – своим ходом, ведь ветра не было.

Брэнд проплыл Ла-Манш и затем Сену, где обнаружил сожженный Париж, а перед ним, в устье реки, почти настоящую деревню. Он никогда такого не видел – пять или шесть семей, рыбаки и фермеры, жили вместе, как мы.

«Они мне очень понравились, – сказал Брэнд. – Я решил, что однажды вернусь, выучу их язык и останусь жить с ними».

Но когда спустя два года он вернулся из своего путешествия в Испанию и Африку, люди пропали.

«Никаких следов, – рассказал Брэнд. – Поля заросли так сильно, что, возможно, их никогда и не было. Возможно, мне все привиделось».

На мгновенье, пока он говорил, его глаза блеснули, словно он заметил что-то в пламени, на которое смотрел.

«Африка, – повторила Бар. – Там было жарко?»

«Очень», – ответил Брэнд.

«Мне бы тоже хотелось повидать мир, – сказала Бар, проигнорировав взгляд папы. – Просто узнать, как выглядят другие места».

После этого Брэнд встал и сказал, что ему нужно в туалет. Я поспешно вскочил, чтобы показать ему сарай с дырой в земле, и споткнулся о вещи, лежавшие на полу. На самом деле мне не хотелось, чтобы он вышел из дома первым, ведь Фёрг все это время стоял у двери и слушал нас.

Когда я открыл дверь, он бросился в кусты. Я остановился на пороге и притворился, что хочу чихнуть, чтобы дать брату больше времени. Затем я показал Брэнду наш туалет. Уже стемнело. Ветер стих, и дождь закончился.

«Там», – сказал я.

Брэнд посмотрел на высокий сарай. По сравнению с низкими каменными постройками на острове сарай возвышался, словно большой палец.

«Что ж, – с улыбкой произнес Брэнд. – Хорошо, что ты показал мне. Сам бы я его ни за что не нашел».

Я подумал, не заподозрил ли он неладное, но его улыбка разрядила обстановку. Я смотрел, как Брэнд идет через низкие заросли вереска к туалету, и заметил, что он внимательно оглядывает остров. В тот момент у меня мелькнула мысль, что он знает, что я смотрю на него.

Но после того, что произошло и как это произошло, я не уверен. Я знаю лишь одно: все закончилось очень плохо.

Глава 5

Мармелад

Жаркое пахло потрясающе, разговор за столом был интересным, и присутствие нового собеседника придавало ужину атмосферу праздника. У нас по-прежнему были праздники: папа говорил, что нужно отмечать ход времени и смену времен года. Поэтому у нас были дни рождения, летнее солнцестояние и Рождество, хотя мы не верим в бога. Мне было жаль Фёрга, который прятался на улице. Я поглядывал на папу, надеясь, что он смягчится и скажет, что его другой сын вернется с минуты на минуту. Тогда Фёрг немного подождет, с невинным видом войдет в дом и присоединится к нам. Но папа этого не сделал.

Я видел, что Бар тоже вопросительно смотрит на папу. Наконец он слегка тряхнул головой. Через несколько минут Бар встала и взяла котелок с жарким, сказав, что в ее порции одна картошка и почти нет трески. Я был увлечен разговором с Брэндом, но заметил, как Бар открыла маленькое окно в стене за камином и протянула миску с едой в темноту.

«Простите, – сказала она, когда Брэнд обернулся, почувствовав сквозняк. – Здесь становится душно».

«В свежем воздухе и ветерке в спину нет ничего плохого, – возразил Брэнд. – Я столько лет провел в море, что теперь мне становится не по себе, у меня начинаются приступы клаустрофобии, если я задерживаюсь в помещении. Я совсем разучился спать на суше. Засыпаю только под убаюкивающий шум волн».