Любовное письмо

Шахматный дебют, во время которого белые приносят в жертву свою пешку, чтобы отвлечь пешку черных

Пролог

Лондон 20 ноября 1995 года

– Джеймс, милый, что ты делаешь?

Он огляделся, сбитый с толку, затем нетвердой походкой двинулся вперед. Она поддержала его, не давая упасть.

– Ты что, ходил во сне? Пойдем-ка обратно в кровать, – мягко продолжил женский голос.

Внучка. А значит, его душа все еще в земном мире.

Он ведь не просто так встал с постели. Его гнало вперед какое-то срочное дело, которое вечно приходилось откладывать, но сейчас…

Нет, уже не вспомнить. Пришедший в негодность разум снова его предал. Впав в уныние, он позволил практически дотащить себя до кровати. Ненавистные хрупкие, истощенные конечности делали его беспомощным, словно младенец.

– Вот так. – Она устроила деда поудобнее. – Больно? Дать немного морфия?

– Нет, прошу. Я…

Именно из-за морфия в голове была каша. Завтра он обойдется без лекарства и тогда сумеет вспомнить, что должен сделать перед смертью.

– Ладно. Просто расслабься и попробуй немного поспать, – успокаивающе проговорила она, поглаживая ладонью его лоб. – Скоро придет доктор.

Понимая, что нельзя засыпать, он закрыл глаза, отчаянно копаясь в памяти в поисках лиц и обрывков воспоминаний…

И увидел ее, так же ясно, как в день первой встречи. Прекрасная, нежная…

– Помнишь, дорогой? Письмо, – прошептала она. – Ты обещал его вернуть…

«Ну конечно!»

Он открыл глаза и попытался сесть. Над ним нависло озабоченное лицо внучки, потом руку на сгибе локтя болезненно кольнуло.

– Джеймс, милый, сейчас доктор даст тебе успокоительное, – пояснила она.

«Нет, нет!» – мысленно закричал он, но слова не желали слетать с губ.

В руку вонзилась игла, и Джеймс понял, что опоздал. Он слишком долго тянул и теперь уже не успеет исполнить обещание.

– Прости, мне очень жаль, – выдохнул старик.

В конце концов он сомкнул веки, из тела ушло напряжение. Но когда внучка, склонившись над ним, прижалась гладкой щекой к морщинистому лицу деда, оно было мокрым от слез.

Безансон, Франция 24 ноября 1995 года

Она медленно добрела до камина в гостиной. День выдался холодный, и кашель сегодня одолевал ее сильнее обычного. Устроив свое хрупкое тело в кресле, она взяла со стола свежий номер «Таймс», чтобы, как всегда с утра, за чашкой английского чая почитать некрологи. Однако при виде заголовка на треть первой полосы со звоном опустила фарфоровую чашку на блюдце.

СКОНЧАЛСЯ ЧЕЛОВЕК-ЛЕГЕНДА

Девяностопятилетний сэр Джеймс Харрисон, которого многие считают величайшим актером своего поколения, скончался вчера в своем лондонском доме в окружении родных. Похороны в узком кругу близких лиц состоятся на следующей неделе. В январе в Лондоне пройдет поминальная служба.

Сердце болезненно сжалось. Газета в руках затряслась так сильно, что она едва сумела дочитать страницу до конца. Рядом со статьей размещалась фотография, на которой он получал почетный орден из рук королевы. Полными слез глазами она рассматривала строгие очертания его профиля и густую копну седеющих волос…

Сможет ли она вернуться? Осмелится ли на такой шаг? В последний раз, просто чтобы попрощаться…

Позабыв об остывшем утреннем чае, она перевернула первую страницу и продолжила читать, смакуя подробности его жизни и карьеры. Потом ее внимание привлек еще один небольшой заголовок.

ИЗ БАШНИ ПРОПАЛИ ВОРОНЫ

Прошлой ночью стало известно, что из Тауэрской башни в Лондоне исчезли знаменитые вороны. Согласно легенде, птицы жили здесь уже более пяти сотен лет, в соответствии с указом Карла II охраняя Тауэр и королевскую семью. Об исчезновении воронов вчера вечером сообщил смотритель. В настоящее время ведутся масштабные поиски.

– Господи помилуй… – прошептала она, чувствуя, как страх разливается по старым венам.

Возможно, это всего лишь совпадение. Вот только она слишком хорошо знала, что скрывается за той легендой…

1

Лондон 5 января 1996 года

Джоанна Хаслам, с неизменным рюкзаком на плече, опрометью неслась через Ковент-Гарден. Она уже почти задыхалась, легкие молили о пощаде. Лавируя между туристами и группами школьников, Джо едва не сбила с ног уличного музыканта и умудрилась выскочить на Бедфорд-стрит как раз в тот момент, когда к кованым железным воротам возле церкви Святого Павла[1] подъехал лимузин. Машину тут же окружили фотографы. Шофер вышел, чтобы открыть заднюю дверцу.

«Черт возьми!»

Собрав последние крупицы сил, Джоанна пробежала еще несколько ярдов до ворот и оказалась в мощеном дворе. Часы на фасаде красной кирпичной церкви подтвердили, что она опоздала. Среди собравшихся у входа папарацци дежурил и ее фотограф Стив. Он стоял на ступеньках, заняв довольно выгодную позицию. Джоанна протиснулась сквозь толпу людей с фотокамерами, которые окружили появившуюся из лимузина знаменитость, и махнула Стиву рукой. Тот в ответ поднял большой палец.

Внутри церковь заливал мягкий свет люстр, свисающих с высокого потолка. Скамьи были забиты до отказа. Из глубины помещения доносились мрачные звуки органа.

Показав служителю на входе журналистское удостоверение, Джоанна проскользнула внутрь и с облегчением уселась на заднюю скамью. Пытаясь отдышаться, она принялась рыться в рюкзаке в поисках блокнота и ручки.

Несмотря на морозный воздух, на лбу выступили капельки пота. Черный свитер из овечьей шерсти с высоким воротом, который Джоанна натянула в спешке, неприятно лип к влажной коже. Она высморкалась в бумажный носовой платок, потом пригладила рукой длинные спутанные темные волосы и, закрыв глаза, откинулась на спинку скамьи, чтобы перевести дух.

Новогодние праздники сулили так много хорошего, но сейчас, всего несколько дней спустя, Джоанна чувствовала себя отвратно. Такое ощущение, что ее швырнули вниз, да не откуда-нибудь, а с крыши Эмпайр-стейт-билдинг. Изо всех сил, без предупреждения.

А причиной всему стал ее возлюбленный Мэтью – хотя начиная со вчерашнего дня уместнее было бы называть его «бывшим».

Джоанна прикусила нижнюю губу, чтобы вновь не расплакаться, и взглянула на передний ряд скамей возле алтаря. К счастью, члены семьи, которых все ждали, еще не прибыли. Сквозь раскрытые двери главного входа она заметила, как на ступенях церкви папарацци прикуривают сигареты и возятся с объективами камер. Сидящие впереди уже начинали ерзать на неудобных деревянных скамьях и перешептываться с соседями. Джоанна поспешно обвела взглядом толпу в поисках наиболее достойных внимания знаменитостей, всеми силами стараясь различить их по затылкам, большинство из которых уже покрылись сединой, а то и вовсе побелели. Пока она записывала имена в блокнот, чтобы упомянуть их в статье, перед мысленным взором опять замелькали картины вчерашнего дня, когда Мэтью неожиданно возник на пороге ее квартиры в Крауч-Энде.

Они вместе отпраздновали Рождество и Новый год, а потом решили разойтись по домам и спокойно отдохнуть несколько дней, прежде чем заново окунуться в рабочие будни. К несчастью, Джоанна умудрилась где-то подцепить мерзкую простуду, самую сильную за последние годы, так что дверь она открыла в теплой заношенной пижаме и полосатых носках, сжимая в руках грелку с Винни-Пухом.

И сразу поняла – что-то случилось. Мэтью, не снимая куртку, топтался возле двери и старательно отводил глаза, глядя куда угодно, только не на нее. Потом он начал мямлить, что поразмыслил и не видит будущего в их отношениях – поэтому, наверное, пришло время расстаться.

– Мы начали встречаться после универа и вместе уже шесть лет, – объяснял Мэтью, теребя в руках перчатки, которые Джоанна подарила ему на Рождество. – Я всегда думал, что со временем созрею для нашего брака… ну, захочу официально связать с тобой свою жизнь… Но этого до сих пор не случилось. – Он безвольно пожал плечами. – Сомневаюсь, что в будущем мои чувства изменятся.

Мэтью выглядел виновато-настороженным. Джоанна крепче стиснула грелку и, сунув руку в карман пижамы, выудила влажную салфетку. Шумно высморкалась и спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Кто она?

– Я не хотел… – пробормотал он, заливаясь румянцем. – Но так получилось… И больше я не могу притворяться.

А ведь всего четыре дня назад, накануне Нового года, они провели вместе ночь, и Мэтью чертовски здорово справлялся с притворством.

Как оказалось, он спутался с некоей Самантой, которая работала в том же рекламном агентстве, да не абы кем, а директором по работе с клиентами. Все закрутилось в тот вечер, когда Джоанна, гоняясь за скандальной историей, подкарауливала члена парламента от партии Тори и не успела приехать в офис Мэтью на рождественскую вечеринку. Банальная история? Вполне. А впрочем, люди редко бывают оригинальны, и почти любые человеческие поступки можно связать с тем или иным клише.

– Клянусь, я всеми силами старался выбросить Сэм из головы, – оправдывался Мэтью. – Все рождественские праздники гнал от себя ее образ. Пока мы гостили у твоих родных в Йоркшире, все было отлично, но на прошлой неделе мы с ней снова встретились, немного выпили и…

Что ж, все предельно ясно. Стоило Джоанне выйти за порог квартиры Мэтью, как ее место заняла Саманта.

Она не находила слов и молча смотрела на него, борясь со злостью, потрясением и страхом.

– Сперва я думал, это всего лишь увлечение, – продолжал тем временем Мэтью. – Но пойми, если меня так тянет к другой женщине, я просто не могу быть с тобой. Нужно поступить по совести и… – Он как будто бы ждал, что Джоанна поблагодарит его за такое благородство.

– По совести… – глухо повторила она, и по щекам потекли холодные, вызванные лихорадкой слезы.

Мэтью продолжал что-то лепетать в свое оправдание, но его голос доносился словно издалека. Джоанна с усилием открыла опухшие, блестящие от слез глаза. Он, весь сжавшийся и явно пристыженный, сидел в потертом кожаном кресле.

– Прочь отсюда, – хрипло выдохнула она. – Ты отвратительный, подлый, лживый, двуличный негодяй! Выметайся вон! Убирайся с глаз моих!

Мэтью даже не стал спорить, и от этого было больнее всего. Он поднялся на ноги и что-то пробормотал о вещах, которые оставил в ее квартире, потом заметил, что неплохо бы как-нибудь встретиться и поболтать – ну, когда страсти улягутся, – а после чуть ли не бегом бросился к выходу.

Весь остаток вчерашнего дня Джоанна провела в слезах. Она плакалась по телефону матери, рыдала, оставляя сообщение на голосовой почте Саймона, своего лучшего друга, и обильно орошала соленой влагой и так уже намокший мех грелки с Винни-Пухом.

В конце концов, напившись бренди и таблеток от простуды, Джоанна провалилась в сон, радуясь, что впереди два выходных – взятые в оплату сверхурочных, отработанных в отделе новостей перед Рождеством.

А в девять утра ее разбудил телефон. Очнувшись от навеянного лекарствами сна, Джоанна потянулась за мобильником, молясь, чтобы звонил убитый горем Мэтью, который осознал чудовищность собственного поступка и раскаялся.

– Это я, – донесся из трубки голос с ощутимым акцентом уроженца Глазго.

Джоанна молча выругалась, глядя в потолок.

– Привет, Алек, – пробормотала она, шмыгнув носом. – Что ты хотел? Я сегодня не работаю.

– Извини, но отдых отменяется. Элис, Билл и Ричи заболели. Отгуляешь положенные выходные в другой раз.

– Не только они болеют. – Джоанна специально кашлянула погромче. – Прости, Алек, но я тоже не в лучшей форме.

– Взгляни на это с другой стороны, – заметил он. – Сегодня поработаешь, а потом, когда придешь в норму, сполна насладишься заслуженным отдыхом.

– Слушай, я в самом деле не могу. У меня температура. Я едва держусь на ногах.

– Это не страшно. От тебя требуется лишь сидеть. В Актерской церкви в Ковент-Гардене. В десять состоится поминальная служба по сэру Джеймсу Харрисону.

– Алек, ты ведь не серьезно? Не хватало мне еще торчать в продуваемой насквозь церкви. С этой жуткой простудой я и сама могу оказаться на поминальной службе – в качестве главного действующего лица.

– Извини, Джо, но выбора нет. Я оплачу тебе такси туда и обратно. После службы можешь ехать прямо домой, статью пришлешь по электронной почте. Попробуй задать пару вопросов Зои Харрисон. Я отправил Стива сделать фотографии. Если она явится разодетой в пух и прах, наверняка попадет на первую полосу. Ладно, поговорим позже.

– Черт! – простонала Джоанна, в отчаянии откидывая ноющую голову на подушку.

Потом позвонила в местную службу такси и, пошатываясь, направилась к гардеробу, чтобы найти подходящий случаю черный наряд.

По большей части она обожала свою работу, жила ради нее, как часто замечал Мэтью, но сегодня утром Джоанна всерьез задумалась о причинах подобной любви. Она уже успела поработать в паре местных газет и год назад получила должность младшего репортера в лондонском «Морнинг мейл», одном из самых популярных национальных ежедневных изданий в стране. Конечно, с таким трудом завоеванное место было более чем скромным, но отказываться точно не стоило. Ведь, как неустанно напоминал Алек, редактор отдела новостей, ей в затылок дышали сотни молодых голодных журналистов. Полтора месяца работы в редакции под его началом стали для Джоанны тяжким испытанием. Время тянулось бесконечно, и Алек, безжалостный эксплуататор и преданный делу профессионал, который сам выкладывался по полной, ожидал не меньшего от подчиненных.

– И угораздило же меня попасть в отдел новостей, – фыркнула Джоанна, натягивая – в знак уважения к предстоящей мрачной церемонии – не слишком чистый черный свитер, толстые шерстяные колготки и черную юбку.

Такси опоздало на десять минут, а потом еще и застряло в огромной пробке на Чаринг-Кросс-роуд.

– Простите, тут я бессилен, – развел руками водитель.

Взглянув на часы, Джоанна сунула ему десятифунтовую банкноту и выскочила из машины. Пока она неслась по улицам в направлении Ковент-Гардена, тяжело дыша и постоянно шмыгая носом, в голове крутился настойчивый вопрос: может ли жизнь стать еще хуже?

Собравшиеся в церкви вдруг прекратили шептаться, и тишина вырвала ее из мрачных мыслей. Джоанна открыла глаза и обернулась. В проходе церкви появились члены семьи покойного сэра Джеймса Харрисона.

Впереди шагал Чарльз Харрисон, единственный сын сэра Джеймса, который давно уже разменял седьмой десяток. Будучи известным режиссером, он жил в Лос-Анджелесе и снимал высокобюджетные боевики с кучей спецэффектов. Кажется, не столь давно даже получил «Оскара», однако Джоанна обычно не смотрела фильмы подобного рода.

Рядом с Чарльзом шла его дочь Зои Харрисон, своим внешним видом полностью оправдывая надежды Алека. В облегающем черном костюме с короткой юбкой, выгодно подчеркивающей длинные ноги, с собранными в гладкий шиньон волосами, эта английская красавица, свежая, словно роза, выглядела просто потрясающе. Зои была актрисой, ее карьера сейчас шла в гору. Мэтью с ума по ней сходил и вечно замечал, что Зои напоминает ему Грейс Келли – видимо, женщину его мечты. Джоанне оставалось лишь гадать, с чего в таком случае Мэтью начал встречаться с ней, нескладной темноглазой брюнеткой. Она проглотила комок в горле, готовая поспорить на грелку с Винни-Пухом, что уж Саманта наверняка миниатюрная блондинка.

Зои Харрисон вела за руку мальчика лет девяти или десяти, который в черном костюме и галстуке явно чувствовал себя неловко. То был ее сын, Джейми Харрисон, названный в честь прадеда. Зои родила его в девятнадцать лет, но от кого – до сих пор было неизвестно. Сэр Джеймс всячески поддерживал внучку в ее стремлении произвести на свет этого ребенка и сохранить в тайне имя отца Джейми.

Мальчик очень походил на мать: те же тонкие черты лица, молочно-розовая кожа и огромные голубые глаза. Зои Харрисон всеми силами старалась держать Джейми подальше от камер. Если Стив каким-то чудом умудрился сфотографировать мать и сына вместе, завтра снимок наверняка попадет на первую полосу.

Последним со скамьей Джоанны поравнялся Маркус Харрисон, брат Зои. И пусть мысли ее по-прежнему занимал Мэтью, стоило признать, что Маркус был настоящим «очаровашкой», как выразилась бы ее коллега-репортер Элис. Совсем недавно он ухаживал за одной блондинкой, светской львицей с тройной фамилией из Великобритании, так что Джоанна знала его по колонкам светской хроники. Темноволосый, в отличие от сестры, но с такими же голубыми глазами, Маркус держался с некоей порочной самоуверенностью и даже в мятом черном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, с волосами почти до плеч, всем своим видом излучал обаяние. Порывшись в памяти, Джоанна вспомнила, что Маркус, кажется, выбрал для себя карьеру кинопродюсера и сейчас делал первые шаги на этом поприще. Что ж, выглядел он соответствующе.

Она с трудом отвела от него взгляд и твердо пообещала себе, что в следующий раз выберет мужчину средних лет, который любит наблюдать за птицами и коллекционировать марки.

– Доброе утро, дамы и господа, – раздался с кафедры голос викария. Перед ним стояла большая фотография сэра Джеймса Харрисона в окружении венков из белых роз. – Родные сэра Джеймса приветствуют всех вас и выражают благодарность, что вы пришли сюда сегодня, дабы отдать дань уважения дорогому другу, коллеге, отцу, деду, прадеду и, пожалуй, лучшему актеру этого столетия. Для всех, кто имел счастье хорошо его знать, конечно же, не станет сюрпризом, что сэр Джеймс был решительно настроен отринуть всю мрачность и превратить сегодняшнюю службу в праздник. И мы с его родными исполнили эти пожелания. Поэтому начнем с любимого гимна сэра Джеймса «Я клянусь тебе, моя страна». Прошу всех встать.

Джоанна поднялась на многострадальные ноги и громко закашлялась. К счастью, в этот миг заиграл орган. Она уже хотела взять с широкой спинки скамьи впереди листок со словами гимна, но ее опередили. Тонкая маленькая ручка с прозрачной кожей, под которой проступали голубые вены, добралась до листка раньше.

Только теперь Джоанна обратила внимание на стоящую слева женщину, которая, сгибаясь под тяжестью прожитых лет, едва доходила ей до ребер. Старушка, одетая в длинное черное пальто до лодыжек, с черной сетчатой вуалью на лице, опиралась на спинку скамьи, чтобы не упасть. Единственной открытой частью тела была рука, в которой пожилая женщина держала листок. И эта самая рука так тряслась, что прочитать слова гимна было невозможно.

– Давайте я подержу? – предложила Джоанна, наклоняясь к незнакомке.

Та молча протянула ей листок. Опустив его пониже, чтобы женщина тоже видела слова, Джоанна хрипло пропела весь гимн. Когда музыка стихла, старушка сама с трудом опустилась на скамью, не обращая внимания на протянутую руку Джоанны.

– Сегодня мы откроем нашу службу любимым сонетом сэра Джеймса, «Сладкая роза благочестия» Данбара, в исполнении его близкого друга сэра Лоренса Салливана, – объявил викарий.

Собравшиеся терпеливо ждали, пока старый актер пробирался к кафедре, и наконец церковь наполнил его знаменитый звучный голос, который некогда завораживал тысячи зрителей в театрах по всему миру.

– «О, сладчайшая роза, благочестие и доброта, лилия-чаровница…»

Дальняя дверь церкви вдруг скрипнула, и внутрь ворвался порыв ледяного воздуха. Джоанна обернулась и заметила, что служитель толкает перед собой инвалидное кресло. Подкатив его к последнему ряду скамей, работник церкви удалился. Почти сразу рядом кто-то жутко захрипел – по сравнению с этим звуком простудный кашель Джоанны казался сущей мелочью. Она взглянула на сидевшую рядом старушку. Та хватала ртом воздух, словно в приступе астмы, и не отрываясь смотрела на фигуру в инвалидном кресле.

– Что с вами? – прошептала Джоанна.

Пожилая женщина приложила руку к груди, по-прежнему не отводя взгляда от мужчины-инвалида. Викарий объявил следующий гимн, и собравшиеся вновь поднялись. Старушка внезапно вцепилась в руку Джоанны и указала на входную дверь.

Придерживая незнакомку за талию, Джоанна помогла ей встать и практически дотащила до края скамьи. Когда они подошли к мужчине в инвалидном кресле, старушка прижалась к Джоанне, будто напуганный ребенок. Она и сама невольно вздрогнула под ледяным взглядом серо-стальных глаз незнакомца, затем поспешно отвернулась и помогла пожилой женщине пройти несколько шагов до двери, возле которой стоял служитель.

– Эта женщина… я… ей нужно…

– На воздух! – задыхаясь, прохрипела старушка.

Вдвоем со служителем они вывели несчастную в январскую серость и помогли спуститься по ступенькам к одной из скамеек, стоящих по бокам двора. Но не успела Джоанна открыть рот, чтобы попросить о дальнейшей помощи, как он поспешно нырнул обратно в церковь и снова закрыл дверь. Старушка, прерывисто дыша, привалилась к спинке скамьи.

– Может, вызвать скорую? – предложила Джоанна. – Кажется, вам в самом деле плохо.

– Нет! – просипела старушка. Для такого хрупкого тела ее голос звучал неожиданно сильно. – Вызови такси. Отвези меня домой. Пожалуйста.

– Думаю, вам лучше…

– Прошу! – Женщина вцепилась костлявыми пальцами в запястье Джоанны. – Такси!

– Хорошо, ждите здесь.

Джоанна выбежала из ворот на Бедфорд-стрит и махнула проезжавшему мимо черному такси. Водитель затормозил у обочины и вышел из машины, любезно согласившись помочь Джоанне довести женщину до автомобиля.

– Старушка точно в норме? Как-то странно она дышит, – заметил таксист, пока они вдвоем усаживали пожилую леди на заднее сиденье. – Может, отвезти ее в больницу?

– Она хочет поехать домой. – Джоанна просунула голову в салон. – А где вы, кстати, живете? – спросила она у женщины.

– Я… – прохрипела та, тяжело дыша. Видимо, забраться в такси ей оказалось непросто и несчастная вымоталась до предела.

Таксист покачал головой:

– Прости, дорогуша, но в таком состоянии я ее никуда не повезу. По крайней мере, одну. Не хватало мне еще покойника на заднем сиденье. Проблем не оберешься. Если поедешь с нами – лады. Тогда и отвечать в случае чего тебе.

– Но я ее не знаю. И я здесь по работе. Мне полагается быть в церкви…