К далекому синему морю

Кот не отвечал. Старательно уплетал то ли карася, то ли еще какую рыбину и урчал. Морхольд довольно улыбнулся и снова похвалил сам себя. Рыбалка-убивалка удалась. Пусть он и сверзился вниз, вместо того, чтобы прихлопнуть еще одну рыбину.

Одежда сохла у костерка, распяленная на вбитых в землю рогульках-сучьях. Рыбы набил целых пять голов. Или штук? Головы, кстати, кот не ел, видать, брезговал. Все рыбины оказались разными. Морхольд не особо жаловал рыбу до Беды, не говоря о рыбалке. Но все ж таки оказался удивленным. Как-то водоплавающие совершенно не напоминали тех, из детства.

Кот самозабвенно приканчивал половину третьей рыбины. Поделил прямо по-братски: коту полторы и ему полторы. Разве что размеры разные. Свою порцию, недолго думая и выпотрошив, запек в углях. Отрезал мерзковатые зубастые головы, обмазал тушки глиной, взяв ее с бережка, и запек. Рыбка, после того, как горячую глину отстучал ножом, пованивала, плохо пропеклась, но елась на ура.

– Не-не, и не проси, – Морхольд шикнул на кота, так и тянувшегося к оставшейся сырой рыбешке. – Это на утро, бестолочь.

Тот как будто понял. Успокоился и завалился спать. Свернулся в клубок, засунув нос куда-то в шерсть, – и все, нет кота.

Морхольд дохрустел остатками порции, поковырялся в зубах нехилой косточкой и, скривившись, еле смог встать. Сгреб побольше листвы в свое «гнездо» и вышел на воздух.

Похолодало. Первый вчерашний снег выпал рановато. До Нового года, если прикинуть, месяца два. Ну, край, с половиной. Потому и холодает серьезно, чему удивляться? Морхольд подышал на руки, растирая ладони. Высохшие футболка и штаны тепла не прибавляли. Хорошо, что додумался снять куртку, залезая на деревце.

Над головой, посреди черно-алмазной ночи, неожиданно пробившейся через тучи, на него смотрела Большая медведица. Ковш, родной и привычный, чуть подрагивал свечением мерцающих звезд.

Морхольд еще раз дохнул на руки. В голове, точь-в-точь как звездочки, мерцали мысли. Несколько. И ни одна ему не нравилась. Потому как хорошего в них не наблюдалось. Что они с котом имели в наличии?

Два нормально функционирующих глаза на двоих. Обоняние и всякие там шестые-седьмые чувства – только у хвостатого. Нормально работающие двигательно-опорные аппараты тоже стоило поделить на два и прикинуть, насколько оба инвалида мобильны, – шесть плохо работающих лап с ногами на двоих. Рука вроде бы приходила в себя, а у кошака ребра явно подживали, равно как и мясо, подранное клыками страхолюдной собаки Клыча. Ну, это-то ладно. Можно записать в плюсы нехитрой бухгалтерии.

А в минусах чего выходит?

У-у-у, тут все круче. Но по порядку.

Пока их не искали. Если б наоборот, так давно бы нашли. Но, тем не менее, пока все в норме. Если повезет, то забудут. Да и мало ли, вдруг никто их не видел? Хотя тут Морхольд сомневался. Да и потом, зная Клыча, стоило ожидать прочесывания всей территории рядом с детским лагерем. Если, конечно, Клыч выжил и победил. Или не победил, но сохранил свои силы.

Ребятки же, что шли за пай-девочкой Дашей, Морхольда пугали не меньше. Очень уж серьезны и круты. От таких стоит ожидать и следопытов, и командира, желающего прочесать все и вся. Вспоминая безумную гонку, начавшуюся еще в Кротовке, Морхольд поморщился. Чертовы крутые перцы. Таких если останавливать, так двумя штурмовыми отрядами с Кинеля, не меньше. Хотя… то ли интуиция, обострившаяся с годами, то ли задница, чуявшая подлянку, подсказывала: да и ну его нахер, воевать с такими. Как-то он не удивился бы потом полноценному полку, явившемуся на поиски своих коллег.

Ну и самый главный проблемный вопрос: чего делать? И как быть?

На кой ляд он подписался на сделку с Дашей? Правильно, из-за пусть и призрачной, но надежды. Найти своих. Найти тех, кого потерял. И? Жива ли Даша? И не врала ли она?

Морхольд выматерился. Так, как матерился крайне редко. Так, что самому стало противно. А потом развернулся и пошел спать. Потому что от всех неожиданных новшеств в своей жизни он сильно устал.

Лег, зарывшись в листву и положив в костер толстую валежину. Часов на пару хватит, а там… А там так и так вставать, да идти отливать. Морхольд накинул куртку, подложив рукав под голову, повернулся на бок, крякнув от боли. Когда к спине, уркнув, привалилось тяжелое, мерно дышащее и теплое, он улыбнулся. Животине тоже хотелось больше тепла. И уснул.

А утром кота рядом не оказалось. И в пещерке тоже.

– Ну, ты и гад… – Морхольд, ковыляя по следам на вновь выпавшем снежке, добрел до реки. – Сволочь усатая.

Кот сидел и смотрел на непроглядно черную воду. Его совершенно не заботили несколько ворон, увлеченно клевавших какую-то падаль на мокром песке. Усатый просто сидел, смотрел, лишь дернув ухом, когда человек оказался рядом с ним.

– Ну и какого ж ты сюда приперся, скотина? – поинтересовался Морхольд, растирая бедро. – Я-то, ясен пень, дебил еще тот, что поперся тебя искать. Но интересно же…

Кот не шевельнул даже усом. Морхольд потыкал ногой в валявшееся на берегу бревно, сел. В этот раз стрельнуло где-то в крестце.

– Добегался, конь старый, – он сплюнул, – что-то да вылезло. Эй, морда, чего тут интересного? Друга своего ждешь?

Кот повернул морду и взглянул на Морхольда до жути осмысленным взглядом.

– Да ладно… Как его, Азамат, да? Слушай, кошастый, ты меня пугаешь. Шевельни усами, если понял, о чем я… Не, не шевелишь? Азамат?

Кот мявкнул. И заметно обеспокоился. Даже встал и начал крутиться на месте.

– Угу… – Морхольд почесал подбородок. Вернее, ногтями пробился через заметно отросшую бороду и поскреб по коже. – Интересно.

Будущее обретало более четкие границы. Хрен знает, что там у кота в его кошачьей голове, но… Хотелось верить, что что-то серьезное. Крути-не крути, а вся ситуация случилась из-за Дарьи. И найти ее стоило хотя бы для получения ответа, да. Ответа на самый важный для него, Морхольда, вопрос. Где искать.

– Подожди-ка, дружище, – он сплюнул, глядя на явно нервничающего кота, – подожди.

Бревно чуть нагрелось и холод мыслей не путал. Итак, судьба, вроде бы повернувшаяся задней точкой, сделала нежданный поворот. Верить в хорошее не стоило, но надеяться хотелось. Как минимум в то, что у кота не бешенство и он мявкает не просто так. Выбор у них, на самом деле, невелик. Но даже среди его практически отсутствия и какой-никакой, но альтернативы, желалось верить в лучшее.

Стоит оставаться на месте? Вряд ли. Почему? Все просто.

Берег все равно прочешут, рано или поздно. Вероятнее всего, что рано.

Будет ли какой-либо прок, если отлежаться еще пару дней? Да ни хрена. Ни спина, ни нога нормально работать не собираются, так чего ждать? Есть ли шанс на встречу с Дашей Дармовой? Надо полагать. И явно больше, чем если вдвоем, на пару с котом, остаться.

– Эй, мохнатый…

Кот внимательно посмотрел на человека. Иногда он его даже пугал. Во всяком случае зверя, так явно понимавшего речь, Морхольд не встречал. Раньше.

– Пошли за манатками, черт с тобой, – встал, пожалев о забытой остроге, – а потом и искать. Да не вру, пошли.

Уже уходя вверх по течению, Морхольд прислушался. И присмотрелся. Черные точки воронья взмывали вверх чуть поодаль. Стоило поторопиться.

Темнело. Ветер тоскливо и жалостно подвывал в разросшихся ввысь и вширь ивах. Плети ветвей, голые и безжалостные, хлестали вокруг деревьев, так и норовя пришибить кого-нибудь. Каркали, разлетаясь, невеликие черноперые вороны, ни капли не поменявшиеся с самого Морхольдовского детства. Видать, умным и хитрым крылатым совсем наплевать на Беду и ее последствия.

Начал крапать дождь, но прекратил практически тут же. Радоваться этому, рассматривая низкие черные перины, рокочущие громом, Морхольд не стал. Стоило ждать от природы крайне неприятной пакости, не иначе. Ливня с градом, позавчерашнего бурана или, того хуже, льдисто-острой вьюги. Он бы не удивился, после Беды поземку частенько видели и в сентябре. Стоило поднажать. Хотя выходило оно как-то стремновато, если не сказать хуже.

Что кот, что человек, бредущие по раскисшей земле, обдуваемой со всех сторон постоянно меняющимся ветром, могли вызвать одновременно и хохот, и сострадание. Еле-еле переставляя лапы с ногами, останавливающиеся каждые триста-пятьсот метров, мокрые и порой с трудом вылезающие из грязи.

И если кот справлялся с дорогой относительно грациозно, как и положено любому хищнику, то Морхольду приходилось туговато. На одной из остановок он невесело усмехнулся и отряхнул с штанины жирные бурые потеки: ему пришло в голову одно сравнение. Так себе сравнение, если честно. С пресловутой коровой на льду. С килограммами мяса и сала, танцующими на хрустящей и скользкой зеркальной поверхности. Выплясывающими что угодно, кроме чего-то красивого.

– Эй, котозавр! – Морхольд выдохнул, тяжело оперся на острогу. – Мы хоть верно идем-то?

Кот, что вполне логично, не ответил.

– Да и ладно. Двинули.

Получалось не особо, однако двигались. Медленно, но верно. Чуть ли не по километру в час, если судить по собственным внутренним часам Морхольда. Великолепная скорость, ага.

До ночи оставалось не так и мало, когда кот неожиданно громко мяукнул и задал такого дра-ла-ла, что оставалось только поражаться. Ну, тому, как может нестись вперед животина, не так давно почти помершая.

Причину мявканья Морхольд увидел чуть позже. Увидел и вздохнул. Было с чего.

Вряд ли на реке туда-сюда шныряли суда, похожие на это, наполовину выброшенное на берег. Довольно большой корпус из стали, с торчащими по бортам металлическими штырями. С трубой паровой машины и даже мачтой. Яхта, ексель-моксель. Натурально, самая настоящая. Даже с именем. Ага. «Арго».

А раз так, то… то как бы путешествие не закончилось, только начавшись. В смысле его, Морхольда, путешествие. Хреновастые дела получаются.

Он сжал зубы и пошел быстрее. Чавк-чавк, ноги месили кашу под ногами. Чоп-чоп-чоп, чавкая месивом, соглашалась с ними острога, превратившаяся в посошок. Подошвы видавших виды ботинок разъезжались, совершенно несогласные с желаниями владельца переть вперед аки УАЗ. Кот, мелькающий впереди, одним прыжком оказался на борту, завис на секунду и спрыгнул внутрь. Морхольд выругался и решительно поднажал. Спина отозвалась мгновенной вспышкой тепла, горячо разлившегося по мышцам.

Он доковылял в аккурат к тому моменту, когда морда кота показалась над сталью борта. Усатый мявкнул, зовя за собой.

– Да иду, – Морхольд остановился, противореча собственным словам.

Остановиться стоило. Хотя бы для того, чтобы понять – каким макаром этот вот бороздящий волны корабль оказался здесь. Выброшенный на берег аки Иона. Хотя, если память не изменяла, кит, проглотивший Иону, никуда его не выбрасывал. А кого тогда выбрасывал и кто? Капитана Ахава Моби Дик? Капитана, которого играл Ричард Харрис и за которым гонялась косатка?

Морхольд вздохнул. Судя по всему, удар сказался не только на мышцах и позвоночнике. Если мысли мечутся и подкидывают совсем глупые вещи, то что? Все верно, контузия. Едрит Мадрид, как говаривала медсестра Люба из давно и прочно померших «Интернов».

Так, что здесь?

Он обошел «Арго» с кормы, взглянуть на левый борт. Как и стоило ожидать: выгнутый винт, полузатопленная часть корпуса и пробоина. Небольшая, но и ее хватило. Хотя винт заинтересовал куда больше.

Ублюдка, намотанного на острые лопасти, Морхольд ранее не встречал. Мерзопакостный гад отдавал чем-то совсем нехорошим. Напоминал рыбочудов, живших под Самарой и каким-то образом выходящих даже через туманную границу, опоясывающую город. Откуда-то повелось звать тех мэргами. С ними Морхольду довелось повоевать не так и давно. Точно перед тем, как во снах стала являться дева в облике Дарьи Дармовой. Но таких, как сдохший гад, видеть не доводилось.

– Ктулху тебя задери… – он присвистнул, разглядывая существо, – ну и урод.

Желтоватая рыбья кожа в крохотных чешуйках. Мощные мышцы рук и плечей, видневшиеся в каше, оставшейся от рубящего удара винта. Перепонки? Куда ж без них. Гребень на башке, прямо как у гребаного Ихтиандра из золотого фонда фильмов СССР. И вполне себе человеческое лицо пацана, пусть и с признаками вырождения.

– Беда-а-а… – протянул Морхольд и отмахнулся от снующего по палубе и мявкающего кота. – Да иду, за ногу тебя, иду. Не ори.

На борт пришлось подниматься сильно матерясь и сопя. Иначе не получилось. Когда Морхольд шлепнулся на металлический настил, пот катил с него градом. Не хуже, чем дождь, что стал сильнее.

Кровищи здесь хватало на весьма нескромных размеров мясорубку. Как и гильз, разбросанных по всей палубе. Морхольд огляделся, удивляясь увиденному. Надо же, сколько он просто не знал о том, что было под боком. Корабль, речной, на ходу. Рыболюди, точь-в-точь как иллюстрации к рассказам Лавкрафта о Дагоне и его детях.

Он прошелся по борту, задержавшись у спаренного пулемета на корме, покачал головой, глядя на крупнокалиберный танковый Владимирова на носу и остановился, наконец, у штурвала. Он оказался прямо как в книгах Верна, с крохотным рулевым мостиком… и самим рулевым. Или шкипером, кто знает. Почему-то подумалось, что именно капитаном, так и не покинувшим свое судно.

Большой крепкий мутант, весь в нездоровых наростах по лицу и со странно сросшимися пальцами на руках. В плотной провощенной куртке и вооруженный пожеванным (и бывает же такое!) АКСУ. С левой стороны шея у капитана практически отсутствовала, разодранная в клочья.

Кот остановился рядом, приподнявшись на задних лапах и всматриваясь в хмурое нелюдимое лицо, застывшее в смерти. Морхольд готов был поклясться, что животина знала мутанта и даже переживала из-за него. Он попробовал оттащить капитана к борту, надеясь спустить вниз, на берег. Зачем? Дурацкая мысль, что и говорить. Морхольд просто хотел его похоронить. По-человечески, как положено. Пусть и потратив на эту дурь время и силы. Именно так.

Не получилось.

Руль оказался согнут и практически вбит в тело погибшего. Металл крепко-накрепко придавил его к металлу мачты за спиной. Ни туда, ни сюда.

– Прости, друг, – Морхольд протянул руку и закрыл блеклые черные глаза, – чем могу.

Кот отошел и остановился. Поводил носом взад-вперед, будто к чему прислушиваясь. Оно и верно, мутант мутантом, но больше трупов на судне не оказалось. Кровищи – хоть отбавляй, вся палуба в крови, а тел-то нет. Морхольд нахмурился.

Ему верилось в то, что человеческий век здесь, на многострадальной и натерпевшейся от человека Земле, не закончился. Да, верилось. Эта вера придавала сил всегда. Без всякого глупого и оставшегося в прошлом пафоса – Морхольд верил.

В страшные бои, ждущие впереди. В тяжелую борьбу, когда медленно, пядь за пядью, придется забирать свое назад. Не надеяться на волшебника в голубом вертолете, морских пехотинцев и воздушную кавалерию из-за океана, а делать все самим. Как уже было, и не раз. И больше всего ему хотелось верить в собственное участие в этой, по-настоящему последней, войне.

И сейчас, не видя тел, он поневоле поежился. Своих забирают только разумные существа. И погибших «своих» у рыболюдей должно было оказаться немало. Если судить по крови. Слишком уж ее много. А ни одного нет.

Кот, тем временем оказавшийся на носу, мяукнул. Морхольд подхромал к нему и присоединился к занятию мохнатого: разглядыванию берега.

– Умный ты, зараза, – чуть позже констатировал факт и даже улыбнулся, – повезло мне, что вытащил тебя, лохматый.

Как бы ни бушевала река и небо, льющее дождь, пару следов они так и не уничтожили. Невеликий отпечаток тех самых ботинок, что Морхольд самолично купил Дарье в Кинеле, вел к перелеску. Он довольно оскалился, машинально погладив умную башку кота. А тот даже не зашипел.

– Дай мне тут прошвырнуться, – попросил Морхольд, – вдруг чем разживусь.

И ведь получилось. Не сказать, что они стали сильно богаче, чем утром, но все же.

Спички, два больших коробка самых настоящих охотничьих спичек, найденных в каюте под палубой. Запаянных в пластик и совершенно сухих.

Несколько сухарей, завернутых в чистую тряпку. Один Морхольд немедленно отправил в рот и зажевал, наслаждаясь кисловатым привкусом ржаного хлеба. Мир вокруг него стал еще чуточку больше. Где-то еще, а не в Кинеле кто-то выращивал рожь и пек хлеб, превратившийся вот в эти самые сухари. Красота.

Два магазина «семерки», завалившихся под отстегивающуюся койку, порадовали не меньше, чем раскладной кривой нож. Нож Морхольд определил сразу же: садовый. Таких у его деда, в далеком детстве, было несколько. Этот как раз походил на один, с синей ручкой, как брат-близнец. А патроны? Уж они-то всегда сгодятся.

Большим сокровищем оказался совершенно неожиданный предмет, хранившийся в ящике капитанского стола. Атлас автомобильных дорог, от ведь. Откуда, для чего он был нужен капитану? А вот, попал в руки тому, кто оценил эту драгоценность по достоинству. И пусть атласу лет в обед чуть больше двадцати и выпущен как раз перед Бедой, не беда.

И плащ. Длинный, чуть не до пят, кожаный, с дополнительными разрезами сзади и по бокам. И даже с капюшоном, державшимся на металлических крючках. Судя по размеру – капитанский. Крепко скроенный, надежный. Хотя пару швов на рукава Морхольд бы положил.

А вот из огнестрельного оружия ему так ничего и не попалось. Но и на том спасибо, подумалось Морхольду, перекинувшему ногу через борт. «Арго» вздрогнул. Сильной, прошедшей по всему стальному корпусу дрожью.

Летя к коту, уже ждавшему внизу, Морхольд что-то увидел. Что-то, заставившее его вздрогнуть. Но осознать, что именно, вышло позже. Он отковылял к деревьям, косясь на неожиданно сдавшее назад судно. Под килем хлюпало, влажно брызгало водой, корпус скрипел… Но «Арго», по неясной прихоти реки, упорно возвращался в ее черную глубину.

И Морхольд, стоя на берегу, был готов поклясться, что закрытые им самим глаза погибшего шкипера-мутанта, чьего имени он не знал, на какой-то миг вдруг открылись. И посмотрели именно на него.

Черт знает, что за мысли… Но прожив последние пару десятков лет в тени Беды, Морхольд порой сильно и не удивлялся. Стоял и смотрел на темный силуэт с трубой и мачтой, прочно вставший на воду. «Арго», чуть проседая на корму, но поднимаясь и поднимаясь, пошел по черной глади. И почему-то на миг показалось, что судно не просто дойдет до Самарки и приткнется на берегу у Волги, перед Чертой. Подумалось, что еще услышит странную новость о яхте, шедшей сама по себе против течения.

– Контузия, не иначе, – Морхольд улыбнулся мыслям, – точно тебе говорю, усатый.

Кот муркнул и мягко, покачивая хвостом, скрылся среди деревьев.

– Ну ты и пакость, – проворчал Морхольд, – в следующий раз предупреждай, когда вот так исчезать соберешься.

Заметно темнело, и он старался усмотреть хотя бы еще парочку следов. Хотя и так стало ясно, что кошак пер напролом не просто так. Да и повезло.

На самом краю немалых размеров лужи отпечаток ботинок встретился еще раз. И второй, не Дарьи, попался чуть дальше. А потом все-таки стемнело окончательно. Почему они не остановились? Потому что впереди явственно мелькнул огонек, да и чуть стихший ветер принес запах дома и еды. Кто-то там, в тепле и уюте, тушил мясо. Судя по запаху – весьма вкусное.

Морхольд остановился под низким раскидистым орешником и напряженно всмотрелся в темноту. Плохо, что один глаз не в строю. Но и имеющегося хватит. А так – пока вроде бы все ясно.

Небольшой домик, в две-три комнатки. Бревенчатый сруб и дощатые, крашенные зеленым, сени. Пристрой, длинный и приземистый. Из почерневших от времени тех же бревен. Если судить по запаху, пробивающемуся даже через дождь, со скотиной. Со свиньями, уж точно, не спутаешь. Пахло… да что там, воняло знатно. И, вот ведь, ограды практически никакой. И что оно может значить? Да что угодно.

Личность, живущая в избушке, находится под чьей-то охраной и ни хрена по этой причине не боится ни бога, ни черта.

Или хозяин дома – ленивая скотина, и даром не хочет обезопасить самого себя крепким частоколом.

Или человек, живущий здесь, плевать хотел на все. Как карта ляжет, так и будет.

Или его просто-напросто боялись. Причем даже зверье. Верилось слабовато, но мало ли. Про рыболюдов на реке собственного детства Морхольд слыхом не слыхивал. Вдруг и тут так же?

Оставалось проверить все догадки опытным путем. Тем более кот явственно намекал всем своим напряженным телом – нам с тобой, человече, именно туда. В самое логово местного людоеда, например. Кто ж его знает, что он там за мясо харчит?

Морхольд присмотрелся внимательнее, надеясь быстро определить стратегию штурма. Напороться на дуплет из самой обычной двустволки как-то не хотелось. А вряд ли хозяин захочет поприветствовать незваных гостей как-то иначе. Ну, сам Морхольд поступил бы именно так. Причем ружье закреплял бы на ночь прямо напротив двери самострелом. Чего руки марать, когда ворье само себя пристрелить сможет?

Напряженное выискивание слабого места помогло. Одиноко торчащая коробка у пристроя могла быть чем угодно. Будкой для инвентаря. Ледником для освежеванных трупов. Каморкой для утренних, обеденных и вечерних молитв. Да мало ли.

Но почему-то Морхольд совершенно уверился в мысли о самом обычном сортире. А раз так, то стоило добраться именно до него. И ждать. Тем более, что каких-либо других будок, заполненных мутировавшими собаками, к примеру, не наблюдалось.

Он пригнулся и, чуть шипя сквозь зубы от очередного прострела, осторожно пошел вперед. Но пройти вышло недалеко.

Хлопнула дверь. На пороге появился силуэт, мирно попыхивающий самокруткой.

– Хорош прятаться, – голос показался не молодым, но и не дряхлым, – выходите. Оба. И ты, и твоя зверюга.

Вот такие дела, полоскать твои подгузники.

Свет от керосиновой лампы мягко струился желтым янтарем. Фитиль потрескивал как-то особо уютно. Морхольд, облизав и отложив ложку, степенно хлебал чай. По-купечески, из блюдца. Не смог отказать себе в такой дурости.

Травяной сбор из легко угаданных шиповника, смородины, земляники, чуть зверобоя и мелиссы, шел хорошо. Особенно под медок. Медок удивил особо, оказавшись цветочным. Пчелами, нормальными и хозяйственными, никого не удивишь, это верно. А вот откуда взялись эти самые нормальные полевые цветы? Не гречиха?

Да и вообще… многое в доме удивляло.

Чистота и уют, давно не свойственные миру. Одинаковые занавески на окнах, длинные, фабричные, интересного сочетания цветов: лиловые и зеленые. Вместе с ровными белыми стенами гостиной – да-да, именно гостиной, – они создавали непередаваемый ансамбль. Морхольд сидел и тихонько удивлялся своему удивлению еще больше.

На полу лежал светлый ламинат. Этот материал он уже и не помнил, а тот лежал. Как новый. Чистый и даже отблескивающий в свете керосинки. Окажись в доме хозяйка, Морхольду было бы стыдно за грязные ноги и онучи, оставленные вместе в ботинками в сенях. Тоже, само собой, чистых.

Но, во-первых, хозяйки не оказалось. А во-вторых, хозяин сразу отправил его в душевую, располагавшуюся за сенями. Отмытый и довольный Морхольд получил свежую пару теплого армейского белья – пусть и старого, как отходы мамонта, образца. Пресловутую «вошебазу», то есть самую настоящую зимнюю «белку». И, кроме этого сухого и пахнущего только лежалым счастья, хозяин одарил его неношеными шерстяными носками.

Хозяин… хозяин. Стало ясно, что он именно тот, кого боялась вся округа. Включая бандитов, зверье и, вероятнее всего, самого Клыча.

Чуть старше Морхольда, на неуловимые лет пять – десять. Высокий, крепкий, с коротким ежиком волос и внимательными глазами. Несколько шрамов на лице и бездна спокойной уверенности. Такой, что Морхольду оставалось только сыто рыгнуть после ужина и честно рассказать о цели визита и собственных планах. Которые, к слову, включали выбивание правды именно из мужика напротив. Он-то, кстати, чай пил из обычной кружки, с ручкой, обвязанной нитками.

Чай парил, мед сладко пах, хозяин молча пил и внимательно смотрел то на кота, спящего в углу, то на Морхольда. А тот, сочно причмокивая, с присвистом хлебал из блюдца и не знал с чего начать. И косился на СКС, висящий сбоку от хозяина. Странно, но оружие никак не нарушало уюта комнаты.

– Давай упрощу тебе задачу, – хозяин отрезал кусок сот и протянул Морхольду, – ты как к такому предложению?

– Так заметно, что меня что-то гложет и не могу это высказать?

– Прямо в точку, – тот усмехнулся, – лучше и не скажешь.

– Ну… если оно так, то только «за».

Тот кивнул.

– Для начала, гостюшка, ты б представился. Понимаю, недосуг, усталость и все такое… но?

Морхольд усмехнулся в ответ:

– Прошу прощения, утомился.

– Кто бы сомневался. На дворе-то, чать, не благословенный две тысячи восьмой. Это тогда было хорошо. Евро сорок, доллар тридцать, нанотехнологии, маршрутные такси, первые айфоны и вообще – тишь, гладь и божья благодать.