Измеритель

Глава 2

Сенат

Зал Сената отличался аскетическим убранством. В просторном помещении полукругом стояли сколоченные из досок скамейки, оставляя открытым пространство по центру. Такое расположение не давало ни одному члену собрания никаких преимуществ, а выступающий размещался в центре импровизированного цирка, за небольшим столом. Это было удобно, так как можно разложить бумаги или что-то продемонстрировать. Члены Сената объединенных убежищ выбирались путем прямого голосования, исходя из количества проживающих в том или ином бункере. Всего жилых бункеров было четыре. Самый большой, представленный пятью делегатами, – бункер «Измерителя»; трех человек избрали от бункера гидроэлектростанции, за которым укрепилось название «Тэцовский». Двое было от бункера завода «Радиодеталей» – его пустующее помещение восстановили после пожара, а затем заселяли, в основном, выжившими после катастрофы людьми, найденными на поверхности. И последний, самый малочисленный – бункер «Кристалла», – представлял один человек. Все члены Сената имели право голоса, решения принимались прямым открытым голосованием. Несколько старомодное республиканское правление позволяло избегать ненужных трений в государстве. Все понимали, что в одиночку никакое убежище не выживет, поэтому суверенитета никто и не просил. В одном – «Измерителе» – сплотились основные людские ресурсы, сельскохозяйственная и промышленная база. В другом – ТЭЦ – основные источники энергии. В бункере «Радиодеталей» были оборудованы цеха легкой промышленности, производившие одежду, обувь и предметы ежедневного обихода. Ну, а «Кристалл», изначально служивший базой вневедомственной охраны завода, был оплотом военной мощи нового государства. В нем находились основные склады боеприпасов и оружия, а также проживал личный состав вооруженных сил Объединенных убежищ. Разделение функций служило залогом крепости союза.

Долгое время между убежищами сохранялись бартерные торговые отношения, что осложняло расчеты. В конце концов, Иван Завьялов, вспомнив, что он когда-то получил высшее экономическое образование, предложил не изобретать велосипед, а ввести в обращение денежную валюту. Для этого сталкерами была собрана огромная масса монет различного номинала. Бумажными банкнотами решили не пользоваться ввиду их недолговечности. Так как экономика создавалась с нуля, стоимость монет значительно повысилась. Денежную массу тщательно пересчитали и разделили между всеми бункерами согласно количеству проживающих граждан. Конечно, существовал риск появления новых монет, но Сенат здраво рассудил, что их масса будет несущественной и пагубного влияния на экономику объединенных убежищ не окажет. Денежный оборот существенно облегчил расчеты между людьми, стали процветать частная торговля и мелкий бизнес. Цены на товары и услуги установились очень быстро, в зависимости от спроса. Всем «государевым людям» выплачивали заработную плату, согласно выполненным работам или занимаемой должности. За двадцать лет новая система набрала силу и стала процветать почти как государства в старые времена.

Максимыч остановился в дверях зала заседаний, разволновавшись, как девица, перед рассевшимися на своих местах Сенаторами. Отец тихонько подтолкнул его к столу, шепнув: «Тебе туда… не дрейфь», а сам прошел на свободное место. Одиннадцать сильных мира сего внимательно смотрели на молодого сталкера. Правда, он всех знал: пятерых – в лицо, а остальных – очень близко. Убежища, несмотря на их удаленность друг от друга, все равно были довольно тесной «деревней». Васильев и Еремин были частыми гостями его дома. И иногда Максиму казалось, что эти два бугая всегда были рядом, что и определило в последующем его выбор военной службы. Сергей Трофимов появлялся редко, так как проживал в убежище ТЭЦ, но при случае всегда заходил пообщаться с отцом Максимыча. Кристина Сергеевна, будучи подругой матери, вообще считала своей обязанностью воспитывать парня при каждом удобном случае, несмотря на то, что тот давно вышел из возраста, когда это воспитание могло принести какие-нибудь положительные результаты. Последним из знакомых был Иван Завьялов – отец Кати и Димки, с которыми Максимыч играл в детстве. Вечно угрюмый, молчаливый, весь в делах. Иван ему никогда не нравился, хотя ничего плохого о нем Максимыч сказать не мог.

Отдельно хотелось бы рассказать об еще одной незаурядной личности, присутствующей в Сенате. Формально он в этот орган власти не входил, но присутствовал на всех заседаниях и считал нужным вмешиваться, если, по его мнению, Сенат переходил ту неписаную границу морали, которая отделяет праведного человека от полного нехристя. Когда-то, еще в первый год, он неожиданно появился с братьями и группой детей среди руин завода, порядком напугав дозорных. Еще не стерлись из памяти боевые действия с ЧОПовцами, и новая многочисленная группа, медленно ползущая в метели по сугробам, не предвещала ничего хорошего. Когда выяснилось, что это священнослужители и дети из православной гимназии, спасшиеся в подвалах Успенского собора, их приютили. Именно они стали первыми жителями сгоревшего убежища под заводом «Радиодеталей». Там же и соорудили сначала молельную комнату, а потом и небольшую часовенку, ставшую впоследствии духовным прибежищем для всех выживших.

«Вот попал – страшнее, чем с волколаком нос к носу столкнуться». Собравшись с духом, Максимыч выставил на стол свой походный рюкзак и, расстегнув его, стал доставать из его утробы образцы, врученные ему главой Кривича. На столешнице оказались: пачка соли, довоенные консервы, разнообразные крупы, лекарства, одежда и рулон материи. Закончив с демонстрацией товара, Максимыч скинул полупустой рюкзак со стола и прокашлялся.

– Сенаторы! Я не мастер говорить, поэтому прошу простить меня, если что не так скажу. Во время разведки территорий в районе Киселевского рынка мною обнаружен обитаемый бункер под руинами торгового центра, известного как «Кривич». Хочу сразу пояснить – убежище принадлежит, по сути, одной семье, и решение принимает глава семьи, все остальные жители ему подчиняются. Живут там двадцать три человека, это как мне сказали, но сами понимаете, истинное число от меня могли скрыть: завысить его или занизить. Главой этой семьи или клана, как вам будет угодно, является Юрий Лысенко. Поэтому все вопросы нужно задавать именно ему. Лысенко заинтересован в приобретении производимых у нас оружия, боеприпасов, дозиметров. А также желает заказать у нас ветрогенератор. За все это он согласен расплатиться. Список приложен к образцам товара.

– А откуда у него этот товар? – Голос подала Кристина Сергеевна, статная брюнетка лет сорока. Насколько знал Максимыч, подруга матери курировала сельское хозяйство на «Измерителе».

Сталкер повернулся к женщине:

– «Кривич» – это убежище под руинами торгового центра рядом с остатками Киселевского рынка, вы, наверное, это должны знать. – Женщина кивнула, подтверждая, что ей эта информация известна. – Так вот, жители бункера стали полноправными хозяевами всего, что находилось на этом рынке. А это не только торговые палатки, но и склады. Весь товар оттуда. Сразу предвосхищу вопрос – на самом рынке уже ничего не осталось, все перенесено в подземелья «Кривича», – Максимыч улыбнулся и перевел взгляд на отца. Изотов-старший пошептался с Ереминым, после чего, посмотрев на сына, ободряюще ему кивнул, а Алексей Еремин, подняв руку и обратив всеобщее внимание на себя, произнес:

– Максим Максимович, – официальное обращение по имени-отчеству настолько было в диковинку, что заулыбались почти все Сенаторы. – Меня интересует ваше впечатление об этом Юрии Лысенко. Что за человек? Вы же понимаете, это наш возможный будущий партнер.

Максимыч, зардевшись, уставился на выложенный на столе товар.

– Ну, что за человек… Нормальный такой, крепкий дедок. Лет шестьдесят ему. Но с головой у него все в порядке. Бункер он «держит в кулаке». Такой царь… типичный. Я, правда, царей не видел, но из того, что в книжках читал, такими их и представлял. Но за то время, пока я там был, недовольных не видел. Все его уважают и первенство его признают, – Максимыч пожал плечами, не зная, что еще можно добавить к сказанному.

Еремин кивнул:

– Спасибо вам, Максим Максимович, за предоставленную информацию. Конечно, жалко, что малая мощность радиостанции не позволила связаться с нами прямо из бункера, можно было бы решить многие вопросы сразу на месте. Мы вас больше не задерживаем.

Максимыч потоптался еще с минуту, соображая, забрать образцы товара и рюкзак сразу или потом уже… но затем пришел к компромиссному решению – нагнувшись, сгреб свою торбу из-под стола за лямки, оставив товар, и с чувством облегчения вышел из зала заседаний.

Первым слово взял Васильев. Он вышел в середину комнаты к столу, окинул недовольным взглядом образцы и без предисловия, сразу начал высказывать свое мнение.

– Сенаторы, я категорически против торговых отношений с Лысенко, пока мы не узнаем людей, с которыми собираемся вести диалог. Мне не нравится деспотичный режим, царящий там, мне не нравится удаленность и труднодоступность убежища. Контакты потребуют значительных сил и средств. – Васильев, как руководитель вооруженных сил объединенных убежищ, опасался не зря. Он понимал, что основная нагрузка по сопровождению караванов ляжет на его людей, и это ослабит оборону периметра. Еще раз посмотрев на Сенаторов, Виктор Васильев уселся на свое место.

Следующим на место риторики вышел Максим Изотов-старший.

– Господа, я во многом согласен с уважаемым главнокомандующим. Да, если мы придем к выводу, что нам нужны отношения с Лысенко, то нам придется пересмотреть многие наши взгляды и правила. Но я хотел бы коснуться другого вопроса. Нужна ли нам вообще торговля с ними? Судя по представленным образцам, им практически нечем нас удивить… кроме соли. Соль – это стратегический товар, очень нужный нам для консервации. Это решило бы вопрос сохранения продуктов. И еще я хотел бы коснуться личности правителя Кривича. Царь царю рознь. И я согласен, что, пока мы не оценим ситуацию в этом убежище, каких-либо серьезных торгово-политических отношений быть не должно. Но начинать с чего-то надо, поэтому пробный караван нужен. Спасибо, – Изотов прошел на свое место.

Завьялов не стал выходить. Наверное, с его стороны это был своеобразный демарш. Как главный экономист государства, он опасался за целостность своего детища.

– Я тоже против, – произнес он прямо со своего места. – Насколько я понял, основное место, где они берут товар, – это рынок. А, простите, базар – это место, где грудами лежат никому не нужные деньги. И поверьте мне, если они узнают о нашем экономическом устройстве, монеты посыплются на нас как из рога изобилия. Деньги обесценятся, и мы получим инфляцию. Кто-нибудь помнит суть этого явления? Боюсь, что неожиданное большое вливание в оборот новой денежной массы подорвет нашу неустоявшуюся экономику. Надо от них держаться подальше. И чем дальше, тем лучше, – он, насупившись, с вызовом посмотрел на Изотова.

Еремин поднялся во весь свой богатырский рост. Несмотря на свои пятьдесят лет, он был в прекрасной физической форме. Являясь главой самого большого убежища в объединении, он брал на себя роль председателя.

– Есть у кого что добавить? – он посмотрел на сидящего в уголке отца Игната, который умиротворенно взирал на спорящих, но сам за это время не проронил ни слова. – Я подведу итог и выскажу свое мнение. Выслушав вас, я решил, что караван посылать надо: чтобы прощупать почву в «Кривиче», чтобы выторговать соль, чтобы предотвратить поступление новых денег. Ну, и для того, чтобы расширять наше экономическое влияние. Поэтому предлагаю следующее: собрать караван, предоставить им то, что они просят, а взамен просить соль и все монеты, какие они смогут собрать. Надо придумать что-нибудь убедительное. Например, что нам нужен именно этот сплав для генераторов, которые мы для них же и будем делать. В общем, это надо обдумать. Предлагаю голосовать. Кто за открытие торговли с «Кривичем»?

Руки подняли восемь членов Сената.

– Против?

Руки подняли Васильев и Завьялов.

– Воздержался?

Поднялась рука Кристины Сергеевны.

– Решение принято. Мы посылаем караван в дальнее убежище. Прошу ответственных разработать план, подготовить товар и людей для сопровождения.

Максимыч, выйдя из зала заседаний, некоторое время еще постоял под дверью, вводя в смущение стражников, которые замерли, как статуи, охраняя вход. Больно уж хотелось узнать, к какому решению придут Сенаторы. Да и куда ему идти – назад к Никите, сдавать снарягу? Перетопчется – в следующий раз сдаст. Была еще одна причина, по которой сталкер не хотел показывать содержимое рюкзака. Ухмыльнувшись пришедшим в голову мыслям, Максимыч решительным шагом направился в сторону жилого сектора.

Длинный коридор вел мимо просторных помещений, бывших ранее цехами подземного завода. Из трех огромных производственных помещений со станками использовалось по прямому назначению лишь одно. Обслуживание механизмов жизнедеятельности всех убежищ и гидро– и ветрогенераторов требовало постоянного изготовления запасных деталей, замены электроники. Кроме всего прочего, было налажено изготовление огнестрельного оружия и боеприпасов. Два других зала были превращены в обширные поля, точнее, в длинные грядки, где постоянно трудилась основная масса жителей «Измерителя», обеспечивая всех граждан содружества бесперебойным питанием. На нужды полей шла львиная доля энергии, даваемая гидроэлектростанцией. Это было самое освещенное место, и с непривычки у многих подземных жителей слезились глаза. Приходилось работать в солнечных очках. Такого света не было сейчас даже на поверхности, и поэтому, проходя мимо, Максимыч жмурился, прикрывая ладонью глаза.

Жилая зона появилась, как всегда, неожиданно. Очередной поворот бесконечного коридора – и сталкер сразу очутился в хаотичной круговерти разговоров и запахов среди множества снующих по делу и без дела людей. Вокруг бегало немало и детишек, добавляя ещё большей неразберихи. Приветственно кивая всем, Максимыч пробрался сквозь этот хаос к двери лазарета.

– Ой, Максимка вернулся! – девичий вскрик сопровождался радостным визгом с двух сторон, совершенно оглушившим сталкера. Посмотрев на близняшек Алинку и Иринку, одновременно схвативших его за руки, как будто пытавшихся застолбить свое право на общение, Максимыч улыбнулся.

– Я в следующий раз вас с собой возьму. Вашим визгом можно всех монстров наверху перепугать.

– Да ну тебя, – смущенно зарделась рассудительная Ира. – Все б тебе шутить.

– А я бы пошла, – с детским восторгом произнесла бесшабашная Алинка. – Правда, возьмешь?

– Не-а, не возьму, – Максимыч на секунду задумался, сочиняя правдоподобную причину. Но, видя разочарование в глазах одной и торжество в глазах другой, с улыбкой произнес: – Животных жалко, – за что сразу же схлопотал два синхронных удара маленькими кулачками с двух сторон по ребрам.

Конечно, Максимыч понимал, что он им нравится. Они ему тоже нравились… очень нравились. Он по ним даже скучал. Беда была в том, что скучал он по обеим сразу. Общаясь с одной, он остро ощущал нехватку другой. Наверное, это потому, что они с самого детства были вместе. Сталкер даже не помнил, когда их детские отношения переросли в полноценные чувства. Это произошло как-то само собой, и осознали они это все втроем, когда изменить уже ничего было нельзя. Пытаясь рассуждать трезво, насколько это возможно в сложившийся ситуации, Максимыч решил пустить все на самотек. Время, мол, рассудит, кривая вытащит, – ну не мог же он, на самом деле, жениться на обеих? Или мог?.. Даже совет дать некому. Отец, услышав о двусмысленной ситуации, просто отмахнулся, мол, разбирайся со своими бабами сам – своих дел невпроворот. Мать же, попытавшись вникнуть в суть проблемы, выслушала расплывчатые объяснения сына, почему одна лучше другой и наоборот, а после сама запуталась и выдала очень дипломатичную фразу. Мол, не думай о любви головой, сердце подскажет, и все такое… но суть ее была примерно такая же, как и у бати. Вот он и разбирался, а поскольку сердце подсказывало, что ему нужны обе девушки для душевного равновесия, менять Максимыч ничего не стал.

– У меня для вас подарок… В смысле, подарки, – Максимыч, засмущавшись, полез в рюкзак и вытянул на свет две золотые цепочки с кулонами. Девчонки, как в гипнотическом трансе, завороженно уставились на поблескивающие диковинные фигурки. Алинка не отводила взгляда от рыбины, кажется, дельфинчика, а Иринку было не оторвать от шикарной птицы с длинной шеей, раскинувшей свои крылья. Вот ведь, каждая выбрала именно ту фигурку, которую он и хотел подарить. Поводив перед носом близняшек кулонами, Максимыч получил удовольствие от созерцания полных восторга глаз, после чего торжественно вручил подарки.

Знали бы девчонки, сколько всего пришлось пережить, добывая эти изящные вещички. Приметив полуразрушенный ювелирный магазин, сталкер столкнулся в нем нос к клюву с летающим ящером. После чего пришлось поиграть с этой тварью в очень увлекательную игру – догонялки-прятки, результатом которой и был приз – вот эти цепочки с кулонами. А проигравшая сторона обиженно ретировалась, оставляя победителю приглянувшееся для гнезда помещение. Как говорил Саныч: «Что дорого достается, то сильнее всего и ценится». Ради этих восторженных глаз и старался Максимыч, а все остальное: «Кривич», рюкзак с товаром, договор с Лысенко – это все не так уж важно.

Распрощавшись с девчонками, Максимыч скрылся за дверью с красным крестом. Именно это место он считал родным. Он, конечно, был один раз с отцом в разрушенной квартире, которую батя нежно называл домом. Однако для парня квартира была просто непригодным для жилья помещением. Не дрогнуло сердце, в общем. Ничего не связано у него с этим местом. Дом у него под землей, в отделанном белым кафелем лазарете. Нет, конечно, не в самом лазарете, а в небольшой комнатке, примыкающей к лечебному учреждению, бывшей когда-то, наверное, ординаторской. Все детство прошло среди бинтов, пробирок, шприцев. По какому-то странному стечению обстоятельств среди двух с половиной тысяч граждан врачей насчитывалось лишь двое, и оба являлись его родителями. Как он не стал их преемником, Максимыч не понимал до сих пор. Не пошло у него учение. Отец, после того как намучился сам и помучил ребенка, так и сказал: «Наверное, природа решила отдохнуть». Но он не жалел – каждому свое. Правда, основы экстренной медицины они в него «вбили». В жизни сталкера эта наука не лишняя.

На звук открываемой двери из жилой комнаты выглянула мать. Ойкнув, она бросила полотенце, которым вытирала руки, и вышла в приемную, где остановился Максимыч. Обняв сына, стройная блондинка, еще не потерявшая былой красоты, провела его домой и, усадив на диванчик, захлопотала над чайником.

– Голодный, небось… Сейчас я чаю сделаю, а потом уже обед, как раз отец вернется. Как сходил? – она поставила на стол стакан дымящегося ароматного чая, настоящего, последние пакетики которого хранились для особых случаев. В основном народ засушивал траву, которая попала в убежище вместе с семенами культурных растений. Вначале сорняки безбожно выпалывали, но потом, когда остро стал ощущаться дефицит чая, начали культивировать и, засушив, использовать как отвар, заменяющий традиционный напиток. Но возвращение сына из опасного путешествия – это повод не экономить.

– Мам, я не голодный… хотя нет, голодный, – Максимыч улыбнулся. Дома хорошо. Тепло и уютно. Так приятно возвращаться с поверхности, когда есть куда. Есть тот, кто тебя ждет и волнуется за тебя. Вот если бы одна из близняшек хоть немного напоминала бы мать, ни секунды не сомневался бы.

– Ой, как у вас тут вкусно пахнет, то-то я смотрю, народ за дверью носом водит, – отец, как всегда, ворвался неожиданно, как ветер, внеся сумятицу в уютную атмосферу, рухнул рядом с сыном на диван, демонстрируя матери, что она состоит в родстве весьма условно. Они действительно были похожи как два клона. Максимыч, которого она по привычке звала Масик, был точной копией отца, точнее, того молодого студента, которого она давно, еще в том мире, полюбила. И вот два ее мужика сидят рядом на диване и смотрят на нее с любовью.

– Ну, что там на заседании решили? – первым не выдержал Максимыч.

– Чего решили? Решили, что первый караван соберем, а там посмотрим. И правильно… надо торговать. Еремин, сказал, что, когда товар соберем – ты караван поведешь.

– Опять он… только пришел, – мать возмущенно взмахнула руками. – Только пришел – и опять…

– Да ладно, мам. Один дошел, а тут в группе. Не волнуйся, будет все хорошо, – Максимыч попробовал успокоить мать, но успеха в этом не достиг. Она по-прежнему стояла руки в боки, обиженно поджав губу.

– Только Лешка появится, я его угощу… Друг, называется, – не могла никак успокоиться она.

– Ладно, Марин, успокойся. Мне это тоже не нравится, но тут интересы государства превыше личных. И потом, он не прямо сейчас уходит, а завтра.

– Как завтра? Почему завтра? Уже завтра? – мать окончательно расстроилась и отвернулась к столу, за которым готовила обед.

Усадив мать за стол, успокаивали ее уже вдвоем.

Глава 3

Город

Легко сказать – завтра. Шесть часов на сон, а после этого сплошная суета и беготня в связи с организацией каравана. На Максимыча как на руководителя экспедиции легла основная нагрузка по подбору людей, снаряжения, вооружения, и до самого выхода ни о каком отдыхе, а тем более милом общении с мамой или близняшками, речи быть не могло. Собраться одному – задача тяжелая, а проконтролировать, чтобы десять подчиненных были готовы к долгому и опасному переходу, – это помножь даже не на десять, а на сто. Надо все проверить и перепроверить. Умудриться найти тонкую грань между «забыть» и «не взять лишнего».

Максимыч метался между оружейкой, кладовой и личным составом. Проверял, перепроверял, инструктировал, вычитывал, откровенно ругался, не стесняясь в выражениях. Хватался за голову от тупости некоторых подчиненных, доставшихся ему в распоряжение, кладовщиков, готовых удавиться из-за лишнего патрона, и начальства, которое хотело использовать весь личный состав как вьючных животных, невзирая на тяжесть перехода и окружающие опасности. Он не привык кого-то вести – всегда ходил один, ну, в крайнем случае, с Санычем, с которым они были как одно целое. Раньше отбивался успешно от всех напарников. А тут сразу десять – целый вагон, да еще тележка товара в придачу. И все это надо довезти из точки «А» в точку «Б», оставить «тележку», забрать другую, да еще и умудриться дотащить этот табор обратно из точки «Б» в точку «А». Куда там тому паровозу из школьной задачки.