Метро 2033. Отступник
– Тебя домой довести? – спросил он вдруг охрипшим голосом. – Какой домой? – прыснул смехом Артур. – Ты чё, мля, Олежка… праздник только начинается. Давай-ка лучше завалимся к девкам, в Дом Алён.
– Да мне-то все равно куда, лишь бы с тобой, – Олег помотал головой и хмель накатился новой волной. – А если бы у меня была такая красавица-жена, как твоя Аня, я бы никогда, ни за что, ни к каким девкам не ходил бы.
– А ты, когда пьяный, такую херь пороть начинаешь… – хохотнул Артур. – Если бы ты прожил с Анькой хотя бы год, то бегал к девкам каждый день, лишь бы дома не ночевать.
– Ладно, пошли к Алёнам, – легко согласился Олег, видя, что Артур поступит как решил, а одному, наедине со своими мыслями, оставаться было невозможно.
Дом Алён находился в южной части Лакедемона на самой окраине, недалеко от большого частокола. Это странное название получилось оттого, что из восьми потаскушек, проживающих в нем, троих звали Алёнами. Путанки, как они сами себя именовали, были свободными женщинами из крестьянок, и, как все люди из этого сословия, обязаны были работать на Общину Лакедемона, получая строго нормированное жалованье. Рабочий день у них, как и у остальных, начинался через два часа после утреннего набата, а заканчивался с набатом вечерним, то есть длился обычные десять часов. Главная и, пожалуй, единственная их трудовая задача состояла в обслуживании сексуальных потребностей жителей Лакедемона. В основном, конечно, воинов, но и зажиточным крестьянам также случалось заглядывать в заведение. Девицы не имели права брать плату с клиента более одного трудочаса и обслуживать за день более десяти человек. Разумеется, далеко не всегда улов у них был удачен: в особо скудные дни на одну путану приходилось не более двух клиентов. Однако нельзя было сказать, что девушки бедствовали, ибо с гораздо большей охотой занимались своим ремеслом в нерабочее время, по ночам, где и цены за услуги сильно отличались от дневных.
– Вот только… – произнес Олег, когда они прошли несколько метров, пытаясь держать четкий шаг.
– Что только?
– Как мы… – Олег морща лоб и пошатываясь пытался сконцентрироваться на какой-то мысли, но у него это никак не получалось. – Э-э-э… как… в общем… чем платить будем… карманы пусты… может, ко мне пойдем?
– Не-не-не… – хитро улыбаясь, помахал указательным пальцем Артур. – Платить у нас как раз есть чем… еще как есть, – он полез за пазуху, где хранил журнал со странным названием, и вытащил увесистый мешочек. – Смотри, за этот товар любую девку можно поставить раком, а потом еще раз и еще два раза.
– Что это за хреновина? – Олег взял мешочек, цвет которого был почти неразличим в темноте.
– Эта хреновина, – медленно, тихо, с каким-то особым смаком почти в самое ухо друга прошептал Артур, – называется дурью.
– Что за дурь? – Олег непонимающе закачал головой, отчего споткнулся и чуть не упал.
– Такая сушеная трава, – ловко поддержал друга Артур. – Которую курят в трубках, ну, таких штуковинах… ну… ты видел, наверняка…
– А разве курить не запрещено законом?
– Ну, ты точно, как нажрешься, так тупее любого раба становишься, – засмеялся Артур, потеряв равновесие и чуть не свалившись. – Чё в нашей деревне только законом не запрещено, мля. Отец тут переусердствовал. Шагу ступить нельзя, как на какой-нить запрет наткнешься…А ты что, никогда закона не нарушал?
– Ну… приходилось иногда, – сказал Олег, но не желая продолжать неудобную тему о нарушениях спросил: – А откуда дурь у тебя?
– А-а-а, вот это вопрос самый интересный, – Артур взмахнул рукой куда-то вбок. – Не поверишь! Из самого Таганрога…
– Но… – Олега бросило в жар, он вновь почти протрезвел. – Таганрог… город мертвый. Там радиация…
– Да ни хрена! – Артур забрал у Олега мешочек и опять спрятал за пазуху. – Обитаем он. И радиация там не настолько повышена, чтобы сразу копыта отбросить. Правда, живут там всякие дерьмовые выродки, ну вроде твоей дочурки, мля.
Олегу очень захотелось вмазать по морде лучшему другу, да так, чтобы у того зубы заскрипели и кровища фонтаном брызнула, чтобы он башкой со всего размаху треснулся и больше подняться никогда не смог, но вместо этого оскорбленный отец процедил:
– А ты что, сам там был?
Артур остановился, посмотрел на Олега удивленными глазами и зашагал дальше:
– Ясен хрен, я там никогда не был и не собираюсь! Я что, на дебила похож? Один барыга туда ходит, приносит дурь и лекарства от радиации. Воняет, правда, от этого вшивого козла, обрыгаться можно с непривычки, но он ведь в Беглице живет, а там все такие недоноски. Взамен я ему патроны даю…
Теперь остановился Олег.
– Па-атро-оны? Стратегически важный товар? Ты… ты знаешь, чем это пахнет? Это же измена…
– Да тихо, ты! – Артур подошел к Олегу вплотную. – Ты чё? Какая, мля, измена? Если бы у тебя такие долги были, как у меня, ты и не тем бы занялся. Но долги – это фигня на самом деле, понимаешь? Мне напарник нужен. Козла этого я у беглицких отмазываю, я ведь сын царя, но с тобой мы и в самом Лакедемоне развернемся. – Артур глядел на Олега пристально, не мигая. – Прикинь только, мы вдвоем, оба наследники, монополизируем два товара: лекарства от радиации, от них мертворожденных у женщин вообще не бывает, представляешь, вообще! И дурь тоже наша. Мы будем контролировать все не только мечом, но и делом, и даже словом… Прикидываешь, а? Твой дядя и мой батя не вечны…
Олег не мог поверить своим ушам. Вот оно как бывает! Наследник практически в открытую играет против своего отца, нарушает все мыслимые и немыслимые законы (что тут жалкий подслушанный разговор!), и главное – он даже не мучается выбором, не грызет его совесть, его вообще ничто не коробит, с легкостью преступает границу дозволенного, просто делает так, как ему хочется.
– И… долго ты этим занимаешься? – ошарашенно спросил Олег.
– Да всего-то месяца три. А в Лакедемон так вообще только второй раз товар притащил. Ну, а этот чмошник из Беглицы, пожалуй, уже пару лет приторговывает. Вся Беглица на дури и лекарствах сидит, только наши о том ни хрена не знают. Нашим-то что? Лишь бы натурналог вовремя выплачивали, да иногда ритуально их малость поубивают, а чем срань рабская в остальное время занимается, никого не волнует. Я, в общем, случайно прознал. Ну, пришлось правда, двух крестьян прирезать, которые этого козлиного челнока покрывали. Короче, я сам стал его крышей. Ну и еще в этом деле есть человек, но, хотя я тебе доверяю, о нем пока не буду говорить… о, а вот и Дом Алён.
Друзья остановились возле двери. Артур несколько раз размашисто ударил кулаком по деревянному косяку.
– Ну, так ты со мной, напарник? – спросил он, с необузданно разгильдяйским видом, похлопывая себя по груди, где лежал мешочек с дурью.
Олег все еще был ошеломлен свалившимися на него сведениями.
– Я тебе дам ответ завтра, после утреннего построения, но в любом случае я тебя не выдам. Вот, только ты скажи, а почему о лекарствах не сообщить в Совет? Старейшины могли бы принять решение о войне или официальной торговле с теми, кто живет в Таганроге?
Артур посмотрел на друга, как на сумасшедшего, и произнес очень серьезно, без всегдашней взбалмошности:
– Если об этом узнают все, то это уже не монополия. Какова тогда будет наша прибыль и власть? Не разочаровывай меня своими глупыми вопросами, Олег.
Вдруг послышался шорох и дверь отворилась. На пороге стояла полноватая женщина, длинный шелковый халат которой открывал босые ноги. Олегу она показалась очень привлекательной, хотя и было видно, что красота эта не первой молодости.
– Мальчики, – промолвила путана, ласково улыбнувшись, – вы к нам?
Глава 3
Только паденье познав, понимаешь всю радость полёта
Никогда раньше Олег не бывал в Доме Алён и удивился роскоши прихожей. Хотя, собственно говоря, что он знал о роскоши? Семилетним мальчиком, впервые увидев обтянутую бархатом мебель в гостиной царя Романа, с открытым ртом смотрел на собственное отражение в зеркальном серванте, а потом с необычайной робостью, почти со священным трепетом касался огромной хрустальной вазы на инкрустированном столике с колесиками, а хозяйка дома, жена дяди, произнесла певучим, чарующим голосом: «То, что ты видишь, раньше могли иметь обычные люди. Но теперь – только цари». И, засмеявшись, потрепала голову мальчишки своей необыкновенно белой рукой с потрясающе блестящими кольцами. После смерти матери Олег стал чаще бывать тут в гостях, но все же не смог поверить, что до Великого Коллапса большинство людей жили так (а по утверждению тети Елены, даже гораздо лучше), как сейчас могли позволить себе лишь избранные. И вот теперь, оказалось, что в круг избранных входит не только высшая элита воинов, но и кое-кто из крестьян.
Прихожая казалась еще больше из-за огромного зеркала в позолоченной раме, в котором отражались резные двери, отполированный до блеска канделябр с мерцающими свечами и гладкий лакированный пол, а стены были снизу доверху обклеены настоящими обоями. Все это великолепие так сильно напомнило о почти забытых детских впечатлениях, что на краткий миг молодому человеку показалось – он снова семилетний мальчишка, который с удивлением рассматривает чудесные вещи в полном тайн полумраке царского дома.
Женщина радушно улыбнулась гостям и протянула руку:
– Меня зовут Алёна, Алёна Первая. А тебя я знаю, ты Олег…
– Откуда ты можешь знать меня? И что за странное имя ты носишь? – спросил юноша, стараясь за высокомерием скрыть охватившую его робость.
Женщина зашлась неестественным, с нотками бесстыдства смехом.
– Я знаю в Лакедемоне многих: и мужчин, и женщин, и воинов, и крестьян, и даже рабов – всех, одним словом. Но все же мужчин я знаю несколько лучше, чем женщин, а воинов – намного лучше, чем крестьян. Работа у меня такая.
– Почему ты Алёна Первая? – продолжал настаивать Олег, привыкший получать ответы на свои вопросы.
Женщина снова засмеялась:
– А какой же мне быть? Может, нулевой? Я глава этого дома.
– Ну ладно, ладно, – произнес с неудовольствием Артур. – Хватит болтать, Алёна, давай пройдем к тебе, у нас дело есть.
Алёна Первая вскинула брови и указала ладонью на Олега.
– Да нормально, он в курсе, он мой напарник, – отмахнулся Артур. Олега слегка покоробила бесцеремонность друга, ведь буквально пять минут назад они договорились, что решение будет принято завтра после построения, на котором придется оправдать ожидания дяди, а Артур ведет себя, словно согласие уже получено. Но обсуждать это в присутствии шлюхи казалось глупым.
Женщина провела друзей в маленькую комнату. Здесь она зажгла ароматические свечи, воткнутые в металлический треножник и из полутьмы выступил маленький низкий столик с несколькими креслами. Алёна Первая сделала приглашающий жест, и парни сели. Женщина также опустилась на мягкую подушку сиденья, бесцеремонно закинув ногу за ногу. Ткань халатика сползла и открыла голые бедра, отчего у Олега вдруг перехватило дыхание.
– Я вас слушаю, – в голосе Алёны проскользнули резкие нотки.
– А чё нас слушать, – хохотнул Артур. – Нам бы поразвлечься…
– Да, – Алена Первая улыбнулась, вскинув голову, – это было бы неплохо. Но, дорогой мой, ты помнишь, сколько ты нам должен?
– Сколько? – лицо Артура приняло невинное выражение.
Женщина засмеялась – дерзко, беззастенчиво, будто она разговаривала сейчас не с воином, не с наследником, а с равным себе – крестьянином или даже с рабом.
– Артурчик, Артурчик, не строй из себя дурачка! Ты отлично знаешь, сколько. Но я тебе напомню: сто семнадцать с половиной трудодней. А это, ты сам понимаешь, милый, много, даже для царского сынка. Больше никакой любви в долг.
Олег, с трудом оторвав взгляд от женских ног, посмотрел на друга. «Ха, – подумалось ему, – трактирщику Гоги за подобное обращение кто-то обещал вставить меч в зад. А тут – никакой реакции».
– Да чё ты, мать, завелась, – заулыбался Артур. – Сто семнадцать так сто семнадцать. Я ведь не с пустыми руками пришел, – и с этими словами он бросил на стол мешочек, который оказался грязно-синего цвета.
– Ого, – почти пропела Алёна Первая, игриво качнув ногой. – Ну что ж… это другое дело.
– Как раз и долг покрою, и еще останется, ага? – Артур мотнул головой, из-под ресниц его блеснули лукавые искорки.
Алёна Первая снова засмеялась, но не так громко и дерзко, как в прошлый раз:
– А ты наглец, Артур, сын Антона! Твой мешочек я оценю в сто трудодней…
– Да ты чё, мать, минимум сто пятьдесят… – Артур изобразил возмущение, но было видно, что этот всплеск эмоций показной, и он вполне доволен предложенной ценой.
– Хорошо, сто де-сять, – по слогам, подавшись вперед и обнажив часть груди, повторила Алёна Первая.
Олег, видевший голой только свою покойную жену Карину, да и то в последнее время не так уж часто, от такой откровенной демонстрации пышных форм, впал в легкий ступор.
– Ну… – развел руками Артур, – сто десять так сто десять. Чего только не сделаешь ради твоей прекрасной… э-э-э… глаз…
Алёна Первая посерьезнела, протянула руку, и Артур отдал ей мешочек.
– Вы курить будете? – спросила она.
Олег хотел было отказаться, но язык прилип к небу, и он все также беззастенчиво пялился на Алёну Первую.
– Угу, – промычал довольный Артур.
– И развлекаться тоже будете?
– Угу, – снова ответил Артур.
– На всю оставшуюся ночь?
– Угу.
– По одной на каждого?
– Тебе сколько девок? – обратился Артур к Олегу.
Олег замотал головой, прокашлялся, потом попытался что-то сказать, потом снова прокашлялся и, наконец, еле-еле выдавил из себя:
– Не-не… нисколько…
– Нисколько или несколько? – переспросил Артур, но затем посмотрел на друга, махнул рукой и проговорил:
– Ему одну, а мне две.
Алёна Первая улыбнулась, искоса взглянув на Олега и отметив оттопыренную ткань на причинном месте, откинулась на спинку кресла, поправляя прическу.
– Итак, мешочек стоит сто десять трудодней, вы собираетесь курить, как я понимаю, из него же. Значит, минус пять. Три девочки на ночь – это еще минус девять. Итого остается девяносто шесть. Ты мне, Артурчик, должен еще двадцать один трудодень, – проговорила она голосом, не терпящим возражений.
У Олега от такой дороговизны услуг глаза чуть не полезли на лоб, но Артур довольно хлопнул себя по коленям:
– Ну, договорились.
– В таком случае, я вам, мальчики, настоятельно рекомендую душ, – Алёна Первая легко поднялась и направилась к выходу. – Потом приходите в гостиную. Вас будут ждать.
– Вода у тебя там хоть теплая? – уже вдогонку бросил Артур. – А то я намылся в интернате ледяной, больше не хочу…
Ответа не последовало.
* * *Душевая в Доме Алён была устроена уже после Великого Коллапса, и ее конструкция отличалась простотой. С южной стороны на крышу пристройки поставили внушительных размеров бак-цистерну, выкрашенную в черный цвет, и в солнечные дни вода там неплохо нагревалась. Небольшая комнатка, три на три метра, не отапливалась, так что использовалась только летом, а для омовений зимой существовала настоящая баня.
Артур, как оказалось, неплохо ориентировался в доме.
– Значит так, сперва ты помоешься, а после я, – сказал он, распахивая дверь в торце коридора.
Три свечи, горящие в подсвечнике, который держал Артур, хорошо освещали отделанное белой плиткой помещение. Олег оставил одежду на лавке в коридорчике, зашел внутрь и с любопытством огляделся: он привык мыться возле колодца на заднем дворе своего дома, зачерпывая ковшиком из ведра, но здесь ничего подобного не наблюдалось. Прямо из потолка спускалась труба, притянутая зажимом к стене, потом она делала плавный изгиб, на котором было врезано устройство, вроде небольшого колесика, и вновь устремлялась вверх. Непонятного вида раструб с дырочками, напоминавший носик лейки, было привинчен на конце. Также в дальнем углу душевой стояла полка, на которой лежала стопка полотенец и два куска мыла. Олег понюхал по очереди оба, но определить по специфическому и довольно неприятному запаху, где было оно произведено – в Золотой Косе либо в Малой Федоровке, у него не получилось.
– И где здесь вода?
Артур возвел глаза к небу, но сдержался и не сказал никакой гадости.
– Видишь, из трубы такая хрень торчит? Это называется кран. Поверни его… Мля! Да не в ту сторону… Во-во-во! Вода сверху пошла через сетку, видишь? Это и есть душ.
Олег, восхищенный хитроумным устройством, с полминуты недвижно постоял под теплыми струями, впитавшими в себя июльское солнце, а затем, принялся очень быстро намыливаться, потому что ему казалось – вода вот-вот закончится.
Затем юноши поменялись местами. В отличие от друга, Артур никуда не спешил, мылся обстоятельно, с неторопливой тщательностью.
– Слушай, я вот о чем тебя хотел спросить, а правда говорят, что ночью тут гораздо дороже, чем в рабочее время? – сказал Олег, которому уже надоело держать подсвечник.
– Да, днем дешевле, – согласился Артур, смывая с себя остатки мыльной пены. – Но ты как-нибудь статут о путанах почитай. Там знаешь, сколько ограничений?! Никакой фантазии, никаких поз, вообще ничего не допускается. Проще бревно шпилить. А наши девки этим успешно пользуются: хочешь чего-нибудь этакого – приходи ночью, но и плати, значит, больше.
Наконец, обернув бедра полотенцами, друзья подобрали снятую одежду и направились в гостиную.
В большой комнате, освещенной тремя потрескивающими канделябрами, их ожидали Алёна Первая и еще шесть одетых в длинные халаты женщин. Ухоженные, причесанные и накрашенные, они были разного возраста, комплекции, с разным цветом волос и глаз. Однако всех их объединяли улыбки, которые будто бы жили отдельно от лиц своих хозяек. Друзья сели, и Олег почувствовал себя очень неуютно, прижавшись голой спиной к мягкой спинке дивана.
– Кого-то из вас не хватает, – задумчиво протянул Артур.
– Яны нет, – ответила Алёна Первая, – у нее сегодня дни не те, и она дежурит в Доме детей.
– Ха, все время забываю, тут же ещё и дети рождаются, и дни не те бывают, – Артур потянулся к своим вещам, нащупал журнал с загадочным названием, вытянул его перед собой на уровне глаз, и с курьезной торжественностью проговорил:
– Ну-ка, девки, покажите чем богаты, буду вас с моей богиней сравнивать.
Женщины, без какого-либо стеснения, привычными жестами скинули халаты – все кроме Алёны Первой, которая вытянув вперед ноги, восседала в сторонке. От такого количества обнаженных тел у Олега зарябило в глазах, но если полчаса назад, находясь в одной комнате с немолодой, но все ещё привлекательной хозяйкой, он ощущал невероятной силы возбуждение, то теперь стало ужасно неловко, даже потянуло убежать и больше никогда не возвращаться в этот дурацкий дом. Очень хотелось выглядеть таким же небрежным, бывалым, как Артур, оценивая достоинства девиц, но краска бросилась Олегу в лицо и он думал только об одном: заметили путаны его смущение или нет.
– Это, – наследник показал пальцем на темноволосую девицу, – Галина, это Татьяна Первая, это Татьяна Вторая, это Оля, а это Алёна Вторая и Алёна Третья.
В трепещущем свете свечей женщины казались нереально красивыми. Они все так же равнодушно улыбались, будто были по-прежнему одеты, переступали с ноги на ногу, поворачивались, нагибались и снова выпрямлялись, словно танцевали под неслышную музыку, демонстрируя плечи, груди, ягодицы…
– Вот, мля, – с напускным разочарованием пробормотал Артур, вперяясь в журнал. – Богиня, моя бесценная прекрасная дама, всего одна такая на свете, а сношать приходится кого попало.
– Но-но, воин, не дерзи! – рыкнула Алёна Первая. Впрочем, неудовольствие ее было столь же наиграно, как и разочарование Артура.
– Ну, друг, тебе первому выбирать, – Артур совершил волнообразный пас кистью правой руки, – как младшему товарищу в любовных утехах.
Олегу показалось обидным это постоянное напоминание о возрасте, и, если честно, уже ничего и никого не хотелось, обнаженных фурий оказалось внезапно слишком много, а заметной разницы между ними не было. И он подумал: с кем ни уединись, наслаждения не будет, а лишь одно сплошное неудобство, но, разумеется, отступать было совершенно невозможно, поэтому Олег наугад ткнул пальцем в крайнюю фигуру.
– Алёна Третья, хороший выбор, – прокомментировал Артур. – Ну а я, наверное, усну сегодня… э-э-э… между двух Татьян.
Женщины надели халаты, потом выбранные подошли к хозяйке, которая дала им по зажженной свечке и маленькие свертки. Та, что предназначалась Олегу подошла и протянула руку:
– Идем, – сказала она просто.
Олег, спрашивая себя «за каким чертом я пошел сюда?», поплелся вслед, удивляясь величине дома: по длинному коридору они сворачивали раза три или четыре: сперва направо, потом опять направо, а затем налево…В душной комнате было мало мебели: широкий топчан да маленький столик с пятирожковым канделябром.
– Совсем дышать нечем, такая жара была днем. Я бы открыла окно, но, боюсь, налетят комары, а они очень больно кусаются, – сказала Алёна Третья. – Странное дело, весной и в начале лета их почему-то не бывает, а в сентябре от них просто нет спасения.
Слушать ее голос, ровный, убаюкивающий, было очень успокаивающе. Слова своим размеренным ритмом напоминали удары волн о песчаный берег Миуса.
– Но ведь сейчас не сентябрь, – произнес Олег тихо.
– Не сентябрь, – легко согласилась она, – но комары уже появились.
Женщина подошла к нему, точным движением руки сдернула с него полотенце, а через мгновение на пол соскользнул ее халат. Алёна была на полголовы ниже Олега, ее волосы, кажется, темно-русые (в полутьме юноша не мог понять, какого они цвета), спадали на округлые плечи. Она улыбалась призывно, многообещающе и Олег вдруг некстати подумал, что покойная жена очень смущалась своих кривых зубов и потому была неулыбчивой. Он вообще не помнил – смеялась ли Карина хоть когда-нибудь?
Но оказавшись в таком месте, надо было что-то делать, и взглянув на Алёну Третью со странной отрешенностью: без восхищения, без желания, без любопытства, он ладонью коснулся ее груди, которая оказалась полной, теплой и очень приятной на ощупь. С губ путанки сорвалось легкое постанывание, она прижалась к Олегу, ее дыхание щекотной лаской коснулось кожи, и, со все возрастающей горячностью, зашептала:
– От тебя пахнет настоящим мужчиной. Никто во всем Лакедемоне не пахнет, как пахнешь ты! Я так давно ждала тебя, каждый день надеялась, что придешь… и вот, слава богам, наконец, ты со мной!
Жена Олега никогда ничего подобного не говорила, и, услышав такое признание от совершенно незнакомой женщины, он поначалу удивился, но чувствуя, что должен как-то соответствовать образу «настоящего мужчины», поцеловал Алёну Третью в губы. Она, прикрыв глаза, учащенно задышала, ответила поцелуем в шею, потом коснулась языком соска юноши – нежно, трепетно – и продолжила целовать его все ниже, а потом опустилась на колени, облизала пупок и ее губы легко заскользили по влажной коже. Олегу было очень приятно, но брезгливая мысль, что путана говорила и делала все то же самое и с Артуром, и со многими другими, мешала полностью отдаться ласкам.
Покойная Карина очень редко его целовала, (а уж так, как эта женщина – вообще никогда), в минуты близости жена была скованной (может быть, стеснялась своей юной неопытности), и, хотя вроде бы не пряталась явно, однако избегала мужа. Впрочем, Олег тоже мгновенно забывал о ней, стоило только выйти за дверь, ведь жизнь воина требовала суровой сосредоточенности и полной самоотдачи, а сейчас он впервые задал себе вопрос: может быть, Карина любила кто-то другого? Теперь уже не узнаешь… Юноша будто смотрел на себя со стороны – что смог дать он своей жене? Неуклюжее безрадостное супружество, беременность и смерть… Но погибни он в бою, его юной вдове через пару месяцев нашли бы другого мужа. Стала бы она хоть когда-нибудь вспоминать о первом, сравнивать с новым? А вот теперь она умерла, и не прошло еще и недели, как он сравнивает Карину, но не с новой женой, а со шлюхой…
Олег наклонился, обхватил Алёну Третью за плечи, резко поднял и отстранился. Женщина посмотрела с недоумением.
– Что такое, милый? – спросила она то ли обиженно, то ли растерянно. – Я тебе не нравлюсь?
– Не нравишься.
– Я, по-твоему, некрасивая? – обида и растерянность исчезли из голоса путаны, но появилась неприкрытая озабоченность.
– Нет, ты красивая, – юноша сел на топчан.
– Тогда в чем дело? – Алёна Третья снова говорила мягко, ровно и убаюкивающе. – Я сделала что-то неправильно?
– Просто я тебя не хочу… – злясь на себя, Олег отвернул голову, чтобы не пересечься с ней взглядом.
Дом Алён был запретно-манящим местом, мальчишкой он столько раз представлял себе, как приходит сюда, и вот сейчас, когда это случилось, ничего кроме досады не было.
– Бедный мой мальчик, – Алёна Третья села Олегу на колени, провела рукой по коротким волосам и поцеловала в лоб, – тебя что-то тревожит, мой отважный воин? Расскажи мне, расскажи все, что у тебя на душе. Расскажи, не таясь, я смогу принять всю твою боль, всю без остатка…