Темная мишень
Робинзон тонко улыбнулся:
– Ну, Серёга, пойдем, подышим свежим воздухом, как ты и хотел…
Его голос перебил звук выстрела на складе.
– А ну тихо! – прикрикнула Язва на всхлипывавшую Майю, с нездоровым любопытством прислушиваясь к разговору в караулке. Она сидела на ящике, в паре метров от двери, вполоборота к пленницам, придерживая на коленях «Сайгу», а «Витязь» бросив на полку рядом с «Вепрем» Полякова, чтобы не мешался. Пленниц она заставила встать на колени в трех шагах от себя. Руки Майе она даже не потрудилась связать – что может сделать перепуганная насмерть, непрерывно всхлипывающая старуха?
Фиона закрыла глаза, стараясь успокоиться. Ей казалось, что она задыхается. Чудовищная тяжесть вины за то, что сейчас происходило, давила на сердце, но ее глаза были сухими. В отличие от матери, она не умела плакать с детства. После всех тех зверств, на которые она насмотрелась в метро еще в трехлетнем возрасте, в психике Фи что-то перемкнуло. Если бы она не решила вот так внезапно сорваться именно сегодня, задействовав все свое упрямство, ее семья была сейчас бы в безопасности. И зачем ты только согласился, папа… Не стоит потакать всем капризам взбалмошных детей…
Так, нужно взять себя в руки…
Нужно что-то делать. Время отца истекает, любые разговоры имеют свойство рано или поздно заканчиваться, и Робинзону вскоре наскучит самоутверждаться за счет бывшего соратника. Так, а это что?.. Она нащупала связанными за спиной руками какой-то матерчатый ком на полу. Рюкзак. Не отрывая взгляда от надзирательницы, кое-как подтянула рюкзак ближе к себе. Может, и хорошо, что его не успели наполнить. Потому что пальцы, кое-как продравшись сквозь складки клапанов, нащупали тесак. Лезвие острой болью резануло по запястьям, но Фи не издала ни звука. Еще раз. Теплые ручейки крови побежали по коже, но скотч ей удалось перерезать. Язва ничего не заметила, продолжая прислушиваться к разговору в караулке. Зато заметила мать и тревожно уставилась на дочь.
«Не смотри на меня» – одними губами беззвучно прошептала Фиона, опасаясь, что та ее выдаст своим вниманием.
– Дочка… – вырвалось у матери, но она тут же осеклась.
Резко повернув голову, Язва наткнулась на испуганный взгляд Майи, и лицо все еще красивой, моложавой женщины сначала вытянулось от удивления, а затем перекосилось от брезгливости.
– Май, ты совсем спятила? Какая я тебе дочка? Ты на шесть лет меня старше! Ты что, издеваешься, старая сука?!
– Насть, зато мы с тобой подруги, не забыла еще? – вмешалась Фиона, отводя гнев Язвы от матери. Та тут же окрысилась на новый объект для вымещения злобы:
– И эта туда же! Ненормальная семейка! Девочка, какие такие подруги? Я почти вдвое старше!
– Раньше разница в возрасте нам не мешала ладить.
– Но теперь ты захотела лучшей жизни, – презрительно сощурилась Язва.
– Настя, отпусти нас, – через силу тихо попросила Фиона. – Помоги…
Язва неожиданно рассмеялась, затем покачала белобрысой головой:
– Ну, точно цирк сегодня. Не стоит унижаться мольбами, Фи, это так на тебя не похоже. Я была о тебе лучшего мнения. Дай лучше послушать, о чем там мужчины толкуют. Ваш Грешник прямо отжигает. Ведь понимает, что сдохнет, а все тявкает.
– Не оскорбляй его, дрянь, ты мизинца его не стоишь! – выкрикнув, Майя вдруг вскочила и, неумело выставив сухонькие кулачки, бросилась на Язву.
Фи никак не ожидала, что мать выкинет такой номер прямо сейчас. Но даже у кротких людей иногда кончается терпение, а своего мужа Майя любила самозабвенно, даже после всех прожитых лет.
Выхватив тесак из рюкзака, Фиона тоже вскочила, уже понимая, что не успевает спасти маму. Язва резким движением развернула ствол «Сайги» на коленях и, совершенно не колеблясь, нажала на спусковой крючок. Майя вцепилась в ствол ружья и попыталась его вырвать из рук Анастасии именно в тот момент, когда грохнул выстрел, и пуля ударила женщине в грудь, отбросив на стеллаж. В следующий миг Фиона едва успела отклониться в сторону. С такого близкого расстояния грохот «Сайги» ударил по ушам, пороховые газы обожгли правую щеку. В ушах зазвенело. Словно в замедленной съемке Фиона выхватила взглядом, как пуля ударила в ящик с газовыми баллончиками, со звоном рвущегося металла прошила его насквозь. Газ зашипел, вырываясь наружу.
Крутанувшись волчком на полусогнутых ногах, Фи с исступленным криком обреченного взмахнула тесаком. Поворачиваясь корпусом за ее движением, Язва сдвинула ствол «Сайги», обнажив мелкие ровные зубы в волчьем оскале. Лезвие вонзилось Храмовой в руку, обхватившую цевье, на ружье и одежду брызнула кровь из страшно разрубленной кисти, отсеченные пальцы посыпались на пол.
Женщина завопила от боли и непроизвольно снова нажала на спуск.
Вырвавшись из оружейного дула, яркий сноп огня воспламенил выходящий из баллонов газ.
Сразу после выстрела Грешник услышал отчаянный крик дочери, дернулся к складу, но тут снова грохнула «Сайга»…
Дверь распахнулась и ударилась о висевший на стене пожарный щит с такой силой, что сорвалась с петель, а весь инвентарь с грохотом посыпался на пол. Волна ревущего пламени и дыма ворвалась в караулку, подхватила и отшвырнула оказавшегося на пути Полякова к остальным затворникам. Весил Грешник немало, и удар его тела сбил завхоза с ног. Тот, в свою очередь, судорожно пытаясь схватиться руками за помощников, тоже повалил их на пол, и кто-то из них зацепил Робинзона, заставив опрокинуться навзничь и его. Грешник ни единой секунды не потратил зря, используя отпущенный судьбой шанс на полную катушку. Он перекатился прямо по телам, яростно орудуя локтями и зажатой в левом кулаке «лимонкой», как кастетом. Хрустнул чей-то нос, брызнули зубы. Отчаянные вопли и остервенелый мат. Наконец он добрался до Робинзона. «Каратель», мгновенно вырванный из чужих пальцев, тут же злобно резанул бывшего шефа по лицу, вспарывая плоть от виска до подбородка. Заливаясь кровью, Храмовой вскочил и стремглав бросился в коридор, напрочь забыв про так и оставшийся в кобуре пистолет.
Грешник проворно развернулся к остальным.
Куча-мала уже распалась, люди начали подниматься, озираясь в поисках оружия, которое выронили при падении. Никогда в жизни Грешник не двигался и не реагировал на опасность так стремительно, как сейчас, мгновенно выхватывая взглядом массу деталей и тут же просчитывая контрмеры. Адреналин буквально кипел в его крови. Пинком отбросив вставшего на четвереньки Головина, он тут же прыгнул на Жердяя, подхватившего автомат, и со всей дури резанул «Карателем». Острая сталь легко рассекла кадык, вспорола глотку от уха до уха. «Как твоему сынку-ублюдку!». Жердяй захрипел и забулькал, опрокидываясь на спину, страшная рана под подбородком открылась, словно брызжущий кровью огромный рот, пытающийся что-то сказать. Сергей хотел выхватить из рук умирающего врага автомат, но для этого требовалось выпустить «Карателя», ведь левая рука с лимонкой по-прежнему была связана скотчем.
Некогда.
Рядом уже возник Увалень, с перебитым носом и окровавленным подбородком – это ему он засветил локтем, когда перекатывался по груде тел. Хакнув, словно дровосек при замахе топором, помощник завхоза замахнулся дробовиком, держа его за ствол. Грешник увернулся от летящего в голову приклада и перекатился в сторону. Не дожидаясь, когда враг перехватит ружье для выстрела, метнул нож. Неудачно! Лезвие лишь скользнуло Увальню по виску, оставляя кровавый след.
«Для граффити нынче, так уж сложилось, лучший цвет – красный».
Здоровяк хотя бы отшатнулся, что дало возможность схватить оказавшийся рядом ломик – из инвентаря разгромленного пожарного щита. Короткий разбег, и острый стальной конец вонзился Увальню в живот. Захрипев от боли, он вновь выронил дробовик.
Но теперь поднялся на ноги завхоз. Подхватив с пола автомат Жердяя, но не заметив, что в ходе свалки из него вывалился рожок, он рванул спусковой крючок. Хлопнул одиночный выстрел загнанного в ствол патрона. Поляков отшатнулся, и пуля вырвала клок одежды на его боку. А Головин уже лихорадочно озирался в поисках рожка, сообразив, что безоружен. Засевший в теле Увальня ломик пришлось отпустить. Прыжком сократив дистанцию с завхозом, Грешник нанес удар со всей силы. «Поцелуй» гранаты с мерзким хрустом раздробил врагу нижнюю челюсть, вбив ему в глотку оставшиеся зубы, и гном упал, захлебываясь кровью.
Только теперь у Грешника появилась возможность осмотреться вокруг, оценить положение.
Склад пылал. Пылал так яростно и жарко, что живых там просто не могло остаться. Взрывались баллоны, выбрасывая горящие ошметки вещей. Пламя дымным факелом вырывалось из дверного проема, словно дыхание из глотки дьявола, от жара вздувалась и лопалась пузырями старая краска на стенах. Удушливый смрад быстро заполнял помещение. А из коридора, ведущего в караулку, уже слышался топот бегущих – ведь Робинзон, тварь, успел удрать и вызвать подмогу.
Взгляд Грешника упал на стонавшего Увальня, который сидел на заднице, привалившись спиной к стене, и с животным ужасом смотрел на торчавший из тела лом, не в силах к нему притронуться. Рядом, ползая на четвереньках и кашляя кровью, шарил по полу руками Головин, пытаясь отыскать оружие. Дым, все больше заполнявший воздух, окончательно лишил и без того близорукого гнома зрения.
Грешник содрал зубами скотч, наконец освободив пальцы. Швырнул «лимонку» подальше в коридор, плотно прикрыл дверь и отступил под защиту стены. В коридоре громыхнуло, дверь вздрогнула, но выдержала. Это заставит нападавших на некоторое время задуматься. Глаза слезились от дыма, легкие рвало от кашля. Но нужно доделать начатое.
Ударом колена Сергей отшвырнул завхоза с пути, когда тот уже почти нашарил «Сайгу», затем подобрал тяжелый топор с длинной рукояткой, тоже из пожарного инвентаря. Теперь, когда обе руки были свободны, это орудие мести показалось ему наиболее подходящим. Неделю назад Поляков заточил его до бритвенной остроты лично – в таких условиях, когда по поверхности гуляют монстры, даже пожарный инвентарь должен в критический момент сгодиться в качестве оружия, например, в случае прорыва. Размахнувшись, он с силой опустил лезвие на шею Головина, снова пытавшегося встать. Обезглавленное тело рухнуло на пол, а Сергей бездумно посмотрел на голову гнома, покатившуюся в брызгах крови к его ногам. И ничего не почувствовал. Совершено ничего. Это просто шок, отстраненно подумал Грешник. Нужно уходить. Здесь больше нечего делать. Ведь он не в силах что-либо изменить.
Тело все выполняло машинально, без участия разума. Он поднял и отправил в ножны «Карателя», подхватил «Сайгу» Головина. Его собственный карабин сейчас горел на складе, вместе с телами жены и дочери – слышно было, как там рвались раскаленные патроны.
Еще где-то он подобрал лицевую маску.
Грешник даже не помнил, как оказался за шлюзом, а потом и в заснеженном дворе, где совсем недавно принимал с Фионой караванщиков. Не помнил, когда успел в подсобке взять и надеть короткие лыжи, подхватить лыжные палки. Отворить ворота и выйти наружу.
Когда шок начал проходить, он обнаружил, что бежит на лыжах по следам бродяг, которые уже частично засыпал неспешно валивший с неба снег. На лице – панорамная маска, за спиной ружье. Так же машинально Сергей начал припоминать маршрут. Сейчас он двигался вдоль улицы Шоссейной. По бокам медленно проплывали остовы полуразрушенных зданий. Вскоре ему нужно будет свернуть налево и двигаться уже по льду замерзшей Москвы-реки, так быстрее и короче, меньше препятствий. Еще дальше – перебраться через дамбу, по которой полегал проспект Андропова… пересечь третье транспортное кольцо… Большинство старых названий стерлось из памяти, но основные ориентиры он помнил…
Почему-то каждый вздох давался с трудом, но не из-за маски, фильтр работал исправно. Наверное, надышался какой-то дрянью при взрыве…
Нет. Он понял, что с ним.
Его душили беззвучные рыдания, а он, вместо того, чтобы дать горю прорваться, принести облегчение, по привычке держался, сцепив зубы, и усилием воли гасил в себе боль. Поляков осознал это только сейчас, когда семьи его не стало – кого он потерял. И насколько это больно. Он потерял тех, без кого жизнь становится нестерпимой, теряет ценность, становится абстрактной…
Нужно было взять ту фотографию. Тогда бы хоть что-то осталось. Нужно было взять…
Теперь он – одиночка. И единственное, чего он желал сейчас, – мести. Яростной и беспощадной. Он должен добраться до метро и найти союзников для осуществления своих планов.
Но пока все, что от него требуется, – это не останавливаться.
Падал снег. Одинокая человеческая фигурка двигалась среди руин разрушенных улиц. Из оконного проема, царапая когтями бетонные края, выглянула уродливая черная голова крупного зверя. В слабых отблесках луны в оскаленной пасти блеснули острые зубы. Из глотки вырвался тихий горловой рык, в котором чувствовалась некая озадаченность.
Человек двигался настолько уверенно и целеустремленно, распространяя вокруг себя ауру такой сжигающей ярости, что зверь не решился нападать на странного противника и предпочел вернуться в логово.
Глава 4
Ночная охота
Неловкий перехват – и веревка едва не выскользнула из рук.
Покалеченная правая «клешня» судорожно ухватилась за мерзлый край крыши, Сотников рывком подтянулся и перевалился через край. Проминая телом снег, откатился от кромки на безопасное расстояние, распластался на спине. От взрывных усилий руки сотрясала дрожь, мышцы горели, а в груди клокотал ледяной воздух, сипло вырываясь из глотки.
Ну и пробежка, черт побери… ну и пробежечка…
Но сейчас валяться нельзя.
Димка через силу зашевелился, поднялся на четвереньки. Еще и колени дрожат, черт. Он посмотрел на темный провал окна на втором этаже здания, в котором угадывались напряженно ждущие фигуры сталкеров. Лучше ребятам побыстрее убраться из той квартирки, очень она… нехорошая. Эта кровь на стенах, останки людей, да еще информация от караванщиков насчет неведомых вязальщиков.
Он опустил взгляд – туда, откуда неслась, шумная на таком близком расстоянии, возня многих тел, вой и рычание. Ёханый бабай, как любит говорить Кротов, сколько же их там… Сотни полторы? Или больше? Пространство между гаражами и стеной трансформаторной будки заполнял самый настоящий ковер из оскаленных клыков и горящих голодом глаз. Нервная ухмылка растянула подрагивающие от волнения губы. Вот как он это сделал? Забросить на бегу крюк на крышу и зацепиться за едва видимый выступ, очертания которого лишь угадывались под снегом? Такое не на каждой тренировке получится. Но получилось. Причем совершенно спонтанно. Предчувствие. Интуиция. Словно что-то вело под руку, помогая все сделать, как надо. Значит, и дальше все будет хорошо. Хотя караванщик все-таки прав – он псих.
С Дмитрием Сотниковым многое случилось с того момента, как он прошел через «быстрянку», мутагенное изменение, которому медики в Ганзе уже подобрали официальное название – циклодинамия, или, если коротко – ЦД. Многое изменилось в характере, и во взглядах на жизнь. Иногда он и сам не понимал мотивов своих поступков. Он словно играл… играл со смертью, но не хотел себе в этом признаваться. Эта сумасбродная выходка – не первая, и, видимо, не последняя. Чертов адреналинщик, вот он кто. Если бы не Наташа, которая ждет его в метро на Таганской, единственный по-настоящему близкий ему человек, жизнь, наверное, потеряла бы для него смысл. Слишком уж все усложнилось для них двоих среди людей после всех этих изменений. Ведь люди, в отличие от них, остались прежними. И их зачастую слепая, безрассудная злоба к мутантам, панический страх перед теми, кто непривычно отличался от них, нарушая нормы человеческого существования и мышления, – все это никуда не делось. Тогда зачем он им помогает?
Нет, не о том он сейчас думает.
Нужно заняться делом, а собственные проблемы подождут.
Сосредоточиться непросто. Нервное возбуждение сбивало нужный настрой, который ему сейчас так необходим. Еще из рассказов бывшего наставника из Полиса – Ворчуна, Димка знал, что клыканы обладают подобием коллективного сознания, и чем больше стая, тем лучше они соображают, как загнать добычу. А однажды стал свидетелем редкого явления – как небольшая стая клыканов, не издавая ни звука, носилась вокруг клумбы недалеко от Третьяковской. Существа, расплодившиеся на поверхности после того, как человек ее покинул, уступив среду обитания, имели иной раз довольно причудливый вид и крайне необычные повадки. Никто точно не знал, почему клыканы это делают, но имелись предположения, что таким своеобразным способом у них выявляется сильнейший – после многосуточного, на износ, кружения без остановки. Звучит странно, конечно… Но Ворчун утверждал, что пока звери выбирают вожака стаи, все остальное их попросту не интересует.
Что ж, подходящий момент проверить на практике, так ли это на самом деле. Чем не работа для искателей? Особенно, если учесть, что именно так Димка и рассчитывал выкрутиться, решившись на эту авантюру. Но сперва придется вычислить вожака в этой массе – сама по себе непростая задачка, ведь на лбу у твари фосфорной краской не высвечивается, кто тут главный.
Левой рукой он решительно вытащил из набедренной кобуры увесистый «Бердыш». Много воды утекло с тех пор, когда осколок гранаты лишил парня указательного и среднего пальцев на правой кисти, и как ни тренируйся, а полностью компенсировать такое увечье невозможно. Но с пистолетом проще, чем с веревкой, для владения этим оружием хватает и левой руки, переучился на совесть. Сегодня из «Бердыша» стрелять еще не приходилось, магазин полный, все восемнадцать патронов терпеливо затаились в ожидании своих будущих жертв. Запасной в кармане. Ну а потом, если не хватит патронов, и нож сгодится, не зря же он болтается в ножнах на ремне. Но до этого лучше не доводить. Может быть, удастся договориться… иначе.
Ну, где же этот чертов настрой…
Димка досадливо встряхнул головой и снова прищурился.
На этот раз помогло.
Темные фигуры мечущихся тварей слабо засветились изнутри, вычерчивая на взрыхленном лапами снегу причудливую мозаику из желто-розовых пятен. Теперь, при более внимательном взгляде, в шевелящейся массе уже угадывались отдельные «течения» – обособленные в непрерывном движении группы. Димка наконец вычислил что-то вроде стаи среди стаи, вокруг которой все и вертелось – крупный матерый зверь, и десятка два клыканов комплекцией помельче – видимо, самки и взрослеющие щенки. Вот он, вожак, с самым большим «гаремом». В лунном свете голая кожа зверя маслянисто блестит, как застывший битум на изломе; на боках и загривке проступают пятна окраса посветлее. Крупная голова снабжена развитыми челюстями – такими легко перекусить голень взрослого человека. Поджарый торс перевит рельефно проступающими мускулами, словно связками канатов. Массивные лапы с широкими подушками, которыми так удобно ступать по снегу, вооружены впечатляющей длины серповидными когтями.
Красава, ничего не скажешь. Хищное воплощение смерти.
Каким образом эти твари, лишь отдаленно напоминающие собак, от которых, возможно, и произошли, не мерзли без шерсти зимой, догадаться несложно. В инфракрасном спектре клыканы всегда светились ярче остальных мутантов, встречавшихся на поверхности. Горячая кровь, гораздо горячее, чем у человека, и наверняка плотная жировая прослойка, позволяли им не обращать внимания на морозы. Но чтобы поддерживать жар своих тел, им непрерывно требовалось что-нибудь жрать. Закон сохранения энергии не обойти, будь ты хоть трижды мутант…
Человек и зверь встретились взглядами. Вожак застыл чугунным изваянием, предоставив беситься своим сородичам. Во взоре дикого создания постъядерного мира светились свирепая мощь. «Этот не уступит, – совершенно отчетливо понял Сотников. – Только не он».
Димка поднял пистолет, прицелился. Вожак оскалил зубы, встопорщив кожистые складки на носу, в желтых глазах еще ярче вспыхнул свирепый огонь. Он все отлично понял, но и сейчас не уступил. Гордая тварь.
Девятиграммовый кусочек металла, разогнанный человеческим изобретением до убийственной скорости, пробил череп и мгновенно оборвал жизнь зверя, растерзавшего на своем веку немало врагов лишь тем, чем снабдила природа – клыками и когтями. Он медленно повалился на снег, уткнувшись массивной головой в передние лапы. На долгую-долгую секунду стая ошеломленно затихла. А затем завертелась бешеная свалка. Брызнула горячая кровь. Сородичи в мгновение ока разорвали труп бывшего предводителя на куски.
Мертвые не имеют статуса, мертвые – просто пища для желудков.
И только несколько минут спустя по своре словно растекается невидимая аура растерянности. Псевдопсы начинают беспорядочно метаться, словно что-то потеряли, и теперь это «что-то» жизненно важно найти. Постепенно хаотичное движение формируется в центробежное – несколько десятков клыканов закручиваются хороводом вокруг трансформаторной, выбранной осью вращения, и этот хоровод, словно вихрь, втягивает в себя все больше и больше собак, пока в нем не оказывается вся стая целиком. По идее, за власть должны были бороться только самцы, но из-за стайного сознания в общий процесс инстинктивно втянулись и самки с молодняком – сила гона для них была неодолима.
Димка завороженно наблюдал за круговоротом звериных тел с крыши, чувствуя проникающий в душу зябкий холодок восторга. Ну и ну! Что и требовалось доказать? Но какая все-таки силища в этой стае! Звериная энергия живых тел так и прет, обжигая обострившиеся чувства и наполняя все пространство вокруг. А как было бы здорово присоединиться к ним, самому стать их вожаком, сбросить бремя всех постылых человеческих обязательств и обрести невиданную свободу… Жить под открытым небом… Загонять дичь, предвкушая веселую расправу… чувствовать в пасти восхитительный вкус горячей крови, хлещущей из прокушенного горла, глотать еще трепещущую угасающей жизнью плоть жертвы…
Димка резко встряхнул головой, прогоняя наваждение стаи, едва не завладевшее рассудком. Раздробленный коллективный разум зверей снова пытался объединиться, и тяга эта была так сильна, что звериная воля едва не всосала в себя и человеческое сознание.
А это уже чертовски опасно.
Пора отсюда убираться. Времени до рассвета, когда взойдет безжалостное солнце, оставалось все меньше, да и холодновато становилось сидеть без движения. Он уже успел осмотреть крышу, заметил обрывки кабелей, свисавших с одного из углов – когда-то эти кабели, задираясь ввысь, тянулись к изоляторам на верхушке бетонного столба, торчавшего из снега в двадцати метрах от трансформаторной, а потом уходили к зданию за спиной. Даже будь провода все еще на месте, вряд ли хватит сил перебраться по ним к ближайшей многоэтажке. Если посмотреть чуть правее, то в глубине двора смутно различалось выпуклое вздутие тыльной части вестибюля, встроенного в комплекс зданий и ведущего на Автозаводскую. Жаль, со стороны двора в вестибюль не попасть – стальные двери служебных помещений заварены и заложены кирпичом, а провалы окон намертво заблокированы решетками и разнообразным металлическим хламом – ради безопасности жителей станции.
На сталкера вдруг навалилось чувство сильной потери, сдавило виски, безжалостным стальным обручем сжало грудь, заставив дышать чаще. Он стиснул зубы, волевым усилием стараясь прекратить панику. Не останавливая движения, клыканы негромко завыли, словно отзываясь на его боль. Проклятье! Ломка всегда приходит неожиданно. И чужая смерть – даже смерть зверя, – может ее спровоцировать преждевременно, не говоря уже о влекущей, будоражащей разум воле стаи. Нужно возвращаться, он слишком давно не видел Наташу… А им друг без друга долго нельзя, иначе начинают происходить странные вещи… Мир словно становится другим, и отношение к нему тоже меняется. В таком состоянии он может натворить дел, о которых потом пожалеет.
Совладав с нешуточным раздраем в чувствах, Сотников снова глянул на окно квартиры, в которой оставил спутников. Убедившись, что там уже никого нет, отправил пистолет обратно в кобуру и отцепил «кошку» от торчавшего из снега металлического выступа, с помощью которого так удачно забрался на крышу. Свернул трос в аккуратный моток, затем коротко раскрутил «кошку». Бросок. Звук лязгнувших по металлу гаража крючьев громким эхом разнесся по пространству заснеженной территории между зданиями.
Димка немного постоял, настороженно оценивая реакцию клыканов.
Надо же – в самом деле не обращают внимания! По-прежнему бегают по кругу, вытаптывая снег, уже траншею лапами продолбили до земли. Ну и славно. Значит, не такой уж он и псих.
Сотников с силой дернул трос. Похоже, зацепил надежно. Не мешкая, привязал свободный конец все к тому же выступу, за который раньше цеплялись крючья. Жаль, что «кошку» придется бросить, но ничего не поделаешь. Нельзя прыжком просто перемахнуть на гараж – ветхое железо может не выдержать удара и провалиться, да и пути к отступлению уже не будет, если клыканы все же очухаются и бросятся на него.