Метро 2033: На краю пропасти
Стоя на пороге, Потемкин более детально осмотрел комнату, осветив фонарем ее запустение, бардак и гниль. Спрятаться здесь было практически негде, разве что за этой накрытой кучей выцветших одеял кроватью или в массивном шкафу в дальнем углу, но в комнате никого не было. Правда, можно еще было влезть на чердак сквозь широкую дыру в потолке или забраться в погреб, который точно должен иметься в таком доме.
Игорь, часто оборачиваясь, осторожно двинулся вглубь комнаты. Когда-то здесь, возможно, было даже уютно. Большой круглый стол в центре, несколько кроватей – видимо, еще и детские, массивный шкаф, тумбочка с телевизором, на двух окнах легкие вязаные шторы и большая, с множеством уцелевших качающихся подвесок люстра, которая еле держалась за счет единственного проводка. И все вокруг покрыто толстым слоем пыли и мусора. Табуретки перевернуты. А пианино, что находилось рядом с дверью, – поломано, как если бы кто-то сделал это специально. Да и икона Божией Матери, висевшая в углу, была обезображена. Опаленная, словно ее несколько раз поджигали, с выцарапанными глазами, она представляла собой жуткое зрелище. Будто вместо Святого Духа в этом доме поселилось зло. И уже много лет назад…
Игорь нагнулся и заглянул под самую большую кровать: покрывала свисали до пола и могли скрыть собой Игната. Ничего, кроме клубящейся в свете фонарика пыли, мужчина не обнаружил. Тогда лекарь подошел к шкафу и, приняв боевую стойку, резко распахнул створку двери…
От неожиданности он отшатнулся, чувствуя рвотные позывы. Пустыми глазницами на него смотрели три скелета в рваной, почти истлевшей одежде, без следов плоти, над которой, очевидно, уже поработали черви. Причем один скелет – взрослого, а два поменьше, прижавшиеся к первому – детские.
Выражение «скелет в шкафу» Потемкин прекрасно помнил, но, чтобы вот так, буквально, в реальности…
Впрочем, воображение дорисовало остальное. Дети прижимались к матери, которая, спрятавшись в шкафу, пыталась их защитить, а в это время по дому бродил безумный Игнат в поисках своих жертв. И нашел. Всех троих. А потом либо не захотел, либо просто не смог похоронить их по-человечески, оставив гнить в шкафу, словно ему было жалко с ними расставаться. Ага, а убивать не жалко…
Сзади скрипнуло. Игорь резко развернулся, занося для удара нож. В свете фонарика мелькнули ноги скользнувшего откуда-то сверху человека, нацеленные ему в грудь, и двое мужчин, сцепившись, завалились в шкаф с человеческими останками. Грохот ломающейся древесины, треск крошащихся костей, пыхтение, кряхтенье, рычание – все слилось в жуткую какофонию. Кто кого душил, кто кого бил – не разобрать. Лишь: «Мать твою!» – когда Потемкина укусил за шею оборванец, и неуверенное: «Ох!» – когда нож лекаря легко вошел в бок Игната.
Хватка обезумевшего мужчины ослабла. Игорь оттолкнул его, безумец откатился в сторону и медленно поднялся на ноги.
Игорь тоже встал с осколков костей, на которые его повалил Игнат, и отряхнулся. Фонарик лежал на полу, освещая часть комнаты и раненого человека, стоящего напротив. Тот вытянул нож одной рукой, другой на что-то показывая за спиной Игоря и мыча. Будто что-то хотел сказать. Взгляд вполне человеческий, осмысленный. Словно он только что понял, что натворил когда-то давно, словно он раскаялся…
– Оленька… Ольга, – наконец, разобрал Игорь тихие слова, срывавшиеся с его губ. После чего мужчина, шатаясь, выбежал из комнаты.
– Ольга? – удивленно прошептал Потемкин и повернулся к шкафу, на который до этого указывал оборванец. Три трупа. Матери и двух сыновей. При чем тут мистическая дочка, якобы оставшаяся в живых? Странно все это.
Потемкин, подняв фонарик, уже направился к выходу, как различил тихий звук, исходивший откуда-то снизу. Будто кто-то мучительно и долго кашлял, но доски не давали этому звуку обрести силу.
– Да елы-палы… погреб! – Игорь бросился к шкафу и начал лихорадочно сдвигать громоздкую и тяжелую конструкцию, стараясь не задеть еще уцелевшие кости. Но не получалось: хрупкие и истонченные временем, они ломались и хрустели под тяжелыми ботинками лекаря. Как же он не понял сразу? Шкаф прикрывал крышку подвала, а там, внизу, кто-то находился. Только бы не ребенок…
***Полчаса спустя Потемкин выносил из подвала на руках девушку лет восемнадцати – двадцати, замотанную в одеяла. Она была в беспамятстве, часто кашляла, металась в горячечном бреду, пыталась что-то сказать, но Игорь разобрал всего лишь несколько слов.
– Мама… Мама… Ванька, Славик… Папа, папа… Не надо… – постоянно повторяла она, пока лекарь осматривал ее и закутывал. Многочисленные гематомы свидетельствовали о постоянных побоях, а о том, что еще вытворял с ней сумасшедший, думать совершенно не хотелось.
Занимаясь Ольгой, Игорь совершенно забыл про Игната. А этого явно не стоило делать. Он застыл на последней ступеньке подвальной лестницы, когда луч фонарика, закрепленного теперь на голове, выхватил из мрака вдруг снова возникшего из недр этого проклятого дома сумасшедшего мужчину. Волосы зашевелились на голове Потемкина.
– Не смей, – прошептал он. – Ради своей дочери, слышишь? Не смей.
Но Игнат совершенно его не слушал. Он стоял на коленях в углу с иконой и молился, вернее, быстро шептал что-то совершенно невменяемое, а перед собой стволом вверх держал свой старенький обрез. Упертые в подбородок стволы не вызывали сомнений по поводу его намерений.
– Чешется… Все ужасно чешется, – шептал он быстро и сбивчиво. – Нож достать не могу. Силы не те. Ангелы рядом… Алевтина, Ванька, Славик… Оленька… – тут на мгновение он прервался, как будто осознал, что совершил.
В ту же секунду его плечи затряслись. Мужчина зашелся плачем, прерываемым грудным кашлем, сквозь который проскакивали отдельные фразы:
– Они рядом. Они кружат. Мыслить не дают, спать не дают. И Ад здесь же… Руку протяни – достанешь до огня, сжигающего душу. Прошу, спаси… Прими жертву… За всех детей моих, за жену… Забери меня, грешного, с этой проклятой тобой земли…
– Нет, Игнат! Ты нас всех погубишь… – не успел Игорь закончить фразу, как тот нажал на спусковые крючки. Два выстрела одновременно прогремели в замкнутом пространстве, голову мужчины разнесло по потолку, кровавым месивом окропив старые доски. Уже мертвое тело, держа в руках двустволку, медленно завалилось на бок.
Игорь, чертыхаясь, тут же бросился к выходу с Ольгой на руках. Он уже знал, что их ждет. Спрятаться в погреб или влезть сквозь дыры на чердак означало обречь себя и девушку на осаду зверей, которые не замедлят появиться.
И точно. Не успел Потемкин вынырнуть со своей габаритной из-за одеял ношей из дома, как тишину вокруг разрезал жуткий вой серых тварей. Охота началась.
Теперь только лесок за домом мог спасти, а вернее – находящееся под кронами деревьев кладбище. Мужчина, не задумываясь, бросился туда. Свет прикрепленного к голове фонарика скакал, словно зайчик, не давая толком увидеть дорогу. И лекарь, только чудом не упав, преодолел полсотни метров до забора.
А сзади уже слышались тяжелый топот и яростное рычание почуявших добычу тварей. Несколько секунд отделяло их от трясущегося в напряжении Потемкина, который перекидывал бессознательную Ольгу через оградку первой на пути могилки. Сделав это, он резко развернулся, выхватывая из-под плаща АКСУ, свет резанул по глазам вожака, который уже был в паре метров от мужчины. Зверь затормозил, щурясь, но все равно в прыжке попытался достать лекаря. Потемкин нажал на спуск, и пули разворотили вожаку половину морды, а сам мужчина резко отступил и вдруг упал, перелетев через оградку.
Поднявшийся яростный вой перекрыл шум дождя. Игорь быстро оттащил от заграждения девушку, не обращая внимания на то, что ползет по влажной и склизкой могильной насыпи. Вспышка молнии выхватила из мрака справа покосившийся крест.
Серые падальщики, что, вопреки названию, не гнушались и свежатиной, бесновались в каком-то метре от территории кладбища, но дальше, в земли мертвых, не шли. Эта странная особенность большинства чудовищ нового мира неоднократно спасала Потемкину жизнь, но огромные серые «собаки» все равно внушали некоторые опасения. Поэтому, не тратя зря времени, Игорь, стараясь не поскользнуться, подхватил девушку на руки и отправился вглубь кладбища, лавируя между ржавыми ажурными решетками и моля Бога, чтобы твари и на сей раз не изменили своим странным обычаям.
От избы Игната послышался призывный вой. Сомнений не было – твари нашли его тело. Звери в последнее время на удивление чутко реагировали на кровь. Оставшиеся падальщики после недолгой перебранки бросили сторожить кладбище и, по всей видимости, уволокли с собой мертвого вожака.
Блуждая между загородками, Игорь высмотрел небольшую беседку, сделанную когда-то с одной целью: спокойно побыть наедине с памятью о родном, любимом человеке, не боясь дождя, или, наоборот, в жаркую погоду – палящих лучей солнца. Строение было все еще целым, так что путники нашли более или менее сносное укрытие.
Мужчина усадил девушку на скамейку, прислонив к узорчатой стене, быстро достал кулек с измельченной сухой травой из походного мешка и положил ей в рот.
Еще несколько дней, и болезнь не будет угрожать жизни Ольги. Так как старых медикаментов было не достать, в условиях нового мира болезни можно было исцелять только лекарствами, полученными из растений этого самого мира. И Игорь на собственном опыте познакомился с ними, однажды чуть не отдав Богу душу. Но все обошлось.
Естественно, если оставить Ольгу здесь, в продуваемой ветром беседке, то и это лекарство вряд ли справится с лихорадкой, одолевающей девушку. Надо нести ее в город. Сверяясь по памяти с картой, Потемкин знал, что он недалеко. Как их там встретят и кто, было неясно, но другого выбора не было. Ей нужен покой, тепло и крыша над головой, чтобы защитить от непогоды. Серые падальщики его сейчас не волновали. Они нашли себе добычу на эту ночь и будут делить, пока не насытятся, да и лекарь показал тварям, пусть ненадолго, кто здесь хозяин, убив вожака. Первое время они не рискнут нападать, а значит, у Потемкина в запасе, как минимум, целая ночь.
Нужно было уходить.
Вздохнув, он поднялся и подкрутил фонарик, чтобы тот светил слабее и не так явно выдавал хозяина, потом взял на руки девушку и медленно направился к противоположному краю кладбища. На его границе Потемкин остановился, разглядывая сигнальные огоньки города, которые служили маяком путникам, и быстро, насколько позволяла тяжелая ноша, пошел по полю, стараясь не поскользнуться на влажной от дождя почве.
А тем временем морось усилилась. Это было хорошо: дождь смоет все следы и запахи…
Глава 2
Оборотень
– Яр, смотри, какой подарок нам сегодня сделала погода! – Николай Павлович отошел от узкой бойницы, пропуская юношу поближе. – Со времен Большого Трындеца ничего подобного не видел. А красиво-то как! Как лучик надежды, знак свыше какой…
Но Ярос уже не слушал старшего товарища, который то ли в шутку, то ли всерьез, всегда называл Великую Катастрофу «Большим Трындецом». Юношу целиком и полностью поглотило небывалое в его жизни зрелище. Что и говорить, ради такого случая Яр высунул бы голову как можно дальше за крепостную стену, но она была слишком толстой – в узкую бойницу не высунуться. Благо, что откос окна давал вполне приличный обзор местности, а каждая бойница дополняла часть угла обстрела другой, поэтому из северной башни, где сейчас им предстояло провести ночное дежурство, открывался неплохой панорамный вид. Это было удобно и для контроля за прилегающими территориями, и для обороны. Четыре башни вполне справлялись с защитой жилого периметра в сотни метров, обнесенного мощной крепостной стеной.
Сердце юноши сжалось в груди, а после быстро-быстро заколотилось от волнения, когда чуть дальше к северу он увидел луч света, скользнувший из-за тяжелых туч, мрачно плывущих над землей. Так вот ты какой… Парень никогда не видел светила. Он родился на два года позже Катастрофы и вырос под серым, озаряемым молниями небом, ничего, кроме тоски, в души людей не вселяющим. И он никогда не представлял, какое оно – солнце, хотя неоднократно слышал от старших о его невероятных возможностях. Оно и греет, и светит, и ласкает, и сжигает, и дает жизнь всему сущему… Хотя, если подумать, то и без его присутствия жизнь вокруг все еще не исчезла. Но дело не в этом. А в том, что луч, скользнувший из-за туч на краткий миг и разукрасивший в яркие цвета небольшой кусок земли, произвел на юношу настолько неизгладимое впечатление, что даже голос старшего соратника не мог отвлечь его от открывшегося пейзажа.
– Слышь, парень, ты чего?
Когда тяжелая ладонь друга мягко легла на его плечо, Ярос вдруг осознал, что схватился за почти тысячелетний камень кромки окна с такой силой, что подушечки пальцев побелели. Он не мог понять, что его так взволновало в увиденном. Просто одиночество внезапно тяжелым одеялом накрыло юношу. Матери он никогда не знал, отец ушел два года назад на охоту, но так и не вернулся, оставив непохожего на всех Яроса совершенно одного. И, возможно, одиночество не ощущалось бы так тяжело, если бы не окружающие, которые из-за его внешних особенностей невзлюбили парня. А исчезновение отца словно развязало им руки, дав возможность не скрывать своего отношения. И этот единичный лучик был чем-то сродни ему, изгою, нелюбимому окружающими, но без какой-либо возможности избавиться от них, вырваться и уйти. «Словно луч, скованный тучами».
– Успокойся. Вон, Ивану тоже глянуть хочется.
Ярос отошел, а Выдренков подсадил десятилетнего сына к окну, но, похоже, чудесное явление сошло на нет, так как Ванька разочарованно протянул:
– Ну, и где этот ваш знак свыше искать? На грядках нету… – похоже, он имел в виду картофельные грядки, что начинались сразу же за крепостной стеной и уже были убраны под зиму.
Палыч тоже выглянул в бойницу и быстро забормотал, успокаивая мальчишку:
– Прошло… Ну, ничего, какие твои годы? Увидишь еще. И лучик, и солнце, и ясную погоду, когда не надо прятаться от дождя или снега. Ну, а теперь шуруй домой, а то мамка твоя наедет потом.
– Ну, дядя Коля! – затянул пацан свою излюбленную песню. – Ну, можно еще чуть-чуть с вами побыть? Тут так интересно. Да и сказку обещали. Я потом быстро-быстро до дома добегу. Правда-правда. Ну, дядь Коль!
– Хорошо! – неохотно сдался сорокалетний мужчина, поправляя свою теплую шапку и сдвигая на лоб пацаненка такую же. – Только чтобы, как стемнеет, прямо бегом-бегом!
– Да, дядь Коль! – запрыгал Ванька на месте.
– Тогда двигайся ближе к костру, начну рассказ, а то до темноты времени в обрез.
– Ванька схватил у стены мешок, набитый соломой, и подтянул его ближе к чугунному широкому тазу, в котором, потрескивая, горел небольшой костерок, затем радостно уставился на Николая Павловича, который потянулся за своим мешком.
Ярос, в свою очередь, вновь подошел к бойнице и принялся разглядывать окружающий Юрьев серый мир. Картофельные грядки под самыми стенами, чуть дальше – пустая вырубка на краю леса и холмы, тут и там поросшие редкими лесками и тянущиеся к горизонту, где они сливались с таким же серым небом. Кое-где из-за вершин холмов выглядывали крыши разрушающихся от времени и непогоды деревенек. Покинутого города с этой стороны не видно. Смотрящие пугающими зевами окон кирпичные и бетонные дома можно было увидеть с других башен Юрьева, но зато в этой – северной – было спокойней. В поле любую тварь видно издалека, не то что в подступивших очень близко брошенных домах. Благо старый город отделялся от крепости высокой насыпью, под которой еще столетия назад люди прорыли себе разветвленную сеть коридоров и кладовых, где сейчас и обитала большая часть населения. Стены же высотой около четырех метров и возрастом почти восемь веков оберегали выживших от опасных тварей, иногда совершавших набеги на Юрьев. Внутри города, кроме нескольких хорошо сохранившихся храмов, жители еще во времена Великой Смуты, когда также боролись за жизнь и ресурсы с себе подобными, возвели много различных построек. И теперь около тысячи человек могли спокойно сосуществовать бок-о-бок, помогать друг другу, растить детей и обороняться совместными усилиями как от тварей, так и от людей, дерзнувших покуситься на столь лакомый кусочек, как бывший Михайло-Архангельский мужской монастырь, обнесенный толстыми стенами и заложенный еще в Средние века при Юрии Долгоруком.
Ярос поставил рядом длинный тугой лук. Такую редкость, как огнестрельное оружие, доверяли в дозоре только самому старшему и опытному человеку, но это юношу совершенно не беспокоило. За долгие годы тренировок лук, сделанный по музейным образцам, стал продолжением руки, а стрелы в девяти случаях из десяти – смертью для любого существа, четвероногого или двуногого, без разницы.
Также арсенал стрельца дополнялся коротким копьем со стальным наконечником и массивным ножом, которые производили еще до Катастрофы. И нож, и АКСУ Палыча были на строгом учете у начальника стрельцов – так себе название, но оно вполне отражало суть их работы, уходя корнями глубоко в историю, когда мужчины вроде них отбивали нападения кочевников. И краеведческий музей, который до Трындеца находился на территории монастыря, дал название стрельцам, предоставил образцы копий и луков со стрелами.
***– Дядь Коль, – попросил Ванька, когда Палыч поудобнее устроился у старой бочки, в которой горел костер, – а давайте сегодня про оборотня!
Яр непроизвольно вздрогнул, а Николай Павлович, украдкой взглянув на юношу и его реакцию, тихо сказал:
– Э, нет, давай не сегодня. Завтра. Я, как домой с дежурства приду, так тебе и расскажу… что ты уже сто раз слышал. Хорошо?
– Ну, дядь Коль, – заканючил парень, жалостливо поднимая брови, – Ну… Пап!
Вот ведь шельмец! Знает, на что надавить, чтобы разжалобить мужчину. Палыч лет пять жил с матерью пацаненка, что неудивительно в столь страшное время. На замену погибшим, умершим, да и просто пропавшим родным человеку свойственно находить себе новых. А женщине с двумя детьми сильное мужское плечо необходимо втройне. Вот Ванька и изловчился в особо выгодных для него ситуациях называть отчима «отцом», что было не только на руку мальчишке, но и Николаю приятно.
– Да ладно, Палыч, расскажи ему уже, – махнул рукой Ярос, почувствовав, как мужчина умолк в замешательстве, пытаясь, видимо, вежливо отказать приемному сыну. – Не даст ведь спокойно отдежурить.
– Да, пап, расскажи!
– Да знаешь ты эту историю уже! Два года весь Юрьев про это судачит. И Ярос ее совсем не хочет…
– Ничего, Палыч. Я в порядке, – юноша лишь уставился на горизонт. Серая полоска неба, сливающаяся со столь же неприглядной равниной, завораживала и заставляла лишние мысли исчезнуть, словно отгораживая от того, что было.
– Ладно, – сдался мужчина. – Только смотри у меня! Мамке все расскажу. Потаскает она тебя за патлы сальные! Ох, Вань, потаскает.
– Не пугай, дядь Коль. – Мальчишка, казалось, совсем не боялся угроз отчима. Наоборот, глаза его разгорелись в предвкушении страшной истории, хотя он действительно слышал ее неоднократно. – Уже стемнело почти. Сам потом будешь ругаться, что не успел.
– Хорошо. Слушай, – начал Николай Павлович. Он подбрасывал в старую бочку дрова, шевелил угли, отчего по стенам вокруг плясали замысловатые тени.
Ванька съежился на тюке, подобрал ноги и обхватил руками коленки, будто от слов отчима в самом деле пробуждалась неведомая сила и бродила вокруг стрелецкой башни, желая наказать рассказчика и собравшихся рядом за распространение страшной тайны.
– Егор Кравцов…
– Это тот, веселый, – перебил Ванька, – в подмастерьях у механика был?
– Он самый, – кивнул Николай. – Не будешь слушать – живо к мамке пойдешь!
– Молчу-молчу, – мальчик тут же вжал голову в плечи, поглубже зарывшись в воротник.
– Так вот… Егорка пошел как-то через лес к плотине, чтобы плановый осмотр сделать. Через час вернулся в Юрьев сам не свой. Весь ободранный, в царапинах и ссадинах, глаза безумные! Горят прям глаза! Одежда порвана в нескольких местах, а на открытой спине… синяки да ссадины с кровоподтеками!
– Его били? – тут же не замедлил с вопросом Ванька.
– Били-били, – кивнул старший. – Еще как били! Но тогда из рассказа Егора ничего и понять нельзя было. Порол сначала невесть что – не мог нормально слов связать, так напугался. Потом все же допытались у него кое о чем. Когда уж успокоился, то рассказал о напавшем на него чудовище. Человек – не человек, тварь – не тварь, не пойми что в драной и заношенной старой одежде.
– Человек-чудовище? – Ванька так вытаращил глаза, словно слышал эту историю впервые.
– Никто точно не знает. Это существо, по ходу, было сильное невероятно! До чертиков! Швыряло Егора об деревья, таскало по земле и камням, словно тот ничего не весил. Но иногда… иногда, как Кравцов рассказывал, в глазах почти человеческий разум был. Смотрела жуть эта на парня осмысленно и просила…
– Просила? – не удержался мальчишка.
– Вот именно, что просило оно! Нет, даже умоляло… убить его! Представь, идешь ты такой по лесу, никого не трогаешь, а тут на тебя монстр страшенный нападает и в перерыве между нехилыми такими тумаками говорит, что хочет умереть. А ты ему должен помочь. На месте Кравцова я бы тоже потерял дар речи… да что и говорить – принес бы полные штаны навоза. А Егор не дурак – деру дал, пока чучело в обносках ему пыталось объяснить, как сильно оно желает умереть. А пока бежал, слышал, как эта шняга воет. Оно еще что-то вслед кричало, то угрожало, то умоляло, а напоследок Егор одну фразу услыхал: «Скоро все погибнут!» На самом деле – жутко… – Николай замолчал, помешивая угли в бочке. Красные искры тут же сорвались вверх, кружась в неистовом хороводе.
– А дальше? – Ванька с нетерпением заерзал на соломенном тюфяке. – Дальше что было?
– Ммм… Дальше? – старший медленно отвел взгляд от пылающих дров, словно вспоминая что-то, и заговорил: – Дальше, Ванька, как у людей и случается, ему не поверили. Обвинили в трусости, наклеили ярлык чокнутого, намекали всякий раз на его извращенное воображение. Совсем загнобили парня. Через полгода Кравцов не выдержал. Выклянчил оружие у главы стрельцов и отправился в лес со словами: «Я вам докажу! Слышите?! Докажу, что не трус!» Вообще… Стыдно бывает за людей. За их озлобленность, неверие, которое в презрение переходит. Ведь именно оно человека и уничтожает. Терзает, подтачивает, сводит с ума… Дозорные на башнях слышали потом выстрелы в лесу, но оттуда Егор так и не вернулся. Ни сразу, ни потом – день, два, три спустя.
– Так что же, его так и бросили? – Ванька удивленно округлил глаза.
– Бросили, да. А смысл искать ненормального, который самовольно ушел смерти искать?
– Но это неправильно! – мальчишка серьезно нахмурил брови. – Как же так?
– Неправильно, да, – согласился Николай и вновь уткнулся взглядом в тлеющие в бочке угли. – Но очень трудно поверить человеку, который рассказывает такие вещи. Что бы за двадцать лет ни случилось, а даже ядерная война не заставит человека верить, как говорится, ближнему своему. В общем, через некоторое время со стороны леса начали раздаваться крики. Не то на вой они походили, не то на истеричный смех, а не то на вопль, который хрен пойми кто вообще издавать смог бы. И громко так… Жутко. Страх в городе поселился. Что-то ужасное появилось около деревни. Затаившееся и пугающее уже одними слухами о нем.
– И что, нельзя было ничего сделать?
– Отчего же? Можно. Трое добровольцев вызвались прочесать лес. Среди них был отец Ярослава. И опять дозорные беспорядочные выстрелы и крики слушали, прям кровь в жилах стыла, говорят, но никто так и не вернулся обратно. После этого отправляли в лес группу стрельцов, но ничего не нашли. Ни тел мертвых, ни следов чудовища. Словно все четверо сквозь землю провалились. Только крики эти ужасные с тех пор прекратились. Как будто ценой своих жизней бойцы уничтожили и того – другого.
– Страшно-то как… – прошептал Ванька.
– Еще бы, – хмыкнул Палыч, – но это еще не все. Где-то год назад дозорные, что в этой башне ночами бдели, начали рассказывать о фигуре, которая в свете молний на самом краю леса появляется. Не двигается, молчит, темная, как тень, за нашим домом как бы наблюдает. И теперь люди вконец испугались ходить к лесу и в его окрестности. Ремонтная бригада ходит на плотину в сопровождении группы бойцов, делая большой крюк в обход.
– Стемнело, – тихо проговорил Яр. – Вон огни зажглись на периметре.
– И то правда! – согласился мужчина. – А ну, сын, бегом домой! А то в следующий раз с мамкой пойдешь.
– Да ну на фиг! – протянул возмущенно паренек. – За курами и кроликами дерьмо убирать?
– Ну-ка, не ругаться! – нахмурил брови отчим и, хлопнув пацана пониже спины, негромко рявкнул: – Живо домой!
– Да бегу-бегу! – бросил на ходу Ванька, потом остановился на верхней ступеньке винтовой лестницы и обратился к Яросу: – Ах, да! Забыл! Тебя Варька просила после смены к ней забежать.