История Кубанского казачьего войска

В январе 1779 года татары Касаевской орды обратились с просьбой к Крымскому хану Шагин-Гирею о принятии их под свое покровительство и защиту от черкесов и русских. Согласно предварительному разрешению хана, они просили назначить им сераскиром брата хана Арслан-Гирея. Вместе с писаным прошением по этому поводу касаевцы послали особого уполномоченного Али Мурзу, которому поручено было на словах дополнить просьбу в случае какого-либо недоразумения. Касаевцы кочевали по р. Ташле Ярлыком от 21 февраля 1779 года. Крымский хан выразил свое согласие на принятие касаевцев под свое покровительство и назначение им сераскиром Арслан-Гирея. Таким образом, касаевские татары, подчинившись Крымскому хану, тем самым поступили в ряды народностей, подвластных России.

В начале 1779 года на Кубани было спокойно. Генерал Райзер доносил графу Румянцеву от 16 февраля, что союзные татары «обитали в тишине», и даже «закубанские черкесы стали несколько спокойнее», страшась русского оружия. Еще в декабре месяце прошлого года полковник Штерич прислал Райзеру армянина Семена Аврамова, которому Султан Шагин-Гирей и мурзы Бей хазы, Шеретлук и Девлет, принадлежавшие к Атукайскому поколению, поручили заявить их желание жить в мире с русскими и повиноваться Крымскому хану, обещая подтвердить это присягой. Русские власти всячески старались содействовать черкесам в этом отношении.

В том же рапорте генерал Райзер сообщил графу Румянцеву, что сераскир Арслан-Гирей возвратился из Крыма, проехал под именем находившегося при нем Аги через Благовещенскую крепость, не давши о себе никакого известия, и стал в не указанном ему ханом месте на Кара Кубани вблизи русского поста. Отсюда Арслан-Гирей послал Крымскому хану ряд доносов на доброжелательных России татар, и в том числе на Джан-Мамбета мурзу. Последний сообщил Райзеру, что Арслан-Гирей послал двух человек – одного к Батыр-Гирею, а другого в Темиргой с предложением соединиться для совместных действий против России. Генерал Райзер считал необходимым удалить Арслан-Гирея к Азову в случае, если подтвердятся указания Джан-Мамбета мурзы. Пока Арслан-Гирей находился в Крыму, здешние народы, говорит Райзер, «в преизобильном удовольствии и тишине находилися». С появлением же сераскира начались волнения, и сам он привез с собой Агу из персиян, человека очень сомнительного и уличенного уже раз в намерении организовать вооруженное нападение на русских, за что сам Крымский хан Шагин-Гирей приказал посадить его, Агу, в крепкую тюрьму.

В заключение генерал Райзер донес о проделках Батыр-Гирея, жившего между абазинцами. Прежде выраженное желание Батыр-Гирея находиться в подчинении Крымского хана и в мире с русскими оказалось обманом. Как только «покрылась льдом» Кубань, черкесы начали производить мелкими шайками набеги. Напрасно полковник Гамбом просил Батыр-Гирея унять черкесов. Султан не принимал никаких мер. Мало того. Через бежавших из черкесского плена русского солдата и грузина обнаружено было, что Батыр-Гирей собирал черкесов, чтобы напасть на Новотроицкую крепость. Генерал Райзер принял с своей стороны предупредительные меры. 11 февраля, по сообщению полковника Штерича, в пределах Архангельского фельдшанца черкесы пробовали переходить Кубань, но не имели удачи, так как были своевременно отражены русскими войсками с значительным уроном.

С своей стороны Суворов нашел необходимым разослать закубанским народам письма с приглашением жить в миролюбии, о чем он донес графу Румянцеву 17 марта. «Всех закубанских племен черкесским и грузинским беям, – писал Суворов, – узденям и всем вообще надежным приятелям моим через сие объявляю: получаю я известие, что из ваших народов многие хищники, скопляясь большими шайками, переправляются воровством через Кубань и как неприятелей наших ногайских скот, имение и людей, так и российских лошадей воруют, и нападая на наши караулы, оказывают часто злодейство». Это побудило его, Суворова, обратиться с увещательными письмами. Необходимо подчиниться Крымскому хану и жить с ногайцами и русскими в дружбе. Если же черкесы не прекратят своих набегов, то Суворов грозил «переправить через реку Кубань войска и наказать огнем и мечем». Тогда, заключает свое письмо Суворов, «вы сами на себя пенять должны будете». Разумеется, на черкесов мало подействовали эти увещательные письма. Но замечательно, что величайший у русских и вообще во всем мире полководец меньше всего желал прибегнуть к оружию и проливать кровь. Во всей деятельности А. Суворова на Кубани ярко проглядывает эта симпатичная черта.

1779 год прошел, однако, без особых столк-новений между русскими и черкесами. Этому способствовало, впрочем, спокойное состояние дел в международной политике. Носились слухи, что между русскими и турками не предполагалось войны. Французский посол в Константинополе советовал туркам поддерживать мир. То же говорили цезарцы и прусаки. Турецкий султан явно ухаживал за русским посланником и посылал ему кушанья, что считалось у турок особым знаком внимания. Одновременно посылались из Турции и на Кавказ приказания жить в мире с русскими. Тем не менее это мирное течение жизни на Кубани не обошлось без маленьких шероховатостей. Рапортом от 2 апреля 1779 года полковник Штерич донес генералу Рейзеру, что черкесы взяли в плен возле укрепления Архангельского четырех гусар, которые поехали за дровами не в указанное место, где находилась охрана, а в лес, наполненный засевшими черкесами. При тогдашнем состоянии края русских войск все-таки было мало, чтобы можно было избежать подобных случаев. В самом деле, по расписанию на май 1779 года все войска были расположены по отдельным районам и укреплениям следующим образом:

1. Курский пехотный полк находился на Таманском полуострове. Хотя на этом полуострове и было два очень важных укрепления – Тамань и Темрюк, но в них, благодаря отдаленности и изолированности от черкесских границ, можно было ограничиться содержанием одних караулов. Большее значение имел Солнечный фельдшанец в устье Кубани, как место «перелазов», почему сюда требовалось и большее количество войска для ограждения границы от черкесов. На Таманский пост назначено было три пушки артиллерии и пятьдесят казаков Кубанского казачьего полка для содержания почт и нужнейших пикетов. Командующим здесь был бригадир Макаров.

2. Тамбовский пехотный полк был расположен между Духовым и Сарским фельд-шанцами, обслуживая находившиеся между ними Екатерининскую крепость, Спасский фельдшанец, Новотроицкую крепость и Славянский фельдшанец. Гренадерские роты этого полка и батальон Астраханского драгунского полка предназначались для разъездов на случай усиления действующих частей. Для почтовых нужд и пикетов находился здесь Донской казачий Кульбакова полк; к артиллерии Тамбовского полка и Астраханского драгунского батальона добавлены были две пушки, а общее начальствование над двумя полками и батальоном с артиллерией поручено было полковнику Гамбому. Во второй район входили, следовательно, места по линии от Темрюка к Копылу.

3. Благовещенская (при Копыле) крепость служила центром следующего, третье-го района охраны. Сюда входили Правый и Левый фельдшанцы, Каракубанский, Керпильский и Бейсугский редуты, Римский и Ангелинский фельдшанцы, т.е. главным образом укрепления внутренние. Здесь расположены были Низовский пехотный полк, Донской казачий Денисова полк, батальон Астраханского драгунского полка и батальон Белозерского мушкатерского полка, с двумя добавочными к имевшимся по частям пушками. Охрана Каракубанского, Керпильского и Бейсукского редутов, как внутренних укреплений, ограничивалась содержанием караулов; Римский и Ангелинский фельдшанц охранялись гарнизонами батальона Белозерского полка, который назначался вместе с тем для прикрытия артиллерийского парка; центр же тяжести составляли Благовещенская крепость, Правый и Новый фельдшанцы. Главным начальником был полковник фон Галль.

4. Особенно усиленно охранялась Марьинская крепость, лежавшая выше по Кубани. Здесь под командой полковника Юзбаши находились гренадерские роты Белозерского и Нижегородского полков, составлявшие главный резерв, затем гусарский Волынский полк, Донской казачий Грекова полк, и на усиление обозной при частях артиллерий назначено было шесть орудий главной полевой артиллерии.

5. Еще выше по Кубани, для охраны границы в пределах Архангельского, Нового и Гавриловского фельдшанцев, расположены были один батальон Белозерского мушкатерского полка, Иллирийский гусарский полк, две гренадерские роты Алексеевского полка и Донской казачий Яновского полк. Кроме обычного состава артиллерии, два орудия назначены были для защиты главного пикета, находившегося при броде через Кубань между Архангельским и Гавриловским фельдшанцами, и два орудия для резервов. Резервные роты с этими добавочными орудиями предназначались для «беспрестанного движения» между Александровской и Мариинской крепостями.

6. Алексеевский пехотный полк занимал Александровскую крепость, Михайловский и Западный фельдшанцы и предназначался для движений между Александровской и Павловской крепостями под командой полковника фон Ейгеля.

7. «Нижегородского пехотного полка батальон мушкатеров занимает Павловскую крепость и восточный фельдшанец, сюда же отнесены «три эскадрона гусарского Украинского полка с двумя полковыми единорогами и двумя орудиями главной полевой артиллерии». Затем батальон Нижегородского полка с двумя единорогами, двумя орудиями и с тремя эскадронами Украинского гусарского полка предназначены были для закрытия Царицынской крепости, Всесвятского и Державного фельд-шанцев. Наконец, для содержания почт и пикетов как по Азовской дороге, так и через Павловскую крепость до Ставрополя назначен Донской казачий Барабанщикова полк.

Располагая таким образом войска, Суворов не назначил определенных пунктов для корпусной и полковых квартир. «Полковые квартиры», по распоряжению Суворова, должны быть в лагерях, а корпусная квартира там, где будет находиться Суворов по требованию обстоятельств. Все же начальники, особенно казачьи, должны находиться «в нужнейших местах» и зорко следить как за неприятелем, так и за сторожевыми частями русских войск. В этом заключалась гарантия «oт воровских шаек закубанских разбойников».

Таким образом, при Суворове русские укрепления на Кубани представляли довольно разбросанную, но тесно связанную сеть пунктов, устроенных главным образом на местах, наиболее удобных для переправ черкес через Кубань. Главное внимание было обращено на Таманский полуостров, защита средней и верхней частей Кубани была более слаба, и система укреплений здесь должна была развиться еще впоследствии. Вообще же назначение русских войск сводилось исключительно к пограничной службе. Суворов, как лучший авторитет и специалист в военном деле, заботился главным образом о том, чтобы путем правильно организованной пограничной службы предотвратить по возможности кровопролитные столкновения русских с черкесами. К черкесам этот знаменитый полководец относился предупредительно и дружелюбно, русские войска щадил, и все его распоряжения сводились к обеспечению мира между различными народностями, а не вражды и соединенных с ней военных действий. Не войну, а мирное течение жизни ставил на первый план этот замечательный человек.

В 1781 году началось движение в среде татар. Татары были недовольны ставленниками хана и жаловались на непосильное обложение налогами. Так как, с одной стороны, татары не оставляли при этом своего намерения завладеть Манычской степью, а с другой, волнения татар сопровождались сборищами и передвижениями массами, то русское правительство приняло предупредительные меры, показывавшие готовность войск к борьбе. Сам крымский хан Шагин-Гирей просил о примерном наказании его подданных. В сущности же за этими кажущимися возмущениями ногайцев крылись справедливые требования. Налоги были велики, правители бесцеремонно обирали массу, а стеснения экономического характера и близкое соседство горцев, не перестававших враждебно относиться к некоторым ногайским ордам, естественно толкали их к переходу на Манычские степи – подальше от черкес и в более благоприятные пастбищные условия.

Когда сами мятежные татары передали предводительство Джауму-Аджи, одному из влиятельнейших мурз, лишивши этой власти руководившего их действиями мурзу Амурат-Султана, то, естественно, возгорелась вражда между этими двумя соперниками. Амурат-Султан открыто грозил убить Джаума-Аджи. Оба имели своих сторонников. Джаум-Аджи, желая передвинуть татар ближе к Кубани, велел перекочевать им с р. Бейсуга на р. Керпили. Здесь он собрал совет и предложил на его разрешение вопрос о том, остаться ли татарам на месте и грудью отстаивать свой независимость от русских войск и хана, Шагин-Гирея, или же перей-ти Кубань и предаться черкесам. Такая постановка вопроса заставила часть татар уйти в другие места и под прикрытие русских войск. Когда затем Джаум-Аджи распорядился, чтобы оставшиеся с ним татары двинулись к вершине р. Керпили, в урочище Качалтас, отстоявшее всего в 20 верстах от Кубани, – татары разбились на две части, из которых одна не захотела исполнить это распоряжение. Произошла резня. Не подчинившиеся распоряжению Джаума-Аджи татары направились в прежнюю сторону к устьям р. Керпили; здесь они соединились с раньше ушедшими татарами и решили соединенными силами напасть на своих противников, занявших урочище Качалтас. 20 августа произошло новое сражение между противниками, не приведшее, однако, к какому-либо определенному решению или соглашению. Джаум-Аджи, потерявший в этом сражении старшего сына, оставивши на Керпилях заготовленный хлеб и сено, перешел с единомышленниками на левую сторону Кубани.

Чтобы прекратить распри между татарами и воспрепятствовать части их переходу к черкесам, по распоряжению князя Потемкина была произведена военная демонстрация: одна часть русских войск под начальством генерал-майора Пиля двинулась от Азова, перешла р. Ею и направилась к р. Керпили, а другая под командой генерал-майора Фабрициана вышла из Ставрополя навстречу. Так как войскам не приказано было пускать в ход оружие, то встревоженные татары скоро успокоились. Джаум-Аджи снова собрал совет за Кубанью. Поддерживая свое прежнее предложение, он советовал принять пока выжидательное положение. Часть татар настаивала на слиянии с горцами; елишкульский мурза Муса предложил двинуться к Суджук-кале, сесть здесь на турецкие суда и переехать на прежнее жилище в Бессарабию. В половине октября 1781 года, после одного из сражений татар с сторонниками России Безак-агою, Шура-мурзой и Топай-агою, около 10 000 семейств Еинсанской орды и половина орды Буджакской привели в исполнение план Мусы, отправились в Суджук-кале, откуда и перевезены были турками в Бессарабию. Остальные татары по-прежнему остались на левой стороне Кубани в устьях Лабы.

Около этого времени переменил политику и крымский хан Шагин-Гирей. Он устранил от власти каймакана Османа-Агу, чего, собственно, и добивались татары, назначил на это место Али-Агу, человека более добросовестного и доброжелательного, и простил всех бунтовавших против него татар. Татары на время успокоились, хотя в ту же пору постигла их новая беда – эпидемия среди людей, дороговизна хлеба и недостаток кормов для скота. Часть населения вымерла, масса скота пала.

В таких исключительных условиях часть татар снова пыталась пробраться на Манычскую степь. Тав-Султан с девятитысячным аулом просил позволения перейти на Маныч, под предлогом отделения от мятежников. В действительности же татар гнала сюда необычайно суровая зима, отсутствие кормов и гибель скота. Атаман Донского войска Иловайский всячески противился переходу татар на Манычские степи, в которых нуждались и казаки, терпевшие также от суровой зимы и недостатка кормов; но вынужден был разрешить татарам кочевать по речкам Кагальник и Егорлык, не приближаясь ближе 20 верст к р. Манычу. Когда же 12 джамбулукских татар напали на казака и изранили его, то Султан Шагин-Гирей в угоду донцам приказал согнать бедствовавших татар с Манычской степи. Но ногайцы не слушались ни атамана, ни хана, да и не могли слушаться, так как гибли от стужи и голода. Посланным против них казакам они говорили: «Вы видите, что мы сами по нынешней зиме пропадаем, да и скот наш гибнет… Что хотите, делайте с нами, хоть режьте нас, только не дайте нашему скоту понапрасну гибнуть от бескормицы».

В 1782 году возмущения татар против хана Шагин-Гирея приняли крутой оборот. Против него восстали родные его братья – Батыр-Гирей, назначенный ханом в сераскири кубанских орд, и Арслан-Гирей. Сторонник братьев, также родственник хана и приближенное к нему лицо, Мехмет-Гирей, напал на ханский дворец, из которого Шагин-Гирей успел бежать в Керчь, и завладел ханской столицей – Бахчисараем. Ханский престол занял Батыр-Гирей, назначивший брата своего Арслан-Гирея сераскиром. Потемкин поручил Суворову усмирить татар и возвратить престол русскому ставленнику – Шагин-Гирею. Суворов быстрыми движениями заставил татар покориться Шагин-Гирею, а его братьев и Мехмет-Гирея захватил в плен. Хан простил братьев, а Мехмет-Гирея приказал побить на площади камнями.

В 1783 году, – после того как бывшие за Кубанью татары со своими вожаками, едисанскими мурзами Джаум-Аджи, Катарсой и Арсланом, и едишкульским мурзой Мусою-Таламбетовым направились в количестве 4000 семейств в Сухум-Кале и отсюда переправились на турецких суднах в Бессарабию, – Потемкын убедил Шагин-Гирся отказаться от престола в пользу России. Приведение в подданство татар России поручено было Суворову. Первым распоряжением этого замечательного человека было приказание атаману Донского войска Иловайскому, все время упорно стремившемуся громить татар и побуждавшему к тому же и казаков, остановить поголовное ополчение казаков, собранное против татар. «Покорение ногайцев, – писал Суворов Иловайскому, – может быть, обойдется без всякого кровопролития». Собравши свои войска около Ейского укрепления, Суворов пригласил сюда же татарских мурз, обласкал их, называя «старинными приятелями», угостил сытным обедом и водкой; солдатам он также приказал обходиться с ногайцами возможно деликатнее и радушнее. Татары выказывали явное расположение к русским. В то же время, в видах предосторожности, Суворов распорядился занять отдельными частями своего корпуса важнейшие татарские пункты, особенно города Копыл и Курки. 28 июня, в день восшествия Екатерины II на престол, Суворов собрал татар для присяги русской царице, обставивши особой торжественностью этот акт. Суворов задал по этому случаю пир татарам на славу. На ровном месте татары были размещены небольшими группами и рассажены по старшинству, как это велось по их обычаям. Сто зарезанных быков, 800 овец и 500 ведер водки произвели свое действие. Татары пили за здоровье императрицы, кричали: «ура!» и «Алла!», скакали на лошадях, смешавшись с казаками и русскими. Два дня продолжался пир, на третий утром 30 июня ногайцы разъехались по степям, считая себя «друзьями» русских. Вместе с ними Суворов послал в степи офицеров, которые, под живым впечатлением торжества в Суворовском лагере, привели к присяге всех татар на местах. Чтобы закрепить окончательно за собой татар, русское правительство пустило в ход обычный прием, вербуя сторонников в высшем классе татар между мурзами и влиятельными ногаями. Многим из них даны были места в русской службе, одни произведены были в штаб-офицерские, а другие в обер-офицерские чины. Хану Шагин-Гирею была назначена пенсия по 200 000 р. в год. Край сразу был умиротворен. В декабре 1783 года была заключена конвенция с Турцией, в силу которой Турция отказалась от притязаний на Крым и Тамань, и границей между обеими державами была назначена р. Кубань.

Татары, однако, привыкшие к самостоятельности и всю жизнь свою кочевавшие и передвигавшиеся, не могли сразу стать в определенные русским правительством условия прикрепления к известной местности. Кочевать и передвигаться было еще куда; были еще за Кубанью, рядом с черкесскими владениями, свободные места, существовали и побуждения к объединению с черкесами на почве религиозного единства и одинаковых воззрений на набеги и «барантачество». Вслед за манифестом о покорении Крыма и Тамани, ногайский пристав подполковник Лешкевич доносил Суворову, что «едисаны, джамбклуки, касаевцы, каишатцы и каспулатовцы не перестают один другого грабить, скот отбивать и, где кому удача послужит, в свои аулы отгонять. Когда же, по мысли князя Потемкина, ногайские татары должны были переселиться еще дальше на восток, в уральские степи в соседство с киргизами, согласившиеся было на это татары в момент выселения подняли новый бунт.

Суворов, которому было поручено переселить на Урал ногайцев, действуя с обычным своим тактом и стремительностью, собрал ногайцев к Ейскому укреплению, разъяснил мурзам выгоды переселения ногайцев на вольный степи и разбил для удобства передвижения каждую орду на отряды или колонны, поручивши сопровождать каждую колонну русским войскам. Начальство над правым флангом передвигавшихся колонн поручено было Лешкевичу, а над левым полковнику Телегину. Сам Суворов следовал с казаками позади татар. Донцы с своей стороны выставили поголовное ополчение к границам передвижения татар в видах предосторожности.

Но когда весть о выселении татар при такой обстановке разнеслась по степям, то татары, естественно, были смущены. В массе раздался глухой ропот и опасение, что татар ведут в уральские степи на верную гибель. Татары с сожалением вспоминали о прежней своей независимости, а весть о том, что прежний хан Шагин-Гирей направился в Тамань и готов восстановить прежнее управление татарами, послужила поводом к открытому возмущению. Ночью 31 июля, отойдя около 100 верст от Ейского укрепления, татары бросили свои кибитки и скот, напали на войска подполковника Лешкевича и на орды, сочувствовавшие переселению. Вспыхнул ожесточенный бой, в котором было убито 1300 татар и 20 человек драгун и донских казаков, в том числе секунд-майор Прижневский и Масленицкий. Суворов поспешил с казаками на место сражения. Напрасно он уговаривал татар подчиниться переселению и успокоиться. Татары твердили, что они «рабы Императрицы», но имеют и своего хана, идущего к ним из Тамани. Тогда Суворов велел русским вой-скам принять выжидательное положение, чтобы выяснить намерения татар. 1 августа 10 000 джамбулуков отделились от остальных татар и повернули назад. На р. малой Ее они кинулись на роту Бутырского полка. Началась битва, в которой русскому отряду грозило окончательное истребление, но тут подоспели подкрепления из русских войск, и тогда, по выражению Суворова, «началась полная рубка татарам». Произошло действительно нечто ужасное, неподдающееся никакому описанию. Опрокинутые драгунами и казаками ногайцы бросились в болотистую речку, вязли в ней и поражаемы были пулями и картечью, столпившихся у реки татар рубили и кололи казаки и драгуны; арбы и имущество с яростно истребляли сами татары, чтобы не досталось оно русским; собственных женщин резали, а грудных детей вырывали у матерей и бросали в реку. Отчаяние было полное, и татары точно обезумели в этом ужасном бою. Убиты были предводитель татар Канакай-мурза, знатные татары и до 3000 человек черни. Со стороны русских было убито и ранено около 100 человек. Сражение, начавшееся на рассвете, окончилось в час пополудни. Русские войска преследовали побежденных на расстоянии 30 верст и отняли до 20 000 лошадей и рогатого скота, татары понесли невероятный урон людьми, скотом и имуществом.

Эта ужасная расправа русских войск с татарами в сильнейшей степени озлобила и остальных ногайцев. Во главе недовольных стал Тав-Султан, считавшийся до того приверженцем России. Он задумал возвести на ханский престол своего воспитанника Арслан-Гирея, брата Шагин-Гирея. Этим планом он привлек на свою сторону бывших его врагов – едисанских и едишкульских мурз и заручился обещаниями о помощи черкесов. Татары заранее условились при крике: «казанка!» броситься на русскую стражу, изрубить ее и направиться к Кубани и черкесам. Так они и сделали, напавши на казачью команду у р. Кугo-Еи. Извещенные об этом донцы под начальством походного атамана Себрякова бросились в погоню за татарами, настигли их вечером 10 сентября у р. Куго-Еи, и снова было разбито здесь и жестоко поражено сильное скопище татар под предводительством пяти джамбулукских мурз. Несмотря на это, мятеж, однако, разгорался. Русская пехотная стража, находившаяся при ордах, была изрублена татарами вблизи Ейска. Тав-Султан нападал на малые отряды и громил их. Увлеченный этими успехами, Тав-Султан напал на Ейское укрепление, намереваясь взять его, но был отбит с значительным уроном русской пехотой и казаками под командой Лешкевича. Тогда Тав-Султан направился за Кубань, усилил свой отряд черкесами и закубанскими татарами и в августе снова осадил Ейск. Несколько раз он пытался взять это укреп-ление приступом, но не имел успеха и вынужден был удалиться навсегда за Кубань, боясь встретиться с войсками Суворова.

Так как выяснилось, что при возмущении татар участвовал прежний хан Шагин-Гирей, то князь Потемкин приказал его арестовать. Но Шагин-Гирей успел уйти за Кубань из Тамани раньше, чем посланная команда прибыла в этот город. После, когда усмирены были татары, Шагин-Гирею Потемкин разрешил возвратиться в Россию, и последний татарский хан был послан в Воронеж. Несмотря на значительную пенсию от русского правительства и жизненные удобства, Шагин-Гирей под влиянием тоски по утраченном престоле просил разрешения отправиться в Турцию, рассчитывая, что турки не будут ему мстить за прошлое. Хан, однако, жестоко ошибся: лишь только он явился к своим единоверцам, как отдан был приказ сослать его на остров Родос, и здесь турки вероломно его задушили.