Плохиш для хорошей девочки
***
Первый снег выпал только тридцатого ноября и сразу укутал все дороги, дома и деревья. Он шёл четыре дня, почти не останавливаясь. Сначала мелкий, едва заметный, потом всё более крупный и пушистый. Агата наблюдала за ним из окна. Никита заболел, и тренировки в выходные пришлось отменить. Из дома за два дня Наумова младшая вышла только один раз – за колой. Мать уехала на встречу с юристом, а Аля на всё воскресенье отпросилась, чтобы повидать сестру в другом городе.
Переделав все уроки, Агата снова схватилась за телефон. Читать она не любила и считала бесполезной тратой времени. Даже книги по программе изучала только в кратком пересказе. Аля часто ругалась с ней по этому поводу. Для Алевтины Михайловны посидеть в кресле с книгой было главным удовольствием в жизни. Она изо всех сил соблазняла воспитанницу «Томом Сойером» и серией романов о «Гарри Поттере», но, по-видимому, напрасно тратила время. Те стояли на полках в комнате мёртвым грузом и открывались только тогда, когда Аля затевала в доме генеральную уборку и смахивала с них пыль.
«Не читающая нынче молодёжь пошла», – часто вздыхала женщина, глядя на то, как Агата часами лежит на кровати с телефоном в руках. Тот был у неё большой, дорогой и современный, в ярком розовом чехле, усыпанном разноцветными стразами. И то, что она в нём смотрела, Але бы и во сне не привиделось.
Впрочем, ничего из ряда вон выходящего там не было. Если не считать «слежку за Данилом», то чаще всего Агата смотрела видео, связанные с танцами, либо обычные фильмы. Данил так же, как и она, к любителям чтения не относился, но был заядлым киноманом. Особенно ему нравились «Люди в чёрном» и «Пираты Карибского моря». Казалось, о Джонни Деппе он знал всё, и Агате очень не хотелось от него отставать.
Биография, награды, список кинофильмов. Она изучала факты о жизни Деппа с упорством спортсмена, попавшего на Олимпийские игры, и ждала, когда Данил заговорит о чём-то таком, что будет известно только ей.
Но такой случай почему-то никак не хотел представляться. Судьба как будто забыла об Агате и перестала ей улыбаться. В последнее время Данил стал молчаливым и серьёзным. Разговаривал по телефону отрывисто и быстро, но по-прежнему убегал сразу после занятий, задерживаясь только, если вызывал такси.
Впрочем, «ВКонтакте» ничего не менялось. Лера по-прежнему занимала половину фотографии на его аватарке и по-прежнему строчила львиную долю комментариев на его «стене». Благодаря этой самой «стене» Агата узнала, что Данил рисует. Причём рисует достаточно красиво и обстоятельно. Когда-то давно она тоже посещала художественную школу, но большого таланта к живописи в себе не обнаружила. У Данила же он явно присутствовал. Глаз у него был внимательным и подчас выхватывал такие вещи, которые Агата не разглядела бы даже с помощью микроскопа.
В ноябре они мало общались. Агата сама потворствовала этому, а потом злилась на саму себя, что утыкалась в телефон, когда он что-то у неё спрашивал.
***
С десятого декабря в школе начиналась аттестация. И Агате всё же пришлось сменить гнев на милость. Она прошлась с новым одноклассником по всем учителям, составила расписание экзаменов и договорилась об их формате.
Данил в такие моменты обычно в разговор с учителем не лез и молча стоял рядом. Иногда Агату это страшно злило, но доверить ему столь важную миссию она не могла, потому как в противном случае всё бы свелось к однотипным: «Приди завтра, послезавтра и так далее…»
Семейное обучение по-прежнему было для Данила в новинку, и он попадал впросак практически каждый раз, когда пытался взять дело в свои руки.
– Готовься, – строго сказала Агата, когда они возвращались в центр. – Учи даты двадцатого века по истории и стихи Фета с Тютчевым по литературе.
Данил кивнул, Агата прищурилась и повернула голову. Слева, по другой стороне дороги, шли мужчина, женщина и мальчик лет пяти. Мальчика мужчина нёс на себе. Тот заливался смехом и весело болтал ногами. На женщине была длинная норковая шуба, а из-под широкого капюшона торчали жидкие, светлые волосы. По мнению Агаты, скорее всего, крашенные. Женщину в шубе и ребёнка она видела впервые, а вот мужчину знала столько же, сколько помнила себя. Правда, за те два года, что он не показывался в её доме, он сильно изменился. Раздобрел и стал как будто ниже ростом. Даже голос его теперь звучал по-другому. Как-то чересчур хрипло. Словно несмазанная дверь.
И когда мужчина посмотрел на неё и окликнул по имени, Агата бросилась бежать. Бежать так быстро, как только могла. Ветер дул ей в лицо и морозил щёки, дыхания не хватало, в боку кололо, а она всё бежала и бежала в противоположную от центра сторону.
– Стой, Агата, стой! – Данил оказался быстрее и, встав перед ней, схватил за плечи и заставил остановиться. – Какая муха тебя укусила? А? Кто это?
Агата покачала головой. Она не хотела говорить. Не хотела, чтобы он знал. Чтобы вообще знал хоть кто-нибудь.
– Ладно, пойдём в центр.
– Нет, только не в центр! – Кое-как справившись с дыханием, она ещё сильнее затрясла головой. В центре наверняка сидела мама, а встречаться с ней сейчас было опасно.
– Кто это такие? Ты их знаешь? – Подхватив девочку за локоть, Данил повёл её к скамейке. – Они что-то тебе сделали?
– Это папа, – наконец призналась Агата. Скамейка была холодной, но она, не задумываясь, опустилась на неё и скрючилась так, будто болел живот.
– Папа? – Данил удивился. Одним из его главных достоинств было то, что он никогда не лез в чужие дела. Эту черту характера он явно унаследовал от отца. – А тот мужчина, что заходит за твоей матерью? Он разве не…
– Нет. – Агата сжала зубы и посмотрела на свои ботинки. Она ни с кем и никогда не обсуждала Вадима. Вадима, который неделю назад переехал жить к ним. Вадима, который теперь спал рядом с мамой. На папиной половине кровати. Агата не говорила о том, что чувствует. Никому. Даже Але. Просто вздыхала по вечерам в подушку и иногда плакала. Мама всё решила сама. Без неё. Как обычно. И не спросила совета. А ведь им и без Вадима было неплохо. По крайней мере, Агате без Вадима было намного лучше, чем с ним. И сейчас, после встречи с отцом, её как будто прорвало. Невидимая плотина в ней внезапно лопнула и пропустила всё, что так долго сдерживала.
Отец Агаты ушёл из семьи два года, четыре месяца и три дня назад. Ушёл к другой женщине, от которой у него, как выяснилось позже, был сын. Агата узнала об этом случайно, опять же подслушав разговор матери и Али. В какой-то момент Анна Георгиевна не выдержала и выгнала его. Побросала вещи в чемодан и выставила за порог.
– Сказал, что любит и меня, и её, – жаловалась она тогда Але, а та молча пила чай. – Многие мужчины заводят любовниц, но они хотя бы стараются, чтобы жена не узнала, а этот даже не пытался. Прижил ребёнка на стороне. И она тоже молодец! Схватилась за него клещами и не посмотрела, что женат и с дочкой. Родила даже. Ничем не побрезговала, лишь бы развести. А ему хорошо было. Жил на две семьи и горя не знал…
Агата тогда проплакала всю ночь. С ней мать ограничилась коротким: «Папа ушёл и больше не вернётся». Потом начался долгий бракоразводный процесс, делёжка имущества и бесконечные суды. Как-то раз в суд даже пригласили Агату, чтобы узнать, с кем из родителей она хочет жить. Она любила отца, любила всем сердцем, но предательства простить ему так и не смогла и, не задумываясь, выбрала маму. А теперь вот её и мама предала…
– Раньше у мамы было много разных проектов, а теперь только один центр остался. Раньше она моталась между бизнесами, а теперь между судами, – рассказывала Агата, по-прежнему глядя себе под ноги.
– Да уж… – протянул Данил. Она посмотрела на него внимательным взглядом и почувствовала лёгкую зависть. Его семья была нормальной. Мама обычной, такой же, как мамы у большинства знакомых ей девочек. Работала в клинике вместе с Алексеем Николаевичем, но готовила сама, особенно по выходным. Агата видела это по понедельникам, когда Данил приносил обед с собой. Часто там лежали два куска невероятно вкусного яблочного штруделя, который вполне мог соперничать с выпечкой самой Али. Один из кусочков мать Данила всегда передавала для его одноклассницы. А папа… Папа по-прежнему жил с ними. И даже иногда забирал Данила с занятий. – Ладно, пойдём.
– Куда?.. – пожала плечами Агата.
– В пекарню. Или в блинную. Чая горячего попьём. Если просидим здесь ещё хоть десять минут, превратимся в сосульки. – Данил был без шапки, и губы у него начали синеть. Пойдём. – И он потянул Агату за руку.
Та нехотя встала. Его пальцы по-прежнему сжимали её ладонь.
– Рука у тебя как ледышка, – вдруг произнёс он и сжал вторую. – И эта такая же. Ты их специально что ли в снегу держала?
Руки у Агаты всегда были холодными, даже в тёплую погоду летом. То же касалось и стоп. Аля говорила, что это связано с анемией и нарушением кровообращения. Кровь попросту туда «не доходила». А вот у Данила руки были горячими. Горячими, словно свежеиспечённый хлеб. Или печка. Или вода в ванной, от которой струится пар. Агата любила тепло. И очень сильно любила Данила.
– Ну-ка вставай давай, а то ещё заболеешь. – И он поднёс её руки к губам и начал часто на них дышать. – Представляешь, что тогда будет?
– Что?
– Наш класс придётся закрыть на карантин. Пятьдесят процентов учащихся заболеет.
Агата улыбнулась. Никто и никогда не проявлял к ней такой заботы. Разве только мать и Аля. И ради такого внимания с его стороны она была готова даже на новую встречу с отцом и единокровным братом.
В пекарне Данил принёс ей чай с лимоном. Без сахара и совершенно кислый. Дома она бы ни за что такой пить не стала, но тут проглотила залпом и не поморщилась.
Телефон Данила не звонил, оповещения из социальных сетей тоже не приходили. Он рассказывал ей о музыке и впервые, боязливо оглядываясь по сторонам, признался, что хотел бы выучиться на архитектора.
Поперхнувшись, Агата едва не уронила чашку с чаем. Данил покачал головой и посмотрел на своё блюдце с недоеденным лимоном. Он озвучил то, на что не хватило смелости у неё.
– Папа с мамой этого никогда не одобрят. Им же надо кому-то передать клинику, а на Павлика с его Канадой надежды нет.
Агата хотела сказать, чтобы он боролся за свою мечту и ни в коем случае не отступал, но дверь в пекарню открылась слишком широко и с громким стуком ударилась о противоположную стену. В помещение ворвались столб холодного воздуха и несколько снежинок, которые тут же растаяли, оставив на полу крошечные капли воды.
«Я буду его поддерживать, – мысленно пообещала себе Агата. – В этом и во всём другом тоже. Даже, если весь мир будет против…»
Глава 6
Агата закрыла первое полугодие двумя «четвёрками» и десятью «пятёрками». Большей половиной отметок Данила были «тройки». Ему поставили только одну «пятёрку» – по физкультуре. Альберт Робертович Суханов не принял рефераты и заставил сдавать нормативы. Данил улыбнулся физруку от уха до уха и без лишних слов отправился в зал. Там, особо не напрягаясь, сначала отжался тридцать раз от пола, а потом столько же подтянулся на турнике. Агата в это время сидела на скамейке и не могла оторвать взгляд от его рельефных рук и идеально ровной спины. Несколько девочек из параллельного класса тоже решили понаблюдать за «сдачей предмета», и Агата с трудом сдержалась, чтобы на них не шикнуть.
Вернувшись в каморку физруков, Альберт Робертович поставил Данилу «пятёрку» немедля, но потом ещё минут пятнадцать разглагольствовал на тему о том, кому нужно учиться на дневном обучении, а кому – на семейном. Данил на это благоразумно помалкивал, Агата не спорила тем паче, потому что была слишком занята стоящим перед глазами видением, в котором Никифоров подтягивался на турнике специально для неё.
– Мы идём сдавать историю? – спросил он, как только распрощался с физруком, и Агате пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в нормальное состояние.
Кабинет истории и обществознания располагался на четвёртом этаже, слева от лестницы. Он по праву считался самым большим, самым светлым и самым холодным в школе. Шторы там были бежевые, стены – бледно-розовые. Три из них: – боковые и заднюю украшали портреты русских императоров, а на передней, прямо над доской, висела знаменитая цитата Джона Кеннеди: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».
– Какую одежду чаще всего носил Сталин? – обратилась к Никифорову высокая худощавая «историчка», едва тот успел перешагнуть порог.
– Шубу.
Данил, как обычно, решил пошутить и тем самым разрядить обстановку. На уроках в центре он часто вытворял такие фокусы, отчего и Елена Павловна, и Агата – обе смеялись в голос.
– Какую ещё шубу?
«Историчка» нахмурила брови и пожевала губу. Ей было глубоко за шестьдесят, и шуток такого рода она не понимала. Ноздри её раздулись, по лбу и щекам поползли красные пятна. Одним не к месту сказанным словом Данил разозлил огнедышащего дракона. Того самого дракона, который мог сжечь его живьём и на месте.
«Историчка» встала и оперлась локтями на стол. В её впалых белёсых глазах крохотные бесенята уже вовсю поджигали хворост, но… Агата оказалась проворнее и тут же пришла на помощь однокласснику. В последнее время она часто защищала его от учителей, особенно, если считала, что те, несправедливо к нему придираются.
– Норковую, очевидно. Я и сама в кино такое видела.
«Историчка» посмотрела на девочку с опаской и сжала тонкие губы. За прошедшие три с половиной года она беседовала с Агатой больше двенадцати раз, и обычно та чушь не несла.
– Небось в каком-то современном, художественном?
Девочка кивнула и принялась судорожно перебирать в голове фильмы, в которых хотя бы отдалённо пытались воссоздать образ Иосифа Виссарионовича. «Московская сага», «Жена Сталина», «Звезда Эпохи»… Всё было не то. Не то, потому что в них шубы точно не было.
– Документальные смотрите, – наконец выдала «историчка». – Там больше правды. И в учебник заглядывайте. Хотя бы раз в неделю. Сталин носил военный костюм, военный плащ и фуражку.
Данил кивнул и пообещал запомнить. «Историчка» снова поджала губы. Следующий её вопрос касался Второй мировой и Великой Отечественной войн. Эти даты Агата нашёптывала ему как раз перед входом в кабинет. И когда Никифоров чётко развёл тысяча девятьсот тридцать девятый и тысяча девятьсот сорок первый да ещё и подробно рассказал о Курской и Берлинской битвах, она облегчённо выдохнула.
– Ну, вот, а ты боялась, – произнёс Данил, едва они покинули кабинет. Вид у него был довольный, как у кота, который только что нализался сметаны. – Даже «четыре» поставила. С фильмом ты, конечно, придумала здорово. Спасибо. А то бы она меня точно взглядом испепелила. – И в благодарность он принялся боксировать в воздухе так, словно отгонял невидимых врагов.
На бокс Данил записался три недели назад. Тот жутко ему нравился, потому что помогал:
а) снять напряжение;
б) выплеснуть негативные эмоции.
Пока Данил занимался только с грушей, но уже приходил на занятия с рассечёнными костяшками. И Агата расстраивалась всякий раз, когда думала о том дне, в котором ему придётся встретиться с настоящим соперником.
– К обществознанию хотя бы подготовься, – проговорила она, старательно пряча довольную улыбку в складках снуда и натягивая пуховик цвета морской волны. Тот ей купили всего неделю назад, и Агата страшно им гордилась, вешала исключительно на «плечики» и до смерти боялась испачкать. Белая шапка с помпоном, белоснежные кашемировые перчатки и белый-пребелый снуд дополняли её образ и делали похожей на Снегурочку. Мать и Аля в голос кричали каждое утро, что в этом всём она просто красавица, и, казалось, в целом свете только один Данил не замечал такой очевидной вещи.
***
Новый год они встречали втроём: Агата, её мать и Вадим. Аля обычно ночевала у них три-четыре раза в неделю, для этих целей была даже выделена отдельная маленькая комнатка, но на праздники всегда отпрашивалась. Агата никогда не задумывалась, с кем проводит рождественские каникулы её няня, но сегодня вдруг пообещала себе обязательно это выяснить. Наверное, так сказывалось одиночество, которое в последние дни девочка ощущала особенно остро.
С переездом в их дом Вадима Анна Георгиевна сильно изменилась. Похорошела и как будто помолодела. Стала спокойнее, сдержаннее и добрее. Перестала носить мешковатые, серые кофты и даже дошла до салона красоты и сделала маникюр и причёску.
В сентябре матери Агаты исполнилось сорок. Она была красивой, высокой женщиной с такими же ярко-голубыми глазами, как и у дочери. Жир лишь едва-едва начал касаться её боков и талии. На лбу и в уголках губ ещё не прорезались морщины, и виднелись только те, что располагались вдоль нижней линии ресниц и назывались «гусиными лапками».
В конце декабря Анне Георгиевне наконец выдали свидетельство о расторжении брака, и она, нарядившись в ярко-красную тунику и чёрные обтягивающие легинсы, задорно отмечала сразу два праздника.
Агата считала, что мать переменила любовь. На самом деле всё было куда проще. В лице Вадима Анна Георгиевна нашла крепкое мужское плечо, на которое смогла наконец опереться. Он взвалил на себя часть её проблем и в кои-то веки позволил почувствовать себя женщиной. Хрупкой и слабой. Хотя бы в некоторые моменты жизни.
Вадим был на два года старше Анны Георгиевны. Спокойный, внимательный и немногословный, Он предпочитал слову дело и всегда выполнял то, что обещал. Агата мало что о нём знала, но, судя по тому, как он быстро перебрался к ним жить, собственной квартиры у него не было. Зато были бывшая жена и десятилетний сын, которому он платил алименты.
Краем уха Агата слышала, как утром он разговаривал с этим самым сыном, обещая заехать первого января и привезти гостинцы. Её отец не звонил уже третий год и давно позабыл про подарки на праздники.
На Новый год Вадим преподнёс Анне Георгиевне золотой браслет, украшенный тремя топазами. «Слава Богу, не кольцо», – выдохнула в ту минуту Агата. Ей же он подарил белого плюшевого медведя с красной бабочкой на шее. «Ещё бы Барби притащил», – скорчила рожицу девочка, но игрушку всё же приняла, хотя и поставила её в самый дальний угол комнаты.
Праздничный стол, как обычно, ломился от кушаний. Уехав отмечать праздники с кем-то другим, Аля успела за день наготовить на целый полк. Настругала тазик «оливье», зафаршировала перцы, уложила слоями «селедку под шубой», и, конечно же, испекла любимый Агатин кекс со смородиной. Анна Георгиевна не уставала удивляться, откуда их домработница, повар и няня по совместительству, привозила эту ягоду вёдрами, но, казалось, запас чёрной смородины у Али неиссякаем.
Весь вечер Агата ждала поздравления от Данила. Последние три недели они особенно хорошо общались, и девочка всем сердцем желала, чтобы сегодня он о ней не забыл. Но за час до полуночи ей пришло только сообщение от Никиты, которое она удалила тут же, чтобы не засорять память.
Ровно за пять минут до боя курантов Агата заметалась по дому. Она никак не могла найти спички, чтобы сжечь листочек с желанием и растворить пепел в бокале с апельсиновым соком. Але звонить было уже поздно, и тогда, услышав первый удар, Агата зажмурилась и, не дыша, шёпотом произнесла самую заветную для сердца фразу:
«Хочу, чтобы Данил стал моим парнем…»
Глава 7
Январь две тысячи девятнадцатого выдался аномально тёплым и слякотным. Температура днём колебалась от минус двух до плюс двух градусов. Ручьи бежали, как в марте, а пешеходы напополам с машинами месили на дорогах жидкую, кашеобразную грязь.
В жизни Агаты ничего не менялось. Она вышла на тренировки третьего января. Ольга Викторовна своим воспитанникам спуску не давала. Впереди маячили новые соревнования в другом городе, и она, как и Никита, мечтала привезти оттуда новое золото. Агата на мечты тренера и партнёра плевала с высокой колокольни. Именно в эти каникулы она впервые начала задумываться о том, нужны ли ей танцы вообще. Они забирали слишком много времени и не доставляли большого удовольствия. В их семье танцевать хотела Анна Георгиевна. Но её отрочество выпало на тяжёлые «девяностые». Тогда вальсировать было некогда, и Анна Георгиевна вовсю воплощала давнюю мечту сейчас. Правда, не в себе, а в дочери.
Все школьники вышли с каникул четырнадцатого января. Агата и Данил приступили к занятиям пятью днями раньше. В первый же день Данил клятвенно пообещал Анне Георгиевне взяться наконец за голову и выполнять все домашние задания честно и добросовестно. «Мне нужен хороший аттестат», – с чувством произнёс он. Анна Георгиевна чуть приподняла брови, усмехнулась, но вслух ничего говорить не стала. Она давно не верила словам и обращала внимание только на поступки, отчего, наверное, и сошлась с Вадимом.
Хватило Дани ровно на неделю. После семи безупречно прожитых дней он сдулся, как воздушный шарик, и опять принялся придумывать отговорки. То забыл тетрадь, то не записал нужные номера, то потерял выданную карточку. Агата хмурилась, учителя ругались. Бедный Алексей Николаевич приезжал поговорить об успеваемости сына чуть ли не каждую неделю. Больше всех напирала Инна Владимировна, и, когда Данил перепутал Лесковскую «Леди Макбет Мценского уезда» с «Леди Макбет» Шекспира, её терпение окончательно лопнуло. Инна Владимировна топала ногами и брызгала слюной. Данил молчал, устремив глаза в пол. Учителям он никогда не дерзил и вину свою признавать умел. Жаль только, делать с этим ничего не пробовал.
Агата с досадой смотрела в свою тетрадь. Литературу она считала мелочью. Намного больше её волновали русский язык, математика и физика. При абсолютно правильной разговорной речи Данил писал с такими ошибками, что даже Агате иной раз хотелось выколоть себе глаза. «Посиди и подумай», – часто шептала она ему во время каких-нибудь проверочных, но Данилу постоянно нужно было куда-то бежать. И всё же на «три» русский он знал. На «три» он не знал алгебру. В прошлом полугодии этот предмет ему пришлось пересдавать дважды, и Агата обливалась холодным потом всякий раз, когда думала о майской аттестации.
Рисовать он не бросил и с геометрией по-прежнему справлялся на «ура». Агата часами могла смотреть на его рисунки, тем более теперь, когда он рисовал при ней и иногда даже для неё. Правда, в основном это были картины, изображающие пейзаж за окном или какую-нибудь страну, о которой рассказывала учительница географии.
Желание поступать на архитектурный Данил не оставил, но с физикой не дружил точно так же, как и с алгеброй. Пока его мечты оставались только мечтами, и он не делал ничего для того, чтобы сделать их реальностью.
***
С январских соревнований в Екатеринбурге Агата и Никита привезли новое золото. От счастья Никита распушил хвост и целых две недели ходил по клубу с таким видом, будто теперь это его вотчина. Впрочем, радость его была недолгой. В начале февраля на соревнованиях в своём городе они не получили ничего, кроме трёх с половиной очков на двоих. Ольга Викторовна рвала и метала. Никита был мрачнее тучи. Агата не чувствовала ничего или почти ничего. Изнутри она словно выгорела, и это внутреннее выгорание постепенно захватывало и внешнюю её оболочку.
Время неслось вперёд, как очумелое. На пороге топталось четырнадцатое февраля, и Агата не знала куда деваться от этой даты. День всех Влюблённых вгонял её в острое чувство меланхолии. Про себя она называла его днём Одиночества. «Вот бы его взять и отменить, – злилась девочка, глядя на календарь. – И кто его только придумал? Курам на смех…»
О чувствах к Данилу Агата больше ни с кем не говорила. Ни с матерью, ни с Алей. «Всё без толку», – был её вердикт. К последним числам января она отчаялась окончательно и поняла, что её новогоднему желанию не сбыться никогда. «Надо было собаку попросить или новые кроссовки», – как-то раз промелькнула в её голове мысль. Мысль, которая привела к решению больше не заходить на страницу Данила. «Не по тебе», – проговорил внутренний голосок, и Агата впервые с ним согласилась. Данил, как и прежде, менял аватарки раз в месяц, но на них неизменно присутствовала Лера. Счастливая. Красивая. Уверенная в себе.
Четырнадцатого февраля, как назло, отменили тренировку. Ольга Викторовна словно издевалась. В выходные гоняла своих воспитанников как собак, а в день, когда, по мнению Агаты, надо было заниматься до потери пульса, отпустила всех по домам. Младшая Наумова лежала в гостиной на диване и смотрела на потолок. Натяжной. Идеально белый. Со встроенными светильниками. Рядом шуршала Аля. Именно сегодня ей почему-то захотелось перетряхнуть шкаф с книгами и расставить всё в алфавитном порядке.
Але, в отличие от Анны Георгиевны, Данил нравился. Она ценила воспитанных и добрых юношей и часто подчёркивала, что одноклассник у Агаты как раз такой. «В нём нет ни грамма заносчивости, – выдала она однажды Анне Георгиевне, – а это уже большой плюс. Родился с золотой ложкой во рту, но положением не кичится». Порой Агате и Данилу приходилось заниматься наверху, и Никифоров никогда не позволял себе смотреть на Алевтину Михайловну свысока, а порой даже что-нибудь ей рассказывал. Две недели назад он вызвался подрабатывать по выходным в клинике у отца: сортировал договоры по папкам, раскладывал карточки больных, ставил печати и выполнял мелкие поручения администратора. В этом отношении Алексей Николаевич держал сына строго и денег просто так не давал. «Хочешь тратить – сначала заработай», – говорил он, и Але такой подход нравился.