Эта башня во мне

1.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Парк Культуры». Уважаемые пассажиры. Поезда по Сокольнической линии ходят с увеличенными интервалами. Будьте внимательны. Пользуйтесь наземным транспортом!

Неживой голос перевел объявление на английский, добавил про забытые вещи и необходимость держаться за поручень. Можно подумать, в образовавшейся давке кто-то мог куда-то упасть!

Я стояла, плотно прижатая к двери с насмешливой надписью «Не прислоняться», и старалась прикрыть руками футляр. Может, выйти на «Парке Культуры»? Пересесть на Кольцо и спокойно доехать до Трех вокзалов?

Идея хороша, но, увы, запоздала. Голос каркнул название станции. Двери открылись, вагон с трудом выплюнул плохо пережеванных пассажиров. Я рванулась к выходу, но оттуда уже накатывали новые волны, настоящие валы перекошенных лиц, потных тел и озлобленных криков. Кого-то впихнули обратно, у кого-то сорвали рюкзак с плеча. Кому-то что-то прищемило дверью, и послышался сдавленный мат. Меня накрыло потоком, вновь ударило о двери напротив, вжало сильно, не продохнуть, и футляр уперся под подбородок, почти ломая ключицу.

Рядом истерически вскрикнула женщина: ей едва не выбило поручнем руку. Парнишка сбоку шепнул: щас сдохну. Мужик в майке с покемоном хмыкнул: вперед! будешь первым, кого похоронят стоя!

Московское метро. Час пик. Увеличенные интервалы.

Как меня угораздило?

Поезд качнуло, женщина взвизгнула и наступила на ногу парню, сидевшему возле поручня и уткнувшемуся в телефон. Тот поднял голову, блеснул очками. Вздрогнул, увидев ад во плоти, точно вынырнул с глубины и только сейчас заметил, что в вагоне расходятся швы от концентрации пассажиров. Вынул из уха наушник, спрятал в карман смартфон.

Уступил женщине место, ну надо же, проснулся, спящий красавец!

На «Кропоткинской» желающих выйти не было. Но еще пять активных просочились в вагон, завывая, чтоб проходили в центр, потому что всем нужно уехать.

Поезд нырнул в туннель, пролетел немного и встал, как вкопался, добавляя остроты ощущений. По вагону пронесся могучий выдох, многоногий и многорукий зверь под названием «пассажиропоток» приготовился подыхать от нехватки кислорода. Уже в третий раз за эту поездку. Да что там случилось, в конце-то концов? Ретроградный Меркурий захватил все дома? Активация самоубийц? Ну так убирайте трупы с путей, пока люди в вагонах не задохнулись!

Дернулись, поехали, вновь скрип тормозов.

Парня слегка закрутило потоком и нежданно прижало ко мне.

Я давно ему буравила взглядом макушку. Ненавижу, когда молодые люди так вот пялятся в телефоны или делают вид, что спят. Что ж, лучше поздно, чем никогда, может, действительно, зачитался? Интересно, откуда он едет? «Университет»? «Проспект Вернадского»? Вряд ли дальше, такие, как он, не могут жить на окраине. Что-нибудь понтовое на Воробьевых горах…

И зачем это парню такая грива? Мне бы половину густоты и мягкости, падающей волнами на широкие плечи! Зависть – скверное чувство. Я утешалась тем, что от хорошей жизни люди на метро не катаются. Вдруг у него машина сломалась? Или жена все деньги отжала? Или папочка, МГУ-шный профессор, лишил наследства за неуспеваемость?

Стоя к нему впритык, я попала в капкан ароматов. Потертая кожа куртки, пахучий браслет на запястье, дорогой парфюм, полынный шампунь. И что-то еще, такое мужское, от чего перехватило дыхание. Даже не раздражает, что темные пряди волос задевают лицо и шею, щекочут…

Ну и проклятый футляр между нами. Вот оно, женское невезение. Сейчас бы прижаться щекой к его куртке и после месяц не умываться!

Парень заметил кофр, выгнул бровь. Резко выставил руки, упираясь ладонями в створку дверей, по обе стороны от моей головы. Уставился на подбородок. Только этого не хватало!

Знаю я этот взгляд, направленный на кожу под челюстью. Изучающий метку слева на шее, красно-коричневое пятно, как засос, как укус волколака. Вечное тавро, несмываемое. Отметина от инструмента.

Я прислушалась к его музыке. Что-то звенящее, напряженное. Будто осы над цветущими липами. Будто провода на опорах ЛЭП. Иногда так надрывно звенит натянутая до предела струна, задетая медиатором.

Улыбка чуть тронула тонкие губы, прищурились глаза за очками. И руки распрямились одним рывком, отжимая от меня толпу.

По вагону пронесся стон, кто-то матюгнулся сквозь зубы. Незнакомец продолжал улыбаться, а я впервые за всю поездку отлепила от себя черный кофр и выдохнула, опуская руки.

– Что там у вас? – спросил незнакомец. Голос тоже звучал приятно. Как-то элитно-дорого, под стать парфюму и кожаной куртке. – Скрипка, альт? На чем играете?

– Скрипка, – благодарно улыбнулась я. – Спасибо, боялась, раздавят.

– Пустяки, – чуть сморщился парень. Видно, кто-то от щедрот пихнул его в спину. – Удивительная история, – доверительно продолжил он. – Захотелось побыть среди людей, но не рассчитывал на столь плотный контакт.

Он взглянул на меня и отвел глаза. Правильно, на что тут смотреть? Я не модель и не актриса: обычное лицо, волосенки, собранные в конский хвост. Профессиональная метка на шее от подбородника скрипки. Ничего, чтоб привлечь такого красавчика.

– Не сочтите за наглость, но как вас зовут?

Это что-то новое в системе подкатов. На чем играете? А как вас зовут?

А вы с какой целью интересуетесь? Записываете в блокнот имена своих жертв? Всех, попавших под властное обаяние?

– Аля, – ответила я. Мне не жалко, подумаешь, тайна. Тем более что я – Алёна, просто с детства ненавижу все эти приколы про «алёнушек и иванушек».

– Аля, – он словно попробовал имя на вкус, даже языком причмокнул на «л». Тоже мне, звуковой гурман. – У меня к вам интимная просьба.

Ух ты! – даже сердце скакнуло, а брови недоверчиво полезли на лоб. И пощечину ему не влепить, нет простора, чтоб замахнуться.

Парень хмыкнул, снова взглянув на меня:

– Не могли бы вы снять мне очки и убрать в нагрудный карман? Понимаете, я читал… А потом все как-то быстро случилось. Я тоже боюсь, что раздавят, – торопливо добавил он.

В самом деле, интимная просьба. Я зажала ногами кофр и потянулась к его лицу, умоляя про себя машиниста постоять на месте еще немного. Очки – очень личный предмет, не менее ценный, чем скрипка. Мои пальцы коснулись высоких скул, тронули тонкие дужки. Изящные стекла, оправы нет, все будто парит над переносицей. Вагон чуть качнуло, я сдвинулась с места, почти позабыв про кофр между ног. Встала немного плотнее, в самую гущу запахов, в эпицентр его притяжения. Боже, из этого парня можно афродизиак разливать по флаконам! Намазывать пастой тело и волосы, как чокнутый Парфюмер. А потом продавать втридорога. Как вам такой стартап?

Дужки скользнули по его вискам, я аккуратно сложила очки, ухватилась за отворот куртки, чтоб надежнее запихнуть в карман. Пальцы словно провалились в пекло, их обожгло биением пульса, и гудением мышц, и жаром кожи, и чуть сбитыми ударами сердца.

– Меня зовут Григ, – шепнул в самое ухо, тоже довольно интимно.

– Очень приятно, господин композитор, – что мне осталось, кроме иронии? – Вот ваши очки, берегите их.

И для верности застегнула нагрудный карман на молнию с подвеской в виде звезды. Хоть не в узкие джинсы попросил убрать. И так чуть не насиловал в людном месте! Впрочем, будем честны: при чем тут насилие?

Машинист неразборчиво каркнул в динамике, поезд заскрежетал по рельсам, будто прорывался сквозь баррикады, отстреливаясь от бандитов, но главное – мы поехали.

После «Охотного ряда» толпа, наконец, поредела. Но парень стоял, руки в стекло, не желая выпускать меня из ловушки.

– Где вас можно услышать, Аля? – очень вежливо спросил Григ.

– В переходе на Казанском вокзале, – привычно сгрубила я.

Стану я рассказывать первому встречному, что лишь недавно закончила Гнесинку и пока не нашла работу мечты, перебиваясь халтурой. Я лабала в ресторанах, пилила в кафе, играла в случайных оркестрах, пятой скрипкой в девятом ряду. Даже в электричках иногда промышляла. И еле сводила концы с концами.

Григ усмехнулся, опустил руки. Жестом предложил присесть на освободившееся местечко, то самое, где так долго читал, не замечая аврала. Я качнула головой и отвернулась к стеклу.

Стало свободнее, появился воздух. Вагон притих, отдыхая от склок. И послышалась, наконец, мелодия: шорох, гудение рельс, отраженный от стенок туннеля гул. Так звучал лишь московский метрополитен, и я невольно задвигала пальцами, зажимая на грифе невидимки-струны.

В отражении я видела Грига: он стоял и, чуть склонив голову, удивленно следил за моей рукой. Потом вдруг снова коснулся стекла, ударил пальцами, снова и снова, выдал нервную дробь. Бит дополнил музыку поезда, скрип вагонов, сипенье дверей, объявление новой станции. Григ тоже слышал мелодию и украсил мои струны ударными.

Так мы стояли, беззвучно играли, словно на невидимой сцене, а потом вагон вдруг опустел. Я спохватилась, схватила кофр и птицей вылетела из дверей, чуть не пропустив «Комсомольскую». Закинула лямки за спину, сдвинула с шеи наушники, врубила «Грозу» Вивальди – самая подходящая музыка, чтобы шустро скакать по ступенькам, на ходу проверяя часы. Споткнулась, оглянулась на поезд и снова увидела Грига.

Парень успел выпрыгнуть следом, прорвавшись сквозь строй пассажиров. Стоял на платформе и смотрел на меня с каким-то мрачным укором.

Я пожала плечами и побежала дальше. Некогда рефлексировать. Ночью подумаю о знойном красавце, услышавшем музыку московской подземки. Но до концерта всего два часа, и Элен меня точно убьет, если не успею переодеться. Такими халтурами грех разбрасываться, на такие свадьбы зовут нечасто!

Задыхаясь, я мчалась по Комсомольской площади в сторону Каланчевской улицы, под мост, под железную дорогу и дальше, туда, где стояла громадина гостиницы «Ленинградская».

2.

Почему-то всегда при виде высотки перехватывало дыхание. Умели же строить люди! Сколько разных историй я слышала, и про зэков, и про тайный план Сталина по обороне Москвы, и про аккумуляторы магии, держащие купол над городом.

Теперь, вплотную подобравшись к гостинице, давно входящей в систему Хилтон, я смотрела на нее снизу вверх, будто микроб на великана. Должно быть, с тех сказочных высей, из заоблачных высот под зеленым шпилем Комсомольская площадь казалась крохотной, а ведь ростом гостиница не задалась, самая низкая из «сестер», как называют эти высотки в путеводителях по Москве. Седьмая сестра. Младшенькая.

Я стояла и задирала голову, в ушах на репите гремела «Гроза»: Вивальди как никогда был в тему. Уникальная скрипичная партия, все мое тело плавилось, когда я слушала эти звуки. Каждый нерв резонировал и дрожал, будто натянутая струна.

Шпиль высотки приманивал и отталкивал одновременно, словно возносил в небеса и опрокидывал обратно на землю. Сквозь Вивальди прорывалась другая музыка: ветра, стали, бетона, кварцита, золота и керамики, сплетенных воедино чьей-то дерзкой мыслью, сотворившей чудо на разрухе и голоде. Башня звучала, и мне захотелось вынуть скрипку из кофра, тронуть струны смычком и сыграть мелодию «Ленинградской».

Из массивной крутящейся двери выскочила Элен, такая чопорная в униформе, что мне захотелось смеяться.

– Алька, ты что застыла? Боже, в каком ты виде!

Элен ухватила меня за запястье и потащила в гостиницу. Вход – как крыльцо русского терема, церковная роспись над головой, вращающаяся дубовая дверь, такая массивная, даже не верится, что способна стронуться с места! Настоящий портал в другую реальность.

– Знаешь, Элен, я читала…

– Да-да, эта дверь – шедевр, чуть ли не первая «вертушка» в Союзе. И ее разрабатывал целый НИИ. Я потом проведу экскурсию. Алька, поторопись. Концертное платье есть у тебя? Откуда ты взмыленная такая?

– В Лужниках была на прослушке. А где можно переодеться?

Внутри меня придавило роскошью. Будто попала в церковь. Все эти колонны и люстры, световой потолок и росписи, кованые решетки и витражи. Дом господень, не человеческий. Как можно в этом жить?

– Видишь статуи львов? – шепнула Элен. – Жди меня возле правого.

Застучала по мрамору шпильками, зашептала что-то девушке в форме, томящейся за стойкой регистратуры. Та понимающе закивала.

Медленно я добрела до статуи, крутя головой во все стороны. Вблизи геральдическое кошачье, держащее в лапах щит, оказалось кем угодно, только не львом. Может, пантера? Или гепард? Явно нерусская тварь, и щит у нее иностранный. На натертых до блеска лапах – внушительного вида когти, острые, даже на вид неприятные. Такими бьют в спину добычу, а потом догрызают клыками, с которых разве что слюна не течет. Еще одно украшение, неуместное в нормальной гостинице.

– Потрешь лапу – и желание сбудется, – хихикнула сзади Элен. – Это у нас примета на счастье, видишь, как полируют?

– Да в метро куча станций с такими приметами, – хмыкнула я в ответ. – Если на станции стоит статуя, обязательно что-то затерто до дыр. Руки, ноги, носы собачьи.

Воспоминания о метро вызвали легкую дрожь, будто кто-то провел вдоль спины до отвращения холодными пальцами. Ароматы потертой кожи, травы, парфюма и мужского пота. Жар чужого тела, тонкие губы, почти коснувшиеся мочки уха. Невероятно интимный, соблазнительный миг: я, закусив губу, касаюсь чужого лица и снимаю очки в невесомой оправе…

Под насмешливым взглядом Элен я потерла кошачью лапу, думая лишь о парне в метро, с которым вряд ли еще столкнусь, но который, так же, как я, слышал музыку московской подземки. Статуя рыкнула в моей голове, тяжело, недовольно. Озлобленно.

Достали ее желаниями, работает без выходных.

– Идем уже, – протянула подруга, дергая меня за рукав. – Сначала покажу бальный зал. Когда будешь готовиться к выступлению, постарайся соответствовать антуражу.

Мы поднялись по лестнице, свернули – и снова попали в сказку. Позолота, лепнина, колонны, росписи. Так и видишь здесь дам в пышных платьях и кавалеров во фраках. Впрочем, сейчас знаменитый зал снова выглядел, как ресторан. И сказка была скорее мрачная. Что-то из атмосферы Гофмана.

Темные скатерти на столах, расшитые золотыми узорами. Массивные канделябры, восковые витые свечи. Белые розы и лилии накиданы с нарочитой небрежностью среди сверкающего хрусталя. А из столов вырастают деревья: на витиеватых чугунных подставках возвышаются цветочные композиции, тоже лилии, розы и орхидеи. Удушающий аромат, как петля на шее приговоренного. И как будто бы пахнет ладаном.

На небольшом возвышении – отдельный столик для молодых, под расшитым золотым балдахином. Проход по центру свободный, и напротив балдахина – эстрада в цветах, венский стул, два канделябра с толстыми церковными свечками.

Сюда бы не скрипку, сюда бы орган и соответствующий репертуар, в этом бархате и позолоте Баха играть вдохновенно!

Акустика в зале хорошая, но по позвоночнику мурашки толпой.

– Элен, а тут точно свадьбу справляют? В таком антураже не «горько» кричать, а кадилом над гробом помахивать!

– Значит, так, дорогая, – встала в позу Элен. – Как им нравится, так и чудят. Свадьба заявлена в готическом стиле, всякие оборотни и вампиры. После «Сумерек» популярная тема. Гроб внесут – значит, будет гроб, это вообще сейчас хайп крутецкий. Люди непростые, бабла немеряно. И тебе за концерт отстегнут. Как вы оплату зовете? Лаве? Здесь оно аж с пятью нулями! Так что, подруга, не подведи, виш-лист я тебе высылала.

– Высылала, – кивнула я. Вынула из кофра скрипку.

Встала на возвышении, чужая среди цветов и теней. Обычная девчонка в джинсах и майке, в курточке оверсайз нараспашку. Наушники на шее, с огромными чашками, взрывающими черно-белую залу диссонирующей бирюзой.

Но стоило тронуть струны смычком, как я растворилась в звуке. И композиции из виш-листа заполнили темную залу, юркими нотными станами обвили столы и колонны, отразились от потолка и мелодично звякнули в витражах и в хрустале бокалов.

– Ммм, – оценила Элен, – неплохо. Тамады на банкете не будет. Театральная труппа, какие-то игры, иллюзионисты и оперный тенор. Ты заполняешь паузы. Под тебя, моя милая, будут кушать, поднимая бокалы за молодых. Банкетный фон, поняла? Не обращай внимания. Сыграешь хорошо, еще позовут.

– Для улучшения аппетита? – я и не думала обижаться. Если платят такие деньги, что Элен протянула в конверте, можно стерпеть и чавканье, и пьяные вопли, и поцелуи. Я не в той ситуации, чтоб строить из себя примадонну. Не первый год по ресторанам пилю.

– И для этого тоже, – согласилась Элен. – Все, теперь едем наверх. Вот тебе ключ от номера, там еще не прибирались. Двухместный, но спали в одной кровати. И съехали раньше времени. Можешь остаться там до утра.

– Нда, – протянула я, – сервис в Хилтоне за гранью фантастики.

– Зато бесплатно, – рассмеялась Элен. – Чего тебе еще, привереда? Расслабишься, примешь душ. От тебя несет потом и мужским парфюмом, явно не твой аромат.

Я понюхала свои руки, опустила голову к майке. Так уж и несет, не придумывай, Ленка, просто дымка на память о Григе. Но такая, что жаль отмывать.

– Елена Антоновна! – позвал кто-то. – Там проблемы в ресторане «Джанус».

– Бегу! – крикнула в пространство Элен. – Алька, твой номер на восьмом этаже. Между прочим, с охренительным видом. Сама дорогу найдешь? Ну и умничка, встретимся здесь через час. Скрипку не забудь, я тебя знаю!

Она убежала, стуча каблуками. А я убрала инструмент, еще раз осмотрела готический зал и поспешила обратно в холл, а оттуда в помпезную алтарную нишу, где в этой странной гостинице располагались лифты.

Нужный номер нашелся сразу, ключ поупрямился, но пиликнул.

Я поежилась, шагнув за порог. Душно и неуютно. Будто я нетерпеливая горничная, что заглянула в номер без стука и застала разобранную постель, халаты, сброшенные у шкафа, мусор на полу, кавардак на трюмо. Не сумев одолеть смущения, невольно постучалась в ванную комнату, готовая ойкнуть и выскочить прочь. Никто не отозвался, я включила свет и лишь после этого немного расслабилась.

Одна кровать была смята, белье на ней сбито в комья. Вторая – с нетронутым покрывалом, лишь подушки утащили для большей мягкости. Бывают в гостиницах такие обломы: заказываешь двухместный номер, мечтаешь о широкой кровати. А получаешь две отдельные койки, которые нереально сдвинуть. Вот и приходится спать на одной. Вернее, не спать всю ночь. Немудрено, что съехали раньше.

Кстати, любопытно взглянуть, как оформлен номер для новобрачных. Тоже в готическом стиле? Черный шелк в лепестках алых роз? Пакет с донорской кровью вместо шампанского? Печень жертвы в виде легкой закуски?

Немного освоившись с обстановкой и с невольным вуайеризмом, я подошла к окну и приоткрыла створку, чтобы хоть как-то проветрить номер.

Вид и правда был невероятный: на высотку у Красных ворот, за которой, в туманной дымке тянулся шпилем в закатное небо знаменитый дом на Котельнической. И опять мне послышалась музыка, будто кто-то натянул незримые струны от одной башни к другой, соединяя шпили. Связывая трех сестер из семи. Захотелось достать смычок, высунуться наружу и взрезать тишину быстрыми звуками, затопить ими Москву. Жаль, окно не открылось полностью, должно быть, хватало тут самоубийц, мечтавших красиво покончить с жизнью. Осторожность превыше всего.

Я смахнула с трюмо упаковки от сэндвичей. Собрала в ведро кожуру от бананов. Мне ведь нужно где-то наводить марафет, разложить тени, тушь, украшения! Под руку попался смятый комок: неплохая бумага, с серебристым вензелем. Рядом валялся вскрытый конверт без опознавательных знаков.

А что если кто-то подсунул под дверь? И постояльцы, прочитав записку, быстро свалили на ближайший вокзал? Кто их засек? Богатая женушка, подловившая мужа с любовницей? Или здесь что-то серьезнее?

Я расправила ком бумаги. Если записку не уничтожили, ничего тайного в послании нет. Мне бы задуматься на минуту, не лезть в чужие секреты! Но любопытство оказалось сильнее.

На дорогом фактурном листе по центру напечатали короткую фразу: «Он сегодня будет на свадьбе!»

И все, больше ни строчки, ни подписи. А номер опустел за пять минут, даже видимость порядка наводить не стали!

Что-то сегодня случится. Кто-то заявится в готический зал и попытается испортить праздник. И я окажусь в центре событий. Неловко и страшно, до одури. Почему-то тоже захотелось сбежать, вернув Элен гонорар. Но с другой стороны… А я тут причем? Какое мне дело до чувств невесты или счастья вампирского жениха? Я просто фон для принятия пищи, меня наняли вместо музыкального центра, так дороже, престижнее, особый шик! Да и Ленку подставить я не могу, мы ведь со школы дружим.

К тому же, такие деньжищи мне больше нигде не светят. Расплачусь с долгами, схожу в ресторан. Старинные ноты куплю в коллекцию, давно присмотрела на блошином рынке. Сошью концертное платье, подберу к нему аксессуары.

Надо бы послушаться голоса разума! Довериться интуиции! Но под грузом свалившегося списка желаний они быстро перестали вопить.

Что делать в такой ситуации? Правильно, потянуть с себя майку, джинсы и быстренько отправиться в душ. Смыть под напором горячей воды одуряющий запах чужого тела, что мерещился на кончиках пальцев. Самообман чистой воды.

Но как же хорош был Григ! Как непозволительно, недостижимо красив!

В эти волосы хотелось запустить пальцы, к этому телу мечталось прильнуть, кожа к коже, ощущая дрожь каждой мышцы. Вообразив себя, хоть на миг, яркой пышногрудой красоткой, способной привлечь такого мужчину!

Эротические флюиды сбежавшей из номера пары все еще витали вокруг и будоражили мое сознание: выйдя из душа без ничего, я упала на застеленное покрывало и лежала с минуту, пялясь в закат, что тек акварелью над соседней высоткой. Если б окно открывалось, я бы встала нагой на подоконник и подставила кожу теплому ветру, мечтая о длинноволосом парне, с которым случайно свела судьба.

Шрам пульсировал на запястье, будто сработала напоминалка: мало тебе прошлого раза? Хочешь разбиться снова? Забудь!

Боль отрезвила, резанула по нервам. Слишком сильно меня приложило в прошлом, чтоб увлекаться теперь. Я наскоро вытерлась простыней, сдернутой с чистой кровати, просушила волосы феном. Оставалось всего полчаса, чтоб привести себя в товарный вид и не посрамить репутацию гостиницы «Ленинградская».

3.

Вниз я спустилась при полном параде: черное атласное платье в пол – без рукавов, плечи открытые, лаковые туфли на шпильках. Макияж «смоки айс», кровавые губы – вполне себе готический стиль. Волосы завиты и собраны в узел, сколоты эффектным эгретом-змеей. На шее бархотка с изящным кулоном: алый камень в окружении кристаллов поменьше. Не рубин с бриллиантами, разумеется, но зато граненые стеклышки сверкают, как витрина под Новый год. Издалека – отличный эффект.

На правой руке – перчатка до локтя, атласная, под старину, с петелькой, накинутой на средний палец. Левая рука сегодня свободная. Вообще-то перчатки ношу из-за левой, но сегодня она – в антураже свадьбы. Нет нужды закрывать.

Я осмотрела себя в зеркале лифта и осталась довольна картинкой. Если б не пресловутый кофр, сошла бы за гостью высокого общества. Татуировка на левом предплечье изумительно сочеталась с нарядом.

Мою руку до локтя обвивали розы с мощными колючими стеблями. Они словно прорастали из вскрытой вены, из приметного длинного шрама на тыльной стороне запястья. Розы были черные, крупные, на их шипах трепетали бабочки, пронзенные насквозь, попавшие в ловушку коллекционера-садиста. В самой гуще роз возле локтя пел умирающий соловей, и его кровь стекала по стеблям, чтобы напитать корни.

Мне тогда было очень плохо. Мне тогда было очень больно. И мне было почти никак, когда я делала татуировку, чтоб оправдать глубокий порез, едва не оборвавший никчемную жизнь.

Жаль, что у Ленки были ключи, и она нашла меня в ванне. Я ведь специально порезала левую, чтоб больше никогда не играть. Не встречаться с тем, кто меня предал, в тесном богемном кружке музыкантов. Увы, мне и жизнь, и руку спасли. А может, это и к лучшему. Как я могла отречься от музыки ради придурка с раздутым эго? Да он вылетел через год из Гнесинки. А я продолжаю жить и играть!

К сожалению, татуировка мешала, розы подходили не к каждому платью. И не к каждому мероприятию. Приходилось прятать их под перчаткой. Но сегодня – пусть все обзавидуются. Эта свадьба ломает шаблоны!

Элен мой вид пришелся по вкусу. Она бережно взяла меня за запястье, покрутила, рассматривая наряд. Провела большим пальцем по шраму.

Бедная моя Ленка, притащившая в тот день огромную пиццу, чтобы подбодрить подругу детства. И нашедшая эту подругу в окровавленной остывающей ванне.