Антология страха
Держа автоматы наготове, мы вошли в свет. Глаза долго не могли привыкнуть к такому, щурясь, я смог различить высокие фигуры, ходящие по кругу, синхронно вздымающие руки вверх и опускающие их. Голоса стали сильнее от чего кружилась голова и сильно мутило. Когда же глаза привыкли к яркому свету, я чуть не выдавил из себя сухпаёк, чего не скажешь о Кристал – её же вывернуло наизнанку. Девушка пыталась сдержаться, но, схватившись за живот, упала на колени и зажмурилась. Я не мог пошевелиться и оторвать глаз – я смотрел, как чересчур длинные люди в чёрных одеждах ходят по кругу, танцуя в такт своему устрашающему пению, похожему на завывания ветра в трубе. Много кругов, много людей, и у всех были неестественно вытянуты руки и ноги – в несколько раз длиннее обычной человеческой длины. Их ритуал сбивал с толку. Скажу так, было ощущение, как от свето-шумовой гранаты.
Пещера, в которой происходил обряд, походила на зеркальный шар – только зеркала находились внутри, от них веяло холодом. Три плотных кольца ходили вокруг белого пьедестала с вырезанными на нём загадочными орнаментами каких-то фигур и надписей. Пьедестал украшала большая овальная чаша; дна я не видел, перед чашей возвышался белый обелиск, на котором был прикован Такер.
Это было ужасно, он был ещё жив, когда, с него срезала кожу обнажённая высокая девушка с очень длинными чёрными волосами. Я видел, что он кричал, но крик заглушали песнопения; видел, как он бился в агонии, испытывая мучительную пытку. Девушка срезала с него кожу игриво и незатейливо, будто это было для неё обычным делом, как чистка картошки. Короткий острый нож с крюком на конце легко снимал сразу все слои кожи, оголяя мышцы и нервы. Кровь струилась по телу и стекала по вырезанным узорам, заполняя их. Мой боевой товарищ мучился, а я не мог и пальцем пошевелить… Я просто смотрел.
Всякий раз перед тем, как делать надрез, девушка опускала нож в какой-то сосуд, а когда вынимала, то его лезвие покрывала фиолетовая жижа, медленно стекающая по клинку. Затем – плавное движение руки, и очередной лоскут кожи был срезан и отправлен в гладкую перламутровую чашу. На нас никто не обращал внимание, все были заняты мерзким ритуалом. Боковым зрением я увидел Кристал, схватившись за голову, мотает ей из стороны в сторону, сдирая ногтями кожу и волосы. В какой-то момент, а именно когда «жрица» срезала большой кусок кожи с торса и паховой области, Кристал заорала так, будто это её сейчас режут. Такой истошный крик вернул мне способность двигаться. Девушка с длинными чёрными волосами обернулась, показав своё лицо. Это лицо я буду видеть в кошмарах и наяву.
Пара горящих жёлтых глаз со змеиным разрезом дополнялись ещё двумя парами красных на лбу, вытянутая нижняя челюсть, открытая, её украшали пара десятков острых, как иглы, зубов. Длинный змеиный язык нервно дёргался. Она кричала что-то и указывала на нас пальцем. Змеиная девушка рванула на мощном длинном хвосте.
Выстрелив из подствольного гранатомёта толпу и, подхватив Кристал под руку, побежал прочь. Я, бросил ручную гранату у входа, через который мы пришли, и увидел, как ледяные стены начинает трескаться, а сквозь трещины бежит чёрная как смола вода.
Кристал всё никак не могла прийти в себя, и поэтому пришлось сбросить часть амуниции, оставив растяжку преследователя, и взять на спину раненого бойца. Ещё один взрыв прогремел позади, накрыв нас липкой, смолянистой водой, но я не останавливался. Меня подгоняли крики и вопли, я вскочил на лестницу, перепрыгивая через ступеньки.
Когда же я выбрался из тьмы, Купера окликнув капрала, но вместо ответа этого со всех сторон раздавались гневные возгласы, мало чем похожие на человеческую речь. Услышав выстрелы, я бросился туда, таща Кристал на плече. Прячась за каменными заборами, я пытался найти источник выстрелов. Осмотревшись по сторонам, было так темно, что будто мы и вправду внутри какого-то монстра. Глянув на бледное лицо Кристал, к своему ужасу, понял, она не дышит.
Благо разум смог взять вверх над паникой, выхватив из подсумка шприц, я вколол его Кристал. Шприц адреналина вернув мне напарницу. Кристал вскрикнула и резко вскочила, пытаясь ухватиться за что-нибудь руками, этим что-то были мои плечи и шея, я крепко обнял её, чтобы помочь успокоиться и прийти в себя.
Но времени на нежности не было – нужно было найти Купера и выбираться из этого места. Этот момент в доме напротив прогремел взрывы, освещая деревню ярким оранжевым светом. Я видел, как Капрал яростно расстреливал одичавшую толпу. Огонь начал разгораться сильнее, легко пожирая старые доски. Выбравшись из укрытия, мы открыли огонь по толпе. Разорвав ещё одну гранату, Купер начал отступать под прикрытием нашего огня.
Внезапно из пожарища вырвалось сильное пламя, поглотив Капрала. Когда пламя отхлынуло я увидел, как Купера схватила девушка-змея. Обвив его двойным хвостом, она выворачивала ему руки, что всё ещё крепко держали оружие. Купер орал от боли и пытался вырваться, но это делало его пытки ещё болезненными. Я прицелился и выстрелил, но ствол автомата схватили, и пуля не попала в цель. Ударив схватившего автомат, руку пронзила боль будто ударил в стену, перед мной стоял живой Такер, но мгновение заминки, и я получил сильнейший удар в лицо.
Пока я, приходя в себя после удара, Такер напал на Кристал, схватив её за шею. Мой солдат был покрыт блестящей змеиной кожей и казался намного крупнее чем прежде. Выхватив пистолет и, разредил его в своего бывшего товарища, я освободил сержанта от мёртвой хватки. Такер был ранен, но всё ещё на ногах. Кристал оправившись, она швырнула в толпу гранаты и открыла огонь по Такеру. Взглянул на Купера, я невольно отвернулся. Эта тварь распотрошила его, как цыплёнка, закричав я расстрелял автоматную обойму в змею, пули разорвали её тело и голову. Всё змееподобное тело содрогнулось в конвульсиях, отпустив уже мёртвого Купера, что упал в серый снег.
Хвосты выворачивались кольцами, тело девушки выгибалось в агонии смерти. Не дожидаясь, пока она прекратит свой предсмертный танец, я схватил Кристал за руку и поволок к церкви. Такер тоже был мёртв. Нужно было вызвать сюда уже не помощь, а бомбардировку – это единственное, о чём сейчас я мог думать. Пробивая дорогу к церкви, я не переставал думать – вернее, пытался думать о том, что делаю и что должен делать, поэтому сейчас я стараюсь проговорить всё увиденное и сделанное мной за эти сутки.
Пробивая путь сквозь деревенских жителей, я заметил, что их лица напоминали восковые маски, обвисшие и склизкие, как расплавленные свечи. Мы с трудом прорвались к воротам, оставляя за собой тела мёртвых людей, но их не становилось меньше. Кристал всю дорогу тормозила, падала и спотыкалась, автомат она потеряла, держась за голову и громко стонала.
Минуя сломанные ржавые ворота, мы смогли взобраться на холм, а там забежали в старую церковь и забаррикадировали дверь скамьями. Толпа подпёрла снаружи, тарабаня в дверь, пытаясь сломать её. С таким упрямством и напором вскоре ветхое дерево не выдержит. Несмотря на усталость, я быстро поднимался на колокольню, в отличии от Кристал, измождена и еле передвигала ноги, но шла за мной следом. Она постоянно кашляла и жаловалась на сильную головную боль, и слабость во всём теле, а ещё голос, что всё громче говорил в голове. Ничего не оставалось, кроме как сделать привал и осмотреть напарницу. Лицо Кристал было не просто белым, а имело синеватый оттенок, сквозь кожу пульсировали вздутые вены. Она была холодной, как лёд, но утверждала, что её мучает жар. Дав ей обезболивающее, я взял её на руки и побрёл вверх. Лестница кончалась люком с обитым железом. Распахнув его, мы выбрались на воздух. Уложив Кристал у стены, я закрыл тяжёлую задвижку и хотел перевести дух, а потом попытаться вызвать штаб.
Холодный осенний ветер дал вздохнуть полной грудью, тут не чувствовался смрад деревни и думать было легче. Осмотрев деревню с высоты, я увидел то чёрное озеро, которое первым заметил Купер. Это озеро действительно будто шевелилось, и это были не волны; оно нагоняло страх вперемешку с трепетом. Пытаясь перевести взгляд, я посмотрел на бесконечное море зелёного соснового леса, кругом одни деревья и ничего больше. Посмотрев вниз, я увидел копошащихся людей – они были как муравьи, и муравьи яростно хотели покарать того, кто убил их королеву.
Сказав Кристал, что нужно наладить связь, я посмотрел на напарницу и только успел закрыться рукой, чтобы она не вонзила свои почему-то ставшие длинными и острыми зубы мне в лицо. Рука была прокушена насквозь. Уперев ногу в живот Кристал, я пытался не дать ей порвать меня, длинными когтями. Она смогла повалить меня и разорвала грудь когтями, оттолкнув Кристал ногой, я смог перекинуть обезумевшую напарницу через себя, и она перелетела через невысокие перила, а поскольку зубы всё ещё были в моей руке, потащила меня за собой.
Рука хрустнула, в глазах потемнело, но я выдержал. Заняв устойчивую позицию, уперев ноги в перила и достав пистолет, нацелился, но нажать на спусковой крючок не смог. Моё замешательство стоило мне дыры в животе Кристал воткнула когти, и я выстрелил ей в лицо. Пуля вошла в плоть, я не открывал глаза, и поэтому слышал, как хрипит смертельно раненая девушка. Руке стало легче, я поднял её, там были длинные, почти прозрачные клыки, как у какой-то хищной рыбы.
Вниз я не стал смотреть, сел и, облокотившись на холодную стену, потом просто смотрел на чёрное небо и выковыривал клыки. Немного залатав себя, но так и не остановив кровь, я сейчас диктую весь свой рассказ надеясь, что спутниковый сигнал дойдёт из этого проклятого места.
– Я капитан Раин Ленокс – единственный из группы моих людей, кто выжил. Пускай не по уставу, но я постарался описать всё, что произошло за эти часы, чтобы вы знали с чем нам пришлось нам столкнуться и вот почему нужно уничтожить это место.
– Мы слышали тебя сынок… -Раздался голос на той стороне.
– Спасибо. Капитан Раин Ленокс доклад закончил…
***
Раненый солдат прикрыл глаза, отдавшись холодному верту, безумная толпа ворвалась в церковь и уже неслась по лестнице. В небо устремились тонкие струйки дыма; они поднимались буквально из каждого дома. Пожар уже догорел, оставив после себя чёрное пепелище, что резко контрастировало с серым снегом. Дым поднимал, сливаясь со свинцовыми облаками, а те выдавали пушистые хлопья снега. Теряя остатки сил солдат, смотрел как серый снег обретает ужасающую форму. Это была последняя капля, солдат увидев существо закрыл глаза.
После доклада Раиона Ленокса, у генерала разболелась голова и он покинул командный пункт, так и не отдав приказ о бомбардировке.
Статуэтка
Поезд – то место, где незнакомым людям приходится проводить долгое время вместе. Так произошло и с Дуаном Хертом, молодым учителем. Он несколько дней назад окончил университет и, попав под распределение, отправился в путь до места работы. Молодой человек, полный энергии и энтузиазма, сел в поезд с мечтами о будущем. Несколько дней он был в купе совершенно один и потому шатался по немногочисленным вагонам в поисках интересных бесед. Он не был разговорчивым, но любил слушать, поэтому всегда искал собеседника. За пару дней пути Дуан перезнакомился со всеми пассажирами и порядком им надоел: люди начали сторониться его неуёмного любопытства.
Тогда юноша решил бросить своё рвение на великолепное произведение инженерной мысли, на котором ехал, на этого огромного стального зверя на паровой тяге, без устали несущегося вперёд с неимоверной скоростью. На одной из станции Херт очень долго рассматривал большие колёса, блестящие цилиндры, мощные поршни, что под действием пара заставляли бежать паровоз вперёд, зубастые шестерни, видневшиеся из-под металлических кожухов. Дуана даже чуть не ошпарило сброшенным излишком пара. Величественный бак блестел на осеннем солнце, отбрасывая яркие блики и ослепляя всех, кто осмелиться посмотреть на него. Херт так увлёкся осмотром чудо-машины, что едва не опоздал, когда поезд начал отправление.
Но даже в пути Дуан не оставлял попыток больше узнать о поезде. Сделал пару вылазок к машинисту, правда, не смог преодолеть грузового вагона с углём, даже чуть не сорвался на землю. Он бросил это дело только после ясного намёка одного из служащего поезда, чтобы пора наконец угомониться.
Херт был огорчён и больше не выходил из купе: читал книги, смотрел в окно, любуясь пейзажами. Они сменялись один за другим, как картины в галерее, и были настолько красочны, что Дуан отложил книгу и стал описывать то, что видит.
Стояла середина осени, деревья меняли свою одежду на более пёструю. Учитель одержимо описывал деревья – жёлтые, красные, оранжевые, делая их золотыми, рубиновыми и янтарными. Красочными фразами он пытался передать красоту яркого листопада, иногда перерастающего в вихрь. Скорость поезда позволяла запечатлеть на бумаге переодевание природы в осенние краски.
Он был так увлечён делом, что не заметил, как на очередной станции в купе вошёл мужчина средних лет, слегка плотного телосложения и с большими пшеничными бакенбардами: это была, наверное, единственная яркая в его внешности черта. Правда, и тот не обратил на попутчика внимания, его больше интересовало, куда положить большой обшарпанный чемодан из коричневой кожи.
Наконец, забросил чемодан на верхнюю полку и, сняв кожаный плащ, завесил им свою поклажу. Управившись с другими сумками, он заметил уткнувшегося в бумаги молодого человека. Кашлянув, он привлёк внимание попутчика и добродушно протянул ему руку. Кашель отвлёк Дуана, и тот от неожиданности вскочил, ударившись о светильник головой, а потом растерянно в свою очередь протянул руку. Нового знакомого звали Лутер Форд.
Вскоре формальное знакомство переросло в жаркую дружескую беседу, речь плавно перетекла от обсуждения живописи в спор о мистическом. Соседи разговаривали почти до рассвета. Лутер рассказывал о существах, способных переселить свой разум в тело других людей и управлять ими, он говорил о многих весьма страшных вещах и был настолько убедителен, что стойкий скептик, правда, с богатой фантазией, начал живо представлять себе все эти описываемые ритуалы и ужасных существ.
Дуан очнулся от громкого шёпота, похожего на шипение. Подняв голову, он осмотрел купе: оно было пусто, даже Форда не было, его постель была нетронута или идеально заправлена. Солнце высоко висело в небе, догоняя поезд ярками лучами, а по духоте в купе можно было понять, что уже полдень. Открыв дверь, Херт впустил в купе свежий воздух и глубоко вздохнул. Вчера он не заметил, как уснул, и после странного разговора болела голова.
Выйдя в коридор, Дуан высунулся в открытое окно, проветривая голову. Вот только он не обнаружил того пейзажа, что хотел увидеть: деревья утратили свои пёстрые наряды, приобретя болотного цвета голые ветки, покрытые серым висячим лишайником, тут и там вздымались кочки, будто сама земля дышала, а небо сливалось с землёй в тошнотворном тёмно-зелёном цвете.
Херт был так испуган, что отскочил от окна и упал в купе между койками. Через силу молодой человек поднял голову: его ослепило яркое солнце, всё было нормально. После некоторого раздумья учитель направился в вагон-ресторан. Там, к своему удивлению, он обнаружил Форда в обнимку с початой бутылкой виски. Когда Дуан поприветствовал разговорчивого соседа, тот посмотрел на него остекленевшим взглядом: он не узнавал Дуана и вообще смотрел через него. Несмотря на это, Лутер предложил ему выпить, и тот не стал отказываться, так как хотел стереть из памяти то, что видел в окне.
Дуан очнулся поздно ночью, у него раскалывалась голова ещё больше, чем с утра, в купе стоял запах алкоголя, на соседней кровати храпел Форд, на столе и на полу валялось много пустых и недопитых бутылок. Пришлось открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха.
В купе ворвался обжигающе холодный ветер, лицо сразу начало гореть, но Херт не стал закрывать окно снова, а, закутавшись в одеяло, начал вспоминать прошедший день. Он вспомнил, что попутчик в пьяном бреду говорил про какую-то жуткую статуэтку, которую он нашёл при раскопках в Северной Африке, по описанию она напоминала клубок сплетённых змей. Статуэтка была живо представлена воспалённой фантазией. Дуан вздрогнул вновь, вспомнив шипящий клубок.
После нескольких часов алкоголь окончательно выветрился из головы. Закрыв окно, Херт закутался в одеяло с головой, попытался согреться и уснуть. Сон пришёл вместе с теплом, поглотив трепещущее сознание, как рыба наживку.
Утром, точнее, уже днём, Дуан Херт очнулся. Голова гудела, будто колокол, соседа не было в купе, и в затхлом воздухе снова стоял тошнотворный смрад перегара. Нужно было срочно вздохнуть, поэтому он бегом вылетел из душегубки и растянулся на полу.
В коридоре было свежо, даже прохладно, но валяться долго на узорчатом мягком ковре было стыдно, а если бы кто увидел? Вскочив, Дуан поправил одежду и, приведя себя в порядок, пошёл в вагон-ресторан. В этот момент поезд сбавил ход, а затем и вовсе остановился на станции.
Учитель не особо удивился, увидев пьяного соседа на том же месте, но пока Херт думал подойти к попутчику, в вагоне появились люди в чёрных костюмах. Всё случилось быстро, но Дуану показалось, что люди были похожи друг на друга. Они заметили Форда, и времени на раздумья не осталось, так как люди напали на Лутера, пытаясь силой его увести. Недолго думая, Херт бросился отбивать друга. В пылу драки он ударил одного преследователя в лицо и ужаснулся: нос, верхняя губа и щека вмялись внутрь, как будто он ударил в мокрую глину. Замешательство дало время противнику ответить на удар, он уложил учителя на пол, а дальше Дуан наблюдал возню, в которую вмешались вдруг откуда ни возьмись полицейские.
Лутер Форд был спасён, странные люди исчезли так же быстро, как и появились. После недолгих расспросов археолога отпустили, и поезд тронулся дальше.
Форд заперся в купе и пустил Дуана только после долгих уговоров. Внутри царило такое напряжение, что можно было резать ножом. Сосед сидел перед столом, сложив пальцы в замок, он бил о кулаки лбом и что-то бормотал себе под нос. Херт, обеспокоенный душевным состоянием друга, пытался его растормошить, но всё тщетно – тот не реагировал, только громче бубнил. Учитель даже смог разобрать несколько незнакомых слов, похожих на заклинание. Так продолжалось до самого вечера, а когда наступили сумерки, Форд замолчал и с горящим, бешеным взглядом бросился на дремлющего соседа. Он кричал, пытаясь что-то объяснить, хватая его за плечи. Дуан не на шутку испугался; закрывая руками голову, со всей силы пнул нападавшего в живот. Мужчина отлетел, ударившись о верхнюю полку головой, и затих. А когда пришёл в себя, извинился за свой безумный поступок, попросил выслушать его и не перебивать.
Археолог говорил много часов о весьма ужасных вещах, которые ему довелось испытать. Информацию будто насильно впихивали в голову. Не понимая большинства терминов, Херт старательно слушал, хоть и не по своей воле. Будто Лутер старательно избавлялся от каких-то улик посредством ушей учителя. В итоге Дуан не помнил, как заснул, и очнулся от слепящего яркого солнца. Вскочив, он огляделся: купе было пусто, а вещи соседа разбросаны. Херт нашёл вагонного, попросил убраться в купе, а сам, приведя себя в порядок, отправился по привычному маршруту: позавтракать и увидеть своего соседа.
Но в этот раз на прежнем месте не было Форда, его вообще нигде не было. Даже начальник поезда не знал, куда делся пассажир. Сначала возник большой переполох, но вскоре утих, и поезд пошёл как обычно.
Без Лутера стало совсем тихо, спокойно и даже скучно. Пару дней Херт пытался описывать природу за окном, вот только на листке бумаги вместо красивых слов о деревьях и крутых холмах вырисовывались рассказы о кровавых ритуалах с разными уродами и змееподобными людьми, пляшущими вокруг зелёно-синего пламени. Он исписывал лист за листом, и описания были всё страшнее и страшнее, пока рукопись не переросла в мерзкие картинки, которые были смяты и отправились в открытое окно. Дуан не заметил, как пришла ночь, а за ней и сон, весьма красочный и беспокойный. Херт, будучи крайне впечатлительным и с богатым воображением человеком, ясно видел всё, что ему рассказал Форд, будто попав в мир из рассказа археолога.
Тёмное пятно занимало место солнца на зелёном небе. Серые облака плыли над головой, под ногами земля ходила ходуном, вздымая кочки, как батут в приезжем цирке в далёком детстве Дуана. Тёплый ветер приносил запах тухлых яиц и тихое пение где-то издалека. Херт, как заворожённый, шёл на это пение. Жуткие деревья, покрытые лишайником, не могли остановить ведомого любопытством молодого человека, шаг за шагом Дуан углублялся в лес. Становилось всё темнее, а песня громче. Лес сгущался, стало трудно пробираться сквозь кривые ветки, они, как костлявые руки, цеплялись за одежду и тело. Херт упрямо полз к своей цели, именно полз, потому что не мог идти прямо. Уставший и измотанный, он выбрался из леса и перед его взглядом открылась зелёная поляна с ядовитого цвета травой. Но что поистине привлекало внимание, так это идеально белый обелиск. Монолит величественно светился чистотой, возвышаясь над мрачным и скудным пейзажем. Учитель, восхищённый этой красотой, пожалел, что у него нет под рукой бумаги и карандаша. Не отрываясь от обелиска, он пошёл к нему, а песня становилась сильнее. Чем ближе подходил Херт, тем разборчивее становились вырезанные на обелиске письмена на неизвестном языке, ниже располагалась чаша, на ней изображались танцующие фигуры. Подойдя к чаше, Дуан заглянул в неё: там была рубиновая жидкость, но по металлическому запаху было понятно, что это не вино. Скривив лицо, Херт отвернулся, краем глаза заметив что-то тёмное на дне чаши. Закатав рукава, он, ведомый любопытством, опустил руки в жидкость. Сразу же поднялась багровая муть, вот только предмет был слишком глубоко, и ничего не оставалось, кроме как перевалиться через край.
Дуан погрузился в алую жидкость, и металлический запах ударил в нос и отпечатался на языке, но предмет был пойман. Херт вынырнул, отплёвываясь от жижи. Только сейчас он задал себе вопрос, зачем он это сделал. Одежда промокла и неприятно липла к телу, по лицу стекала красная зловонная жидкость, но при всём этом улыбка расползлась до ушей. Дуан внимательно смотрел на шарик, спокойно умещавшийся в ладони. Это был клубок белых сплетённых шнурков в палец толщиной, но, когда эти «шнурки» начали двигаться и шипеть, перепуганный молодой человек хотел было бросить клубок в чашу и бежать прочь. Стоило ему швырнуть шарик, его схватили за руку, а когда он поднял глаза, из чаши на него набросилась девушка с длинными спутанными волосами и одним рывком утащила за собой.
Дуан вскочил, держась за клокочущее сердце, его била мелкая дрожь, холодный пот заливал глаза, он тяжело дышал, осматриваясь по сторонам. Проснулся он в своём купе. Здесь приятно пахло и в окно не по-осеннему ярко светило солнце. Всё было хорошо, за исключением промокших до нитки пижамы и постельного белья, а самое главное – Херта не покидало чувство, что его до сих пор крепко держит за запястье черноволосая девушка. Для успокоения он закатал рукав, но тут его бросило в жар: на запястье виднелись синяки в виде пяти пальцев.
Горячий душ отогнал дурные мысли, а крепкий кофе и вкусный завтрак приободрили и прибавили сил. Дуан с удовольствием поедал яичницу, но стоило ему поднять голову, как он понял, что все, кто находился в вагоне-ресторане, странно на него смотрят, будто у него на лице горчица от сэндвича. Херт растерянно улыбнулся и стал вытирать губы и щёки салфеткой, правда, это не возымело эффекта, люди по-прежнему пялились на него, хоть и пытались это скрыть. Смутившись, Дуан встал из-за стола и быстрым шагом направился в уборную.
Глянув в зеркало, Херт осел на пол, ведь отражение было не его, а покойного молодого человека, очень на него похожего. Под глазами образовались огромные чёрные мешки, кожа приобрела молочный оттенок, проступили скулы, кожа сильно обтянула череп, а виски подёрнулись серебром. Это было неприятное, если не сказать страшное, зрелище.
Так не закончив завтрака, Дуан заперся в купе и практически не выходил из него до своей станции. Он старался не спать, выпивая по несколько чашек кофе, от чего выглядел ещё более разбитым. Покинув поезд в спешке, Херт старался скрыть свой облик от окружающих, натянув серую кепку и отогнув воротник чёрного короткого пальто.
Железнодорожный вокзал – людской муравейник, впускающий и выпускающий людей столько, что хватило бы на приличных размеров город. Тут были благородного вида дамы в роскошных, дорогих платьях, не очень подходивших для поездок, таких обычно сопровождали гувернантки с маленькими собачками, вереницей чемоданов и гурьбой носильщиков, идущих за ними хвостом. И пожилые банкиры в модных брюках в тонкую полоску и лаковых штиблетах с белыми гамашами поверх них. Смотрелось это не слишком уместно в сочетании с вечерним фраком или френчем, но как понять молодившихся стариков? Рядом с этими путниками сновали сутулые худые молодые люди в очках с такими линзами, что можно разглядеть камешки на луне, – секретари или казначеи, в зависимости от возраста и угла наклона спины. Простые люди носили туда-сюда свои обшарпанные большие коричневые чемоданы – наверняка храня там все свои пожитки. В небогатой одежде, зачастую очень потасканной, они искали в разных уголках страны лучшую жизнь и, скопив денег на билет, верили, что простая бумажка со штампом и отрывным язычком дарует им чудо. Рабочие слонялись по площади, делали вид, что что-то делают. Полисмены сильно выделялись из всей этой пёстрой массы. Но главными тут были мальчишки. Босые, в лохмотьях, доставшихся им от старших братьев или отцов, они шастали, как воробьи, и выхватывали у зазевавшихся людей карманные часы, дорогие ручки с золотым пером или, если очень повезёт, портмоне. Над скоплением разномастного люда высился сам вокзал. Он совместил в себе чугунную узорчатую старину в виде литых лестниц, переходов со спиральными перилами, украшенными коваными розами, ограждения новаторского дизайна и стеклянную крышу, сквозь которую виднелось серо-голубое небо. Чудесное сочетание уходящего парового века и подступающего века электрического, а главным символом стал поезд, уходящий и приходящий чуть ли не каждую минуту.