Царские и шамилевские крепости в Дагестане
Проведав, что защитников на Чирагском посту не очень много, Сурхай-хан решил с ходу занять его, а затем истребить весь гарнизон. Тем более что противник для себя скорой помощи не мог ожидать. Во-первых, из-за отдаленности расположения резервов. Во-вторых, А. П. Ермолов, как мы знаем, был отвлечен событиями в районе Акуша – Леваши. Поэтому Сурхай-хан в основе своих намерений имел достаточно оснований на успешный исход предприятия.
И. Савин – почтальон полка. Участник восстания Самурского полка.
Комендант Чирагского поста Овечкин, известный своей храбростью, конечно же, представлял, какая угроза нависла над гарнизоном, но в одном он был непреклонен: он сам и его подчиненные будут сопротивляться до последнего, а в крайнем случае решил взорвать на воздух укрепление и гарнизон.
Как раз в тот день, 19.ХII.1819 г., когда между Ермоловым и акушинцами произошло сражение на речке Урма-озень, громадное скопище Сурхай-хана со всех сторон окружило Чирагский пост. Он выдвинул ультиматум противнику добровольно сложить оружие. Нападавшие ждали ответа, а вместо него грянул залп из ружей и пушек. Были принесены первые жертвы. Горцы с яростью устремились на укрепление, но открытая атака с уроном была отбита. Штурм безуспешно повторялся несколько раз.
Видя упрямство гарнизона, Сурхай-хан стал готовить лестницы, фашины, чтобы с их помощью проникнуть во внутрь укрепления. Овечкин оказался находчивым офицером. В частности, он использовал Чирагскую мечеть, находящуюся в двух шагах от укрепления молельню и минарет занимали 40 добровольцев под командой прапорщика Щербины. Захватив мечеть, Сурхай-хан мог оказаться у стен укрепления. В связи с этим горцы стали непрерывно атаковать позицию Щербины. Бои за мечеть шли в течение двух дней. И настал такой момент, когда прапорщик понял, что дальнейшая оборона погубит всех его людей. По его приказу все солдаты покинули мечеть, кроме 4-х стрелков-добровольцев, которые с Щербиной взобрались на самую верхотуру минарета, откуда противник был виден как на ладони. У них было достаточное количество патронов, чтобы частою стрельбою наносить урон противнику. Понимая, что мечетью овладеть прежним способом невозможно, по приказу Сурхай-хана был сделан подкоп под минарет. Замысел удался – минарет рухнул на землю. Просто удивительно как охотники-добровольцы во главе с Щербиной уцелели, отделавшись легким испугом. Восхищенный их поведением, Сурхай-хан решил оставить пятерку в живых. На предложение сложить оружие, солдаты разрядили оружия, но и сами пали под ударами сабель. Эту кровавую сцену видели защитники Чирагского укрепления.
Еще трое суток продолжалась осада. Еще имелись в достатке боеприпасы, продукты, еще надежны были стены обороняющихся, а вот запасы питьевой воды катастрофически иссякали. Кое-кто дрогнул, понимая, что в пору будет выкинуть белый флаг. Но были и такие, кто, невзирая на смертельную опасность, пользуясь наступлением темноты, делал попытку спуститься к Чираг-чаю. «Некоторым из этих смельчаков, – сказано в истории Апшеронского полка, – удавалось набирать воды в манеры, но большая часть поплатилась за это головой[4].
Вот в такое сложное время получил рану комендант Овечкин. Не теряя присутствия духа, штабс-капитан подбадривал своих подчиненных. В какой-то момент он заметил, что часть людей, впав в панику, заколебалась, сникла, перестала упорствовать.
Призвав таких к себе, он напомнил, что, будучи с ними, он получил две раны, не один раз водил их в атаку и никогда не давал повода к трусости.
Заканчивая свою речь, Овечкин добавил: «Уж если Вы решили опозорить имя русское, то прежде пристрелите меня – и тогда делайте что хотите…
После этих слов, как пишет Л. Богуславский, «солдат… засыпали дождем свинца засевших во рву горцев»
Раны Овечкина дали о себе знать, он начал терять сознание. Краешком уха он услышал, как один из фельдфебелей предложил сдаться на милость противника. Штабс-капитан очнулся и приказал немедленно связать паникера, объявив при этом, что всякого, кто заговорит о сдаче, он велит расстрелять.
В стане противника происходило непонятное: сперва замешательство, а затем поспешный отход, в сторону Хосрека. Выяснилось, что Сурхай-хан через лазутчиков получил известие о помощи, отправленной А. П. Ермоловым осажденному Чирагу.
Когда убедились, что отход хана не маневр не хитрость, солдаты, прежде всего, взялись хоронить погибших товарищей. Их оказалось 44 человека: поручик Денисов, прапорщик Щербина и 42 солдата.
Удержанию Чирагского укрепления царское командование придавало чрезвычайное значение, считая, что если Сурхай-хану удалось бы овладеть им, тогда казикумухцы соединились бы с табасаранцами и другими вольными обществами, что могло привести к поголовному восстанию и в Южном Дагестане. Это, во-первых. Во-вторых, случись такое, восстание как магнит притянуло бы к себе жителей Кубинской провинции, где в то время находилось весьма ограниченное количество царских войск.
О событиях в Чираге было доложено Александру I. Он наградил штабс-капитана Овечкина орденом св. Владимира 4-й степени и пожаловал чин капитана. Ермолов также не остался в стороне. Служивым укрепления он выделил 100 червонцев с тем, чтобы раздать их нижним чинам.
Генерал решил положить конец действиям Сурхай-хана. С этой целью в Кази-Кумух был направлен беспощадный князь Маданов. 10 июня 1820 года войска прибыли в Чираг. По заранее составленному плану экспедиции этот населенный пункт должен был служить промежуточной базой. В Чираг постепенно стали прибывать фургоны, арбы и подводы, нагруженные артиллерийским снаряжением и продовольствием для войск.
В ночь на 12 июня войска Маданова покинули Чираг и продвинулись в сторону Лакии на 25 верст. На следующий день встретили передовые отряды той и другой сторон, что стало началом военных действий. Они быстро завершились.
Установив, что с царскими войсками ему не справиться, Сурхай-хан быстро отступил к Кази-Кумуху. Вскоре прокатился слух, что хан со своим семейством перебрался в Персию. Маданов вошел в столицу Сурхай-хана и безжалостно разрушил ее до основания.
В военных сводках последующих лет Кавказской войны о Чирагском укреплении нет-нет да упоминалось.
К примеру: 26 июня 1842 года генерал Головин предписал полковнику Аргутинскому-Долгорукову: «Относительно прочного утверждения владычества нашего в обоих ханствах (Кюринское и Кази-Кумухское. – Б. Г.) мерами военными.
Вы полагаете необходимым возвести сильные укрепления в Кумухе и Курахе и обеспечения сообщения между этими пунктами, устроить башню в Чираге…»
Головин с этим «согласен, но находит, что в Курахе достаточно иметь укрепление на две роты, но – в Кумухе по удаленности сего пункта полагал необходимым возвести укрепление, не меньше как на целый батальон»[5].
В донесении корпусного командира, генерала от инфантерии Нейгардта указывалась задача с тем, чтобы к концу 1844 г. «окончить укрепление в Чираге».
В начале сентября 1848 г. Шамиль с наибами Хаджи-Муратом и Даниял-беком Элисуйским вторгся в Самурский округ и стал угрожать Нухинскому уезду, заняв ряд точек в Джаро-Белоканском округе. Затем имам двинулся в /амурский округ/. В это время в Ахтынском укреплении имелись только две роты пехоты.
Мюриды бистро оседлали долину реки Самур, заняли Рутул и все деревни, лежащие по берегу этой реки и Ахты-чай.
Командующий Прикаспийского края в это тревожное время находился в Темир-Хан-Шуре, известие о событиях на Юждаге он получил 8-го сентября. С находящимися у него под рукой войсками маршем двинул он на помощь Ахтынскому гарнизону. Войска князя М. З. Аргутинского-Долгорукого с 12 на 13 сентября прибыли в Чираг. Здесь была устроена дневка: солдаты приводили амуницию в порядок, купались в холодных водах Чираг-чая. Беседовали со служившими из крепости, раскуривали трубку, повздыхали, вспоминая далекую родину. Получив ночной отдых, на следующее утро, на скорую руку перекусив завтрак, они должны были по тревоге разобраться по эскадронам и скакать по неизведанной дороге в неведомые края, где неизвестно, кто уйдет покалечен, кто убит, а кому повезет остаться в живых, тянуть дальше солдатскую лямку.
Князь М. З. Аргутинский – Долгоруков 16 сентября с войсками прибыл в Курах. Здесь он узнал, что три дня назад до этого Шамиль осаждал Ахтынскую крепость. И, что гарнизон имеет большие потери, в их числе ранен комендант крепости полковник Рот.
Аргутинский, имея 10 орудий и 1500 кавалеристов, отправился спасать Ахтынскую крепость.
…Чирагское укрепление в тревогах и других заботах продолжало действовать до конца Кавказской войны. Царские войска, направляясь в Кази-Кумух или в Дербент, устраивали здесь кратковременный отдых. В свободное время солдаты косили сено в местности, которая с тех пор называется «Орус хъана», заготавливали сушняк, выращивали картофель и капусту, что со временем переняли и местные жители.
Спустя некоторое время после Кавказской войны необходимость в военном назначении Чирагской крепости отпала, не говоря, в какую копейку обходилось содержание гарнизона в такой дали, от таких центров, какими являлись Темир-Хан-Шура и Дербент. Солдаты и офицеры покинули ее, пушки, снаряды, ракеты, ружья и другие ценности были вывезены, а все остальное брошено на произвол судьбы.
Местные жители тотчас разобрали ворота, двери, оконные рамы, деревянные перекрытия, металлические предметы. В ход пошел и камень. Исчезла крутая лестница, которая спускалась от крепости к воде.
Во время моего первого посещения я застал жалкое зрелище от некогда грозного сооружения. Мое внимание привлекли остатки крепостной стены, имеющие размеры 7 метров длины и около 1 метра высоты. К этому месту была сооружена пристройка, где хранилось колхозное сено.
Я попросил местных жителей не подвергать разрушению то, что сохранилось как память о Кавказской войне.
«Бэла» из Чирага
Какие только удивительные истории не происходили на земле Дагестана. Одна из них описана в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Книга повествует о том, как русский офицер Печорин захватил в плен девушку Бэлу и держал ее в крепости «Каменный Брод».
На первый взгляд сюжет этой части романа кажется вымышленным, придуманным. Я считаю, что великий поэт во время службы на Кавказе непременно слышал немало историй, из которых постепенно нарисовался образ Бэлы.
А происходили ли подобные истории в Дагестане? Да, и притом не однажды. Чтобы не быть голословным, приведу лишь один пример. В 1912 г. в Ботлихе стояла рота 207-го Ново-Баязетского полка. Некий поручик-красавец увлекся местной девушкой Патал-Баху. Любовь оказалась взаимной. Она ушла за толстые стены крепости.
Легко догадаться, что день возвращения домой для красавицы Патал-Баху был бы и последним днем. Но и в крепости девушка оставаться не могла. Родственники девушки не трогали поручика до поры до времени, ждали удобного случая. Узел был до того затянут, что распутать его никто не мог. Не находя выхода, влюбленные покончили жизнь самоубийством.
«Бэлу» нашел я и в Чираге. Правда, здесь нет точного совпадения с перипетиями главы из «Героя нашего времени» и с ботлихской историей. Да это вовсе и не обязательно. Директор Чирагской школы Мамацаев Магомед Курбанисмаилович поведал мне.
«Лет 15 назад я был в гостях у даргинского композитора Магомеда Касумова. Вечер прошел очень интересно, но одна история, рассказанная его супругою, взволновала меня. А она такова. В годы Кавказской войны в Чираге жила невиданной красоты девушка. Она, конечно, не могла остаться незамеченной офицерами Чирагского укрепления. Двое из них, понимая, что родители девушки ни за какие блага на земле не выдадут ее за иноверца, решили похитить ее, видимо, не без помощи самой девушки. Прошло какое-то время, пока офицеры сумели выполнить свой опасный до чрезвычайности план. Решив отвезти девушку в Тифлис, они пошли даже на такой крайний шаг, как дезертирство.
Узнав о происшествии, в крепости снарядили погоню, в перестрелке тяжело ранило того, кто собирался сделать беглянку своей супругой. Умирая, он завещал товарищу, чтобы тот в Тифлисе передал ее высокопоставленному родственнику. И так как после случившегося горянка уже не сможет вернуться домой, то пусть живет у его близких.
Случилось так, как просил умирающий. Сперва чирагчанка попала в Турцию, где, кроме прочих, интереснейших людей, ее познакомили с А. С. Грибоедовым и его милой женой княжной Ниной…
Затем судьба распорядилась так, что дагестанку повезли Москву. Ей показывали разные примечательности, она присутствовала на балах, посещала театр и однажды, будто, ее познакомили с А. С. Пушкиным. По крайней мере, в этом уверял меня мой информатор.
Тем временем девушка испытывала острую тоску по родине. Потом, бросив все и вся, решила возвратиться в Тифлис. Но и здесь она не нашла успокоения. В один осенний день, когда над городом нависли тучи, и стал накрапывать дождь, чирагчанка на лошади промчалась по улицам Тифлиса и, не раздумывая ни на одну минуту, бросилась с моста в Куру…
Я спросил у 90-летнего Сааду, – продолжил свой рассказ директор школы Мамацаев М. К., – насколько правдива эта история.
Он назвал один из тухумов, где имелась такая красавица, которая на самом деле трагически погибла…»
На этом месте можно было бы поставить точку, однако необходимо сказать еще вот о чем. Композитор Магомед Касумов задумал написать музыку ко всему выше рассказанному. И если это случится, то мы будем иметь удовольствие увидеть и услышать первую даргинскую оперу о Бэле из аула Чираг и ее неразделенной любви.
Бурное
В 1820 году А. П. Ермолов решил возвести над Тарками сильное укрепление, которое, обороняло бы резиденцию шамхала.
Название свое оно получило от частых ветров по вершинам Тарки-Тау, дующих здесь со свирепой силой, особенно в зимнее время. Бурное господствовало над всем побережьем Каспийского моря, на сколько глаз мог охватить.
Закладку первого камня начали с наступлением весны 1821 г. Строительный материал поставлял шамхал Тарковский, а возводили укрепление его же люди вместе с солдатами генерал-майора Вельяминова. В связи с тем, что работы медленно продвигались, решено было привлечь и жителей Мехтулинского ханства. С этой целью в июле в Кулецма прибыл подполковник Евреинов. Обошлось без эксцессов. Население Кулецмы и Охли дали слово прибыть в Тарки.
В конце лета 1821 г. шамхальцы стали проявлять неповиновение: не только отказывались участвовать в строительстве, но не давали своих ароб и быков для перевозки камня и леса.
Хотя таркинцы объясняли свое поведение тем, что им необходимо и своим хозяйством заниматься, настоящая причина оказалась в ином. Ахмед-хан Аварский через своих лазутчиков обратился к крестьянам, чтобы они не слушались ни генералов, ни их союзника – шамхала Тарковского.
В это время названный хан укреплял Аймаки. Туда держал путь генерал Вельяминов и в коротком бою, использовав артиллерию, заставил Ахмед-хана уйти в Гергебиль, а сам вернулся и продолжил строительство Бурного.
Весною 1826 г. в укреплении на Тарки-Тау мы застаем батальон Куринского полка и 2 орудия.
Через 2 года на подвластных шамхалу землях произошли беспорядки, а в 1829 году заволновалась большая часть Дагестана. Царское командование было в курсе событий, т. к. шамхал и командование Бурного постоянно снабжало его односторонними сведениями. При внимательной проверке начальство пришло к заключению, что в волнениях среди населения, прежде всего, повинен сам шамхал, так как проявлял своеволие, жестокость, своекорыстие и насилие. Доведя народ до отчаяния, для усмирения «бунтовщиков» он призывал русские войска.
Скорее всего, поэтому, когда в 1831 г. 1-й имам Дагестана Кази-Магомед стал распространять шариат, многие на плоскости готовы были встать под его зеленое знамя.
Это, в свою очередь, привело к тому, что имам рискнул в конце мая напасть на Бурное. Попытка оказалась неудачной, и он отступил.
Весною 1840 г., когда Чечня была охвачена восстанием, укрепления в Дагестане, в том числе Бурное, имели мало войск. В распоряжении Клугенау находилось всего несколько сот человек мусульманской милиции, но на нее особенной надежды не было. В Бурном у него имелось две мушкетные роты.
Позднее надобность в крепости над Тарками отпала, и в 1839 году она была упразднена. Помещения использовались под лазарет. Гарнизон Бурного перевели в укрепление Низовое, где со вновь прибывшими число штата увеличилось до 300 человек офицеров и нижних чинов.
Темир-Хан-Шура
Рассказ о Темир-Хан-Шуре я начинаю с событий, происшедших в 1822 году. В это время в аулах, подчиненных шамхалу Тарковскому, происходили волнения. Для их усмирения в названный населенный пункт с войсками прибыл генерал Граббе. Здесь ему стало известно о неповиновении жителей Эрпели главе села. К ним присоединили свой голос каранайцы.
В июле Граббе явился к Эрпелям и атаковал его. Сражение шло до заката солнца. На другой день генерал двинулся в сторону Темир-Хан-Шуры, но не стал подниматься к ней, а на левом берегу Шура-озени разбил лагерь.
Он решил некоторое время свой отряд сохранять в Шуре, чтобы местное население держать в страхе. Вскоре Граббе пришел к мысли о необходимости учредить в кумыкском ауле постоянно действующий пост с гарнизоном.
С началом Кавказской войны Темир-Хан-Шура начинает приобретать все большую известность. Царские войска нередко проходили через Темир-Хан-Шуру, направляясь в горы, а иногда останавливались в селении на отдых. Возникла настоятельная необходимость возведения здесь военного укрепления.
Резиденция командующего войсками генерала А. П. Ермолова находилась в большом кумыкском селении Нижнее Казанище. Здесь создавались планы покорения гор с помощью «осады и штыка». Ермолов, естественно, не мог не обратить внимания на Темир-Хан-Шуру, лежащую в точке пересечения важнейших дорог. Вот почему, когда командир 9-й бригады 21-й пехотной дивизии генерал П. Х. Граббе написал рапорт, где указывал на необходимость создания постоянного поста в Темир-Хан-Шуре, Ермолов ответил на это согласием.
В 1827 году по ряду причин Ермолов был удален с Кавказа, а его место занял генерал И. Ф. Паскевич. К нему-то 31 января 1830 года и обратился с письмом один из крупнейших дагестанских феодалов Мехти-Шамхал. В письме говорилось, что он, Шамхал, «несколько лет назад уведомлял генерала Граббе поставить гарнизон в Темир-Хан-Шуру при одном майоре и заложить крепость, подобную Таркинской[6].
Паскевич решил не торопиться. «Названное Шамхалом Тарковским сел. Темир-Хан-Шура, – писал он графу Нессельроде, – лежит между Чиркеем и Тарками. Занятием оного в некотором отношении стеснится промышленность ближайших по сему направлению аварцев, но сие стеснение послужит единственно в пользу Шамхала, который под рукою будет продавать соль за высокую цену, а присутствие нашего отряда удержит только в спокойствии и повиновении жителей Казанищенского общества, к коему принадлежит и Шура, которые менее, нежели прочие подвластные Шамхала, покоряются его требованиям. Итак, из всего вышеизложенного явствует, что предложение Шамхала послужит только к собственной его выгоде, а отнюдь не может вести к желаемой решительной цели…»
Впрочем, очень скоро события развернулись так, что позицию эту пришлось пересмотреть. В 1830–31 гг. восставшие горцы под предводительством имама Казимуллы достигли ряда успехов. В феврале Казимулла осадил Хунзах и потребовал от аварских ханов разрыва связей с царизмом. 27 мая горцы осадили крепость Бурную (близ нынешней Махачкалы). Через месяц десятитысячное войско восставших атаковало другую важную цитадель царских войск – крепость Внезапную. Несколько позже был осажден Дербент. 1 ноября 1831 года горцы появились у Кизляра и захватили его.
Все это вызвало тревогу в Петербурге. На Кавказ направляются новые воинские подразделения.
Новый главнокомандующий царскими войсками генерал-адъютант барон Розен с 8-ю батальонами пехоты, конницей и горной артиллерией двинулся в карательную экспедицию вверх по Сулаку.
8 октября его отряд прибыл в Темир-Хан-Шуру.
Кавалер-батарея. Город Буйнакск.
Аул к этому времени представлял собой довольно жалкую картину. Дело в том, что темирханшуринцы в 1831 году открыто перешли на сторону Кази-муллы и напали на кавалерийский отряд генерала Коханова. В наказание тот сжег запасы их хлеба и приказал вырубить сады. «Бунтовщиков» это не испугало. Тогда царские войска устроили погром в самом ауле.
К тому времени, когда в Шуру прибыл отряд генерала Розена, аул еще не оправился от нанесенных ему ран. Повсюду виднелись следы пожарищ и разрушений.
И все же Розен решил обосноваться именно в Темир-Хан-Шуре. Он по достоинству оценил стратегическое положение аула как центра коммуникаций, имеющих важнейшее военное и экономическое значение, ибо через Шуру шли не только войска, но и большинство торговых караванов с гор на плоскость и обратно.
«Я предписал… расположить отряд… в Темир-Хан-Шуре, важность местоположения коего объяснена, – докладывал генерал военному министру. – Отряд сей будет состоять из батальона Апшеронского, 10 рот Куринского пехотного и 2 батальонов 42-го Егерского полков…»[7].
Апшеронцы в Темир-Хан-Шуре постоянно находились под напряжением быть атакованными со стороны мюридов. Солдаты не могли отлучиться от укрепления даже на 100 шагов, т. к. горцы в окрестных лесах устраивали засады. Вот один из случаев.
В марте 1836 г. в их руках оказался только что прибывший из России прапорщик Либерт. В том же 1836 году царские войска близ Кавалер-Батареи построили двухэтажную сторожевую башню, а на всей площади скалы установили батарею пушек[8].
Так началась история Темир-Хан-Шуры, как военного укрепления. Крепость Темир-Хан-Шура 150 лет назад в окружности имела 3 версты 150 сажен. Она была опоясана с трех сторон каменными стенами, а с четвертой, с северо-запада, ее защищали скалы Кавалер-Батареи. Высота стен не превышала двух метров, ширина – 70 сантиметров.
Пять двухэтажных каменных башен охраняли вход в крепость. Одна из них находилась к востоку, метрах в 40–50 от высшей точки Кавалер-Батареи. Две другие – у спуска к речке Шура-озень. Четвертая – приблизительно в середине восточной стены. И, наконец, пятая башня – на юге, на улице Аварской, где сейчас пересекаются улицы Ленина и Хизроева.
Не далее 50 метров от этих оборонительных сооружений крепостные стены прерывались массивными воротами. Их было четыре: Ишкартинские, Дербентские, Аварские и башня Кавалер-Батареи.
При опасности каждая башня своим огнем обороняла подступы к крепости. Около ворот день и ночь дежурили часовые. Как и в средневековых городах Европы, вход и выход из Темир-Хан-Шуры ограничивался временем от восхода солнца до его заката.
Постороннее население тщательно проверялось. Подозрительных задерживали. Во время базаров горцы, идущие в крепость, оставляли у часового свое оружие. На ночь все четверо ворот закрывались, а охрана усиливалась. Запоздавшие до утра должны были коротать время по ту сторону стен царской крепости.
Дежурные офицеры, когда шли дожди, и начиналась пора «знаменитых» шуринских грязей, особенно в ночную пору, должны были в темноте балансировать по гребню крепостных стен, чтобы проверить, как несут службу солдаты на постах.
Из сторожевых башен, о которых мы говорили, можно было вести круговой обстрел. На каждом этаже башен имелось по 16 бойниц. Таким образом, при опасности из каждой двухэтажной башни вели огонь по 32 человека. Кроме этого, на втором этаже имелось по одной пушке у так называемых «командирских окон». Башни были сложены из красного обожженного кирпича, по форме напоминающего цилиндр. Толщина их стен равнялась 1 м 27 см. Если обойти башню вокруг, то можно было отсчитать 41 метр. Внутри башни, на первом этаже, мы увидели бы по две арки, между которыми помещались печи. Ими пользовались в холодное время. На второй этаж вела широкая деревянная лестница в два марша. Верхний пол сколачивали из толстых дубовых досок, способных выдержать пушку весом в 90 пудов. Выйти из башни можно было только в сторону крепости через обитую железным листом дверь.
Во второй половине XIX века, в связи с покорением Дагестана царскими войсками, надобность в оборонительных башнях, как и в самой крепости отпала. Правда, еще однажды стали их приводить в относительный порядок – это во время восстания горцев в 1877 году. Но затем без присмотра все эти сооружения вокруг Темир-Хан-Шуры стали разрушаться. Камни стен и кирпич разбирало гражданское население на строительство. Город очень медленно, но стал расширяться, уже в седьмой раз. Так как внутри укрепления не было свободной площади, то дома возводили за разваливающимися крепостными стенами. Возникли новые улицы. На западе – Апшеронская (ныне Дахадаева), на юге – Аварская (ныне Хизроева), на востоке – Дербентская.