Санитар
– Заходила тут эта из комсомола. – проверочник сразу двумя руками начал в воздухе кривые выделывать. – Просила на тебя написать. Ну, как с работой своей справляешься, разговариваешь с заслуженными передовиками производства… Не замечен ли в чём предосудительном.
Тут проверочник пальцем себе в грудь ткнул. В то самое место, где у него на полосатой больничной пижаме три знака ударника пятилетки были прикреплены. Золотом они поблескивали и красной эмалью – награды мужика за шестнадцатую, семнадцатую и восемнадцатую пятилетки.
Человек заслуженный, тут и сказать нечего.
Знаки эти я ещё вчера, пока пол мыл, хорошо разглядел. Солидно сделанные, из тяжелого металла, позолоченные.
– Да не мотай ты душу парню, Семен! – прервал проверочника его сосед по палате. – Хорошо мы про тебя написали. Помним, что принимать тебя в союз скоро будут.
Семен опять начал в воздухе прелести комсомольской лидерши изображать, причем, чуть ли не с придыханием.
– Страдалец, – дал характеристику проверочника его сосед.
Семен согласно быстро-быстро закивал. Не стал оспаривать мнение лежащего ближе к двери.
– Цени. Наши характеристики дорого стоят. Из самой гущи народа они идут, от самых лучших его представителей.
Сказано это было без всякого сарказма, а очень даже серьезно. С верой и без всяких хиханек.
– Спасибо, – в том же ключе ответил я.
– Может, всё же, сгоняешь? – Семен сделал уморительно-придурковатое лицо.
– Не, не, не, – поддержал я его представление. – Нельзя в медицинском учреждении лечебно-охранительный режим нарушать.
Глава 12 Опять двадцать пять…
Это, как новые ботинки когда купишь…
Размер – твой. Мягонькие, модные. День поносишь – кровавые мозоли. Хоть обратно обувь в магазин неси.
Через неделю, когда ботиночки обносятся, придут в анатомическое соответствие с твоими ногам, хоть спи в них – не хочется даже и снимать.
Так и любому человеку в своей обыденной жизни через какое-то время становится более-менее комфортно. Привыкает он, притирается, все ходы и выходы узнает.
В семье то же самое происходит, в детском саду, в школе, институте, производственном коллективе…
Привели первый день малыша в детсадовскую группу, а он плачет, за маму хватается, не нравится здесь ему. Походит в детский сад неделю-другую – домой его забрать невозможно.
Так и в школе, что в первом классе, что – в любом, если ты из одной школы в другую переводишься. Всё новое, неизвестное, трудно спрогнозировать как тебя здесь одноклассники примут.
Про армию я уже и не говорю.
А, вдруг – тюрьма? Мама, роди меня обратно…
Так и со мной произошло. Жил и в ус не дул, а здесь – каждый день новые заморочки. Вытащила меня прогулка через туман из зоны комфорта в зону дискомфорта.
Оказывается, не один я такой страдалец. Коромыслова сегодня с утра тоже немного потрясывает. Его, как и меня, в эту пятницу в комсомол принимать будут.
Михаила это пугает. А, вдруг он на задаваемые вопросы ответить не сможет? Собьется, говоря об истории молодежного союза? Перепутает решения партии на каком-то из съездов?
– Зачем и согласился? Жил бы тихо-мирно… – жалуется Коромыслов мне. – Это тебе, Серега, в институт поступать надо, а мне и так хорошо. Зарплата – нормальная, работа – не пыльная.
С зарплатой он прав. Санитарская не сильно от врачебной отличается. Тут ведь как – от каждого по способностям, а они у всех разные. Не виноват ведь человек, что он таким уродился. Кто-то может доктором стать, а у другого выше своей головы прыгнуть не получается. Жить же все хорошо должны, никто обделенным быть не может. Вот и платят здесь примерно всем одинаково. Сегодня утром, когда я в ведомости за денежки расписывался, своими глазами этот принцип справедливости и наблюдал. Мне, как санитару, за проработанный месяц сто рублей выдали, медицинским сестрам сто десять рублей было положено, докторам – сто двадцать.
Во врачи тут не из-за денег рвутся, а чтобы себя лучшим образом реализовать, более полезным обществу стать. Ну, и уважаема эта профессия. С санитаром тут народ на улице здоровается, а про докторов я уже и не говорю.
– Ещё и спрашивать тебя, Серега, меньше будут…
Так, так, так… Это, почему же? Задавать вопрос по этому поводу я не стал, сам Коромыслов всё сейчас расскажет.
– Ты же меня на пять лет младше, на целую пятилетку. Значит – про съезды будешь меньше рассказывать. В моей жизни их больше было и обязан комсомолец знать, какие решения там принимались, непосредственно на его жизнь влияющие.
Вот и хорошо… Вот и здорово. Я от такого отказываться не буду.
– Конспекты решений всех съездов у нас одинаково проверят, а вот спрашивать тебя меньше будут… – продолжал жаловаться на жизнь Коромыслов.
Чёрт! Проверять конспекты будут! Я же листочки для тренировки подписи как раз из тетради с конспектами безжалостно выдрал. Брал чистые, из конца тетради, а когда их вырвал, то часть листов из первой половины её теперь выпадает…
Надо будет тетрадь в порядок привести, а то попрут в шею с собрания за неуважение к партии!
– Как это всё выучить-то… Вон сколько съездов было, а уж решений… – поделился я своими горестями с Коромысловым. Не одному ему плохо и тяжело, я в таком же положении.
– Ты, Сереж, что – совсем дурак? Зачем их наизусть заучивать? Сказала же Зинка, что при ответах на вопросы конспектами можно пользоваться. Сами мы их писали, работали, а бесполезного труда не бывает, он всегда на твою пользу. Это… – тут Мишка запнулся. – Твоя трудовая собственность, от тебя она неотделима и ты ей как угодно можешь распоряжаться. На собрании можешь тетрадочку открыть и найти тебе нужное…
Ой, спасибо тебе Мишка! Просветил темного! Я-то заучивать материалы съездов начал, чуть крышей не съехал!
– Так же, как и больница – наша общая трудовая собственность. Наша она, поэтому беречь её нужно, теми же тряпками для мытья пола не разбрасываться. Помыл пол, прополоскал тряпочку, высушил и завтра она опять готова в дело…
Михаил явно повторял чьи-то чужие слова, из своей головы их вытаскивал.
– Кстати, Сереж, ты какие трудовые обязательства комсомольца на своем рабочем месте на себя брать будешь? Обязательно про это спросят. Придумал уже?
Мля… Это было для меня очередной новостью. Ещё раз спасибо тебе, Коромыслов.
– Я про экономию моющего порошка говорить буду, про то, что размер тряпок уменьшить можно. Знаешь, какая экономия в масштабах всей страны получится, если тряпку на сантиметр меньше от рулона отрезать? Ты только про это не говори, если тебя раньше меня спрашивать будут. Своё придумай.
Коромыслов гордо смотрел на меня. Вот какой он умный.
Да, сантиметр – вроде и ерунда, но в масштабах страны… Километры получаются.
Эх, Мишка, Мишка… Мне бы твои проблемы… Ты из несоюзной молодежи в комсомольцы переходишь, а у тебя уже волосы дыбом. Мне же – совсем сейчас хреново. Как первый день живу. Шаг ступишь – ещё одну шишку набьешь. На вроде ровном месте, а спотыкаешься. Обратно я к себе хочу, давят мне на ноги здешние ботиночки.
Глава 13 Меня принимают в комсомол
Ну, лишний плюсик никогда лишним не бывает.
Встречают-то по одежке.
Костюм у меня вычищен, ботинки поблескивают. Награды Сергея-санитара? Ладно, прилаживаем на положенное место.
Кстати, а ничего так. Нормально они на моей груди смотрятся. Стыдно, конечно, чужие награды носить, но – простит меня здешний жилец, не только для себя я стараюсь. Вернётся он сюда, а я за него важное дело сделал – в комсомол вступил.
Так я свою совесть убалтывал, на компромисс с собственными принципами шел.
На улице мне люди улыбались, с уважением на ветерана посматривали.
– Серёж, не опаздываем? – у самых дверей больницы меня Коромыслов догнал.
У него на груди тоже пара медалей позвякивала. Не один я через горячие точки прошел.
– Полёт нормальный, по графику идём, – отшутился я.
Дамский пропускной пункт у входа в больницу отсутствовал. Вот те на… К добру ли?
Я и Мишка переоделись, к работе приступили. При параде нам после смены надо быть. В рабочее время никто никого в комсомол не принимает.
– Товарищи! – Зинка, наша больничная комсомольская лидерша, поднялась из-за стола президиума. – Тише, товарищи. Начинаем сегодняшнее торжественное собрание…
За столом на сцене – наш главный врач, председатель профкома, представитель из районного комитета комсомола и Зинка. Должен был ещё Петрович быть, но сейчас он ещё лечится. Из реанимации его в отделение уже перевели, но по собраниям ему ходить ещё рано.
Представителей от партии нет. Тут – дело комсомольское, не надо инициативу и самостоятельность союза молодежи сковывать, за ручку подрастающую смену водить – сами разберутся. Главный врач и председатель профкома тоже приглашены без решающего голоса, как бы от общественности больницы они присутствуют.
В зале – комсомольцы и кандидаты в союз. Среди последних – я, Мишка, два человека из терапии. Вопрос решается серьезный, не толпой всех в реке крестят. Кстати, отношение к религии тут весьма терпимое. Она – личное дело каждого. Отправляй религиозные культы и верь себе на здоровье, если это не сатанизм или членовредительская ересь какая-то. У нас в отделении, когда сотрудники в робы переоденутся, у многих из вырезов на груди крестики поглядывают.
– Товарищи! Сегодня мы должны решить вопрос о приеме в коммунистический союз молодежи четырёх сотрудников нашей больницы. Дело серьезное и ответственное. Если у кого-то имеется отвод в отношении кандидатов, прошу высказаться сейчас. Если отвод аргументированный, то дело кандидата будет немедленно снято с рассмотрения. – Зинка обвела присутствующих суровым взглядом.
Мишка, что сидел сейчас рядом со мной, даже плечами передернул. Так его от слов комсомольской лидерши торкнуло. Чуть у него из рук тетради с конспектами не выпали.
– Нет отводов? Тогда – приступаем. Коромыслов, пройдите на сцену.
Михаил – взрослый мужик, воевал, а как первоклассник к директору на сцену между рядов двинулся.
– Ни пуха, – шепнул я ему.
– К черту, – таков был мне от него ответ.
Мишку спросили о том, за что комсомол свой первый орден получил. Он, чуть запинаясь, без заглядывания в свои конспекты ответил. Потом Зинка его по материалам съездов погоняла. У моего коллеги в тетрадях нужные закладочки имелись и ответы для него большого труда не составили.
Главный врач ещё Михаила про награды спросил. Оказалось, награжден он за Африку.
Из зала Коромыслову вопросов не было, хоть и Зинаида нескольким комсомольцам взглядами сигналы подавала. Проявите мол активность и гражданскую позицию, поучаствуйте в приеме кандидата в члены союза. Народ её потуги проигнорировал.
– Петров!
Вот и до меня очередь дошла.
На спрошенное я ответил. По тетрадочкам.
– Какие обязательства на себя берете? – приготовилась записывать Зинаида. Она ведь всё потом проверит, без контроля обещанное не оставит.
– Обещаю в течение шести месяцев получить высшую категорию по профилю деятельности.
В зале зашушукались. Обещание очень серьезное. В больнице санитаров высшей категории было – на пальцах одной руки можно пересчитать. У меня сейчас первая категория. Нас таких в отделении только двое. Можем мы и в операционной в случае чего помочь, а не только полы в отделении драить. Санитар высшей категории даже преподавать некоторые вопросы в медицинском училище может как приглашенный специалист. Если с сестрами сравнивать, это – как медицинская сестра с высшим сестринским образованием.
– Сможете? – уточнила Зинаида.
– Да, – ответил я.
Комсомолец, санитар высшей квалификационной категории – такое двери в медицинский институт распахивает. Да, придется на вечерние курсы три месяца походить. Тут уж ничего не попишешь. Надо мне в этом мире к жизни приспосабливаться, дорогу себе прокладывать. Хотел бы я, конечно, домой вернуться, но вдруг больше такого тумана не будет, через который я сюда попал? Всю жизнь санитарить – не моя мечта.
После меня принимали в комсомол кандидатов из терапии. У них тоже всё прошло благополучно.
Комсомольские билеты нам оформят в течение недели. О времени и месте вручения будет сообщено отдельно.
Глава 14 Начало вечера удовольствий
Отец мне как-то о своем вступлении в комсомол рассказывал. Профанация сплошная и цирк с конями. В класс их загнали, за парты рассадили. На доске уже два варианта заявления как примеры написаны. Выбирай любой, только свои данные вставляй. В автобус потом посадили, в райком ВЛКСМ привезли. Наше село от райцентра в полусотне километров, но колхоз бензина не пожалел и транспорт выделил. В райкоме и членские билеты были уже готовы. Раздали их и всё. Обратно в деревню свою езжайте, а мы уже план по приему выполнили…
Я тоже в селе родился, даже говорю всё ещё немного не так как горожане, но у нас уже никакого комсомола не было.
Тут вступление в союз заслужить надо. Про школьников и речи нет. Поработай, прояви себя, стань достойным – тогда может и примут. Ну, или в армии вступить можно, если получится. Коромыслов армию прошел, но в таких местах был, что там не до комсомола.
– Воевали мы, Сережа, некогда было в союз вступать.
Так он мне сам рассказал.
Вступить в комсомол нелегко, но это определенные привилегии дает. Нет, даже не привилегии, а возможности. Так – вернее будет сформулировать. Например – получить высшее образование. Инженер, врач, учитель и прочие, они должны прежде всего правильный взгляд на мир иметь, идеологически соответствовать. Чужой человек на ответственной или руководящей должности таких дел может натворить… Партия это хорошо понимает.
Вот так тут. Всё не просто на самотек пущено. Врачом хочешь стать – санитаром поработай, созрей до правильного понимания политики партии. Отбор пройди и поступай в медицинский институт.
Коромыслов после собрания гоголем ходит. Как будто уже заветную книжицу в кармане у сердца носит.
– А, не отметить ли нам, Сережа, это дело, – задает он мне провокационный вопрос. Два парнишки-санитара из терапии тоже на меня с надеждой смотрят. Тут я, в больнице, оказывается в авторитете, к словам моим прислушиваются. С одним Коромысловым они в питейное заведение едва ли пойдут, заводной он больно, а в моей компании – с превеликим удовольствием. Нет, посещение ресторанов тут не запрещено, но и не особо приветствуется. Мутить свой разум алкоголем – не самое достойное дело. Особенно – для комсомольца.
Ну, а в самом деле? Тут у меня с самого момента, как оказался здесь, сплошной стресс и нервы как стальные канаты натянуты. Сходим, немного расслабимся, для психического здоровья одна сплошная польза будет.
– Пошли, – соглашаюсь я. Тем более – завтра суббота, на смену мне не надо. Ночь-то я по просьбе Петровича отдежурил, вот и выпало мне такое счастье.
– Куда? – Коромыслов чуть на месте не подпрыгивает от предвкушения вечера удовольствий.
– На твой выбор, – даю я ему полную свободу действий.
– Пошли тогда, там уже открыто.
Ну и пошли мы, вернее – на автобусе поехали.
Заведение было… чистенькое и опрятное. Тут, как я уже заметил, общественная санитария на уровне. Нечего организмы трудящихся и интеллигенции вредными микроорганизмами из строя выводить, они строительством светлого будущего и настоящего должны заниматься, а не в инфекционной больнице время проводить.
Заказали мы от души. Тут – всё недорого. Продукты питания копейки стоят в прямом смысле этого слова. Чуть только за развлекательную программу надо доплатить, отдельный билетик для этого взять.
Весь общепит здесь в руках государства. Удовлетворять потребность в пище – дело ответственное и кому попало поручать его нельзя. Вот развлекать нас в ресторане будут уже индивидуальные предприниматели, но по утвержденной где положено программе. Особых ограничений на музыку и тексты песен нет, это я после просмотра телевизионных программ узнал. На мой вкус всё довольно приличненько и разнообразно.
– Ну, за новый этап жизни.
Тост мною был произнесен на высоком идейном уровне. Санитары из терапии мне были мало знакомы, а в чужой компании меня лишний раз языком трепать жизнь ещё дома отучила. Всегда лучше сказать что-то нейтральное или вообще промолчать – от этого вреда никогда не будет, а ляпнешь что-то и потом бока болят.
Всё было вкусное и свеженькое, водочка – холодненькая. Официанты – вежливые и предупредительные.
Ритмичные сочетания звука и тишины, что неслись с эстрады, приводили нервную систему в приподнятое состояние. Благодать да и только.
Тут ведущий развлекательную программу предложил что-то исполнить и гостям. Музыканты де добавят музыкальное сопровождение.
Коромыслову давно уже на месте не сиделось. Покушал он, выпил… хорошо и после удовлетворения первичных физиологических потребностей его потянуло спеть что-то. Самовыразиться. Свой выбор заведения, как он нам уже сказал, Михаил сделал не в малой степени как раз из-за того, что здесь посетителям самим петь разрешали.
Почти полторы сотни килограмм качанного мяса заняли место на эстраде, топнули ногой и взревели…
Во ку… во кузнице,
Во ку… во кузнице,
Во кузнице молодые кузнецы,
Во кузнице молодые кузнецы.
Они, они куют, куют,
Они, они куют, куют.
Они куют принаваривают,
Молотками приколачивают.
Глава 15 Окаянный таракан
Как по мановению ока в руках одного из музыкантов оказались ложки, у второго – балалайка, у третьего – что-то типа рожка. Правильного названия такого инструмента я не знаю.
К себе, к себе Дуню,
К себе, к себе Дуню,
К себе Дуню приговаривают,
К себе Дуню приговаривают.
«Пойдем, пойдем, Дуня,
Пойдем, пойдем, Дуня,
Пойдем, Дуня, во лесок, во лесок,
Пойдем, Дуня, во лесок, во лесок.
Эти слова Коромыслов пропел уже в музыкальном сопровождении.
Народ в ресторане есть и пить бросил. Все сидят и на эстраду пялятся.
Сорвем, сорвем Дуне,
Сорвем, сорвем Дуне,
Сорвем Дуне лопушок, лопушок,
Сорвем Дуне лопушок, лопушок.
Под са… под саменький,
Под са… под саменький,
Под саменький корешок, корешок,
Под саменький корешок, корешок.
Русская народная песня будила что-то в душах, заставляла бурлить кровь… Коромыслову начали подпевать. Некоторые ногами притопывали или хлопали в такт певцу в ладоши.
Сошьем, сошьем Дуне,
Сошьем, сошьем Дуне,
Сошьем Дуне сарафан, сарафан,
Сошьем Дуне сарафан, сарафан.
Носи, носи, Дуня,
Носи, носи, Дуня,
Носи, Дуня, не марай, не марай,
Носи, Дуня, не марай, не марай.
Я раньше никогда такую песню не слышал.
А, хорошая ведь, зажигательная вещица. Ноги сами в пляс просятся…
Ресторанные оркестранты тоже марку держали и такое выделывали, как будто они всю жизнь в оркестре русских народных инструментов играли.
По пра… по праздничкам,
По пра… по праздничкам,
По праздничкам надевай, надевай,
По праздничкам надевай, надевай.
В коро… в коробочку,
В коро… в коробочку,
В коробочку покладай, покладай,
В коробочку покладай, покладай».
После этих слов Коромыслов ещё раз топнул ногой и … начал выдавать что-то типа боевого гопака. Сам такой гопак я по телевизору видел, но тут был не совсем он. Казалось, что Мишка бьется на эстраде сразу с несколькими невидимыми противниками. Выводит их из строя ударами-ножницами, бьёт в прыжке, разит с разворотом на триста шестьдесят и даже пятьсот сорок градусов. Но что-то было там ещё… Причем, нехорошее и смертельное.
Музыканты с эстрады моментально ретировались.
Посетители ресторана замерли.
Официанты взяли с них пример.
Мля… Начинается… Говорили же, что Коромыслов заводной!
Я в душе уже клял себя, что с Мишкой согласился сходить в ресторан.
Тут в один момент всё прекратилось. На эстраде снова стоял певец.
В коро… в коробочке,
В коро… в коробочке.
В коробочке появился окаянный таракан,
В коробочке появился окаянный таракан.
Проел, проел Дуне,
Проел, проел Дуне,
Проел Дуне сарафан, сарафан,
Проел Дуне сарафан, сарафан.
По мне, так ничего больше не предвещало беды. Однако, санитары из терапии запереглядывались, на своих стульях заерзали.
– Что? – мне не было понятно их поведение.
– Пока – ничего, – ответил один из них.
Над са… над самою,
Над са… над самою,
Над самою над бедой, над бедой,
Над самою над бедой, над бедой.
У меня что-то такое в голове начало складываться. Больно уж лицо у Коромыслова стало… этакое.
Тут он и выдал при полном молчании зала.
Над са… над саменькой,
Над са… над саменькой,
Над саменькой над дырой, над дырой,
Над саменькой над дырой, над дырой.
А по-русски над …
Последнего слова я не расслышал – такой в ресторанном зале грянул хохот. Местные ждали окончания песни с картинкой, один я как дундук из иного мира сидел.
Коромыслова со сцены проводили долгими и оглушительными аплодисментами.
Мишка занял своё место за столом и не дожидаясь нас замахнул рюмочку.
– Ну, как?
Вопрос был обращен мне.
– Шедеврально.
Что ещё мог я ответить?
Через пять минут к нам подошел завзала.
– Парни, вы бы уходили. Тут один дружинников по вашу душу вызвал. Сквернословят де, культурно отдыхать мешают…
Глава 16 Дружинники
Надо нам такое счастье?
Мне лично?
Да ни разу.
Только первый шажок обустройства в здешней жизни я сделал, а тут – какие-то дружинники. Явно не конфетами они нас будут угощать.
Услышав про дружинников, санитары из терапии на своих стульях чуть не по стойке смирно застыли. Оказывается, так даже сидя можно сделать.
Только Коромыслову было всё сейчас безразлично. Он себе из графинчика налил и опять в одно рыло выпил.
– Хорошо пошла.
Мишка занюхал водку рукавом, хотя на столе закуски ещё было море.
– Миш, уходим? – я кивнул в сторону выхода.
– Погоди, сейчас ещё одну спою. «Тумбу».
Парни из терапевтического отделения со стульев на пол сползать начали.
Я про эту песню опять же ничего слыхом не слыхивал, но видя их реакцию сделал определенное предположение.
– Типа окаянного таракана?
Это был задан мною вопрос одному из терапевтических санитаров.
– Хуже. Одни сплошные картинки.
В голосе парня сквозила беспросветная грусть. Он уже прощался со своим, пока не полученным, членским комсомольским билетом.
Второй сотрудник терапевтического отделения молчал.
Понятно, молчание – знак согласия. Всё, что он думал о своем недалеком будущем, было у него на лице написано.
– Миш, пошли. Парней не будем подводить.
Коромыслов мои слова мимо ушей пропустил. Сейчас ему уже было всё безразлично.
– На степановских горах, тумба-тумба…
На эстраду Мишка решил больше не подниматься, а прямо сидя за столом песню исполнить. Билетик на ресторанную развлекательную программу он приобрел – пусть теперь отрабатывают индивидуальные предприниматели от сферы культуры. Им трудовая копейка плачена.
– Мужики, уходите.
На завзала смотреть было больно.
– Мы за переходящее знамя победителей в социалистическом соревновании боремся…
Последняя фраза по всей вероятности должна была нам что-то объяснить. Ну, почему мы должны были покинуть зал ресторана до прихода дружинников. Их встреча с нами каким-то образом отодвигала получение коллективом ресторана переходящего знамени.
Мишка тем временем пел.
– Он не курит и не пьет, тумба-тумба.
Только девушек…
На «девушках», именно на этом красивом и возвышенном слове, в зал ресторана вошли трое мужчин с красными повязками на правых рукавах.
Причину своего вызова в заведение они определили сразу. Переглянулись и в сторону нашего столика зашагали.
Мишка солировал, а зал слушал его затаив дыхание.
– Почему хулиганите? – самый молодой из пришедших тронул Коромыслова за плечо.
– Кто хулиганит? – Мишка прекратил петь и поднял глаза на говорившего.
– Вы. – дружинник свёл брови.
– Мы? – Мишка перевёл взгляд на меня. – Ни в одном глазу.
Почему именно так он выразился, для всех было загадкой.
– Сигнал к нам поступил, – присоединился к диалогу второй дружинник.
– Сигнал? От кого? Кто сигналил?
Коромыслов поднялся из-за стола. Потёр своей пятерней щёку.
Сознаваться в подаче сигнала в опорный пункт никто не спешил.
– Вот, это вам из какого-то другого места звонили. – Мишка ткнул пальцем в сторону окна. – Туда и идите.
Старший из пришедших, комплекции почти как у Коромыслова, с Мишки взгляд не сводил. В глазах его веселинки сейчас так и скакали. Когда он к столу подходил – их не было.