#После Огня

Глава 1

Они летели, то набирая высоту, то стремительно опускаясь прямо в объятия низких грозовых туч. Воздух был пронизан электричеством, буквально напитан им. Потоки потрескивающих искорок взрывались от сильных движений крыльев Алисы, вызывая в памяти странные образы, заставляя мурашки пробегать вдоль спины. Приближалась одна из тех весенних гроз, о которых сотни лет назад писались поэмы другого мира.

– Томас!

Ветер заглушал ее голос.

Но вожак должен все замечать, так говорил закон, а уж закон ее Вожак чтил куда сильнее прочего. На одно короткое мгновение он будто растерялся, оторвав напряженный взгляд от небесной пелены и оглянувшись на девушку. Она не могла видеть его серые с медными крапинками глаза, но отлично представляла, как секундная растерянность сменяется раздражением.

Он говорил Городу: попутчик задержит его в пути, а вылазка провалится из-за мелочи, тем более из-за обузы, пусть она и обладала ловкостью. Была Крылатой.

Алиса махнула в сторону надвигающегося грозового фронта. Иссиня-черные, клубящиеся, будто живые, тучи ползли, обходя их с запада, устрашающе сверкая первыми молниями. Тяжелые от скопившейся влаги, они еще не уронили ни капли, но дождь уже ощущался: на языке появилась противная пленочка, словно в лицо прыснули чем-то едким – пока не смертельно, пока предупреждающе. В запасе оставалось еще немного времени, если ветер не усилится, а это могло произойти. Случиться могло все что угодно. Полоумная бабка Фета рассказывала детям общины сказки старого мира о философах и поэтах, о героях большой войны, об ученых и простаках. Она говорила, что раньше хлеб был мягким, его мазали пастой цвета солнца. И если намазанный хлеб роняли, то он обязательно падал пастой вниз.

– Это был закон подлости, закон хлеба, – говорила Фета и долго смеялась своим кашляющим смехом, захлебываясь и утирая слезы. – Весь наш мир, детки, стал этим куском хлеба, так мне говорила старуха, пережившая Огонь, когда я была такой же глупой и стройненькой, как вы.

«Что за ерунда лезет в голову», – сердито одернула себя Алиса, снижаясь по спирали вслед за Вожаком и всматриваясь слезящимися глазами в непроглядную тьму, слегка пахнущую гарью.

Они еще немного покружили, почти касаясь маховыми перьями каменистых выступов, пока не разглядели в темноте небольшую пещеру – углубление в скале, обнажившееся после очередного селя, – и наконец опустились подошвами на камни. Алиса любила этот миг, когда крылья, послушные ее воле, с шорохом опадали, теряли свою упругость, складывались аккуратным горбиком вдоль позвоночника, согревая спину.

Пещера оказалась еще меньше, еще неуютнее, чем можно было представить. Длиною в десяток широких шагов от стены до входа, она внезапно превращалась в маленький уступ посреди отвесной скалы, и ветер завывал в ее углах с утроенной силой.

– Алиса, разожги огонь! Надо осмотреться. – Хриплым от долгого молчания голосом Вожак отдавал обрывистые команды, словно страшась потерять контроль, не заметить опасность в шорохах ветра снаружи.

Кроме прочего, в походном рюкзаке, согласно Закону, нужно держать в пригодном для использования состоянии все необходимое для розжига костра: кремень, трут и кресало. Полоумная Фета рассказывала, что раньше, десятки лет назад, огонь жил в карманах, прятался до поры в маленьких железных коробочках и выскакивал по первому же приглашению, будто живой. Почему-то бабкины россказни вспоминались Алисе чаще всего именно во время вылазок, среди пепла и гари.

Первая искра вспыхнула спустя пару мгновений. В набор для вылазки входили выданные городом тонкие и липкие нити, их надо было поджечь, чтобы вся пещерка осветилась слабым, но дающим обзор светом. Вожак застыл на уступчике, втягивая носом отчетливо пахнущий гарью тяжелый воздух. Гроза почти началась. Пальцы покалывало, даже тонкие волоски на руках девушки приподнимались, словно песчаные змейки.

Первая вспышка молнии ослепительным росчерком пронзила небо над скалами. Оглушительные раскаты грома множились эхом, дробились на осколки. Дождь хлынул потоком, будто молния вспорола брюхо неба, дав ему возможность излить свои едкие воды на мертвую землю. Струйки, шипя, принялись разъедать камни у ног Вожака, но тот, словно не видя, не чуя опасности, остался неподвижно стоять у входа в пещеру, прикрыв лицо воротом походной куртки. Его фигура отражалась в глазах Алисы с каждой молнией, отпечатывалась на сетчатке с необычайной ясностью. Девушка зажмурилась и досчитала до пяти.

Слет второй ступени начался ближе к закату. Весь Город гудел как улей, люди перешептывались уже много дней. Каждый имел свое, таимое за пазухой, мнение насчет этого большого, но бессмысленного по сути начинания. Каждый с детства слышал истории о том, как закончится первая ступень возрождения, как поднимутся из пепла дома, как люди выйдут на свет из своих прокопченных нор, как расправят плечи молодые Крылатые и наступит время задуматься о будущем. Вот вернутся первые Вестники, отыскавшие новые земли, плодородные, с чистой водой, может быть, даже с деревьями, высокими, шумящими на ветру густой листвой, – и начнется совсем другая жизнь, достойная выживших после Огня.

Вестник и правда вернулся через три года после торжественного прощания. Один из полусотни улетевших. Одичавший, превратившийся в скелет и успевший состариться за время пути, он принес с собой засохшую веточку и горько расплакался, размазывая слезы по грязным, почерневшим от сажи щекам. Его глухие всхлипы оставили в памяти Алисы тревожный след. Она отчетливо запомнила, как изменился в лице дед, рослый старик, белый как лунь, слеповатый, но крепкий, как плачем на плач ответил в толпе чей-то ребенок, как замерла площадь, полная давно потерявших надежду людей.

Алиса только прошла последний этап своего испытания, и новенький медальон, еще не прижившийся, еще доставляющий неудобство, слегка ныл между ключиц. Крылья давно проросли сквозь спину, а тело почти перестало сопротивляться всем изменениям внутри него. Уверенность в том, что самое страшное теперь ею преодолено навсегда, наполняла девушку пьянящим чувством единения с небом и Братством, а всеобщее возбуждение казалось лишь досадной помехой, мешающей ощутить свою радость сполна.

– Мы… Мы видели землю, – вдруг отчетливо проговорил Вестник. – Далеко. Сотни дней пути под нами были лишь зола и пепел. Огонь пожрал все, что смог найти. Серые Вихри поднимают прах и носят его по миру, как по кладбищу всего живого, дышавшего когда-то. Но далеко есть земля, черная и жирная. Я держал ее в горсти. – Он выбросил сжатый кулак вперед, словно чувствовал комок живой земли между своих пальцев. Каждый, кто стоял на площади, каждый, кто верил и кто не верил во вторую ступень возрождения, – все смотрели на его кулак. – Там растет трава, слабая и редкая, но, если бы ей помогли, она бы набралась силы. И мы… нашли дерево. – Болезненный вдох пронесся над площадь в ответ на его последние слова. – То самое. Крылатое Дерево. Юное, больше похожее на тонкий кустик, но оно там есть. Я принес вам его ветвь, чтобы вы знали: Вестники сгинули не впустую. – Он замолчал и медленно осел на землю, будто последние его силы отняли эти страшные слова. Слова надежды.

Толпа в тот вечер не расходилась, пока не погас последний уголек в общем костре. Всем хотелось повторить слова Вестника, овеществить, наполнить силой. Тогда-то и был назначен слет – первый за многие годы, призванный не только исполнить Закон, но и принять решение. Значимое, настоящее.

Алиса стояла в стороне от толпы, посасывая кончик выбившейся из высокого хвоста пряди, и все не могла понять, что именно она думает о новости, что чувствует сейчас – возбуждение, страх или смятение. Построенное на руинах большого города, их поселение силилось сохранить остатки былого, вдохнуть жизнь в разрушенные дома, отстроить их, отыскать необходимое для существования спасенных людей. Старые ткани рвались по швам, но их любовно сшивали. Нехитрый скарб передавался из поколения в поколение, из рук в руки, будто бы символ прошлой жизни человечества. Пусть столы и стулья были грубо сколочены из трухлявой древесины, чудом пережившей Огонь, но их берегли, словно они были живыми. Пусть глиняная посуда покрывалась трещинами, но в нее наливали похлебку каждому, подошедшему к костру. И дети брали в руки книжки старухи Феты, чтобы разглядывать выцветшие от времени картинки и знать, какое прошлое было у их народа, какое будущее, возможно, наступит однажды.

Но, прожив так двадцать два года, точно зная свой путь, Алиса вдруг увидела развилку. В толстом своде Закона есть целый раздел, посвященный возможному возрождению. Его учили наравне с остальными частями, криво усмехаясь, уверенные, что эти правила никогда никому не пригодятся.

Разве можно себе представить, что где-то еще растет Крылатое Дерево? Дерево, дарующее людям медальоны, а значит, и крылья. Дерево, чья древесина обладает не меньшим разумом и куда большей силой, чем остальной мир.

Это означало бы, что род человеческий, выживший после Огня и десятков лет возрождения, наконец восстанет из пепла и вернет себе свою землю, воду, судьбу, свои крылья… Это означало бы надежду и жизнь. И это было невозможным.

Но если Вестник не сошел с ума за три года бесплодных скитаний над пустыней праха – значит, скоро Город потребует у Крылатых новых Вестников. И кто знает, кому их них доведется лететь в неизвестность бок о бок с Вожаком, чтобы, скорее всего, никогда уже не вернуться…

– Испугалась, воробушек? – Насмешливый Лин всегда попадал в цель и словом, и стрелой. – Что, если Вожак выберет тебя? Укажет своим длинным пальцем прямо на твою голубиную грудку, схватит, унесет на съедение Вихрям! – Он закашлялся и обхватил девушку своими костлявыми руками. – Не бойся, сестренка, зачем ему такие нежные летуны? Он возьмет кого-то повыносливей, поопытней. А там, глядишь, помрет по пути обратно, и вернусь я с деревом новым Вожаком… Так-то.

– Ты? Думаешь, он тебя выберет, хвастун несчастный? – ухмыльнулась Алиса, не очень-то и стараясь высвободиться из объятий старого друга.

– Я сам вызовусь, – шепнул он, враз посерьезнев. – Добровольцем.

Крылатые собирались на маленькой площадке у ветхого домика Вожака. Обычно шумные и смешливые, в тот раз они притихли, словно дети в ожидании заслуженной взбучки. Переминаясь с ноги на ногу, Алиса грела руки в пушистой муфте грубой вязки – единственной вещи, которая осталась ей на память о матери. Страшный, раздирающий легкие кашель уносил немало жителей Города каждый год, и с этим ничего нельзя было поделать. Воздух давно полнился гарью, и ею были вынуждены дышать все выжившие люди; мелкие твердые частицы всего сгоревшего оседали у них внутри, не давая вдохнуть полной грудью без того, чтобы не зайтись в тяжелом кашле.

Вожак распахнул дверь и вышел на середину площадки. Крылатые обступили его, каждый пытался понять по глазам, по выражению исчерченного морщинами и шрамами лица, по быстро отведенному взгляду, что же решил Правитель. Будут ли выбраны Вестники, начнется ли ступень поиска того, что не существовало уже много десятков лет? Но Вожак был бесстрастен, как и в любой другой обычный день.

– Старик не поверил Вестнику, – наконец произнес он, смотря поверх голов своего отряда. Шум, вызванный одной этой фразой, Вожак прервал резким движением руки. – Правитель считает, что мы и так неплохо устроились. Здесь есть вода – грязная, серая, засоряющая истоки, но вода. Здесь есть еда – скудная, тяжело дающаяся, не питающая нас как должно, но еда. Здесь есть укрытие, и, хотя оно не спасет нас от серых Вихрей, охотников и падальщиков, зато мы можем забиться в свои норы и сделать вид, что это все, – он широко взмахнул рукой, будто указывая на жалкие лачуги, сооруженные тут и там, – жизнь. Не выживание, не возрождение, а жизнь. Но я не согласен. Мы пьем мутную жижу, а не воду. Мы едим плесневелые грибницы, сухие лепешки и радуемся редкому мясу крыс, но это не пища. Вестник же видел жизнь. Он видел почву, на которой мы вырастим хлеб, он видел воду, которой мы сможем напиться, и он видел Дерево.

Казалось, что тихий голос Вожака проникает внутрь каждого, стоящего среди своих Братьев, его слова отдавались дрожью в медальонах. Умеющий чувствовать опасность и предупреждать о ней хозяина, маленький кусочек таинственного Дерева дарил силу и мощь своему обладателю, дарил ему небо. Врастая корешками в плоть человека, пробиваясь через кости тоненькими веточками, он делал достойного Крылатым, требуя взамен лишь верности крыльям до самой смерти.

Алиса плохо запомнила дни и недели трансформации. Процесс сопровождался постоянной тянущей болью, необъяснимыми всполохами перед глазами и сном, из которого не выйти, от которого не очнуться – пока все не закончится. Пока Братство не станет твоей единственной семьей, твоим уделом.

Говорили, что в Городе осталось не больше двадцати медальонов, а значит, она и ее Братья пусть и не последние, то уж точно предзнаменующие финал эпохи Крылатых. Если не найдется юное Дерево, то Город лишится своих верных небесных стражей и пропитания уже очень и очень скоро. Каждый стоящий на площади знал это. Вожак знал это. Но поиски могли длиться многие дни и были сопряжены со смертельной опасностью. Сколько их погибнет на этом пути? Пятьдесят Вестников было отправлено в прошлый раз, пятьдесят драгоценных медальонов сгинуло в пустыне. Сколькими еще Крылатыми может позволить себе рискнуть Город?

– Двое. – Вожак чувствовал незаданный вопрос, повисший между ним и Братством. – Город согласен пожертвовать двумя Крылатыми. Сделать их Вестниками. Отправить их исполнять закон ступени возрождения. Я вызвался лететь на поиски Дерева. Мне не нужен попутчик, но Город настоял. Сами решите, кто это будет. Выберите двоих – одного, кто полетит со мной, и второго, кто станет Вожаком вместо меня.

Чтобы воздух, замерший и сгустившийся от напряженного ожидания десятков людей, взорвался вдруг гомоном Крылатых, понадобилось одно мгновение. Его хватило Вожаку, чтобы развернуться и плотно закрыть за собой дверь.

Глава 2

– Получается, нам нужно выбрать Вожака и смертника? – Долговязый Тод скривил губы, такие тонкие и длинные, что его рот напоминал шрам. – Безумие – предлагать нам сделать выбор. В том-то и смысл Братства, что мы все равны друг перед другом и есть Вожак, который все решает.

– Так давайте выберем Вожака, а он своим первым решением определит того, кто полетит помирать в пустыне!

– Сразу было ясно, ничем хорошим новости нам не аукнутся…

– Ты бы не молол глупости, брат, дай послушать, что люди говорят!

– Так, кто теперь Вожак-то? Эй, народ, кто Вожак?

Голоса в толпе путались, переплетались. Алиса уже не понимала, кто именно говорит, в ушах отдавался стук сердца.

Она ждала волевого решения и была уверена, что приказ Вожака ее не коснется. Кто бы стал выбирать из трех десятков крепких и умелых бойцов ее, только прошедшую испытание, не познавшую толком науку полета? Она и в вылазках-то участвовала всего пару раз, скорее доказывая, что готова закончить обучение, чем выполняя задачи Города. А теперь получалось, что ей самой надо молчаливым согласием или активно высказанным мнением помочь выбрать того, кто погибнет в компании нелюдимого Вожака. Бывшего Вожака.

Между тем Лин уже забрался на старую бочку, которую вытащил на середину площадки, и призывал всех к тишине.

– Орлы, да подождите вы! Подождите. Тихо! Гвен, ну ты же милая девчушка, перестань орать! – Прикрикивая на Братьев и бросаясь в них камешками, Лин наконец угомонил всю толпу, а потом продолжил: – Ничего неожиданного не случилось, Братство может само выбирать себе Вожака. Вспомните, нам же об этом рассказывали, в Законе так написано. Мы выберем того, кому доверяем. И Вестник станет уже его заботой, не нашей.

Лин спрыгнул с бочки и, отряхнув ладони, подошел к Алисе вплотную.

– Как думаешь, воробушек, неплохая предвыборная речь?

Серые тучи успели полностью затянуть небо над домом Вожака, но Братство так и не решилось сделать выбор. Смущенно отшучиваясь, Крылатые прятали глаза, ни один не решился предложить себя или выдвинуть товарища. Они слишком привыкли к своей незамысловатой иерархии, где Братство виделось им единым организмом. В суровом мире бескрайнего пожарища не было места тщеславию, любой, кто стремился стать выше собрата, отсеивался еще на первых порах испытания. На гордеца, так же, как на слабого духом, просто не стали бы тратить медальона – слишком уж серьезная ноша ложилась на плечи Крылатых, слишком много зависело от каждого из них. Городу требовалась их самоотверженность, а Крылатым был необходим полет. Даже Лин, который, казалось бы, хотел стать новым Вожаком, лишь косо поглядывал на Братьев, но молчал, сухо кашляя в рукав куртки.

– Это не дело, – отчетливо произнесла наконец одна из девушек, сидевших на валунах чуть в стороне.

И на площадке у дома Вожака сразу воцарилась тишина. Девушке пришлось спуститься с камня и пройти к бочке; она застенчиво теребила кончик длинной рыжей косы, но сказанного было не вернуть.

– Говори, Сильви, а то мы скорей замерзнем, чем разродимся Вожаком! – Лин коротко хохотнул и помог девушке забраться на бочку.

– Крылатые! – начала Сильви и смутилась от того, как громко прозвучало такое обращение. – Нет, ну серьезно, Братья, мы не сможем выбрать себе Вожака. Даже если сейчас мы проголосуем, даже если решим. Будет ли это решение твердым и окончательным, не возникнет ли у каждого в миг опасности мысль, а правильно ли мы поступили? Пусть Вожак… старый Вожак примет решение в последний раз. Или Правитель. Или Вестник…

– Дети. Вы все еще дети. – Внезапно раздавшийся голос заставил Сильвию замолкнуть. Никто не заметил, как Вожак вышел из дома, притворив за собой дверь. На нем была старая походная куртка с высоким воротом, а его длинные с проседью волосы, к удивлению всех Крылатых, оказались коротко острижены, настолько неровно, словно он только что обрезал их ножом, не глядя в зеркало.

«Да и есть ли у него зеркало?» – рассеянно подумала Алиса, наблюдая, как Сильви спрыгивает с бочки и, пятясь, отходит в сторону.

– Не можете решить? – Вожак кинул себе под ноги рюкзак, такой же потрепанный, как и его куртка. – Значит, я сам за вас это сделаю. Кто притащил бочку?

В гробовой тишине, нарушаемой лишь тяжелыми вдохами и шумными выдохами замершего Братства, Лин поднял руку.

Смерив его ледяным взглядом, Вожак сказал:

– Плохо. Я слышал твой кашель. Так кашляют мертвецы. Но мне до этого дела уже нет. Подойди сюда, Крылатый.

Криво усмехнувшись, Лин сделал два шага по направлению к центру площадки. Алисе вдруг захотелось схватить друга за руку.

«Мертвецы. Вожак сказал, что так кашляют мертвецы!»

Она понимала, несколько месяцев уже понимала, что обманывается, уверяя себя, мол, кашель Лина – обычное дело. Все в Городе кашляли. Но такой же хрипящий звук, раздающийся из самого нутра, пока человек хватает искривленным судорогой ртом воздух между приступами, она слышала у матери. И отлично знала, что это означает.

Лин был ее самым близким другом. Единственным другом до Братства. Когда он прошел отбор в Крылатые, Алиса долго плакала, обняв его старую подушку. К тому времени она уже несколько лет жила в доме Лина. После смерти ее матери соседка, тетка Шая, забрала к себе малютку Алису и вырастила как свою дочь. Как дочь, о которой она мечтала, пока подрастал худющий сын.

«Зачем он так сказал? Злится на молодого Вожака? Так никто его не смещал! Разве можно повесить клеймо мертвеца на того, кто еще дышит? Хрипит, но дышит», – думала она, нервно теребя в пальцах вязаную муфту.

Вожак никогда не отличался сердечностью, но с такой откровенной жестокостью Алиса еще не сталкивалась. У нее ныло сердце, пока беззаботно улыбающийся Лин под одобрительные возгласы приближался к бочке.

Он встал рядом с Вожаком и протянул ему руку. Тот даже не посмотрел на Лина, выискивая в толпе кого-то своими холодными серыми глазами.

– Кто получил медальон последним? Пусть он выйдет ко мне.

Вопрос Вожака повис в воздухе. Крылатые принялись оглядываться по сторонам, вспоминать, присматриваясь друг к другу. Чье посвящение они праздновали совсем недавно? Кажется, тогда еще Трой напился и упал в яму с тухлыми грибницами? Или это было в другой раз?

Алиса тоже принялась всматриваться в лица, хотя и не помнила толком ни одно посвящение, кроме своего. Оно и состоялось-то три дюжины дней назад, тогда еще смуглый парень раздавил собой с пяток городских грибниц, провалившись в яму, вот смеху-то было.

Когда люди вокруг Алисы расступились, заключая ее в кольцо, она не сразу сообразила, что происходит. Но приказ для Крылатых оставался приказом. Кто-то осторожно взял ее за локоть и повел через расступающихся Братьев прямо в центр площадки, где, вцепившись в бочку побелевшими пальцами, стоял Лин, не сводя с нее испуганных глаз.

То, что было дальше, плохо запомнилось девушке. Братья шумели, кричали о своем несогласии, и даже резкие взмахи рук Вожака, до этой минуты заставлявшие всех подчиняться, не могли унять их возмущение.

– Я принял решение, – объявил он. – Ты иди со мной, – и взглянул на Алису, – а ты, – теперь его холодные глаза впились в Лина, – прикажи Братству замолчать. Завтра старик объяснит тебе правила. Надеюсь, ты протянешь дольше, чем мне кажется.

Он схватил Алису чуть выше локтя и повел сквозь бушующую толпу, все дальше от Лина, который, кажется, не мог произнести ни единого слова и только смотрел на две удаляющиеся фигуры – черные на сером фоне, живые – на мертвом.

– Завтра на рассвете мы улетаем, Вестник дал мне карту. От тебя я не жду никаких вопросов, предложений, уточнений, вообще лучше не разговаривать. Прочитай в Законе о ступени возрождения, если тебе что-то непонятно. Ты уже участвовала в вылазках?

Старый Вожак говорил ровным, тихим голосом, идя вперед мерным шагом.

Алиса не могла сосредоточиться, принять реальность произошедшего. Еще минуту назад она стояла в теплом кругу, среди Братьев, смотрела на своего старого друга Лина, который теперь новый Вожак. А сейчас ее тащит куда-то, схватив сильной рукой, человек, настойчиво требующий от нее ответа.

– Крылатая, я задал тебе вопрос. Ты участвовала в вылазках?

– Да… дважды. – Алиса не узнала собственный голос – севший, будто она больна, он задрожал и сорвался, – и ей вдруг показалось, что горло стиснула когтистая лапа. – К горам, забирали груз. И за водой. Я летала за водой в паре.

– И никаких длительных полетов, ну, разумеется. – Вожак невесело хмыкнул, нагнав на девушку еще больший страх. – Завтра. На рассвете. У Черты. Рюкзак, одежда – согласно Закону. Никаких милых сердцу безделушек, мягких подушек и зеркалец. Ничего лишнего. Ты меня поняла?

– У меня нет мягких подушек, – как-то уж слишком зло вырвалось у Алисы.

– Замечательно. Надеюсь, вопросов у тебя тоже нет. – Цепкая рука наконец разжалась, и девушка осознала, что Вожак привел ее к порогу дома, где они с Лином прожили много лет.

В освещенном окошке было видно, как тетка Шая готовит незатейливый ужин. Алиса вдохнула запах дома, который завтра на рассвете покинет навсегда.

– Есть, – проговорила она, с трудом разомкнув враз пересохшие губы.

– Что есть? – Оказалось, Вожак уже успел отойти на десяток шагов.

– Вопрос. Как мне вас называть? Вы же теперь… не Вожак.

Мужчина, лица которого Алиса уже не могла видеть из-за сгустившейся темноты, замер на мгновение, а потом проговорил:

– Томас. Меня зовут Томас. – Собственное имя он произнес так, будто отвык от него, будто оно доставляло ему странную, необъяснимую боль.

Глава 3

Тетка Шая ахнула и опустилась на скамейку, когда девочка, ее любимая девочка, вышла от дверей в свет. «На ней просто лица не было, иначе не скажешь», – потом говорила она соседям, сглатывая подступавшие к горлу слезы.

И правда, Алиса была слишком бледной и смотрела на тетку совершенно безумными глазами, полными какого-то невозможного, звериного ужаса.

– Деточка, да что это ты? – ахнула та, протягивая к Алисе свои натруженные руки. – Где Лин? Он тебя обидел, паршивец?

– Нет. Все хорошо. Он теперь Вожак, тетя. Лин – Вожак Крылатых. – Девушка присела на край лежанки у входа, разглаживая руками складки покрывала.

– Вожак? – Шая села рядом и попыталась обнять Алису, но та отшатнулась, а потом глухо всхлипнула. – Так это ж хорошо! Паек увеличат, дом свой дадут. Глядишь, женится еще гуляка наш. Лиса, с тобой-то что?

Входная дверь распахнулась, заставив тетку прерваться, и в дом вместе с горьким холодным воздухом ворвался Лин. Всклокоченный, с красными пятнами на щеках, он опустился на корточки напротив Алисы, схватил ее безжизненно упавшие руки и долго смотрел в пол, не решаясь встретиться с ней глазами.