Помещик. Том 7. Крестоносец
Михаил Ланцов
Помещик. Том 7. Крестоносец
Предисловие
Впервые в этой серии я решил сделать небольшую «прокрутку» по времени и перенести повествование с конца лета 1557-го на весну 1559 года. Это связано с той ситуацией, в которую попал Андрей.
Она не плохая. Нет, напротив. Она слишком хорошая.
Гражданская война не могла получиться, потому что без поддержки городов все эти Шуйские и прочие просто не удержались бы, даже если сбежали бы с площади. Их в городах бы и скрутили люди купцов, ибо городам и купцам выгоднее и перспективнее сотрудничать с Андреем, а не со старой земельной аристократией.
В остальном же Андрею воевать не с кем. Почему?
Ливония, поняв, что никому не нужна, резко притихнет и пойдет на максимально компромиссные шаги. Литва и Польша также не станут провоцировать излишне окрепшую Московскую Русь. Особенно после того, как почти вся верхушка оппозиции будет физически вырезана. Сигизмунд II Август был еще более осторожным правителем, нежели Иоанн Васильевич. А Степь в результате походов Андрея на какое-то количество лет замирена. Она попросту боится соваться на Русь и вдумчиво залечивает «сломанное лицо».
Описывать же тихую спокойную жизнь, может быть, мне и было бы интересно, но вы сами читать не будете. Проверял. Вой будет до небес. Вот я и решил сделать «прокрутку» и отправить Андрея в очередной Крестовый поход. Третий уже[1]. Отбивать номинально свои владения в Святой земле. Понимаю, что Крестовый поход как идея несколько избит. Но по здравом размышлении иного варианта у него не остается…
Пролог
1559 год, 9 мая, ИстанбулСулейман смотрел на свою столицу из окна башни Правосудия. Неполные два года назад он стоял здесь же, когда узнал о восстании рабов. С тех пор много воды утекло. А главное – город изменился. И теперь представал перед его глазами совершенно иным…
Сгоревшим.
Разоренным.
Разрушенным.
И обезлюдевшим…
– О Великий! – произнес тихо вошедший визирь.
– Надеюсь, ты не хочешь мне рассказать об очередном восстании рабов? – с горечью и каким-то оттенком ехидства поинтересовался Султан.
– Нет, к счастью, нет. Ты просил сообщать о любых новостях, связанных с Андреас-паша. И я незамедлительно прибыл.
– Андреас… – тихо произнес Сулейман. – И что? Он наконец взял власть в Москве?
– Он выступил в новый Крестовый поход.
– Опять?! Куда?
– Мы пока не знаем. Его корабли отправились в сторону Иван-озера. А значит, скорее всего, станут спускаться по Танаису…
– Много выступило?
– Тульский полк и бывшие рабы из числа военнопленных.
– У него же не хватит кораблей, чтобы переправить их через море. Или ситуация уже поменялась?
– Верно, о Великий. У него – не хватит. Но Иоанн помог. Видимо, уже ждет не дождется, когда выпрет своего верного воеводу за пределы державы. Чтобы он уже где-то свернул голову.
– Я слышал, что так говорят. Но… разве ты сам в это веришь?
– Да. Верю.
– Но Андреас спас его.
– Спас. Это и удерживает их от открытого противостояния. Хотя на Москве уже болтают, будто Андреас делит ложе с Царицей. И что дети Иоанна нагуляны.
– Гнилые слухи, – скривился Сулейман.
– Вы же знаете, что говорят про последнего ребенка Рустема-паши…
– Заткнись! – рявкнул враз озверевший Сулейман. Увы, власть его уже была не та, что прежде. Посему приказать обезглавить слишком дерзкого визиря он себе позволить не мог. – Я уже слышать не могу! Дня не проходит, чтобы об этом на каждом углу не болтали!
– Это так. Люди не стесняясь судачат об этом прямо на рыночной площади. Было это или нет – уже не важно. Люди поверили в то, что ваша внучка родилась в грехе и в ней течет кровь этого удивительно удачливого северного варвара.
– И что с того? Мало ли во что они верят?
– Может быть, нам использовать сей плод любви как аргумент в предстоящих переговорах?
– А если это не так? Если она законная дочь Рустема?
– Люди в это верят, а Андреас-паша достоверно не ведает, чем закончилась та ночь. Совершенно точно можно сказать только одно – они были близки. Это подтвердили многие слуги. И это подтвердила ваша покойная супруга на смертном одре, прося ее просить.
– Михримах… – покачал головой Султан. – Ты же понимаешь, что если эти слухи будут использованы на переговорах, то честь моей дочери окажется растоптанной? Уничтожена просто. Как и моя. Как и память Рустем-паши.
– Рустем-пашу и так не любят. Болтают, будто был жаден и людей притеснял. А Михримах можно выставить жертвой. Что, дескать, Андреас-паша так хотел уязвить вас, о Великий, через насилие над ней. Всем же известно, как вы любите и цените свою дочь.
Сулейман промолчал, лишь поиграл желваками да побуравил взглядом визиря.
– Куда Андреас пойдет? Это известно? Из устья Танаиса дорог много. В том числе и сюда.
– Мы пока не знаем.
– Хорошо. Ступай. Сообщай мне все новости, связанные с ним. Повторяю, ЛЮБЫЕ!!!
Визирь откланялся.
И Султан еще с добрый час смотрел на город, который был фактически уничтожен «этим шайтаном» с двумя сотнями бойцов… Смотрел и думал, прикидывая возможные сценарии развития событий. Наконец, что-то решив для себя, он отправился к дочери, гостившей у него во дворце, в том числе и потому, что в Истанбуле больше негде было остановиться.
Ворвался в ее покои.
Прошел в глубь.
Резко отпихнул ее в сторону, из-за чего Михримах упала на мягкую кушетку. И, выхватив саблю, замер перед маленьким ребенком, которому и возрасту было около года.
Малыш сидел.
Но, увидев деда, встал. Хоть и стоял неуверенно.
Несколько секунд карапуз ничего не понимал, но, заметив саблю, нахмурился. Что это такое, ребенок не ведал, но ему это совсем не понравилось, отчего малыш сжал кулачки и угрожающе шагнул вперед. Именно угрожающе, несмотря на всю нелепость этого эпитета для этой крохи. Ибо во внешности этого крошечного создания все говорило о желании бороться.
– И это девочка! – воскликнул Сулейман, бессильно опустив саблю, которая выскользнула из руки и упала на пол.
После чего, шагнув вперед, он подхватил внучку на руки, поближе, чтобы рассмотреть. И малышка, не растерявшись, схватила его за нос. Но силенок, чтобы сильно его сжать, у нее не было. От этого поступка Султан рассмеялся и поставил ее на пол. А потом обернулся к дочери и с едкой усмешкой произнес:
– Ну ты и шлюха!
– Отец!
– Не смей оправдываться! В конце концов, эта малышка действительно шанс.
Михримах промолчала.
Сулейман же, чуть помедлив, добавил:
– Андреас выступил в поход. Скорее всего, он атакует мои владения.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А как я это должен говорить? Плакать и молить Всевышнего о пощаде? – раздраженно фыркнул Сулейман. – Твой грех очень своевременный. И даже если бы эта малышка была дочерью Рустема, то было бы неважно. Твой грех, даже мнимый, мы сможем использовать нам во благо.
– Как же? Насколько я знаю, он любит свою жену и детей от нее. А от близости со мной он пришел в ярость.
– Что же так? Ты не смогла доставить ему удовольствие?
– Он догадался, что я опоила его и…
– Не только шлюха, но и дура… – покачал головой Султан.
– Отец! Прекрати меня оскорблять! Я старалась ради тебя! И благодаря моим усилиям удалось сохранить многие сокровища гарема.
– Ради меня? – скривился он.
– Да! И моя жертва принесла пользу! Во всяком случае, если сравнивать ее с тем позором, что ты испытал у ворот. Как он твоих воинов назвал? Пекарями, которые пришли испечь ему пирог?
– Не тебе о них судить!
– Почему же? Я потеряла свою честь, но смогла сохранить драгоценности и честь твоих наложниц и моей матери. А что сохранили они? Твой позор? Так эти твари даже молчать не смогли! Трех дней не прошло, как вся округа уже знала о том, что произошло там, у ворот. И что Андрей отпустил тебя, разочарованный твоей немощью…
– Заткнись! – рявкнул покрывшийся красными пятнами Сулейман.
– А то что? Зарубишь меня? Не боишься, что все вокруг скажут, будто бы старый Султан только с женщинами и способен воевать?
Отец скрипнул зубами и тихо произнес:
– Не испытывай мое терпение. Ты мне дочь. Я тебя люблю. Но у любой дерзости есть край.
С чем и удалился.
Михримах же улыбнулась ему вослед. С вызовом, но так, чтобы он не видел. Он вел свою игру. Она – свою. И она и без Сулеймана прекрасно знала, что Андреас вышел в поход. Уж что-что, а своих людей в Туле она по осени 1557 года завела. И знала о происходящим там значительно больше отца…
Часть 1. Форточка Овертона
В человеке все должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее. Иначе это не человек, а млекопитающее.
к/ф «ДМБ»Глава 1
1559 год, 12 мая, ТрапезундАндрей молча наблюдал за тем, как приближается берег.
Паруса уже убрали, работали веслами. Но не шустро, а размеренно. Дабы не давать слишком уж большой инерции кораблю, стремящемуся причалить.
Князь Антиохии[2], граф Триполи и Шат, барон Кутенберг[3], то есть Андрей Прохоров сын, известный в XXI веке как Андрей Прохоров, стоял на корме трофейной галеры и до рези в глазах вглядывался в город, раскинувшийся на берегу бухты у подножия горы. Он выглядел очень живописно. Тут, видимо, недавно прошел небольшой дождик, и сейчас солнце играло лучами, создавая удивительно сочную картину. Практически нереально сочную. Почти сказочную.
Трапезунд.
Древний город, основанный в VIII веке до нашей эры. Греками. Точнее, эллинами, как они сами себя называли.
В 1204 году, после взятия крестоносцами Константинополя, именно здесь, в Трапезунде, оказался один из центров кристаллизации старой Империи. Византии… хм… Восточной Римской империи, а точнее Imperium Romanum Orientale или Romania, откуда и русское их название – ромеи. Ведь столица Италии не Рим, а Roma. Римом его первоначально стали называть поляки, славные своими языковыми трансформациями. Не маршал, но маршалок. Не Мария, но Марыська. Не Георгий, но Ежи. Вот и подхватили мы от них эти веселые каламбуры, начав называть Вечный город Римом…
Итак, Трапезунд. Именно здесь, на юго-восточном берегу Черного моря, и расположился тогда один из самых мощных центров кристаллизации Восточной Ромеи – Трапезундская империя. Во главе с Комнинами – славным и влиятельным домом, еще недавно правящим во всей Империи. Ведь династия Ангелов после свержения Комнинов и двух десятилетий не продержалась. Мерзавцы и предатели. Ума захватить власть через измену им хватило, а вот с правлением потом образовались сложности…
История этого осколка Империи закончилась в 1461 году, когда Мехмед II Завоеватель «экспроприировал» и эти владения. Однако влияние греков и армян, равно как и византийской культуры, даже спустя столетие, в 1559 году, все еще было очень сильно[4]. Именно поэтому Трапезунд и стал новым центром кристаллизации антиосманского восстания армян в эту смуту.
Сюда-то князь Антиохии и направлялся. Но не вслепую. За прошлый год удалось провести переговоры и о многом договориться…
В этот момент его галера подошла к причалу, стукнувшись о него бортом. И выскочившие из нее морячки начали шустро вязать концы.
Князь поправил свое снаряжение, оглядывая себя с ног до головы.
Хмыкнул.
И сошел по уже перекинутым сходням на причал.
Постоял немного.
Подождал, пока отряд его палатинов выстроится на пирсе, приведя себя в порядок. И только после этого направился вперед.
– Все равны как на подбор, с ними дядька Черномор, – буркнул князь, не оглядываясь.
Из-за спины раздались смешки.
Сказки они, разумеется, не знали. Но фраза их развеселила. Да и самоназвание Андрея дядькой Черномором в свете того, что он пару лет назад тут учудил, звучало забавно. А может, и нет? Может, это просто нервные смешки? Ответа князь не знал и знать не хотел…
Подошли.
– Я рад вас приветствовать на своей земле! – торжественно произнес Ростом Гуриели.
Еще совсем недавно он был эристави, то есть князем Гурии, небольшого владения к северу-востоку от Трапезунда. Сейчас же он именовал себя не иначе как Андроник[5] IV Великий Комнин. Ведь его предок был женат на последней из дочерей последнего правителя Трапезундской империи – Давида, который вместе с сыновьями оказался обезглавлен в Константинополе в 1463 году. Его старшая дочь еще раньше вышла замуж за мусульманина из Ак-Коюнлу, приняв ислам, через что утратила всякие права на христианский престол. А значит, что? Правильно. Он себя считал единственным законным наследником.
Громко?
Громко.
Однако Великая Порта ослабила свои гарнизоны на востоке Малой Азии, что вкупе с бунтом армян позволило князю Гурии совершить удачное вторжение и занять Трапезунд. По большому счету это был даже не захват. Он просто объявил о своем намерении и выступил с небольшим отрядом. Местные армяне объявили о своей поддержке. А очень немногочисленные войска османского гарнизона спешно… хм… эвакуировались, прихватив казну. На корабле. Кто смог. Потому что корабль был один. Остальных же османов, проживавших в городе и его окрестностях, вырезали местные жители заметно раньше подхода этого новоявленного Комнина.
– И я рад приветствовать возрождение славной династии! Новость о том, что над Трапезундом вновь развевается знамя Комнинов, стала бальзамом для моего сердца, – как можно более искренне произнес Андрей, которому на самом деле было плевать.
Обмен любезностями продолжился.
Ложь.
Одна сплошная ложь.
Все это понимали. Но продолжали игру, прощупывая реальные интересы и возможности манипуляций.
Добрые полчаса Андрей и Андроник с вежливыми улыбками пытались повесить друг другу на уши лапшу. Самую разную. Общались они на койне – аристократическом варианте среднегреческого языка. Потому как князь Антиохии, готовясь к этому походу, сумел его подтянуть до довольно приличного уровня, упражняясь ежедневно. И к весне 1559 года общался на нем даже лучше, чем бывший князь Гурии, для которого этот язык также не являлся родным.
Лесть и пустые восхваления с попыткой использовать партнера в своих целях… а потом выбросить на помойку или скормить врагам, дабы не платить по счетам.
Что может быть лучше?
У князя Антиохии зубы сводило от одной мысли о всем этом дерьме. Однако обстоятельства складывались так, что ему приходилось во всем этом участвовать. А вот его собеседник, судя по всему, не испытывал неудобств, привыкший к подобному формату ведению дел…
Пока они болтали, подошла к причалам вторая галера и ушкуи.
«Припарковались».
И спешно выгрузились.
Не целиком, а только высадив бойцов, что высыпали на причал. И всем своим видом немало напрягли новоявленного Комнина и кое-кого из его окружения. Но далеко не всех. Потому как они также играли в эту большую, но сложную игру и преследовали свои цели. И только свои. Пытаясь найти себе место теплее, вкуснее и безопаснее во всей этой Смуте.
– Не нравится мне это, – тихо произнес Андроник.
– Что именно, о Великий? – с трудом сдерживая усмешку, поинтересовался один из «отцов города», возглавивших антиосманский мятеж.
– Я не контролирую эти войска.
– И что? – с трудом сдерживая сарказм, поинтересовался его собеседник.
– Они могут в любой момент захватить или уничтожить город. Как Константинополь.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем Андреасу это делать?
– Чтобы захватить Трапезунд.
– А зачем ему захватывать Трапезунд?
– Ну…
Собеседник явно играл со своим формальным сюзереном. Но он мог себе это позволить. Потому что держал в своих руках многие нити реальной власти. Ведь Ростом Гуриели, то есть Андроник IV Комнин, был приглашен именно им. И не для того, чтобы по-настоящему править, а дабы стать знаменем их восстания.
Сам бы Ростом вряд ли решился на эту авантюру. У него попросту не было такого количества денег, людей и влияния. Особенно влияния…
В 1534 году он взошел на престол небольшого княжества, вассального Баграту III Царю Имеретии. И с тех пор вел с переменным успехом борьбу с османами. При этом к 1557 году он уже успел рассориться со своими соседями и остался, по сути, один на один с османами, с огромным трудом сдерживая их. От него отвернулись все старые союзники.
В этих условиях его и позвали повстанцы Трапезунда, чтобы возглавить их. Он ведь был старым и хорошо известным борцом с османами, который даже наносил им поражения.
И все вокруг это знали.
Равно как и то, что за ним стоит только его маленькое княжество, что позволяло сделать его удобной фигурой на шахматной доске возрожденного государства. Тем более что бо́льшая часть войска князя Гурии вынуждена была остаться в своих коренных землях, чтобы удерживать их и контролировать…
Бойцы же тем временем построились и, повинуясь приказу Андрея, двинулись вперед. Торжественным шествием. Парадом то есть. Под музыку и с песней на устах.
Впереди шел князь с парой личных телохранителей.
За ним – воин в добрых доспехах и в накинутой поверх них волчьей шкуре. С головой, укрепленной поверх шлема. Точнее, верхней частью головы. Этот человек нес знамя легиона.
Именно легиона…
Планируя эту операцию, Андрей решил спекулировать на новом образе. Ложка хороша к обеду. В 1557 году ему требовались викинги. В этом же деле викинги не выглядели хорошим решением, поэтому он вытащил из чулана истории другой антураж и постарался использовать его для своих целей.
Викинги, легионеры, фалангиты… да хоть adeptus astartes Бога-Императора! Он был готов использовать тот образ для пиара, который требовали обстоятельства. Даже если содержимое не имело никакого отношения к реальности.
Так что этот боец, что шел следом за Андреем и его двумя личными телохранителями, нес знамя, поверх которого торчала маленькая золотая птичка. Орел. Небольшой, но узнаваемый. И не двухголовый мутант, а классический римский орел, раскинувший крылья в попытке взлететь. А на самом знамени, кроме белой головы оскалившегося волка, красовалась надпись: LEG.VI FERRATA.
Этот легион создавался еще Цезарем для завоевания Галлии, но сгинул в Леванте в IV веке. И основное время он служил как раз на востоке[6]. Так что лучше кандидата на возрождение Андрей не смог найти. Тем более что у него в кармане имелся и гимн для него, который он слепил как мозаику из фрагментов и вариантов знаменитой песни археологов «Орел Шестого легиона»:
…Все так же горд он и беспечен,И дух его неукротим!Легионер вообще не вечен,Легионер вообще не вечен,Но слава богу – вечен Рим!Это орали бойцы, чеканя шаг и держа строгое равнение в колонне по четыре. Скоморохи играли музыку. А жители и гости Трапезунда смотрели на этих воинов в предельно единообразном снаряжении, на красных щитах которых красовались хризмы. И на орла.
О да!
Эта маленькая фигурка буквально приковала внимание всех.
– Почему у орла одна голова?! – воскликнул Андроник IV Комнин.
– Потому воины Гая Юлия Цезаря шли в бой под такими аквилами. Потому что воины Константина Великого шли в бой под такими аквилами. Потому что двухглавый орел – это символ чего угодно, кроме Imperium Romanum.
– Но…
– В Трапезунде может быть какой угодно герб. Но я призываю из небытия давно погибший легион. Чтобы его дух, его кровь, его суть пробудилась, я не могу себе позволить пользоваться иными символами. Под таким орлом он родился. Под таким орлом он погиб. Под таким орлом и должен возродиться.
Андроник хотел было что-то возразить, но промолчал. А легионеры тем временем пели, продолжая свой марш:
…Сожжен в песках Иерусалима,В воде Евфрата закален.В честь Императора и РимаВ честь Императора и РимаШестой шагает легион!..Понятное дело, что ни Андроник, ни его ближайшее окружение русского языка, на который Марфа перевела эту песню, не знали. Но рядом с каждым стоял толмач. Уж они озаботились. И этот толмач тихо нашептывал смысл слов, что пели бойцы.
А ноги ритмично ударяли о старые камни.
И с каждым их ударом люди, наблюдавшие это зрелище, задумывались. Крепкая пехота, да еще способная держать равнение, в этом регионе пропала в позднюю Античность. И о ней уже позабыли.
Андрей это видел.
Андрей это понимал.
И он улыбался, сияя как начищенный золотой. Ибо пришло время вспомнить. Все вспомнить. А что не получится вспомнить, то придумать…
Глава 2
1559 год, 15 мая, МоскваЦарь и Великий князь Иоанн свет Васильевич наблюдал за тем, как часть Московского полка тренировалась на специальной площадке. Ее еще в конце прошлого года развернули возле Москвы по тульскому образцу. Смотрел и невольно вспоминал тот день в августе 1557 года, когда у них с Андреем произошел сложный, но такой судьбоносный разговор…
– Я набрал слишком много власти. Это опасно, – произнес тогда граф Триполи и Шат. Буквально через неделю после того, как предотвратил Смуту.
Из-за чего тогда все на самом деле произошло, Царь до сих пор понять не мог. Кто первый дернулся. Кто выстрелил. Да это и неважно, потому что в течение нескольких минут все оказалось кончено.
У бойцов Андрея оказалось заряженным огнестрельное оружие, которое они охотно и разрядили в князей-бояр да их окружение. А потом, выхватив клинки, ринулись добивать. Причем Московский полк охотно к ним присоединился, потому что кто-то выстрелил из лука в Царицу, и воеводе пришлось ее прикрывать своим телом.
Так что… до допросов никто не дожил.
Всех перебили.
Вообще всех. Сначала на площади, а потом пройдясь по усадьбам. Включая все семейство Шуйских. Поговаривали, что разбушевавшиеся воины даже мышей всех вырезали и тараканов. Но это, конечно, явный перегиб. Поди поймай тех тараканов…[7]
Остальные же сторонники задуманного князьями переворота, что не успели засветиться, затихли и постарались максимально дистанцироваться от погибших. Дескать, я не я и лошадь не моя.
Удобно?
Ну… в какой-то мере. Во всяком случае, Андрей считал, что этот исход самый удачный, так как он позволял избегать долгой борьбы, Смуты или еще какой-то гадости. В полной мере проявляя фактор роли личности в истории. Ведь если у оппозиции нет внятного лидера или лидеров, то как она может организованно и успешно бороться с центральной властью? Правильно. Никак. Вот в тот день одним махом он и обезглавил оппозицию Царя. Разом. Да еще и всего имущества потом лишил, которое по его настоянию конфисковали в казну за измену.
Ситуация на первый взгляд выглядела отрадно и славно. Но только на первый взгляд, ибо, уничтожив оппозицию, Андрей оказался сам в ее положении из-за той силы, которую набрал. А значит, он должен был либо уничтожить Царя и занять его место, либо готовиться к смерти, так как этот конфликт становился неизбежен.
В принципе, он был уже психологически готов к такому раскладу.
Но! И это важно!
Он не стремился к уничтожению Московской Руси в братоубийственной войне. А она, без всякого сомнения, началась бы, выступи он против Царя. Да, столицу и какие-то опорные пункты Андрей занял бы без проблем. Но в его жилах не текла кровь Рюриковичей. А значит, его бы не приняли. И за спиной шептались бы. Обязательно бы шептались и плели интриги. Ведь всем мил не будешь. И о том, сколько в таких условиях можно прожить, ярче всего свидетельствовал пример Александра Македонского и Гая Юлия Цезаря.
Как там пелось в песне? Я знаю, что дальше свои же и раньше… меня грохнут в той роще. Так будет всем проще…
Так что Андрей решил сделать ход конем и повторить прием Наполеона Бонапарта. Для чего остро требовалось убедить Царя в необходимости таких мер. А как это сделать? Правильно. Говорить правду. Ну… почти всю. И обильно сдабривать ее мистикой. Чтобы он сам увидел в этом поступке спасение для себя и своей династии. Чем он и занялся, быстро сочинив подходящий сценарий…
– Опасно? – удивился Иоанн Васильевич.
– Да. Очень опасно. Теперь начнут создаваться два центра силы. Один вокруг тебя, другой – вокруг меня, из-за чего державу либо разорвет, либо мы с тобой, оказавшись заложниками ситуации, будем вынуждены сойтись в борьбе за власть. Даже несмотря на то, что я этого не желаю. Понятно, не сейчас. Но не в такой уж и отдаленной перспективе. Я бы мог совершить самоубийство, но это грех. А тебе мое убийство не простят. Нужно что-то предпринимать… уже сейчас… причем спешно…
– Предпринимать? – грустно спросил Иоанн Васильевич. – И что тут предпримешь?
– Я должен отправиться в какой-нибудь далекий поход и закрепиться там. Достаточно далеко, чтобы меня перестали воспринимать как центр власти здесь, на Руси. Но этот поход не должен быть лишен смысла и выглядеть надуманным.
Дальше они перешли к обсуждению.
Царю в целом весь этот разговор не нравился. В том числе и потому, что он знал – его сейчас внимательно слушает Анастасия, Царица. Со всеми вытекающими последствиями. Ведь воевода не только спас Царя от гибели, но и своим телом закрыл ее от стрелы. Вполне возможно ставшей бы для нее смертельной. И сейчас Андрей также явно проявлял поведение верного трону человека. Именно поэтому Государь пытался убедить его, что тот ошибается. Но тщетно. Ибо граф раз за разом на пальцах давал очень точный и дельный расклад ситуации и того, как они окажутся заложниками обстоятельств и ожиданий людей в самом скором времени. Что закончится для Руси самым печальным образом.