– Берег,который почти измерял шагами с шальными мыслями,скорее бы, скорее, домик и развалиться и, и. Нет, только не забыться и не заснуть.
Такое вряд ли можно вычеркнуть, как мы с ним, моим названным братиком шли, нет, не там по пескам и лужам, хоть и с морской водицей, живительной, спасительной. Вот так, шли, он морем я же по песчаному гладенькому, ласковому песочку. И все те километры нашей дороги, а он, он красаава… Что он вытворял, испытывал и радовал моё состояние-уходил далеко в море, потом, когда я уже прощался с ним,– так далеко уходил. Я, правда, сдуру двадцать, махал ему руками и пел, прощай. Пел, но никак не хотелось…расставаться, совсем.
А он, а он, давал свечу, высоко-высоко и быстро, очень быстро подходил к берегу и кувыркался у моих ног, но совсем близко к берегу, пока не шёл. Так проделывал и фонтанчики после взлёта в поднебесье, с брызгами и радугой семицветной. Вот и подошли к самому домику, в котором я проживал. Ну как. Как я мог теперь спать? Заснуть или хотя бы задремать?! И странно, спина полностью забыла и заснула, вычеркнула из своей памяти то, что ей пришлось так потрудиться.
А как праздновали с ним встречу, это была почти встреча на Эльбе. Только у нас было наше море.
Утро, как и прежде. Утро как утро. Но только я приблизился к берегу, мой дружочек поприветствовал меня. И, и, и… снова показал несколько номеров из своего вчерашнего репертуара, как мне показалось, дрессированного циркового артиста высшего класса. Потом он немного успокоился и просто делал круги вокруг да около, когда я решил поплавать.
……. Шли дни за днями. Я, как и прежде, ходил в море, радовался таранке, радел от того, что теперь рядом всегда был он.
Он был мой ПУТЕВОЖДЬ.
Ох, как трудно и радостно было осознавать это состояние -сказка за семью печатями, потому, что не знал, как мне к этому относиться, кого благодарить за такое. И, только, вечером оставался один, стала меня донимать мыслишка. Мысль это или, правда, мыслишка? Ведь когда его не видел-скучал. Пусто как-то. Потом ещё труднее. Эта коварная дума. А что же я теперь буду делать тааам, так далеко?
… У меня никогда не было семьи. Потому, что жизнь на пороховой бочке, сам-то ладно, а зачем и кому ещё нужна такаая, жизнь. И рядом с ним я улетал от него. Может это тоска по любви, по жене, детям, которых я не имел. Никогда не было… Может это маразм… так будто бы рано. Ещё не старик, у них такое случается. Нам психологи и это вставляли. Я потом просто подумал. Пеереегрелсяаа. На солнышке. В воду, бегом и с песней, к водице, она смоет грязные мыслишки.
Шли дни за днями. Немного попривык, он рядом, всегда рядом, местные жители удивлялись, они здесь веками,ан такого ручного дельфина у них не было. Он и на рыбалке мне помогал, но не любил, когда рядом были ещё, лодки с рыбаками. Казалось, понимал, когда можно порезвиться и устраивать мне цирк. Каким-то своим чутьём знал, когда меня приводить в телячий восторг. Трудно было привыкать, а привыкнуть к такой интересной и сказочной дружбе, ещё труднее. И, казалось, что вот уже завтра ему надоест. Шли, уходили недели, всё оставалось, как в первый день. Праздник. Это я не смог принимать как прозу жизни.
Всему приходит конец, даже такому долгому, сказочному житию. Нужно было возвращаться в мои, теперь уже нерадостные края, далёкие и грустные.
Пришёл на берег, а он, а он что-то не стал куралесить, а тихо-мирно двигал плавно хвостом. От меня не уходил, как обычно, в море. Не было и в небе полётов, фонтанов. Его как будто подменили. Долго играли в молчанку, а потом я сказал:-ну, смотри, тут, не балуй, не бегай без меня по этому песочку, дорогой бой братец Иванушка, поеду я в свой край далёкий, смотри, не прыгай на берег. А летом опять приеду к тебе, мне здесь уже, и делать нечего, но я буду скучать. Мы снова, снова и снова будем рыбачить. Хорошо? И странно, он слушал, стоял на месте, не резвился.
Иногда мордашку свою высовывал из воды и был, ну совсем как человек, как малыш, у святой материнской груди.
Не хватало ещё слёз на прощание. Я ушёл резко, чтобы совсем не раскиснуть. Уж очень не хотелось, показывать свою слабость. Не такое пережил. А тут, вдруг… такое.
Ничего не хотелось.
Мои первые шаги были даже неуверенные, и ноги не хотели нести в другую сторону от моря, от него, такого теперь близкого, и уходящего.
***
Прошёл год, потом и два, три года пролетело как в сказке. Каждое лето я встречался с ним и мы, как всегда, совершали ритуал и торжественно двигались к тому месту, где судьба уготовила нам, такую чудесную встречу. Ничего не изменилось в наших отношениях. Он по-прежнему выдавал мне гастроли, а я счастливый, к ним, никак не мог привыкнуть. Разве можно привыкнуть к чуду? А чудо было, каждый день. Местные, да и туристы снимали о нём фильмы, а я жил и дышал этими днями и минутами…
Не хотел суррогат репродукций.
– Дышал этим счастливым сказочным воздухом, плеском волн и его мелодии, которые иногда мне чудились как скрипка, как эхо, как эхо и отголоски тех счастливых дней моего детства. И моя мама утром шептала, -Вставай сынок. Солнышко уже светит. Вставай сыночек, уже утро. Потягуушечкии, расти большой и умный.
И вот он. Вот этот год. Я не смог. Я жил там, безвыездно. Такая уж работа. И странно, старался прибыть в эти края на свидание со своей Любовью. Большой любовью. Старался в одно и то же время… И видеть, как он радуется.
Да.
Ждёт.
Видно было.
Ждёт.
И как встречает.
Даже туристы прибывали прежние и всё снимали, снимали. Кому-то из них повезло, хоть немного смогли увидеть и пережить, увидеть и почувствовать, хотя бы немного пожить той радостью, которой мы жили, жили с ним и дышали, казалось дуэтом…
Часы.
Дни.
Годы.
И теперь я знаю, даже самые талантливые люди и их аппаратура – мёртвые игрушки. Фибры Души, Души Человека никакой аппаратурой не передать. Слово. Тут ещё можно подумать, слово это великий дар, но не каждый скрипач, даже на скрипке самого Паганини, не сможет подарить Человечеству то, что делал этот великий мастер. Это дар и дар, Свыше.
***
Прошёл ещё год. Тревога донимала. Причин не было. И откуда. Это. Появилось. Непонятное. Грустное.
– Был я, далекооо. Далеко – далеко,где кочуют туманы, но света и тепла этого, южного и солнышка моего друга, товарища и брата – не было. А дальше пустота. Стою на берегу, моря, южного, ласкового, на том месте, где мы обычно встречались с Ним.
Тишина. Тишина. Пустота. Щемящая пустота.
Его нет.
Прошла неделя, а может и больше, я сидел, ждал.
Чего ждал, не знаю, и ожидание ли было это. И вот тот день. Тот тёмный день. Скорее это была ночь. Около меня сидели люди, те, которые пытались тогда остановить время, записать кадры нашей жизни с этим чудом. Они спрашивали, они тоже ждали и, даже приезжали эти три года, когда меня не было. Они потом мне рассказали. Потом. Да это было позже. И вот что. Лучше бы его и не было.
Надежда оставалась, а тут и её зачеркнули.
Перечеркнули.
Как жизнь того несчастного, приговорённого, – колода и топор палача.
Но, где-то там, в тайниках души теплится лучик, а может это не его, нашли, здесь, на берегу. Здесь я всегда встречал его после долгой разлуки.
Говорят, мужики, туристы с камерами собрались и ждали, но меня и Его здесь не было и тогда, чуть позже.
Утром.
Чёрным утром.
Увидели, как в полный штиль.
На берег, на этом месте…
Выбросился.
В полный штиль.
С синим небом и зеркальным морем. Ну, штиль, вода-зеркало. Зеркало, тоже это видело. Совпадение? Какое уж там совпадение. Я прикинул сроки, дни, год, когда это случилось. Всё совпадало.
