Например
Отвлек меня звук входящего сообщения – спасибо, Господи, что спустил меня с небес на землю и напомнил, что облизываться на друзей плохая затея!
Холт: Нравится, что видишь?
Черт! Черт! Черт! Черт! Резко заблокировав телефон, бросила его обратно в сумку и с пунцовыми щеками уткнулась в свой сценарий, изучая его, будто в нем есть что-то жизненно необходимое для меня прямо сейчас. И я клянусь Вам, несмотря на шум и разговоры в зале, я услышала, как усмехнулся Холт и вальяжно направился на свое место.
* * *С Холтом, как и с Нейтом мы выросли на одной улице и с самого раннего детства эти двое были мне самыми близкими друзьями. Хотя по началу мне казалось, что я безумно влюблена в Нейта, позже я поняла, что эта была именно братская любовь – никакого закипания крови, мурашек и потери речи. С Холтом же ситуация была противоположная. Вот мы с ним растем, делимся историями что нам принесла зубная фея, ходим на ночевки с горячим какао перед сном друг к другу, родители умиляются, глядя на нас, а в другой момент на меня будто ведро ледяной воды выливают, и я замечаю, как вырос Холт, как крепко сложен его торс, как непослушные пряди темных волос теперь уложены в сексуальный беспорядок, как он закусывает нижнюю губу, когда чем-то увлеченно занят. И как хочется самой впиться в эту самую губу! Но я старательно не подавала виду, либо пыталась это делать, пыталась продолжать изображать не заинтересованность, а платоническую дружбу. Хотя, сознаюсь, при просмотре фильмов я стала не просто укладывать голову к нему на грудь, как в детстве, но теперь тайно вдыхать его мужской запах, закрывать глаза, не обращая внимания на фильм и фантазируя, как Холт приобнимет меня, страстно поцелует и признается в любви. Однако это были лишь мои фантазии, и со временем я научилась жить со своей тайной любовью, ходила на свидания и даже пару раз была в, казалось бы, серьезных отношениях. Насколько это возможно, если, идя на общие мероприятия я забывала о своем спутнике и таращилась на Холта в смокинге и сжимала кулаки, впиваясь ногтями в кожу до крови, если он был не один.
А теперь мы служили в одном театре, иногда играли влюбленную пару, и я настаивала на повторных репетициях, лишь бы подольше побыть рядом с Холтом. В остальном, наша детская дружба слегка деформировалась, ближе мне стал Нейт, с ним я больше секретничала, с ним делилась своими проблемами. Потому что Холт казался отстраненным и холодным, с тех самых пор, как мы подросли. Нет, мы также смотрели фильмы в обнимку, я также могла его попросить поболтать со мной среди ночи. Но его реакция порой давала понять, как ему это тяжело дается.
Например, в день моего 16летия, когда родители уехали по делам моего отца и мой дом был в полном моем распоряжении. Но я не хотела закатывать грандиозную вечеринку – мне хотелось собрать самых близких друзей, поплавать в бассейне, съесть вредные быстрые углеводы, залить это газировкой и пивом и болтать вечером, смотря на звезды.
Мы с Амандой продумали заранее наши образы, сходили на эпиляцию (в первый раз это нужно делать вдвоем, чтобы не убежать), сделали маникюр и педикюр, купили новые бикини, и спускаясь из своей комнаты в ярко розовом купальнике я столкнулась с Холтом на лестнице. Развернувшись он случайно задел мою грудь, которая тем летом откуда-то вдруг появилась и едва помещалась в моем новом бикини.
Холт бросил взгляд на мою грудь, потом на на меня, в глазах у него было недовольство и капелька злости. Так, глядя друг другу в глаза мы простояли около минуты, пока Холт не наклонился ко мне, чмокнул в щеку и прошептал «поздравляю», а затем резко развернулся и выбежал на задний двор, по пути пнув один из ящиков с пивом, стоящим у подножия лестницы. Тогда-то мои девичьи надежды и рассыпались в прах. Мы выросли и тех нежных отношений нам не видать. Моя повзрослевшая версия оказалась не в его вкусе.
Однако Холт поступил в один институт со мной, в один театр, и каждый день я чувствовала, что рядом близкий мне человек, я всегда была будто бы дома. Потому что неизменно, где бы я ни была, пара ледяных синих глаз прожигала мое нутро до мурашек.
Глава 2. 10 дней спустя
С трудом сдерживая дрожь в руках, я сжимала старенький М1911, который обнаружила в доме отца. Из возможных семи патронов в магазине оставалось всего два, поэтому права на ошибку у меня не было. Казалось, в мире наступила полная оглушающая тишина и только сердце колотилось, как бешеное. По венам тек адреналин с ноткой страха, на грани наслаждения. У меня была одна цель – выстрелить в Холта. Второй патрон был заботливо уготован для Эммы.
Второе действие уже началось. И несмотря на то, что я предупредила не использовать на сцене реквизит – я была уверена, что Эмма и ее команда решат поиграть со мной. Поэтому приходилось самой создавать этот спектакль.
Холт на сцене. В зале слишком много агентов. Папаша Эмы не мог остаться в стороне и привел сюда, кажется всю мэрию, ФБР, парочку полицейских, и, уверена, где-то здесь затаился кто-нибудь из Ми-6. Если бы на эту премьеру пришли обычные люди, они закидали бы его тухлыми помидорами и сделали всю работу за меня! Актерская игра на двоечку. Находясь вдалеке в укромном месте не могу не заметить, что Холт все-таки послушал мой приказ и вышел без какой-либо защиты, рубашка обтягивает его торс, словно вторая кожа, очерчивая каждый мускул его напряженного тела и я абсолютно уверена, что никакой бронежилет он не использует. Браво, храбрый Холт! Однако на игре все-таки сказывается его волнение – путается в репликах, руки заметно дрожат, особенно, когда на сцену выходит Эмма. Я слишком долго прицеливаюсь или у него действительно слезятся глаза?
– Неужели тебе страшно, Холт? – усмехаюсь про себя.
* * *А ведь когда-то он был самым красивым мальчиком в классе – каштановые волосы всегда неряшливо уложены, глаза – два бездонных голубых блюдца, пухлые губы. Холт был моей первой, нежной, детской влюбленностью в начальной школе. И со всей наивностью, которой обладают дети – я верила, что он – моя судьба, хоть нам и было по девять.
Однажды в конце лета, возвращаясь из Алабамы, где я гостила у своей бабушки Норы – подъезжая к дому я увидела мальчишек из нашего класса, играющих возле старого каштана. Трое стояли на земле и размахивали руками, маленький Холт сидел на ветке, болтая ногами. Увидев меня, он улыбнулся и жестом позвал меня подойти к ним. Это была невиданная удача – не просто тусоваться с мальчиками, но и чтобы они сами позвали девочку. Ну, кроме разве что Эммы, которая путалась с ними с момента своего рождения. А раз уж ее папочка управлял всем городом и вкладывал слова в рот каждому своему подчинённому, и в эту детскую дружбу я не верила. Уверена, родители этих мальчишек заставляли их дружить с Эммой, лишь бы быть ближе к мэру и его семейству. Других девчонок никогда не принимали в свою компанию эти мальчишки, тем слаще было осознание собственной значимости и особенности.
Я попросила папу высадить меня возле дороги и разрешить погулять до обеда. Естественно после долгого отсутствия я была уверена, что стала как минимум самой красивой девочкой в школе, а там глядишь можно замахнуться и на звание «Мисс Мира», ведь бабушка внушала мне о моей красоте и особенности целых три недели! Нельзя же прятать такую красоту до начала школьных занятий! Надо показать себя как можно скорее. Папа высадил меня на обочине, мне оставалось только невозмутимо перейти дорогу. Я шла, высоко подняв нос, гордясь тем, что мальчишки позвали меня играть. Моей самоуверенности не хватило даже обернуться и помахать папе, когда я услышала звук клаксона. Ведь я уже взрослая, иду в компанию своих друзей, а не какая-то маленькая папина дочка, которая будет неловко махать ему ручкой на прощанье, когда мы встретимся через пару часов дома. Вдруг Холт закричал:
– Да что ты тащишься, как улитка! Подходи скорее!
Сделав еще пару шагов и, решив все-таки опустить нос, я заметила, что под кроной каштана собралась здоровенная лужа, а я остановилась буквально в дюйме от нее – от порыва ветра по луже шли крошечные волны и слегка касались носков моих новеньких голубых туфель. Солнце ярко светило и его отблеск сквозь гладь воды слегка ослеплял глаза. Маленькие солнечные зайчики играли со мной, и, словно свет софитов на сцене, освещали мое лицо. Но я в этот момент думала только о том, как мальчишки должно быть восхищаются мной – новый наряд, гладкие блестящие волосы, которые за лето отросли еще на пару сантиметров, и вот вот преодолеют расстояние и дотянутся до поясницы. И хоть, я целое лето не видела своих одноклассниц, была уверена, что такие длинные волосы будут только у меня. Ведь прощаясь с ними в начале лета, никто не мог похвастаться такой длиной как у меня. Почему-то для меня в тот момент волосы были показателем красоты.
Мама, часто расчесывая меня гребешком после мытья волос, говорила беречь волосы:
– Когда ты вырастешь, они станут невероятно красивого оттенка вороного крыла – шептала мама, аккуратно разделяя волосы на пряди.
После воскресного мытья волос у нас был ритуал – мы шли в мою комнату, забирались на кровать, усаживались в позу лотоса, я лицом к окну, мама за моей спиной. Она наносила специальный спрей с ароматом малины по длине волос, затем брала мою ярко розовую расческу с резиновыми зубчиками, плавно и заботливо расчесывала, приглаживала каждую прядь. И каждый раз рассказывала мне какую-нибудь интересную историю или сказку. Причем она никогда не повторялась, а все сказки были ее собственного сочинения, которые вы не найдете ни в одной детской книжке! Затем, когда с волосами было закончено, я забиралась под свое объемное пуховое одеяло, которое, словно невесомое облако, укрывало меня. Мама ложилась рядом, продолжая рассказывать свои истории, иногда она спрашивала про мои дела, но я настолько эмоционально реагировала, что вскакивала в кровати на ноги, выбиралась из под одеяла и оживленно начинала передавать ей свежие сплетни из жизни детского сада – кто разбил нос, спускаясь с горки, пока мисс Лемингтон отвернулась пообщаться с мистером Питером, нашим преподавателем физкультуры, кто кого выбрал в мужья на прошлой недели среди одногруппников, словом, все самые горячие новости. И мама тут же пыталась меня успокоить и уложить обратно, потому что знала, как тяжело ей придется со мной с утра, когда я не смогу разодрать глаза в семь утра. А виной тому будет то, что вместо сна я прыгала на матрасе и сплетничала о мисс Лемингтон и как ей не стыдно общаться с Питером, ведь мальчики всегда такие глупые, неаккуратные и слюнявые!
– Но вороны страшные – с ужасом прошептала я, представив, что мои волосы будут как крыло ворона.
– Нет, сладкая, в античной мифологии ворон всегда указывался как спутник богов, являлся символом удачи, был посланником небес. Ты тоже была послана мне ангелами, в самый трудный период моей жизни ты, моя милая крошечка, единственная кто была рядом, вот здесь – мама взяла мою ладошку и прислонила ее к своей груди так, что я почувствовала биение ее сердца – ты слышишь, как оно стучит? Тук тук… тук тук…первое время, когда рождается ребенок, у него и у матери сердце бьется одинаково. У нас с тобой, я знаю это точно, оно до сих пор стучит в унисон!
Мама отложила расческу в сторону, и обняла меня, закрыв своими объятьями от всего мира так, что ухом я отчетливо слышала в ее груди «тук тук…тук тук». Я положила ладошку в район своего сердца и прислушалась… «тук тук… тук тук»
– Так же! Мамочка, так же! Наши сердца стучат в одинаковом ритме! – я так восторженно кричала, что меня слышали даже в соседнем штате!
– Вспомни об этом милая, когда я не смогу быть рядом с тобой, просто послушай свое сердце и знай, что я рядом.
От страха испортить свои вещи я начала пятиться назад. В это же мгновение с криком «Огонь!» Холт спрыгнул с ветки в самый центр лужи, обрызгав меня с головы до ног. Другие ребята начали смеяться, глядя на меня. Холт держался руками за живот, из глаз его текли слезы от смеха. Время на мгновение остановилось и, казалось, слышен был только мальчишеский смех. Я смотрела на всех по очереди, кто-то показывал на меня пальцем, кто-то утирал слезы, кто-то театрально завалился на землю и покатывался от смеха. А я как будто крутилась на карусели со скоростью света, видя перед собой только ухмылки, оскал и злобные лица. Я хотела провалиться сквозь землю! Нора весь год ограничивает свои расходы, откладывает каждый цент, чтобы побаловать меня. В этом году она накопила на новые голубые туфли и платье лимонного цвета в белую полосочку, на голову – невидимку с бантиком в цвет платья. Теперь, сквозь стекающую грязь, с трудом угадывался мой единственный приличный комплект, который предназначался только для праздников и очень важных событий. И как только папа разрешил надеть его в дорогу! Мы с папой жили вдвоем на его зарплату государственного юриста, до того момента, пока он не попал в мэрию. В престижный район Сиэтла мы приехали после смерти мамы полгода назад, и не вписывались в среду местных жителей. Портить новые вещи в луже было недопустимо. Окружающие, казалось, совершенно не знали цену деньгам, и уж точно ни разу не ломали голову над вопросом – купить туфли, чтобы маленькая девочка ходила в школу, так как на старых полностью развалилась подошва, или пойти к дантисту и починить ее зуб. И то, и то было важным и недосягаемым одновременно.
Закусив нижнюю губу, которая начала предательски трястись, я отвернулась, устремившись в сторону дома.
Холт крикнул мне вслед:
– Да не обижайся! Ты все равно в домашней одежде!
Придя домой, я забралась на чердак, вытирая слезы с багровых щек, достала свой дневник с единорогом и вычеркнув Холта из списка возможных будущих женихов, захлопнула потрепанную тетрадь. Глядя на обложку, я усмехнулась – у нашей семьи не было денег даже на настоящий дневник – я записывала свои мысли и заметки в старую поваренную книгу мамы, на обложке которой детским неуверенным подчерком было накарябано «Личный дневник! Никому не читать!» и рядом небольшое изображение того, что в детстве мне казалось единорогом.
Забавно, ведь в те времена, этот дневник казался мне ничуть не хуже, чем на витрине магазина. Потому что это был подарок от мамы, из этой книги она готовила вкусную выпечку по воскресеньям, и несмотря на то, что многие страницы были перепачканы и смяты – они хранили в себе такие теплые и яркие воспоминания! Невольно я закрыла глаза и вдохнула запах старой книги – выпечка, пыль, уют – вот что ударило тут же в нос, свободную руку я положила на сердце и старалась вслушаться, но оно колотилось как бешеное «туктуктуктуктук» не унималось глупое сердце, и я никак не могла отыскать свою маму.
В июне мистер Стенфилд предложил место папе в Муниципальном совете. Папа, казалось, не сомневался ни секунды, при первом же телефонном звонке он дал свое устное согласие Джеку, а после позвал меня на разговор, думая, что я еще слишком маленькая и глупая. Мы сели за наш обеденный стол, ведь все важные разговоры происходили именно здесь – у нас просто больше не было места. Крошечный дом с двумя спальнями, одной ванной комнатой, кухня и прихожая, в которую едва помещалось два человека, поэтому пока один вешал свою куртку на крючок на входе, второй мог подождать на улице, насладиться свежим воздухом и только потом пройти в дом.
Папа начал разговор издалека:
– Звездочка моя, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? И что я обещал твоей маме заботится о тебе за двоих и сделать все возможное, чтобы ты была счастлива и прожила свою лучшую жизнь…
– Она уже не может быть лучшей без мамы!
– Знаю, малышка, знаю, но так уж сложилась судьба и по правде говоря, в этой дыре у нас мало шансов на какие-либо перспективы.
– Не смей называть наш дом дырой! – впервые в жизни я повысила голос на отца, и со скрипом отодвинула от стола видавший виды старый деревянный стул.
– Прости, ты неправильно меня поняла. Я хотел сказать, что мне предложили работу. Очень хорошую и высокооплачиваемую, мы сможем позволить себе любой дом, любые вещи, выбрать колледж, какой ты только захочешь! Но, к сожалению, нам придется немного переехать.
– И куда же? – грозно спросила я, сложив руки на груди.
– Сиэтл – со вздохом ответил папа и опустил глаза, стараясь не встречаться со мной глазами.
– Немного? Это ты называешь немного переехать?! – я закипела от ярости. Вскочила из-за стола так, что стул пошатнулся и я была уверена, что вот-вот развалится, но каким-то чудом он устоял, а я убежала в свою комнату, упала лицом в свое одеяло-облачко и позволила слезам и всему отчаянию вырваться наружу. Мне приходилось кардинально менять свою жизнь, оставлять в прошлом друзей, школу, дом, где еще остался запах мамы, и тысяча воспоминаний, которые мы разделяли здесь с ней! А что будет с домом? Он продаст его? И какая-то новая семья въедет и будет заходить в мою комнату, где по воскресеньям я секретничала с мамой, на кухне, где я училась готовить по маминой книге, перепачканная мукой или со склеенными тестом пальцами. А теперь все это бросить? Ради чего? Какого-то колледжа? Сдался он мне! А главное, он уже согласился на должность и переезд и только после этого решил обсудить этот вопрос со мной! Я не решала никакой роли и мое мнение не учитывалось совершенно. Я накручивала себя этими негативными мыслями все сильнее и сильнее и падала в жалость к себе все дальше и дальше. Не помню в какой момент я перестала плакать, слезы наверно просто закончились внутри меня, и когда ночь уже полностью опустилась на город, я вырубилась на своей кровати, в одежде, поверх своего любимого облачного одеяла. В тот вечер что-то внутри меня оторвалось, и я пообещала себе, что ни за что не буду счастлива в новом месте, не буду тратить папину зарплату, не пойду в дорогой колледж, не стану сближаться с новыми людьми и ни за что не предам свою маму! Ведь быть счастливой где-то без нее, в другом месте, я всерьез считала предательством.
С сентября папа приступил к своим обязанностям и потихоньку мы начали обживаться среди богатеньких выскочек. А на Рождество я получила настоящий дневник для девочки, в комплекте – ручка с розовым пушистым помпоном на конце. Но ему я так и не смогла доверять, продолжая рассказывать все свои тайны маминой поваренной книге.
* * *– Что такое, Холт? Когда тебе страшно, ты забываешь, как вживаться в роль? Что ж, сейчас мы это исправим и добавим немного драматизма. Подождем, только когда твоя подружка Эмма поднимет свой поддельный кольт…
– Огонь! – чуть слышным шепотом произнесла я и резко отпустила курок.
Глава 3. 8 дней назад
Вы помните особый звук на театральной сцене, когда актер выходит на сцену? Звук его шагов нельзя спутать ни с одним другим – скрип половых досок, небольшое эхо, разносящиеся по залу, едва уловимый запах пыли на первых рядах. Приглушенный свет и Вы в предвкушении начала представления. Вы слышите шаги первого актера и все Ваше внимание полностью концентрируется на сцене. Свет в зале гаснет, а сцену начинают подсвечивать десятки софитов, как бы приближая и фокусируя ваше внимания только к театральному действу. Вы перестаете замечать, что рядом с Вами сидит тучный мужчина и занимает практически два места, маленького ребенка, который стучит в спинку Вашего кресла сзади (и зачем только берут таких малышей на взрослый мюзикл), парочку друзей, которые шепчутся через два ряда от Вас, резкий запах дешевых стойких духов от дамы, сидящей перед вами.
Вы полностью абстрагируетесь от всего мира и погружаетесь в происходящее на сцене, будто актеры играют только для Вас.
Скажу честно, меня сцена захватывает всякий раз, даже во время репетиций. Как сегодня. Из-за кулис появляется Аманда, в длинном красном платье с глубоким декольте и начинает играть свою первую сцену, свет прожектора освещает ее, тем самым подчеркивает ее и без того яркую красоту. Я смотрю, словно, завороженная. Мне всегда нравилась Аманда, еще в детстве я замечала ее неповторимый стиль, она не пыталась одеваться как все, а всегда выбирала что-то особенное и необычное, что, однако, на ней сидело идеально. Я редко видела ее в брюках или джинсах, она всегда была в платьях, причем в кукольном стиле, ее наряды дополняли либо огромные рукава-фонарики, либо кружевные воротнички, или множество украшений. И всегда это так ей шло, настолько она гармонично смотрелась, что я завидовала ее стилю. Признаюсь, однажды я купила платье как раз в ее стиле, зайдя в бутик Миу Миу я тут же обратила внимание на него – по длине оно доходило примерно до колен, но юбка была не прямая, а лоскутами создавала эффект цыганской юбки, темно синий насыщенный цвет, кипенно белый воротничок и манжеты на рукавах придавали платью торжественности и праздничности. Как бы подошло это платье Аманде – была моя первая мысль, но тут же пришла и другая – если я надену такое же платье, я смогу выглядеть как куколка и приковывать взгляды, как моя подруга. Поэтому недолго думая, оплатила покупку и стала ждать удобного случая нарядиться.
Случай подвернулся буквально через неделю – в субботу утром Аманда позвала меня выпить кофе и обсудить последние новости, и я тут же принялась отпаривать платье. Несмотря на его, казалось бы, классический стиль, все-таки изменять себе полностью я не собиралась, поэтому образ дополнила тяжелыми кожаными ботинками и белыми гольфами, которые выглядывали из ботинок и гармонировали с белыми манжетами. Дома я покружилась вокруг зеркала и меня более чем устраивал мой внешний вид. Схватив ключи от машины, я вышла из дома и направилась к подъездной дорожке, по пути невольно взглянув в окна дома напротив, как делала это каждый день. Дом Холта. Белый каменный особняк выглядел очень уютно на нашей улице огромных безвкусных домов. Подъездную дорожку обрамляла живая зеленая изгородь, а за домом прятался огромный сад, в котором мама Холта выращивала розы и пионы всех возможных цветов и ароматов.
В детстве я обожала прибегать к ней, пока родители были заняты своими делами, мама Холта, Анна, была добра ко мне, словно моя вторая мама. В целом, я любила всю их семью, словно родную. Анна учила меня правильно и бережно пересаживать растения, заботится о них, словно они живые.
– Не словно, а живые! – наигранно хмурилась Анна, – самые что ни на есть живые, они все чувствуют! Хочешь верь, а хочешь нет, но учеными были проведены эксперименты – два одинаковых растения поместили в равные условия, к одному каждый день подходили и хвалили его, разговаривали по-доброму, а около второго постоянно была ругань и ссоры. И что ты думаешь – второй очень быстро завял! Хотя поливали и удобряли их каждый день одинаково.
– Значит у меня негативная аура, – огорчилась я – какие бы цветы я ни купила, они всегда умирают у меня в комнате.
И это была чистая правда, прежде чем купить цветок, я изучала в интернете что он любит, где должен стоять, как часто его поливать, соблюдала все правила, но они либо сгнивали от слишком большого обилия воды, либо засыхали. И я несла горшки к Анне, чтобы она выхаживала мои горе-растения. Когда спасение происходило и цветок снова начинал расти и цвести, мне было жалко забирать его и снова гробить.
Поэтому за все мое детство я отнесла Анне примерно пятнадцать видов фикусов, две розы, одну орхидею и все они до сих пор находятся в ее саду и прекрасно себя чувствуют.
– Твоя энергетика тут не причем, – утешала меня Анна, – ты сама говоришь, что делаешь все по правилам, но здесь нужна любовь, а в любви правил нет, она просто льется из твоего сердца и освещает все вокруг своим светом. Будь то любовь к родителям, животным, растениям или – Анна замолчала, украдкой улыбнулась глядя за мое плечо и продолжила – мужчине.
Я обернулась и увидела, что на крыльце в большом плетеном кресле сидел Холт, в руках он держал книгу вверх ногами, делал вид что заинтересованно читает, но легкая смущенная улыбка и розовые щеки выдавали, что он подслушивал нас и следил за нами какое-то время.
На втором этаже за светлыми шторами была его комната. В последнее время там побывало слишком много девушек, больше, чем мое бедное сердце могло пережить. В окне я увидела хозяина комнаты и мне показалось, что он улыбнулся мне.
Я была в приподнятом настроении, поэтому не боясь быть отвергнутой, широко улыбнулась Холту и помахала ему, прежде чем сесть в машину.
Подъехав к кафе и выйдя из машины, я впервые почувствовала себя глупо – юбка в платье была слишком пышной и путалась в ногах, манжеты до смешного длинные делали из меня Пьеро, а уж воротник и вовсе походил на слюнявчик пятилетки! Но решив не думать об этом, я собрала свои остатки уверенности и распахнула дверь кафе, нашла столик, где меня ждала Аманда и поприветствовала ее.
У Ами загорелись глаза при виде платья, она нахваливала его и откровенно любовалась им. А я продолжала чувствовать себя не ловко, дошло до того, что мне показалось, будто ворот слишком давит на мое горло и становится трудно дышать.
Так что под конец встречи, я была настроена решительно: