Блондинка вокруг света или I did it my way
Подворовываю и пользуюсь простой лентой, вместо юбки. Вроде получается. Два дня хожу в сари. Даже пою в нём. Всем, и форейнерам, и индусам, нравится моя одежда.
Что я могу сказать про мой новый опыт? Сари путается в ногах, я наступаю каблуком на его край, наплечная часть постоянно падает в еду или раковину. Я восхищаюсь индийскими женщинами, которые в сари моют пол, копают канавы, таскают кирпичи и выглядят, как будто только что вышли из бутика! Этому надо учиться.
Наступает Рождество и всё, что с ним связано. Под каждый Новый год моей неизменной ролью всегда оставалась Снегурочка. Каких только Снегурочек я не переиграла, и для детей и для взрослых! Для меня это было «оттепелью». Удавалась мне и роль сексуальной медсестры на корпоративах и годовщинах: в одной руке бутафорский шприц, в другой самая настоящая огромная клизма. Для увеличения груди использовались надутые шарики. В конце мероприятия их можно было проткнуть иголкой, под общий хохот. Здесь я буду рождественским ангелом. Я разучиваю песню «Ave Maria». Скоро, по заказу руководства, мне придётся её спеть. Я буду стоять в луче света, на верхнем балконе лобби. На мне будет венок из белых орхидей и серебряная хламида.
А по вечерам я продолжаю петь свои три сета на сцене клуба. Часто в клуб заруливают местные магнаты и крёстные отцы. Они просто швыряют деньгами! Соревнуются друг с другом, кто больше расшвыряет.
Отношения с немецким руководством складываются великолепно. Теперь Индия меня больше не смущает. Я отмякла на пятизвёздочном солнце. В основном моя жизнь состоит из лежания у бассейна отеля, поедания лобстеров, устриц и питья «Дом Периньона». Также меня обуревает бриллиантово-золотая лихорадка. Мне нравится охотиться за бриллиантами в местных ювелирных салонах. Никогда у меня не было тяги к бриллиантам, а здесь появилась. Излишества богатой индийской касты действуют и на меня. Мне нравится появляться в новых туалетах в лобби, высокомерно, не замечая восторженных взглядов постояльцев отеля. Руководство мной гордится. А я живу совсем другую жизнь. Я даже думать не хочу о прошлом. Да сотрётся оно!
Как-то к бассейну приходит богатая семья со Среднего Востока. Муж и две жены. Муж плавает в бассейне вместе со мной и демонстрирует всем нам свой баттерфляй. Две его жены сидят на берегу, полностью замотанные в черный материал. Здесь самое время сказать: «Не в деньгах счастье!»
В отеле есть и другие музыканты, это семейная пара с Филиппин. В преддверии Рождества мы все приглашены на ужин в апартаменты одного пожилого шотландского повара в отставке.
Повар – одинокий, скучающий человек, уже несколько лет живёт в Бомбее. Он занимается бизнесом и является завсегдатаем нашего отеля. Говорят, в лучшие годы ему довелось поработать на кухне королевы, и он постоянно критикует наши рестораны.
Едим филиппинский си фуд суп, морского окуня, запечённого в соли, и гвоздь программы: стейки настоящего дикого оленя, убитого самим поваром в горах Шотландии и привезённого в Бомбей в термосе. Я не сторонница охоты, но есть в этом что-то старое, английское… Оленя жарим на гриле, на балконе. С этого балкона, на двадцать каком-то этаже, открывается великолепный вид на озеро и окраину Бомбея. Филиппинка зачем-то делает гамбургеры из магазинного фарша. Пьём старое шотландское виски.
На Рождество добрый повар дарит всем дорогие подарки и не забывает даже меня. Мне преподнесён новый фотоаппарат, взамен старого, украденного. Я лихорадочно раздумываю, что же ему подарить в следующий раз.
– Анна, он тратит деньги, как моряк, и постоянно делает всем подарки, – успокаивает меня филиппинка. – За ним всё равно не угнаться…
В канун Рождества я и мой новый романтический друг, канадский инженер-нефтяник, возвращаемся с пати из другого отеля. По дороге мы останавливаем нашего рикшу и ловим грузового слона. За тысячу рупий возница соглашается принять нас на борт своей корзины, и мы продолжаем путь уже на слоне.
Шершавый, как асфальт, перепачканный извёсткой слон, вечернее платье со стразами Сваровски, чёрный смокинг и опустевшие улицы усталого Бомбея…
Начинается время беспрестанных пати. Я чувствую себя такой проказницей, возвращаясь ранним утром обратно в отель! Всё ещё в вечернем платье, со смазанной косметикой, держа в руке открытые туфли на каблуке. Тихо-тихо, чтобы никого не разбудить, пробираюсь мимо ресепшена. Как возвращающаяся с бала принцесса, всю ночь танцевавшая со сказочным, опальным принцем… Я не хочу помнить ни одного дня из своего прошлого!
В Новогоднюю ночь, ровно в двенадцать часов, все повара и поварята родного отеля, в белых халатах и колпаках, колотя половниками по кастрюлям, бегут гуськом по всем коридорам отеля. Тут и там бродят чернокожие Санты. Персонал одет в карнавальные костюмы. С верхнего балкона на головы гостей летят 2006 сине-белых шаров. Наступает 2006 год. В ресторане льётся шампанское и бьют шоколадные фонтаны с клубничными берегами. Стоят ледяные скульптуры. Жарят лобстеров. Вскрывают устриц. На столах – огромные запечённые рыбы. И прочее, прочее.
Богатая индийская каста звякает тяжелыми бриллиантами. Мои бриллианты звякают потише. Американско-канадские нефтяники и франко-итальянские лётчики, оставшиеся в Рождество на рабочих постах, по контрасту с нами, выглядят босяками. Чёрная и красная икра сервированы в ледяных вазочках. Жизнь удалась!
Давненько я не ела чёрной икры. С дрожью в ногах подбираюсь к вазочке. Разочарование. В вазочке не чёрная икра. В вазочке подделка. Очень похожая на вид, но не на вкус. Меня не обмануть, я выросла на Волге и в детстве ела её, родимую, ложками, из трёхлитровой банки.
Задаю осторожный вопрос шеф-повару:
– Мистер N, а знаете ли Вы, что икра поддельная?
Шеф начинает нервничать. Я оставляю эту тему. Ну, в самом деле, много ли народу в этом зале заметит подделку? Зато потом некоторые скажут: «Какая гадость эта ваша чёрная икра. И как вы её, русские, едите?» Ну и правильно, оставайтесь в неведении, нам самим её мало.
Налегаю на красную. Вижу, что остальным тоже красная нравится больше. Это потому, что она настоящая.
Меня всегда интересовал вопрос: куда девается недоеденная пища из отеля? После каждого буфета остаются горы не съеденного. Некоторые гигантские блюда так и стоят совсем нетронутые. Ими можно накормить целый квартал бомбейского слэма. Неужели их просто выкидывают? Похоже, что да. Я, как человек, прошедший голод, не могу думать об этом без негодования.
В феврале моего нефтяника переводят в Дели, и я лечу погостить к нему. В Дели прохладнее. Посещаем Лотос-темпл, это храм всех конфессий. То есть, представители любой религии могут прийти туда и помолиться. Мне нравится такой вариант. У меня агностические наклонности. Я не знаю, в какой религии больше истины. Но знаю точно, что не в той, которая взрывает, убивает и диктует.
В Тадж-Махале очень людно. Это сильно мешает восхищаться современным чудом света. Что меня действительно восхищает, так это «железный столб» в резном архитектурном комплексе Кутаб Минар в Дели. Столб отлит из особого металлического сплава более полутора тысяч лет назад. Он не подвержен коррозии, и о составе этого сплава до сих пор спорят учёные. Умели же люди делать!
На обратном пути опаздываю на самолёт в Бомбей, по вине заблудившегося шофёра моего нефтяника. Приходится лететь с остановкой в Хайдарабаде.
Праздник Холи – это праздник конца зимы, символизирующий победу добра над злом. Если Дивали называют праздником Света, то Холи называют праздником Цвета. Это самое красочное зрелище, какое можно себе представить. Люди кидаются разноцветным порошком и плескаются разноцветной водой. Иностранцы в этот день прячутся в отелях.
Я всё чаще и чаще чувствую себя одинокой и запертой в золотой клетке. Нет, не в роскоши счастье! Не в пятизвёздочном отеле земля обетованная. При этом, к своему удивлению, я замечаю, что по России я тоже ещё не соскучилась. Я не ожидала от себя такого космополитизма. Вот оно, настроение идеальное, чтобы начать паковать дорожный рюкзак. Но пока я его не узнаю и отмахиваюсь от него.
Хоть я и не соскучилась по России, но контракт кончается, а самое главное, кончается срок действия моего загранпаспорта. Приходится возвращаться для решения бумажных вопросов. Но Индия, эта страна фэнтези, Иньский край, где возможно всё, навсегда меняет меня. Я сюда ещё вернусь.
Спозаранку пассажиры самолёта на взлётной полосе наблюдают, как всё население индийского слэма высыпает к стене аэропорта для совершения утреннего туалета. У каждого газета и ведро. Это выглядит, как ритуальное мероприятие. Сидя на ведре, можно почитать, посплетничать и обсудить новости. Закончив с ритуалом, жители слэма выплёскивают содержимое вёдер в океан. День начинается. Самолёту Аэрофлота предоставлен воздушный коридор всегда в одно и то же время. Так что в последующие годы мне доведётся наблюдать эту картину не раз.
В течение следующих нескольких месяцев идёт череда кратковременных поездок в Эмираты, в Таиланд, а потом опять в Эмираты. Мне совсем не сидится на неприветливой родине. Я встречаюсь со своим канадским нефтяником то тут, то там. Теперь он работает в Бахрейне. Иногда мы ссоримся, потому что он думает, что я им всё время не довольна. Это не так. Я не довольна толко тем, что он так думает. Но я знаю – это у него от неуверенности в себе. И я закрываю на это глаза. В промежутках между встречами мой милый нефтяник забрасывает меня нежными письмами, в которых просит указать размер безымянного пальца левой руки, зовёт к себе в Бахрейн, обещает сделать не просто счастливой, а суперсчастливой и обращаться со мной, как с королевой. Свадебное путешествие предлагает провести в солнечной романтической Италии. От этих писем мне становится уютно, тепло и спокойно. В апреле еду к нему в Бахрейн, пора покончить со своей свободой и остепениться. Уже не маленькая.
Здесь сейчас проходят автогонки «Формула-1», и при наличии билета на них получение бахрейнской визы упрощается. Я не знаток гонок. Не могу определить элементарных вещей. Например, отстала та машина, которая сейчас находится далеко позади основной колонны или, наоборот, сильно вырвалась вперёд и уже догоняет остальных на новом витке. Мне становится скучно. В ушах стоит бешеный рёв. Приходится пользоваться берушами. Мимо трибун проносятся спортивные машины. В спину давят жёсткие сиденья. Не моё это, гонки. Я люблю тишину и свежий воздух.
Белое солнце пустыни, которое здесь действительно белое, стоит в мареве небес, сушит кожу и волосы. Под пятьдесят по Цельсию. Через несколько дней будет под шестьдесят. Если ехать в открытой машине, в лицо дует раскалённый воздух, как из фена для волос. Не моё это, пустыня. Я люблю лес и воду. Но сейчас я на Бахрейне.
Королевство Бахрейн – это самое маленькое арабское монархическое государство. Оно находится на архипелаге в Персидском заливе, и на его территории располагается крупнейшая военная база США. Всего в шестнадцати километрах на восток лежит внушительный сосед Бахрейна – Саудовская Аравия. Страны соединены самым длинным в мире двадцатипятикилометровым морским автомостом.
Многие слышали о жесткости порядков в Саудовской Аравии. Особенно в отношении женщин. Например, женщине не разрешено выходить из дома без сопровождения члена семьи мужского пола, не разрешено работать и водить машину. Существует множество других запретов. Саудовские женщины видят мир через чёрную сеточку. На руках у них чёрные перчатки. Не должно быть видно ни сантиметра открытой кожи. И всё это в климате, где можно яйца жарить на капоте автомобиля. В аэропорту я видела, как едят саудовские женщины. Они немного приподнимают паранджу и просовывают под неё вилку. И так каждый кусок… При этом девочкам внушается с детства, что они сами того хотят. И многие верят. А мы всё себя жалеем.
Алкоголь в Саудовской Аравии запрещён под страхом смертной казни. А в пятницу даже мужчина не может появляться в общественных местах без семьи. Неудивительно, что западные нефтяники, работающие в Саудовской Аравии, предпочитают жить на Бахрейне. Им приходится каждый день преодолевать двадцатипятикилометровый мост и проходить контроль на границе. У тех, кто работает долго, даже есть отдельная книжка, прилагающаяся к паспорту. Эта книжка испещрена пограничными штампами. Но кружка пива того стоит!
Я быстро схожусь с друзьями моего нефтяника: ирландской учительницей, английским инженером, мексиканской домохозяйкой и прочими. Мы ходим друг к другу в гости, перезваниваемся и постоянно встречаемся в разных местах, чтобы попить вина, поужинать или посетить музей. Как ни странно, сам нефтяник оказывается не таким уж компанейским человеком и, к сожалению, в основном пребывает в ворчливом настроении. Что вызывает порицание общественности.
Бахрейн и Эмираты называют оттепелью Саудовской Аравии. Местные модницы могут позволить себе открыть не только глаза, но и лица. На них надеты почти приталенные хиджабы из струящегося чёрного шёлка. Иногда на хиджабе бывает цветная окантовка. На головах у них высоко завязаны платки. Создаётся иллюзия изящного силуэта в короне. Женщины умудряются извлечь максимум из минимума позволенных выразительных средств. Жажда женщины жить и быть привлекательной пробивается как цветок из-под асфальта.
Больше всего это место мне запоминается тем, что здесь выращивают картофель и помидоры на клумбах и в цветочных горшках, причём не ради урожая, а ради цветов. И ещё тем, что мужчина, к которому я сюда приехала, чтобы стать его королевой, кинул в меня сковородкой с беконом, который я для него жарила.
Конечно, надолго я в подобном месте задерживаться не собираюсь.
«Карету мне, карету!»
Керала, Второй контракт
АвгустВ августе соглашаюсь на второй, ставший последним, контракт. Керала – самый южный, самый богатый и самый грамотный штат Индии. В аэропорту города Кочин меня встречают с именной табличкой. На табличке стоит моё имя в исковерканном виде и титул «мистер». Встречающий водитель удивлён, увидев мисс вместо мистера.
Я буду петь в круглом стеклянном ресторане отеля, который находится прямо на заводи. Аппаратура, конечно, не такая, как в Мумбаи, но сносная. Петь в неё можно. Посреди ресторана бьёт фонтан, выложенный голубой мозаикой. Задняя стенка сцены стеклянная. Сквозь неё открывается вид на затон.
В этом месте встречаются река и море. Воды смешиваются и образуют подсоленную заводь, со своим пресно-солёным миром. В нём живут странные животные, например, гигантские пресноводные креветки. Эти креветки до нереальности люминесцентно-голубые. По затону плавают сиреневые цветы—кочевники. Их корневая система ни к чему не крепится, и они просто перемещаются по течению. Иногда мимо отеля проплывают целые сиреневые поля.
В первую же неделю, как всегда, совершаю поездку по достопримечательностям Кочина. Керала – родина Аюрведы. В переводе с санскрита «Аюрведа» означает «знание жизни». Наука насчитывает более пяти тысяч лет и во главе угла ставит гармонию и баланс души и тела. А знания передаются от отцов к детям, из поколения в поколение. В Керале множество аюрведических клиник и частных врачевателей. На каждом шагу здесь делают массаж, и почти каждый магазин продаёт всевозможные зелья.
В Кочине делают знаменитые мелко нарезанные остро-солёные закуски «вырви глаз».
У каждого индийского штата свой язык. В Махараштре – марати, в Тамил Наду – тамил, в Гоа – конкани и так до бесконечности. Язык Кералы – малайалам. Почти все говорят на английском и далеко не все на хинди. По этой причине я хинди и не выучу.
Из бизнес-района Ернакулам в форт Кочин ходит паром. На дебаркадере две кассы, мужская и женская. Это для того, чтобы женщины не стояли в одной очереди с мужчинами. Глядя на контингент мужской очереди, понимаю, что это хорошая идея. Плюс в женской очереди намного меньше народу.
Форт Кочин богат историей. В старину сюда переселились китайцы. От них остались китайские сети, похожие на верфи. Ими здесь до сих пор ловят рыбу. Сети великолепно смотрятся на закате! Туристы обожают их фотографировать.
Несколько позже прибыли евреи, оставив древнюю синагогу с очень хорошо сохранившимися оригинальными напольными изразцами.
Потом приехали голландцы. От голландцев остались форт и старое кладбище. В трещину одной из могильных плит голландского кладбища кто-то положил куриную лапку. Это уже похоже на Вуду.
Почти сразу у меня появляются новые друзья из самых разных стран Европейского союза. Их объединяет то, что они все – завсегдатаи ресторана, в котором я пою, и управляющие на местном заводе пластмассовых тазов и розеток.
Во время моего первого контракта в Бомбее я была избалована немецким менеджментом нашего отеля. Здесь, в Керале, в отеле с индийским руководством, царит атмосфера патриархата и меня пытаются строго контролировать. Это не по мне, поскольку я отношу себя к тому типу людей, которым для порядка и организации не нужны менеджеры.
Например, я говорю себе: «Надо выучить такой-то язык». Точка. Я беру самоучитель и выпускаю его из рук, скажем, через год, когда язык выучен до первоначально установленного, мною же, уровня. И мне для этого не требуются ректоры и наставники. Я сама стою у себя над душой лучше любого ректора.
То же самое касается моего поведения и морального облика. Считаю нужным – делаю, не считаю – не заставите. Да, это довольно анархические взгляды. Но я и не говорю, что они подходят всем.
Так или иначе, приходится провести ген-беседу с генменеджером:
– Сэр. Мне столько-то лет. Я приехала из почти что европейской страны, благословенной Раши. Где всем абсолютно наплевать на моё поведение. И я намереваюсь покидать отель и квасить, где хочу и когда хочу. Вы не сможете меня контролировать, как контролировали предыдущих филиппинских певиц. У меня университетское образование, – вворачиваю я. – Ноуван кен стоп ми, сэр.
И чтобы совсем застращать начальника, добавляю последний, совершенно убийственный аргумент:
– Плииииис… – голос звучит жалобно, брови собраны домиком. Должно сработать.
К счастью, сэр оказывается человеком умным. Он сразу понимает, о чём я говорю. Соглашается дать мне вольную и в последствии не жалеет об этом. Теперь я могу принять приглашение управляющих местного завода тазов и розеток съездить в Алапи.
Алапи – это деревня на берегу затона, в паре часов пути от Кочина. Там будут проходить ежегодные гонки снейк-ботов, или змеиных лодок.
Сезон дождей, очень влажно и жарко. Зелень такая молодая, что имеет салатовый цвет. Чёрная, смердящая вода затона кажется густой, как кисель. Так выглядят многие индийские водоёмы.
Собираются толпы народа. На пальмах развешаны красные флаги, плакаты и фотографии Ленина и Маркса. Вот так могла бы выглядеть Россия после изменения наклона земной оси. Алапи – место, где победили коммунисты. В «азиях» и «латинамериках» много таких мест. Пролетарии всех стран до сих пор видят спасение от контрастов только под сенью красного флага с серпом и молотом.
В Керале есть и православные церкви. Православие пришло сюда из Сирии. Здания церквей не по-индийски неброские и без излишеств. Просто корпуса из белёного бетона, с башенкой и крестом. Священники во время служб тоже одеты скромно.
В рукавах заводи уже «толпятся» туристические корабли, местные лодки, лодчонки и плоты. С палубы одной лодки тощие парни прыгают в воду. На палубе другой лодки тощие парни поедают руками рис с бананового листа. А на этой лодке усатый дяденька с характерным индийским брюшком, похожим на музыкальный бемоль, показывает сценки из национального театра Катикали. Дяденька бешено вращает глазами, сдвигает брови и пританцовывает. И могу сказать, что у дяденьки неплохо получается.
Начинаются гонки. Лодки узкие и длинные. В ширину на них помещается только один гребец, в длину – до сорока. Отсюда название «snakeboats» – змеиные лодки.
На воде они выглядят очень неустойчиво. И действительно, по ходу гонки лодки по очереди тонут. Из воды видны только головы гребцов, одна за другой, как буйки.
Скоро на поверхности затона остаётся всего несколько лодок. Похоже, что выиграет не тот, кто быстрее, а тот, кто дольше всех продержится на воде.
Под свинцовым муссонным небом Кералы я обгораю почти до кости и лишаюсь голоса. Придётся петь с хрипами и «кукареканьями». Мой контракт не предусматривает больничного.
Национальный праздник Кералы – Онам. Празднуется возвращение на землю, к своим подданным, доброго мифического царя Махабали. Во времена его царствования в Керале был Золотой век. В этот день женщины Кералы надевают белые хлопчатобумажные сари с золотой каймой, вплетают жасминовую гирлянду в волосы и качают друг друга на качелях.
Индийские женщины иногда могут быть такими красивыми!! Иной раз смотришь и думаешь: «Это уж слишком!» Даже не верится, что они настоящие.
Женский персонал отеля тоже меняет свою форменную одежду на Онам сари. И теперь в отеле безумно пахнет жасмином. Керальский жасмин – самый пахучий. Он просто сшибает с ног.
Онам празднуется только в Керале. Белый цвет во всей Индии считается цветом траура, а в Керале – торжества. Этот штат богат своей особенной культурой, отличной от культуры остальных штатов. И я решаю не отставать.
Белое сари с золотой каймой, жасминовая гирлянда в волосах. Короткая блуза, хоть и сшитая специально по мне, настолько узка, что по рукам перестаёт циркулировать кровь и они начинают отниматься. На зелёной лужайке в форте Кочин керальские девушки в таких же белых сари качают меня на качелях.
Как всегда, индийцы счастливы видеть иностранку в их национальной одежде. Дамы, работающие в моём отеле, заставляют меня надеть нижнюю юбку. Нижняя юбка в отеле полагается по форме. Как же удивлены дамы, увидев, что я ещё и не ношу рейтуз по колено. Эти рейтузы они называют трусиками и считают их незаменимой частью женского гардероба. Дамы хихикают и стыдливо прикрывают рот, а меня подмывает спросить:
– Над кем смеёмся? Над собой смеёмся! На улице тропическая жара, температура никогда не опускается ниже двадцати по Цельсию. На вас пять метров не продуваемой ткани, полотняная юбка по щиколотку и плотные рейтузы по колено…
Что поделать, другая культура. Хотя моя одежда и не слишком кричащая, всё же здесь она вызывает сильный резонанс. Мне даже зачитывают специальное постановление менеджера по персоналу: «Певица такая-то должна носить бюстгальтер», сноска: «поскольку персонал отеля обсуждает…»
Я никогда не носила бюстгальтер. Несколько раз покупала, но потом всегда забывала надеть. Такая вот интимная особенность. Бюстгальтеры со мной не дружат. Но постановление начальника для меня закон. Еду за бюстгальтером. Местные бюстгальтеры, все до одного, на вате, с эффектом увеличения груди. Покупаю самый скромный, и всё равно в нём я выгляжу куда более вызывающе, чем без него. Теперь мне и самой становится неудобно, и я выхожу из номера в лёгком палантине на плечах. Разговоры немного утихают.
Через некоторое время местная газета берёт у меня интервью, на следующий день я просыпаюсь знаменитостью.… В бизнес-районе Кочина Ернакуламе и так очень не много иностранцев, а тут ещё эта статья с фотографией… Меня начинают узнавать на улице и просить автограф.
Вслед за этим, по указанию руководства отеля, я даю ещё одно интервью. На этот раз местному телевидению. В течение получаса я отвечаю на тогда ещё ломаном английском на сладенькие, банальные вопросы ведущего. У меня совершенно пряничное выражение лица и доброжелательно-слабоумная улыбка.
В конце передачи я пою латин-поп-песенку «Pasadena» и «Falling in love with you» Пресли. Всё действие происходит на фоне проплывающих по заводи кустов. Передача до слипания приторная. Я изо всех сил стараюсь, чтобы её не увидели мои тазо-розеточники. Вслед за этим потянулась толпа местных папарацци…
Ведущий передачи преследует меня и предлагает съёмки с обнажёнкой. Многократно отказываюсь. В обиде он заявляет, что ему и наплевать, поскольку его индуистские родители всё равно не разрешили бы ему «жениться на русской».
Целые семьи ловят меня на улице и просят автограф. Некоторые пытаются познакомиться поближе. При отказе начинают плакать.
Прямо перед отелем вешают огромный щит с коллажем, на котором очень крупным планом изображено моё пряничное лицо, микрофон и бушующая в экстазе толпа. Щит гласит: «Из России с любовью. От кантри до рока».
Мне не дают прохода. Мне не скрыться от большой славы на маленьком пятачке. Местный композитор предлагает написать специально для меня рок-оперу. Я с ужасом отказываюсь. Он по-детски оскорбляется и рассказывает всем, что это он отказался со мной работать, потому что я плохая певица. То есть, у меня появляются недоброжелатели.
Всё, как полагается в мире большого шоу-бизнеса. Я испытываю на собственной шкуре тяжелое ярмо популярности. Как же легко прославиться в Индии! Теперь я покидаю отель, замотанная в шаль. Со временем пройдёт и это.