Закон Мёрфи в СССР
И при этом – находились апологеты и фанатичные сторонники теории «почти бескровного, безболезненного распада СССР»! Они с пеной у рта доказывали: «лучше ужасный конец, чем ужас без конца…» Я открыл глаза и огляделся: под эвкалиптами через дорогу от выполненного в восточном стиле здания Горсовета Анакопии, у небольшого ларька, где варили кофе, мужчины играли в нарды и шахматы, пили из чашек ароматный напиток и смеялись. Слышался многонациональный говор, стучали игральные кости о доску, хлопали шахматные фигуры… Ужас без конца, серьезно? Вот это вот – ужас?
Как там, в песне: «жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф…» Вдруг меня как током ударило: пока я был в Афгане, умер Высоцкий! Черт подери, 25 июля, 1980 года, умер Владимир Семенович. Ну что за попаданец из меня такой, уродский? Какого хрена я… А что я мог сделать? Я попал сюда весной 1979 года, можно ли было спасти Высоцкого за это время? Поехать в Москву, познакомиться с нужными людьми, попытаться – сделать что? Спасти Высоцкого и потерять Машерова? И – Дворец Спорта, строящийся санаторий, дороги, яркие, раскрашенные дома и новые производства в Дубровице, Федерацию дворового бокса, «новую полевую журналистику» и чертовы «белозоровы штаны»?..
Пока я знатно тупил посреди тротуара, из дверей Горсовета по мраморной лестнице сбежал какой-то тип в костюме, пересек проезжую часть, приблизился к одному из столиков и зашептал на ухо грузному седому мужчине что-то, оживленно жестикулируя.
– Постолаки?! – удивился седой. – Сколько?!!
Я его даже со своего места услышал и перестал рефлексировать, потому что там, в тени крыльца Горсовета, маячила спортивная фигура Эрнеста! Какого хрена Эрнест делал в Анакопийском Горсовете, и что это за такой влиятельный игрок в нарды, к которому из этого самого Горсовета бегают типы в пиджаках вопросы решать?
Мигом нырнув в заросли рододендронов, я сквозь ветки кустарника продолжил наблюдение. Чуйка просто вопила: вот оно, вот! Седой встал с места и, отдуваясь, двинулся через дорогу. Эрнест дождался, пока тот зайдет за угол здания, и полез во внутренний карман кожаной куртки. Портмоне, ну конечно! Мажор спрятал в ладони несколько купюр и двинулся к своему визави.
Я переместился к ларьку с кофе – ситуация прояснялась. Однако требовалась дополнительная информация, а потому…
– Крепкий, без сахара, пожалуйста, – попросил я, протягивая рубль.
– Будет тебе крепкий, генацвале! – откликнулся мужчина из горячего, как пекло, нутра ларька.
Там, на песке, стояли маленькие турочки, в которых бурлил дьявольски черный кофе. Когда он сварился, и мне в ладонь высыпалась сдача, а на прилавке появилась белая чашечка в блюдечке, тот самый седой товарищ как раз возвращался к месту за нардами. Видимо, дела с Эрнестом товарища порадовали, и лицо его излучало благодушие.
– А это кто? – довольно бесцеременно поинтересовался я, беря в руку чашечку. – Какой-то солидный человек, раз к нему из Горсовета бегают?
– О! – сказал советский грузинский бариста. – Это товарищ батоно Папуашвили, из парткома. Второй секретарь! Торговлю курирует! Очень солидный человек, очень!
Торговля, Эрнест, Папуашвии, Постолаки, Анакопия – всё это вертелось у меня в голове, и, казалось, вот-вот могло прийти озарение и чистый свет катарсиса должен был политься в мой разум, но в этот момент в мой желудок полилось кофе, а потом – едва не полилась кровь из глаз.
Я, кажется, прочувствовал на себе ощущения Астерикса и Обеликса, которые хлестали волшебный напиток друидов! Все волосы у меня на теле встали дыбом, сердце принялось танцевать лезгинку внутри грудной клетки, а глаза вылезли из орбит:
– Диди мадлобт! – сказал я, аккуратно поставив чашку на прилавок.
Руки мои дрожали. Сколько молотых кофейных зерен он всыпал в турку, чертов алхимик? Пуд?
– Всегда пожалуйста, – радостно ответил этот магистр зельеварения.
Пытаясь не подпрыгивать на ходу, я устремился за угол Горсовета – как раз туда, где скрылся Эрнест. Нужно было стараться не отсвечивать, а потому, осторожничая, я едва не упустил момент, когда уже знакомая черная «Волга» с моим соседом по комнате, восседающим на переднем сидении, вырулила со стоянки.
Краем глаза заметив анакопийское такси – традиционное, с красной крышей, рванул к шоферу, который только-только раскурил сигарету.
– Вон за той машиной – поедем?
– Ты что – шпион? – спросил он с непередаваемой апсарской интонацией.
«Ты чтО – Ш-Ш-ШПИОН?!» – примерно так это прозвучало.
– Журналист! – взмахнул я редакционным удостоверением. – «Комсомольская правда»!
– О! Это другой разговор! Садись, поехали!
И мы поехали. Водитель был худощавый, с четкими чертами живого лица, крепкими загорелыми предплечьями. Лет таксисту было слегка за сорок, и звали его Тимур. Первым делом он жутко оскорбился, когда я попробовал пристегнуться ремнем безопасности:
– Э! Ты что, думаешь, я водить не умею, что ли? Зачем меня обижаешь? Я в такси десять лет работаю, две аварии только имею, и те – не по моей вине! Я по горам еду, сто держу до самого Сочи, видишь – живой, здоровый!
Меня это не обнадежило, если честно… А вот его умение держать дистанцию и при этом не терять из виду черную «Волгу» – впечатляло.
– Ты знаешь, за кем едешь? – спросил Тимур.
– Пассажира знаю, водителя – нет.
– И что, как пассажир?
– Мутный, – пожал плечами я.
Вот уж с кем не стал бы откровенничать, так это с таксистом! Жизнь научила… Хотя есть среди них отличные мужики, но минский товарищ по имени Николай мне еще долго вспоминаться будет.
– Пассажир, значит, мутный… Знаешь, дорогой, водитель там тоже мутный. Я бы не стал за ним ехать, если бы ты червонец не пообещал!
Я обещал ему червонец? Вот новости! Но делать было нечего: пришлось рыться в карманах в поисках десятки.
– Червонец – вот он! – сказал я. – А чья машина-то?
– Машина Госагропромовская! Хочешь – скажу куда мы едем? – прищурился Тимур, поглядывая на купюру. – На Яштухский склад! Вот это я мамой клянусь, точно так будет! Гляди – поворачивает на Яштух! Точно! Давай червонец.
– Вот он – червонец, отдам, какие проблемы… А на складе том – что имеется?
– Как что? Ты куда приехал – в Сыктывкар или в Апсару? Это Госагропром! Он всё имеет! Хочешь – мандарин, хочешь – апельсин, хурма, королёк, гранат… Фундук имеет тоже, фейхоа имеет, инжир… Каждый сезон – свой фрукт! Ты что – нерусский? Это надо объяснять?
– Я полешук, – усмехнулся я.
– Какой полешук? – удивился апсарец. – Что такое полешук?
– Ну, вот знаешь – есть грузины, а есть – сваны…
– Как не знать! У меня сосед – сван!
– Так вот есть белорусы, а есть – полешуки. Понимаешь?
– Понимаю! – таксист вдруг наморщил лоб и поднял палец вверх, едва не проткнув им крышу автомобиля. – Субэтнос! А что? Я на историческом, в АГУ учился!
АГУ – это Апсарский Государственный Университет. А потом кто-то еще спрашивает, почему я не хотел жить с историками…
– Хочешь, еще червонец пообещай мне – я тебя тут за поворотом подожду, а? – предложил Тимур. – Ты же туда пойдешь, да?
Мы уже минут пять как выехали из города и тряслись по извилистой дороге с плохим асфальтом, которая уводила нас куда-то в сторону Яштухского мыса, который был гораздо менее обжитым, чем Гераклейский – где располагались санатории.
– Пойду, – сказал я. – Если дождешься – будет тебе червонец. Слушай, это что – единственная дорога сюда?
– Как – единственная? Ещё железная есть! Фрукты в вагоны грузят, по всему Союзу везут!
– Вот оно что! – я, кажется, начинал кое-что понимать.
Да и фамилия эта – «Постолаки» – постоянно крутилась в голове, не давая покоя. Такси свернуло на едва заметную грунтовую дорогу, над которой смыкались ветви пышных лиственных деревьев, и Тимур сказал:
– Ну, хочешь – иди дальше, я тебя час подожду. Там, правда, лихие люди работают, ты им лучше не попадайся. А попадешься, скажи – за гранатовым соком пришел. Может, поверят? Иногда отдыхающие его тут покупают.
– Спасибо! – сказал я и полез из машины. – То есть – итабуп!
– Давай, полешук. Осторожность имей там!
Вот это прозвучало очень двусмысленно: я за последние полтора года имел осторожность с завидной регулярностью!
Глава 6, в которой приходится пинаться ногами
Огромные каменные склады, покрытые белой штукатуркой, с крышей из свежего шифера, располагались на огороженной территории в окружении рощ и зарослей кустарника. С одной стороны имелись металлические ворота для автомобилей – туда, видимо, и въехала «Волга», с другой – виднелись провода и опоры над верхушками молодых деревьев. Там, по моим прикидкам, должна была пролегать железная дорога: локомотивами в Апсаре служили в основном электровозы.
Переться напролом в ворота было бы глупостью даже для меня, а потому я пошел в обход, намереваясь осмотреться вдоль ж/д путей. Благо, помимо заехавших на погрузку вагонов, на запасных путях стояло и несколько ржавых, видавших виды платформ, за которыми можно было укрыться. Я и укрылся – скорчился в три погибели и крался за путями.
Забор, окружающий склады, выглядел, честно говоря, не очень: местами подгнившие, проломившиеся доски, поросшие плющом, были скорее номинальной защитой, преградой для случайных коровенок или овечек. Но никак не препятствием для злоумышленников. Любителей поживиться фруктами ожидал другой сюрприз: забористый хриплый лай возвещал о том, что на территории имелись сторожа посерьезнее двух небритых дядек у ворот!
Собачек я, если честно, побаивался. Но делать было нечего, всё зашло слишком далеко. Тем более, с точки зрения закона я ничего не нарушал и на охраняемую территорию не проникал – нет такого правила, которое запрещало бы прятаться за ржавыми платформами! Солнышко припекало, и от нагнетаемого адреналина и жарких лучей спина стала мокрой, а по лицу текли крупные капли пота, которые мешали мне нарушать технику безопасности и пролезать под вагонами.
В тот самый момент, когда я спрятался за колесной парой вагона из состава, стоящего на погрузке, со стороны складов послышался оживленный разговор и шум шагов нескольких человек.
– Как – некондиция? Почему – некондиция, Самвел? Смотри, какая кондиция! Товарный вид имеет, хоть его в ЦУМе выставляй! – послышался звук отодвигаемой двери вагона.
– Говорю – некондиция, и товарищ из Москвы уверяет: когда доедет, будет некондиция, Заур! Смотри, как он убедительно говорит, просто эксперт! Эрнест, вы же эксперт?
– Эксперт, – раздался голос Эрнеста. – Лучший специалист по некондиционному товару!
Зашуршала бумага – я аккуратно выглянул из-под вагона и увидел, что мой сосед по комнате снова полез в портмоне. Однако, осёл, груженный золотом, пройдет в любые ворота! Даже если осла зовут Эрнест. Тем более, если его зовут Эрнест!
– Сколько некондиции, товарищ эксперт? – поинтересовался ответственный Заур.
Я снова спрятался за колесную пару и слушал очень внимательно.
– Маврикис Адамович очень просил к Новому году мандаринов побольше, может быть – семь, восемь… – проговорил Эрнест.
– Ящиков? – уточнил Заур.
– Станет Постолаки на ящики размениваться, – усмехнулся Самвел – видимо, он тут был начальник. – Вагонов, верно?
– Точно – вагонов! – подтвердил Эрнест.
– Но это же… – Заур закашлялся и долго не мог прийти в себя.
– Это экспертное мнение. Усушка, утруска, угар, утечка. Мы ведь не говорим, что десять вагонов должны прибыть одним поездом? Мы говорим про Новый год. Апсарские мандарины – лучшие в мире, верно? Потому что хранятся до четырех месяцев… И валютой за них платить не надо.
– Или не хранятся, – усмехнулся начальник Самвел. – Усушка, да? Утруска, угар…
– Это вы про кого угодно можете говорить, но не про Маврикиса Адамовича! У нас на овощебазе всё есть и всё хранится как положено! А почему? Потому что эксперты работают!
– Так что, документы исправлять? – уточнил Заур, которому явно нравилось быть экспертом.
А обеспеченным экспертом ему нравилось быть еще больше.
– Оставь тут, потом исправишь! Пойдем, дорогой, – выпьем, закусим… – предложил Самвел.
– … о делах наших скорбных покалякаем, – продолжил мысль Эрнест. – Маврикис Адамович еще про фундук просил напомнить, есть выход на кондитерский цех…
– Это почему – «скорбных»? – перебил его Самвел. – Хорошие у нас дела, на благо людям, на пользу себе! А что – в «Гнильторг» отдавать? Думаете, они наши мандаринки – один к одному – на прилавок выставят? Та же усушка-утруска, только под прилавком магазина! Традиция есть – мандарины на новогоднем столе. Традиции мы с вами чтим, и потому – делаем благое дело, пусть и извлекаем из этого прибыль… Так что и за фундук поговорим, и за лимоны… Лимоны нужны?
– О-о-о-о! Лимоны! – зацокал языком Эрнест. – Лимоны – это золотое дно!
Так они и шли, наслаждаясь обществом друг друга и собственным величием, в сторону административного корпуса. Я дождался, пока троица скроется из виду, и вынырнул из-под вагона с фотоаппаратом наперевес: они не закрыли дверь! Щелк-щелк! Ровные ряды ящиков с мандаринами заснял в момент, а потом едва не завопил от счастья: Заур действительно оставил тут же, на полу вагона накладные, табели! Или как это там называется у товароведов-экспедиторов и прочей подобной братии? Стопка листков лежала, придавленная какой-то реечкой, дабы не унесло ветром. О счастья день!
Разгильдяйство – наше всё! Я принялся перелистывать документы, фотографируя их один за другим, и отщелкал все и положил обратно, и сунул фотоаппарат в сумку, и…
– Э-э-э-э, а ты кто? – раздался удивленный голос. – Что, на рынке мандарины не продают? Совсем бздыхи страх потеряли! Дамсик, возьми его!
Кто такой Дамсик, я понял сразу – утробное рычание едва не сбило меня с ног волной инфразвука, а гулкий топот мощных собачьих лап вызвал дрожь земли.
– …я-а-а-ать!!! – завопил я и устремился вдоль путей, понимая, что шансов нырнуть под вагоны у меня нет.
Огромная коричневая псина мчалась прямо за мной, имея вполне определенные гастрономические намерения!
– Я! ЗА! ГРАНАТОВЫМ! СО-О-О-О-ОК-О… – орал я на бегу, слушая клацанье зубов за самой моей спиной, угрожающее сохранности ягодичных мышц.
– Возьми его, Дамсик!!! – кричал злой собачник.
Я осознавал, что в целом псины бегают быстрее людей, а потому должен был использовать какие-то другие преимущества. На мозг у меня надежды давно не было, на ловкость рук и силу убеждения – тоже, оставалась только импровизация. Добежав до ржавых платформ, стоящих на запасном пути, я вспомнил один из своих физкультурных ужасов из детства: гимнастического коня. На всем скаку опершись о борт этого недовагона, я взлетел наверх, с ужасом услышав треск рвущейся… Плоти? Слава КПСС, это была всего лишь рубашка! Черт с ней! Я сумел быстро встать на ноги и приготовиться.
Зубастая рожа коричневого Дамсика уже мелькала за бортом, брызгая слюной и надрываясь рычащим лаем. Собаченция была капитальная, страшная как смертный грех, огромная – не меньше кавказской овчарки. Когда оскаленная пасть появилась в пределах досягаемости, я выдохнул:
– Н-на!!! – и отвесил хорошего пинка прямо по зубам мохнатому стражу фруктовых складов.
Клацнуло громко!
– И-и-и-и-и-и!!! – раздался леденящий душу скулеж, и коричневая молния метнулась прочь – туда, где продолжал выкрикивать агрессивные лозунги ее хозяин.
Видимо, по роже псине прилетело крепко. Собачку, наверное, было жалко. Но себя мне было еще жальче, и потому я устремился прочь, вдоль железнодорожных путей, пытаясь держаться поближе к зарослям, чтобы меня не заметили. Однако – остановился и, повинуясь журналистскому инстинкту, выдернул фотоаппарат из сумки и заснял вагоны: так, чтобы было видно надписи, номера и другие пометки на бортах, понятные специалистам.
А потом снова припустил вдоль путей, хрупая по гравию – за мной в погоню устремились уже люди! Те самые небритые охранники, которые разлагались у железных ворот, присоединились к собачнику и бежали за мной, потрясая какими-то здоровенными бамбуковыми (!) дрынами. Хорошо хоть – без винтовок! Мне и двустволки с солью вполне хватило бы для серьезного огорчения…
Огромными прыжками я устремился по лесу к машине такси и, увидев курящего у водительской двери Тимура, замахал ему руками:
– Ходу, ходу!
Не говоря ни слова, апсарец выбросил сигарету, сиганул за руль и завел автомобиль. Я как раз успел нырнуть в салон. Завертелись колеса, выбросив целые потоки грязи, рыкнул мотор, и машина помчалась прочь, сначала вырулив на дорогу из плохого асфальта, а потом уже набрав крейсерскую скорость.
– Что, украл что-то?
– Фотографировал…
– Фотографировал? А дрался с кем?
– С Дамсиком? – неуверенно проговорил я, стараясь при этом не садануться головой, учитывая тряскую дорогу.
Тимур хрюкнул и засмеялся, продолжая крутить баранку и свирепо орудовать рычагом коробки передач:
– Наши Дамсики – они да… Они хе-хе-хе! А про гранатовый сок ты ему сказал?
– Кому – Дамсику?
– Хе-хе-хе!
Рубашку я снял, оставшись в одной футболке. Даже местный приятный микроклимат не очень располагал к такой форме одежды в конце октября, но не ходить же в рванье! Да и остыть стоило.
– Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста? – спросил Тимур сочувственно. – Как твоё имя, журналист?
– Герман, – сказал я.
– О! – оживился таксист. – Я твоего тёзку читаю, этого, который Белозёров. Настоящий джигит, такие вещи исполняет – я его «Афганское сафари» два раза перечитывал, как он с этим майором… Или полковником? В общем – К.! Как они там поля жгли… Знаешь, я думаю – этот полковник К. – апсарец. Кяхба, например, или Кварчиа… Ведет себя как воин, большую храбрость имеет! А Белозёров – тоже молодец, хоть и русский…
– Полешук, – сказал я. – Оба они – полешуки.
Он странно посмотрел на меня, и ничего не сказал. А потом молчал всю дорогу.
Когда мы въезжали в Анакопию, на город уже опустилась густая бархатная тьма южной ночи. Смеркалось тут быстро, и мне это было на руку: я собирался вернуться в санаторий незамеченным.
– Давай, до свидания, товарищ Белозёров, – взмахнул открытой ладонью Тимур. – Своим расскажу кого возил – не поверят!
– Белозор моя фамилия. Не рассказывай никому пока, ладно? Мне тут еще до конца отпуска время проводить, а дела мутные творятся… Сам понимаешь…
– Это ты отпуск такой имеешь? – снова мелькнула невозможная апсарская интонация.
– Вот именно – имею, – усмехнулся я. – Давай, абзиараз!
«До свидания», значит. Он улыбнулся, снова махнул рукой, яростно дернул рычаг коробки передач и автомобиль с красной крышей умчался прочь по анакопийской улочке.
* * *Рубашку я выбросил в мусорку, она совсем пришла в негодность, еще и кровью из царапины на предплечье оставшийся целым рукав залило… Царапина пустяковая, уже засохла, а всё равно – неприятно. Главное – фотоаппарат цел! Нужно будет высмотреть где-то в городе фотоателье, пленку проявить!
Я шел по тротуару, намереваясь перелезть через забор в том же самом месте, где и сбегал. Горели желтым светом фонари, бились о плафоны жуки и москиты, трещали во всё горло в ветвях деревьев цикады или какие-то другие шумные насекомые… А к моему месту, как будто специально предназначенному для перелезания, знакомой пружинистой походкой приближалась некая высокая атлетичная фигура. Эрнест!
Прижавшись к забору, я замер в тени. Вот ведь действительно – гора с горой не… Эге! Он по своей привычке остановился, помахивая кожаной курткой, и осмотрелся по сторонам, как будто чего-то опасаясь. Кого мог бояться мой сосед по комнате? Видимо – причины для осторожности были, потому что, повесив кожанку на гребень забора, Эрнест мигом взобрался наверх и быстрыми шагами скрылся из виду.
А куртка? Головотяп забыл куртку! Ох-ре-неть! Я снял ее с забора, повертел в руках и залез в нагрудный карман, конечно. Портмоне там не было… Значит – не совсем головотяп?
– Вон тот говноед! – раздался голос а потом – скрип тормозов.
Огненно-красный «Запорожец» остановился прямо передо мной, хлопнули дверцы и наружу вылезли два парня – кстати, вполне себе славянской внешности. Твою-то мать! Грёбаная куртка! Ясное дело, говоря про говноеда, они имели в виду Эрнеста, кого ж еще? Не меня же! Я, например, не говноед, а вот что касается мажора – сомнения были. Но, увидев в темноте высокую фигуру, примерно тот же типаж лица и эту импортную куртку – что они могли подумать?
– А-а-а, сволочь! – крупный детина очень по-народному размахнулся, мечтая размозжить мне кулаками всю голову, но был обескуражен – я швырнул кожанку ему прямо в лицо и отскочил в сторону.
– Пацаны, это не я! Вы не за того меня приняли! – попытаться проявить благоразумие стоило.
– Ага! А нехрен было ее лапать! – второй – шустрый и худощавый, кинулся мне в ноги.
Наверное, занимался вольной борьбой… Я с ним бороться не собирался – снова отпрыгнул назад и пнул его ногой, точно так же, как Дамсика какой-то час назад. Получилось прискорбно: попал пяткой прямо в лоб.
– Ыть! – защитник униженных и оскорбленных ткнулся носом в тротуар, потеряв равновесие.
О его туловище запнулся второй, здоровенный, и полетел прямо ко мне в объятия. Наткнувшись солнечным сплетением на кулак, он задохнулся, сел на задницу и широко открыл рот, пытаясь прийти в себя.
– Еще раз – это был не я! И куртка – не моя! Я никого не лапал! Вы, наверное, хорошие парни, и мне действительно неловко, что так вышло… – вот же вшивая интеллигенция, ее из меня не вытянуть и пытошными клещами, наверное. – Если у вас ко мне еще будут вопросы – приходите на проходную завтра, спросите Германа из семьсот двенадцатого номера – обсудим. Всего хорошего!
Уцепившись за забор, я подтянулся, сделал выход силой, перебросил ногу – и был таков. А кожанку им оставил – нехрен мне делать, еще Эрнесту одежку подносить… Перетопчется. Тем паче – спалился бы, как есть!
Пока шел по тенистым аллеям санаторной зоны, в голове у меня стучал один вопрос: «Где игучий Эрнест успел за это короткое время найти женщину и облапать ее, если мы с Тимуром едва успели добраться до города?»
Мне очень хотелось принять душ и переодеться, прежде чем пойти искать Тасю и девочек, и потому я двинулся к своему номеру. Даже если там и был Эрнест – в чем он мог меня заподозрить? Ну – потный, ну, с царапиной… И что? Накачав себя таким образом, я сделал безразличное лицо, взялся за дверную ручку и надавил.
– …ах, Эрнест, я ждала тебя тут, как дура, целых полчаса…
– Ну, ну, маленькая… Да вот же я!
Твою-то мать! Я стоял как оплеванный – этот говноед раздевал там девушку – фитнес-инструктора! Или как эта должность сейчас называется?
Вот же ухарь! Вот кто должен был быть попаданцем, а не я! Москвич, красавец, атлет, упакован в импортные шмотки, в которых полные карманы денег! Делает гешефты и закрывает гештальты, открывает нужные двери задней ногой, повсюду у него друзья и знакомые, на гитаре он играет и волосами трясет, и девушки на него вешаются пачками – вот это каноничный путешественник во времени!
– Кур-р-рва! – я ляпнул дверью из-за всех сил, уходя.
Девочку-инструктора было жалко, может, испугается и убежит от этого средоточия вселенской несправедливости… А у него, может, междудушье отвиснет от неожиданности. Жалеть не буду. Тоже мне, услугу, гад, оказал – в номер со своим великолепием поселил! Лучше бы жил с могилевскими историками, ей-Богу!
Историки, кстати, гудели в конце коридора. Гудение было слышно очень хорошо, и я с горя двинул к ним – сдаваться.
– Шаноўнае спадарства[2]! – постучался я в двери. – Разрешите?
– А-а-а-а, наконец-то звезда полесской жуналистики к нам пожаловал! Сардэчна запрашаем[3]! Садись, Белозор! Выпей с нами! Что ты как не родной?
Вот, это я и имел в виду! Вот почему я так сильно противился проживанию с ученой братией, хранителями и исследователями секретов прошлого… Их там было человек шесть – молодых, небритых и нечесаных, худощавых, с блестящими умными глазами. Все они сидели за выдвинутым в центр комнаты столом, на кроватях и табуретках. Пахло спиртом, свежим хлебом, копченым салом и разговорами о смысле жизни, о разумном, добром и вечном… К столу была приставлена гитара, в руках одного из историков я увидел пачку листов папиросной бумаги – явно какая-то полулегальная самиздатовская перепечатка… Это было очень привлекательно, очень маняще, но нужно было держать себя в руках!
– Хлопцы! – сказал я. – Торжественно обещаю зайти к вам завтра, а теперь – вынужден просить помощи…
– Дык! – сказал самый кудлатый историк из всех. – Ёлы-палы!
Через пятнадцать минут я был умыт, причесан, снабжен новыми, совсем не ношенными носками по размеру, и свежей рубашке – не по размеру. Она едва сошлась на груди, верхние пуговицы оставил не застегнутыми, а рукава пришлось закатать – коротковаты!