Бедлам вышел от меня, ещё более озадаченным, чем прежде. А то ж! Думал, так всё легко. Я тебе напридумываю, и не такое. Век… помнить меня будешь, да и не ты один.
Закончив разглагольствовать с Бедламом, я снял котелок, с уже почти остывшим отваром, и осторожно сцедив его в глиняную кружку, отпил из неё. Тёплая волна прохладой прошлась по моему пищеводу. В отваре присутствовал набор трав, по вкусу напоминавших мяту. Приходилось делать и пить его, он помогал снижать потенцию, и в голову не били гормоны, или что там нам бьёт в голову, когда женщин нет.
А так, и организм хорошо себя чувствовал, и голова работала, как надо. Надо бы побольше его наварить, и воинам раздавать, чтобы поменьше о женщинах думали, и больше о службе. Да вот травы, входящие в его состав, больно редкие, и применяются в гораздо нужных сборах. Не выгорит дельце-то, ну что ж, хотя бы себя побалую, и то хорошо.
А ещё, меня посетила идея, помимо, чисто африканских, зебр, использовать монгольских лошадок. Заказать и привезти их сюда, для разведения, и здесь уже вывести новую африканскую породу. Должно было получиться, но вот, денег на это не было, и возможностей это заказать, пока тоже.
Я уже потратил почти всё золото, и найденные алмазы. Остались только те, которые я нашёл в храме мёртвого бога, но они были огромными, а мне такая слава не нужна. Я знал, что на территории Конго, и той, где я сейчас жил, были алмазы, и вроде как, в основном, их находили в речках. С этой целью, я рассылал в разные стороны поисковые партии, показывая им наглядно, несколько оставшихся у меня алмазов, чтобы они знали, что нужно искать. Поиски продолжались, но пока, к сожалению, были безрезультатными.
Пока большой отряд атамана Ашинова, медленно двигался по захваченной мною территории, бывшей провинции Экватория, которую я захватил, тем не менее, не полностью, я продолжал мучиться со своим войском.
Четыре тысячи солдат, это уже бригада, и не усечённая, как сейчас, а полная. А если посчитать тысячу бойцов Ярого, тысячу бойцов раса Куби, почти тысячу Момо, да ещё молодых воинов, набранных расом Куби, и им же тренируемых, да ещё несколько сот воинов, разбросанных по другим селениям, набиралось уже не на дивизию, а почти на целый корпус. Но, всё равно, этого было мало, для осуществления моих планов.
Наконец, мне в голову пришла идея, как наладить обучение рассыпному строю. Я назначил тысячу воинов, которые будут изображать линейный строй и наступать колонной, а потом густым строем. Другие две тысячи должны были обороняться от них. Ну и последняя, четвёртая тысяча, выступала арбитрами, внимательно наблюдая за сражением, и подсчитывая количество попаданий друг в друга.
В этой диспропорции и был заложен весь смысл моего обучения. Каждому воину было дано задание подготовиться, и заготовить себе снаряды, сделанные из комков земли, либо глины. Идея всем понравилась, и негры стали готовиться к военным играм. Уложив в свои походные мешки круглые комки, они разошлись в разные стороны.
Тысячный отряд стал наступать колонной на оборонявшихся. По моей команде, и те, и другие, стали швырять друг в друга свои земляные снаряды. Град снарядов обрушился на колонну, шедшую маршем в сторону обороняющихся. Точнее, просто стоявших толпой в саванне, негров.
Снаряды ливнем хлынули на колонну, быстро заставив разбежаться, шедших в ней негров, в разные стороны. Убедившись, лишний раз, в уязвимости колонн, а также показав это воинам, я дал команду перестроиться.
Ответный огонь, кстати, не причинил ни какого вреда.
Теперь тысячи поменялись местами. Побитая, стала обороняться, рассредоточившись на небольшом промежутке, а остальные, стали нападать, наступая густыми цепями, либо толпой.
Побитые негры, с ожесточением, злостью, и очень быстро, швыряли неизрасходованные снаряды в своих товарищей, ревущею толпою бросавшихся на них. Эффект был предопределён.
Град снарядов попадал в густые ряды, нанося синяки. Ответный огонь был неприцельным. В большинстве своём, снаряды ни в кого и не попадали, а если и попадали, то, в основном, в одного и того же воина, причём, сразу несколько. Это, как правило, был либо высокий негр, либо плохо прятавшийся. Тогда, как в атакующих воинов, летели снаряды, практически избирательно, и каждый из них, находил свою цель, редко попадая в одного и того же.
Третья атака уже шла рассыпчатым строем. И так, как я учил. В неё пошла последняя тысяча, не участвовавшая, до сих пор, в игре. Обстреливали её три другие. И как они не старались, но большинство атакующих смогли добежать до позиций, и вступить в рукопашную, на этом военная игра была закончена, а мне пришлось орать, перекрывая возмущённые голоса, побитых и обиженных друг на друга, воинов.
Ругаясь, и постоянно хватая друг друга за руки, толкая и пиная, они так и шли в свои казармы. Казармы больше были похожи на крытые навесом сеновалы, с рядами длинных деревянных нар, застланных сеном и мягкой, отбитой корой деревьев, и растительными волокнами. Воины ругались там, когда пришли, и когда ели, вплоть, до позднего вечера, пока не заснули, уставшие.
За всеми этими хлопотами, пролетела, сначала, одна, а потом, и вторая неделя. Наступила третья, а вместе с ней и прибыл долгожданный русский отряд. И, если в прошлый раз, в нём было всего сто пятьдесят человек, то на этот раз – уже порядка восьми сотен.
Ашинов, увидев меня, сразу кинулся обниматься. Моя жёсткая кучерявая щетина соприкоснулась с его густой бородой, сейчас коротко остриженной, из-за плохих условий пути. Русским неведома сегрегация, и расовая ненависть. Конечно, временами, ненависть присутствует к определённым нациям, но она носит временный характер. А, уж, по расовому признаку, не возникала никогда.
Вот, Ашинов, и, не сомневаясь, обнял меня, несмотря на то, что я был против такой фамильярности. Но, что поделать, он атаман несуществующего войска, я, команданте, несуществующей ещё страны, и князь, кучки диких, чёрных голодранцев.
Подержав, секунду-другую, друг друга в объятиях, атаман начал выкрикивать распоряжения своим людям. Окинув взглядом его людей, я вычленил взглядом группы больных, и раненых, еле державшихся на ногах.
Отдельной строкой шло около сотни черкесов (черкесами именовали тогда почти всех представителей кавказских народов), были среди них и христиане, армяне и осетины, но мало. Бросая кругом настороженные взгляды, их, изрядно потрёпанная и уменьшившаяся в пути, когорта, жадным взглядом обшаривала всё вокруг, надеясь увидеть статуи из золота, но, увы. Туземных божков, с крупными изумрудами вместо глаз, нигде не наблюдалось, хоть упрись рогами в землю.
Они всё ещё надеялись на что-то ценное, заглядывая в хижины жителей, но, кроме полуголых женщин, не блиставших ничем, кроме чёрной, лоснящейся от пота, кожи, ничего там не обнаружили. Разочарованные в лучших чувствах, а именно, в наживе, они рассматривали моих воинов, стоявших на каждом шагу, и вооружённых с ног до головы, с такими же добрыми, как и у них, лицами.
Такие же жестокие, но ужасно наивные, вот и вся разница.
Остальные участники экспедиции, с откровенным любопытством глазели на всё вокруг. Были среди них и представители, отнюдь не редкой породы людей, умеющих делать деньги из ничего. Они обращали на себя внимание своими характерно-семитскими чертами лица, и своей одеждой.
Все прибывшие, были людьми отчаянными, бедными, и готовыми на всё, в том числе, и на смертельно опасные приключения, это было понятно, как по их поведению, так и по взглядам, которые они бросали на головы моих мёртвых врагов, и атрибуты моей княжеской (пока!) власти.
Копьё пугало своей смертельной простотой, и бурым цветом запёкшейся крови, на шкурках высохших змей, с оскаленными и тонкими, как иглы, зубами. Жезл, он же скипетр, возбуждал в людях нехорошее чувство беззащитности, перед возможной опасностью, исходящей от него. Один даже не выдержал, и спросил: – Она что? Живая? – имея в виду голову змеи, на жезле.
Вдоволь насмотревшись друг на друга, я отправил их размещаться. Бедлам построил за две недели целый город из хижин, на территории полигона, чтобы не смешивать всех в кучу, а именно, чёрных с белыми.
Убедившись в том, что их ждали, и, найдя свою хижину, оставив там вещи, Ашинов снова прискакал ко мне, засыпая меня вопросами.
– А как я тут жил? А что делал? А почему у меня в хижине пусто, и где мой гарем? Почему я только князь, а не царь, или король, ведь у меня территория, как бы не больше, чем у Бельгии?
Много было от него вопросов, очень много. Дальше, он с гордостью стал показывать мне подарки, которые привёз с собою. Их было много, но все бестолковые, в основном. Винтовок, смех, было всего, двести штук, и одна мортира.
Ох уж эти авантюры, и турки, собиратели старья. Мортира стреляла ядрами. ЯДРАМИ, ёрш твою медь. Стрелять было можно хоть чугунными, хоть каменными. Вот только ядер привезти, Ашинов не озаботился, отчего-то! Как так, братан? – озадачил я его вопросом.
– Дружище, ты не прав! Мне чем получается, из мортиры-то стрелять, говном своим? А, ну да, вы же ещё есть! Ну, тогда и вашим, будем пулять, белым, так сказать. Или, оно у вас не белое, а такое же, как и у нас? Несомненно, это достойный выход из тупика, в который мы попали!
Атаман молчал, насупившись.
– Зато, я тебе десять пудов чёрного пороха привёз, – нашёлся он.
– Ну, спасибо Николай Иваныч, уважил ты Ивана Чёрного, – расплылся я в притворной улыбке. Отчего моя, израненная, голова, стала ещё корявей и страшнее.
– А ты, гляжу, ранен был? – перевёл разговор атаман.
– А то ж! Пуля… бандитская, – без всякого сарказма ответил я.
– Возле станции, бывшей ебипетцкой… Ладо. Знаешь… такую?
– Да, да, знатно тебя приложило, пулей-то!
– И не говори. Два месяца в горячке провалялся. На том свете побывал. Свет в конце тоннеля наблюдал. Тебе… не советую туда.
– Свят, свят, – перекрестился Ашинов, – не тороплюсь я в этот тоннель. Я обожду пока, очередь пропущу. Я не гордый, пускай торопятся на тот свет другие, кому жизнь не дорога, а я, пока, и на этом поживу, – и он три раза перекрестился, подняв глаза вверх.
– А что же мы стоим на пороге, – спохватился я, и пропустил гостя в свою хижину. Там на видном месте стояла грубо намалеванная икона, подаренная мне отцом Мефодием. К сожалению, коптская церковь была бедна. И даже мыши, оттуда давно сбежали, перейдя кормиться в другие храмы, более богатых на подношения, религий.
– Ах, ты ж, – увидев чужое творчество на библейскую тему, спохватился Ашинов, и кинулся вон.
Минут через двадцать, когда я готовил глиняный кальян к курению. (недавно совсем вспомнил, и пленный арабо-негр помог с его производством), в хижину, опять вбежал Никола Аш, как я его, про себя, окрестил.
– Вот, подарок тебе привёз! – и он развернул ткань, в которую была завёрнута икона. Икона была красивая, изображавшая деву Марию, склонившую голову к младенцу, протягивавшему к ней свои ручки.
Взяв икону, я повесил её в угол, вместо грубой подделки, висевшей здесь ранее.
– А я новое имя принял себе при крещении. Нарекли меня Иоанном! Теперь я не Иван Чёрный, а Иоанн Тёмный!
– Да ты шо?! Поздравляю, с таким именем, знаковое оно для нас… русских. А у меня, как раз, в отряде и священники есть, святой Синод расщедрился, – проинформировал меня он.
–Ну ты, атаман, даёшь, я же копт, хоть и православный. Православный копт, а не православный русский.
