Мост для императора

Глава 1. Диалог протяженностью в вечность

Иван бежал со всех ног, покуда хватало дыхания. Уже на ватных ногах… Еще чуть-чуть, и – свои. Он споткнулся и упал лицом в грязь. Ну хотя бы ползком, хотя бы как-то, но силы кончились. Он перевернулся навзничь к хмурому осеннему небу: дождь лил прямо в глаза. И неожиданно в мутной голове вспыхнуло: хочу жить! Я хочу жить! жить!

Взрыв! Фонтан огня и земли с дождевой горячею водою.

Не успел…

Иван лежал в воронке, раскинув руки с зажатой в кулаках землей. Сверху кто-то заглядывал. Немцы! Они что-то говорят. Что? Ведь он же должен понимать: ведь учил… «Зачем ему небо, если он так за землю держится?» Смеются.

Иван закрыл глаза. Страшно, очень. Но нужно, нужно посмотреть им в лицо.

Оранжевое солнце. Так слепит, что невозможно. Автомат. Стреляет. В Ивана.

– Нет!

Грохот звенящих очередей.

– Нет!

Иван в страхе рванулся и… открыл глаза. Белый потолок, люстра. Уф, живой!

– Этот будильник поднял всех соседей на трех этажах. А он дрыхнет.

– Па?

– Привет. Пятый курс, а ведешь себя, как пятиклассник.

Ваня блаженно потянулся в кровати.

– Пааа…

– А кого ты еще хотел увидеть с утра? Живо вставай!

– Пап, я такой сон видел…

– Живо!

– Ты не поверишь, такая история…

– Вот как раз с историей у тебя и будут проблемы, ибо история – это постоянный труд…

– Знаю-знаю: «История не прощает небрежности». Всё знаю наизусть. Этот предмет я могу тебе сдать на «пять» хоть сейчас.

– Ты из-под одеяла вылезешь когда-нибудь сегодня?

Батя хлопнул дверью.

Иван наконец встал. Потянулся.

– Господи, как жить-то хорошо!

Он осмотрел свою комнату: вот его компьютерный стол, заваленный распечатанными листами. Диплом уже фактически готов. Вот она, его спасительница – курсовая по Великой Отечественной. Даже ночью снится, окаянная… Вот его любимый морской аквариум с живым рифом. Батя, ихтиолог, хоть и скрипит: «Я работу на дом не беру», а ведь все равно помогает; вчера, например, актинию прикупил. Оранжевая красавица, только бы прижилась.

Иван подошел к аквариуму, подсыпал корма рыбам. На стол запрыгнул кот Антоний, выговаривая жалостливым голосом, как тяжела его жизнь без общения с хозяином. Тоже Ванькина блажь: принес двух котят, белого с серыми пятнами и черного. Белого назвал Антонием, а черного – Клеопатрой. Батя поворчал, покряхтел, да и оставил в доме Антония. А Клеопатру отдали маме. Хотя мать с отцом развелись и жили в разных концах города, но сына старались растить сообща. Старшая сестра Алла уехала в Германию на учёбу, вышла замуж, да так они в Германии и остались.

Иван взял плакальщика на руки и унёс на кухню. Насыпал корма.

– На, ешь, морда. Всех продашь за бутерброд.

Детвора на улице уже носилась по детской площадке, разбрызгивая яркие шуршики кленовых листьев. Отец готовил завтрак. Иван встал рядом, распахнул окно, поёжился.

– Холодно уже.

– Где холодно? Смотри, все солнце в листья ушло. Чуйствуешь, как потеплело? – Ага, чуйствую. – Иван запахнул халат и надвинул капюшон на самые брови. – С чего бы это потеплело?

– Как с чего? Фотосинтез у растений прекратился, вот энергия солнца и высвободилась. Отсюда и тепло… Кстати, весной, в мае, резко холодает по этой же причине: всю энергию забирает трава и молодые листья. Вот тебе и «черемуховые холода».

– А-а-а, так вот откуда «бабье лето»?

– Ну да. Только оно бывает разным.

– Ой, батя. Какие бабы, такое и лето.

– Много ты знаешь.

Иван подмигнул отцу и закрыл окно. Прямо перед ним была стройная Останкинская башня. Ванька всегда говорил, что идеал женственности для него именно она – великая и неповторимая. Только вот девушку-то он полюбил почему-то совершенно другую: маленькую и сладкую, как булочка. То молчаливую и сдержанную, то неуемную и бесшабашную. Первокурсницу с журфака. Родители одобрили, хоть и по отдельности. Папа сказал: «Хорошо, что из приличной семьи», а мама: «Очень мила». Иван улыбнулся от теплой щекотки где-то под сердцем. Да, Майка действительно очень мила. Невольный вздох Ивана заставил отца обернуться.

Что, тоже осень любишь? То-то. Это ж не передать, какая красота. Яичницу будешь?

Глава 2. Неожиданный старт

И вот опять университет. Скучная лекция, скучная погода. Ваня прикрыл ладонью телефон и набрал СМС: «И где же радость дней моих?». Вчера еще весь вечер гуляли: она – первокурсница с журфака, он – пятикурсник с истфака, Она читала ему Бродского, он рассказывал ей о том, как немцы дошли до станции Луговой, ныне Часцовской, и это недалеко от его дачи, куда они скоро поедут за грибами…

Был обычный день, который перешел в их обычный вечер. Задачу они перед собой поставили простую – пройти по всем мостам города. Они прошли по всем мосткам Яузы, по двум мостам через Москва – реку, пешком дошли до Кремля. Так, неспешно гуляя, они за месяц протопали всю старую Москву, постигая ее ногами и умом, измеряя возвышенными строками стихов. Майка была хорошо знакома с архитектурой города, и Ваня узнал много нового. Но куда же она сегодня делась? На третью смс не отвечает. Странно. Иван вдруг понял, как привязался к этой маленькой девчонке. А прошло-то всего ничего: в сентябре на посвящении в студенты они вместе на капустнике такое навыдумывали: она была альфой, он – омегой. Она – на старте, он – на финише. Она – сочная муза, он – сухая история. Она – кнопка, он – под два метра. Она – как фарфоровая японская статуэтка, с огромными глазами цвета буйного моря и открытой солнечной улыбкой. Он – русский богатырь с копной кудрявых волос и недоверчивым прищуром глубоко посаженных серых глаз. Короче, ничего общего. Но вместе с тем они отлично дополняли друг друга.

Между парами Иван попытался дозвониться. Майка упорно молчала. Юноша не на шутку забеспокоился. В обеденный перерыв он решил добежать до её дома, был, конечно, шанс опоздать на следующую пару, но…

Он влетел в троллейбус. Вот площадь Индиры Ганди, вот ее дом… Юноша набрал номер квартиры в домофоне.

– Кто там?

– Майка, что случилось?

– Заходите.

Входная дверь подмигнула ему зеленым огоньком и открылась.

Дверь в квартиру тоже была приоткрыта. Иван никогда раньше не переступал порога её дома. Они расставались у подъезда, и лишь однажды Майка позволила проводить ее до этажа. И вот – приглашение…

Он робко переступил порог. Пахло сандаловыми палочками. На стенах висели картины, написанные сочным, густым маслом. Чуть дальше стоял стеклянный стеллаж с яркими и чудными сувенирами, привезенными из разных стран. Он имел вид рождественской елки.

Ах, как же хорошо Майка вчера читала ему на Салтыковском мосту «Рождественский романс» Бродского:

Плывет в тоске необъяснимой

Среди кирпичного надсада

Ночной кораблик негасимый

Из Александровского сада…

Ночной фонарик нелюдимый,

На розу желтую похожий,

Над головой своих любимых,

У ног прохожих…

Иван перевел взгляд: в углу стояла огромная ваза с нарисованными женскими фигурками. Ого, наверно, фарфоровая, из Японии. Иван мысленно подставил к этой вазе Майку. Они оказались почти одного роста и схожие по форме… Точно. «Я всегда знал, что Майка – фарфоровая статуэтка», – подивился он сходству. И только потом увидел на полу белые листки с указательными стрелками и надписи на них. «Тут можно разуться». Он разулся. «Тут желательно повесить свою одежду». Он снял куртку. «Тут можно помыть руки». Он включил свет и вошел в черно-белую ванную. «Теперь туда».

Повороты коридора, как извивы реки, вывели его в гостиную. На парадно сервированном столе – свеча. Рядом – его позавчерашние вишневые хризантемы.

Майки нигде не было. Но… вот что-то за бамбуковым занавесом вдруг зашевелилось, и под тихий перелив шуршащего полотна появилась она, словно сошедшая со своей напольной вазы, в лаконичном белом платье с вышитой веткой цветущей сакуры. Волосы, как всегда, были заплетены в немыслимые косицы, поднятые к самой макушке. Иван подскочил к ней. Она прижалась к нему щекой и тут же отстранилась.

– Смотреть можно, трогать – нельзя.

– Но я…

– Садись.

– Я тебе обзвонился.

– Я видела…

– Я волновался.

– Я знаю.

– Что случилось?

– Ты пришел, и это самое главное.

– Майка, у меня еще две пары…

– А раньше ты никогда не прогуливал?

Иван пожал плечами и рассмеялся.

– С таким блеском, – и он провел ладонью по пряному воздуху, – пожалуй, что нет.

Майка поставила на стол третий прибор.

– Я загадала…

– Что?

– Если ты сегодня, в такой день придешь, значит…

– В какой день, Май?

– Сегодня мне исполнится восемнадцать. – Она подняла голову к большим часам. – Через двадцать минут…

– И ты ничего вчера не сказала? Я же мог не прийти.

– Значит, не мог, раз пришел. – рассмеялась она.

Иван перевел взгляд на третий прибор.

– А это кому?

– Я хочу тебе сделать сюрприз.

– Еще один?

– Мама-а-а! – громко позвала Майка, и голос ее странно отразился в зеркалах, из которых вдруг вышла такая же кудрявая, с пестрой рыжинкой в волосах, женщина.

Зеркальные раздвижные двери. Иван присвистнул: вот что значит папа-художник. Оформить дом, как волшебную шкатулку Синбада-морехода и нарисовать таких двух одинаковых, лукаво смеющихся женщин в одинаковых белых платьях…

Он растерянно крутил головой и этим рассмешил маму. Та звонко, по-девичьи рассмеялась и протянула мягкую теплую ладошку.

– Ольга Игнатьевна.

– Иван… Петрович, – ответил стушевавшийся юноша на радость луноликим дамам.

– Да садись уже! – Выручила его Майка и буквально вдавила в мягкие подушки столового дивана.

Глава 3. Сон в руку

Ночью пришла смс от старого приятеля, с которым Ваня вместе заканчивал школу. Глеб писал: «Надо встретиться. Есть дело».

Надо встретиться… Глеб учился на экономическом и еще в школе имел репутацию предпринимателя. Он первым догадался собирать металл и сдавать его за деньги.

– Это для вас – ненужный хлам. А нам, пионерам – пригодится. – объяснял он.

Вот вся деревня на радостях и накидала ему целую машину кастрюль, труб, старых чайников, тазиков и продавленных панцирных кроватей. А Глеб потом сдал это сокровище в приемный пункт и купил себе подержанный мотоцикл.

А вот, когда два года назад Ивану позарез понадобились деньги на путешествие по Германии и он везде искал деньги, то Глеб словно провалился: на все письма, СМСки, звонки – молчание. Да, с Глебом дружить бывало не легко.

И вот, на те, объявился. Есть дело. Конечно, когда у него есть дело, он из-под земли человека достанет.

Именно с этой фразы Иван и начал свой разговор со школьным другом.

– Именно об этом я тебе и говорю, Вань. Прямо в точку. – Глеб ликовал.

– Что «в точку»?

– Из-под земли.

– Глеб, ты в своем уме?

– Я в здравом уме, пацан. Я предлагаю тебе вместе со мной заняться выгодным делом. Предки дали денег на днюху. И я купил себе…

– Не томи.

– «Асю».

– Кого?

– Не кого, а что: металлодетектор «ACE Garet». Металлоискатель по-простому.

– Поздравляю. А зачем?

– Нет, ты не понимаешь. Ты – в доле. Будешь архивариусом.

– Кем?

– Поставщиком информации. Нужна инфа о сражениях и немцах. Это же твоя тема. Тем более, что дача твоя как раз находится недалеко от Можайска, если я правильно помню…

– Ну да В Шаликово.

– И там тоже проходили бои, так ведь? Ты рассказывал…

– Ну, да… И даже стояли немцы. Школа сохранилась, где был немецкий госпиталь. А потом там пленных немцев держали…

– Во, Вань! Это же «поле чудес»! И еще. От Шаликово рукой подать до Бородино, где, по слухам, были «крутые» бои с фрицами.

– И чего ты хочешь от меня?

– Ладно, кончай дуться. Дело я тебе предлагаю. Поиск трофеев. Станем копателями – трофейщиками. Весь хабар – пополам.

– Что пополам?

– Хабар, ну, добычу.

– Ты где таких слов понабрался?

– Ко всему надо относиться профессиональною. Знаешь, одного такого «немчика» откопаешь – и машину себе купить можно.

– Да ладно!

– Шоб я так жил. Давай вечером встретимся и все обговорим. С тебя – мозговой штурм, с меня – финансирование и экипировка. Прибыль пополам. Твоя старая тачка еще жива?

– «Нива»? Жива.

– Она не развалится на кочках?

– Обижаешь.

– Тогда – мой бензин, твоя колымага. Идет?

– Идет. Когда едем?

Глава 4. Первая поездка

Октябрь. Замечательная пора. Прозрачность воздуха такая, что, кажется, время замирает, и ты видишь на тридцать лет во все стороны. Свежо, чисто и печально, как во всей России. В деревне пахнет печным дымком. А в доме – яблоками.

Иван растопил печь и подсел к огню. Откусил сочное скрипящее яблоко и наполнился его необъяснимой кисловатой свежестью. Как же хорошо. Вспомнилось, как бабушка привезла несколько саженцев с Украины, а прижилась только одна яблонька, и папа назвал ее Федорой. Потому как вырасти-выросла, а яблок не давала. «Велика Федора, да дура.», – ворчал отец. А теперь – вон какая стала. Силища. А яблоки – в два кулака, краснобокие, сочные, кисло-сладкие, вкусныяяяя!

Он снова с хрустом откусил яблоко – спелое, огромное, малиновое и прозрачное одновременно.

Детство… Иван посмотрел на печурку и засмеялся вслух. Да, было время, когда он спал на этой печке, вытянувшись во весь рост. А теперь, пожалуй, и с поджатыми ногами не поместится. Да и сам домик стал каким-то маленьким и подслеповатым. Вот сеструха Алка, хоть и мала ростом, да и та бы сейчас на печуре этой не поместилась. А было же время, когда они вдвоём тут лежали и шептались до утра, слушая сонные посвисты родителей…

Хлопнула дверь. Вошел Глеб.

– Вано, шашлыки готовы. Будем на улице есть?

– Ну да, под яблоней. Пока солнце – тепло.

Ребята, захватив тарелки и наспех наструганный салат, вышли в сад.

– Ты уже позвал аборигена?

– Завязывай дразниться, дядя Лёня – друг моего отца, понял?

– Понял. Нам нужен проводник. Ты карту распечатал?

– Обижаешь, – Ваня достал из дедовского военного планшета аккуратно сложенную карту.

– А твой дядя Лёня оповещен о первом заседании нашего штаба?

– Сказал, что скоро будет.

И тут из-за забора донеслось звонкое:

– Не будет, а должен быть!

За калиткой как из-под земли вырос легкий на подъем и быстрый на язык старый друг отца – дядя Лёня Тавлов. Сухощавый, кудрявый, с какими-то ангельски синими глазами, он обладал энциклопедическими знаниями и вспыльчивым неуёмным характером.

Иван поспешил к калитке.

– Дядь Лёнь, привет.

– Отец приехал?

– Никак нет. Заходи, дядь Лёнь, дело к тебе есть. Знакомься, это Глеб, мой одноклассник. А это – Леонид Анатольевич, папин друг.

– Та-а-а-ак, а с кем же я буду дела делать и водку пьянствовать?

– Обижаете, – с этими словами Глеб небрежно поставил на стол бутылку дорогого коньяка.

Дядя Лёня повертел бутылку, потом не спеша спрятал ее в карман куртки.

– Не люблю я французов. – Он подмигнул Ивану. – До бати твоего подождет.

– Дядь Лень, а что ты знаешь про бои с фрицами? Здесь, у нас, в Шаликово. – с ходу приступил Ваня, обрадованный таким поворотом, так как совсем не употреблял алкоголя.

– Я сам-то не помню, родился я после войны, но вот старики сказывали… В районе вокзала стоял немецкий гаубичный полк. А в сосняке, в районе Захарьино, стояли немцы и румыны. А что это было – батальон или дивизия – сказать не могу. Для местных жителей всё – полк. А зачем вам?

– А что было на Бородино в Великую Отечественную?