Пионерский гамбит
Шуршащая чуть ли не до визга курточка с капюшоном. На самом дне – вязаный свитер в сине-красный ромбик и шуршащая до визга ветровка с капюшоном веселенькой сиреневенькой расцветки. Тоже, похоже, перешитое из старого маминого плаща. Я отложил его в сторонку и понадеялся, что дождь будет идти не очень часто. И дело даже не в том, что в этом полупердончике я буду выглядеть как гламурная киса с каких-нибудь дальних Черемушек. Просто от звука этого материала меня передергивало, как будто кто-то пенопластом по стеклу водит.
Откуда-то снаружи раздался голос Анны Сергеевны. Я по-быстрому скидал часть вещей в тумбочку, часть побросал обратно в рюкзак. Тетрадку на всякий случай на видное место класть не стал. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь любопытствующий упырь ее стащит, а потом все будут ржать над тем, что там написано, а я даже не прочитал пока.
Что еще? Я бросил взгляд на Верхолазова. Тот тоже закончил раскладывать свои вещи, опустил чемодан под кровать и теперь перестилал кровать, начиная с простыни. А, ну да. Должен быть порядок! Заморачиваться до полного «раздевания» кровати я не стал, просто расправил покрывало, прикинул, что складка средняя где-то посередине, стукнул подушку кулаком в угол. Сразу же захотелось напялить ее как треуголку на голову, но я сдержался. Верхолазов не одобрит, а больше выпендриваться было не перед кем. Я поставил подушку на место и выскочил из палаты на крыльцо.
Анну Сергеевну, окруженную почти всем вторым отрядом, было почти не видно. Но слышно все равно было неплохо. Она сообщала дальнейшие планы на сегодня – сначала обед, потом вместо тихого часа мы должны будем собраться на своей веранде, выбрать исполнителей разных пионерских должностей, каких именно, я с первого раза не запомнил, потом будет торжественная линейка, потом ужин. Елена Евгеньевна тоже стояла рядом, но ее как будто оттирали в сторону. Особенно старалась рослая халда Коровина.
– По сигналу горна строимся и идем на обед, – закончила свою речь Анна Сергеевна. – Крамской! А ты почему до сих пор без галстука?
– А? – я сделал рассеянный вид и хлопнул себя ладонью по лбу и умчался обратно в корпус. Галстук, точно. Еще бы вспомнить, как его завязывают еще…
Верхолазов все еще был в палате. Теперь он сидел на подоконнике со своей книжкой. Галстук, кстати, на нем уже был. Хех, вот так и прокалываются шпионы – на незнании мелочей.
Я вытащил из тумбочки кусок красного шелка и принялся возиться с его концами. Обычным виндзором завязать? Но тогда его концы не будут торчать задорно в стороны, как у остальных. А как тогда?
Первый узел вышел точно не таким, как надо.
– Вы не умеете завязывать пионерский галстук, товарищ Крамской? – на правильном лице Верхолазова отразилось удивление.
– Все я умею, – буркнул я. – Просто поторопился.
Со второго раза получилось. Я повернулся к знатоку немецкого и шутливо отсалютовал. А он мне на полном серьезе ответил. Встал с подоконника, положил книгу и вскинул руку в гордом «Всегда готов!»
Запиликал горн, призывающий в столовую. Верхолазов положил книгу, и мы вместе вышли на улицу.
Я все еще был под впечатлением от пионерского салюта Верхолазова, а второй отряд, тем временем, преподнес новый сюрприз. Точнее, не совсем сюрприз, я уже видел, как из абсолютного хаоса в какие-то секунды появляется ровный строй, но тогда я списал на случайность. Мало ли, даже молекулы иногда могут в ряд выстроиться.
Но судя по тому, с какой легкостью отряд разбился на пары и пошагал в сторону столовой, случайностью это не было. Пока я хлопал ушами на это проявление коллективного разума, строй уже составился, и я оказался одним из последних, кто в него встал. В паре с невысокой смуглой девочкой, которая выглядела младше всех остальных, наверное потому что была совсем уж мелкой. На меня она не смотрела, она вообще ни на кого не смотрела, шла чуть ли не носом в землю упираясь.
А в начале отряда тем временем произошел какой-то движ, раздалось громкое хоровое «Давайте!»
– Кто шагает дружно в ряд? – трубно заголосил Прохоров.
– Кто шагает дружно в ряд? – стройным хором отозвалась колонна.
– Это лучший наш отряд!
А, понятно. С кричалками было проще, чем с песнями. Знать их было необязательно, достаточно повторять за заводящим. Но ощущение, что я шпион, тайно пробравшийся в святая-святых пионерской организации только усилилось. Если мне и правда предстоит провести здесь все лето, то неплохо бы как-то что ли освежить в своей голове знания о том, что там за правила лагеря, законы пионеров, которые вроде как клянешься выполнять, когда тебе галстук повязывают…
Столовая представляла собой скорее огромную веранду, чем монументальное здание. Стены по большей части состояли из стандартной такой застекленной деревянной решетке, которую первым делом себе представляешь, когда думаешь про пионерский лагерь. Внутри было десять длинных столов, по числу отрядов, собственно. И большая их часть уже были заняты галдящими детьми разных возрастов. Правда беготни, как ни странно, особой не было. Практически все чинно сидели, кроме нескольких мальчишек и девчонок, которое сноровисто помогали расставлять на столы тарелки.
– Дежурного отряда у нас сегодня нет, так что обслуживать себя нам придется самим, – сказала Анна Сергеевна, опершись руками на стол. Моментально вскочила Самцова и еще пара девчонок. Они унеслись в сторону раздачи, а Анна Сергеевна отвела в сторонку вожатую и принялась что-то ей втолковывать. Судя по покрасневшим щекам девушки, это не были слова ободрения и поддержки. И уж точно не похвалы и дифирамбы. Ну да, уж если сегодня кто и плохо выступил в своей должности, так это она. Елена Евгеньевна была невысокого роста, ниже меня точно, худышкой я бы ее не назвал, но и толстухой она тоже не была. Этакая сдобная пышечка, прыгучая, как мячик. Скульптурной красоты лица у нее, как у той же Самцовой, не было, но она была миленькая. Пышный бюст, круглая попа, все как надо. Вообще-то такие девушки не совсем в моем вкусе, но когда я смотрел на нее, то интерес внутри меня оживал уже совершенно не детский. Ну да, логично. Все-таки она совершеннолетняя. И я не нарушаю никаких социальных табу, если смотрю на нее как на взрослую женщину. В отличие от своих соотрядниц. Хотя многие из них смотрелись не особенно-то младше. Хрен знает, как это работает, но подозреваю, что даже если эта самая Самцова вместе с Чичериной будут вокруг меня голыми плясать, я вряд ли почувствую к ним полноценное влечение. Хотя проверять мне бы не хотелось, пожалуй.
Самцова, уже в накинутом на пионерскую форму фартуке и косынке перегнулась через мое плечо и поставила передо мной тарелку супа. И все мысли об экспериментах над границами собственных телесных желаний моментально вылетели у меня из головы. Голод оказался сильнее.
Я много раз слышал споры о том, вкуснее была еда при Советском Союзе, или там все воровали, поэтому хлебали помои сложенной из тетрадного листа ложкой, потому что настоящую ложку тоже сперли.
И вот теперь я сидел за столом в самом что ни на есть Советском Союзе и черпал невесомой ложкой бледного с темными пятнами алюминия супчик из простецкой белой тарелки. И чью же сторону мне принять в этом споре? Хммм… Пока я думал, содержимое тарелки стремительно закончилось. Я потянулся за вторым блюдом – толченой картохой с котлетой. И было мне так вкусно, как… Ну, не скажу, что вообще никогда, конечно, но пальцев на одной руке хватит, чтобы пересчитать случаи.
Хотя шедеврами кулинарии эти блюда точно не были. Просто жрать мой растущий организм хотел так, что ему бы и подошва сейчас показалась стейком медиум рар.
В качестве напитка полагался чай с молоком, который я пить не стал. Не люблю напитки с молоком, с детства как-то не сошлись характерами, так до сих пор и не дружим.
А вот большая часть остального отряда, как ни странно, к напитку отнеслась более, чем благосклонно. Девчонкам-активисткам даже пришлось несколько раз бегать к раздаче, чтобы столовские тетки заново наполнили эмалированые чайники приторно-молочной жижей с дровяным привкусом.
И я опять пропустил момент, когда коллективный разум второго отряда придумал прокричать хором:
«Мы поели, мы попили,
Червячка мы заморили,
Мы пойдём, передохнём
И опять поесть придём!»
Потом металлические ножки стульев зашкрябали об крашенные доски пола. Второй отряд отправился на выход, Самцова с подругами укатили тележки с грязной посудой на кухню и нагнали нас уже на крыльце.
«Надо запомнить, кто есть кто», – подумал я, приглядываясь к лицам соотрядников. Но на ходу получалось плохо. Те несколько ребят, которые как-то выделились с самого начала, уже и так запомнились. А с остальными было труднее. Они вроде бы были такие разные. Но такие одинаковые!
Мы расселись на веранде. Диванчики стояли буквой «П», и сидячих мест на них хватило на всех. Сосчитать всех мне пока ни разу не удалось, но, кажется, у нас в отряде около сорока человек. Палат – четыре, в каждой палате по десять кроватей. Всего, стало быть, сорок. Значит нас где-то столько и есть. Ну, может у девчонок есть свободные места, там вроде кто-то еще приехать должен.
Анна Сергеевна демонстративно села на край дивана и указала Елене Евгеньевне на центр. Та приосанилась и вышла вперед. Глаза у нее были подозрительно красные.
– Ребята, нам с вами нужно прежде всего выбрать председателя совета отряда! – фальшиво-задорным голосом произнесла она. – Это очень большая ответственность, так что к выбору следует подойти максимально… гм… ответственно.
Она бросила быстрый взгляд на строгую педагогиню, но та сидела и безмятежно улыбалась.
– У нее ляжки жирные, – громко прошептала на ухо соседке Коровина. Явно с расчетом на то, что услышит весь отряд.
Глава 6
– Может быть, кто-то хочет предложить свою кандидатуру сам? – голос вожатой заметно подрагивал. – Или выдвинуть своего товарища?
– Ой, слушайте, ну мы же не в первый год все вместе, – возмутилась Коровина. – Председателем всегда была Шарабарина, зачем мы тут опять эту тягомотину устраиваем?
– Между прочим, Коровина, у нас много новеньких в этот раз, – подал голос Прохоров. – И Шарабариной твоей нет.
– И много эти новенькие понимают в нашем отряде? – Коровина дернулась и картинно скрестила руки на груди. – Ирка Шарабарина всегда была, и в этот раз будет!
– А что это ты раскомандовалась, может я тоже хочу быть председателем? – Мамонов цедил слова медленно, и сидел, развалившись и широко расставив колени.
Все заржали.
– Ой, не придуривайся, Мамонов, какой из тебя председатель? – взвился пронзительной нотой голос Самцовой. – Товарищи, я предлагаю свою кандидатуру! – все снова заржали, теперь уже довольно зло. – Между прочим, не вижу ничего смешного.
– Товарищи, давайте не будем ссориться, – неуверенно попыталась вклиниться в спор вожатая. Но остановить гвалт у нее не получилось. Все заголосили разом, принялись размахивать руками и я почти сразу же запутался в том, кто и что доказывает. Елена Евгеньевна беспомощно посмотрела на Анну Сергеевну, но та молчала и загадочно улыбалась.
Тут поднялся высоченный Прохоров и грохнул об пол какой-то книгой. Гвалт сразу же стих. Все уставились на него.
– У нас в этом году олимпиада, между прочим, – сказал он авторитетно. – Значит спорт должен стать очень важной частью нашего отряда. Тем более, что у нас первый отряд… такой… Надо не только не ударить в грязь лицом перед этими выскочками, которые наше место заняли, но и посрамить их. Так что председателем буду я. За, против, воздержались? Вопрос решен, продолжайте, Елена Евгеньевна.
– Эй, ты обнаглел что ли?! – заорала Коровина.
– А Шарабарина твоя, как приедет, будет моим замом по воспитательной работе, – веско возразил Прохоров. – Ее же все равно нет, кто рапорт на линейке пойдет сдавать? Кентервильское привидение?
Коровина сжала зубы и замолчала.
– Молодец, Прохоров, – сказала Анна Сергеевна. И снова вернулась к созерцанию потолка.
– Ребята, кто за кандидатуру Артема Прохорова? – сказала вожатая.
– Ой, ну и зачем вот эта вся чепухня? – опять встряла Коровина. – Понятно же, что Прохор председатель, проехали!
– И все-таки давайте проголосуем! – чуть громче сказала вожатая. – Может кто-то еще хочет высказаться или у кого-то есть возражения…
– Ой, да лааадно! – Коровина скривилась. – Ну давайте проголосуем! Кто за Прохорова?
Она первой подняла руку. Большая часть остальных подняли вслед за ней. Даже Мамонов из своей позиции полулежа приподнял руку в знак, так сказать, всеобщего единства.
– Крамской, а ты чего не голосуешь? – развернула в мою сторону главный калибр Коровина. – Тебе особое приглашение надо? Быстро поднял руку!
– А можно всех посмотреть? – пробормотал я, злясь на себя, что влез в дурацкий конфликт на ровном месте.
– Что ты там бормочешь? – Коровина угрожающе подалась вперед.
– Я только хотел сказать, Коровина, что принцип выборов не в том, чтобы угрозами заставить всех поднять руки, – сказал я. – А в том, чтобы каждый мог выразить свою позицию.
– Ой, еще один умник, вроде Цицероны! – Коровина бросила злой взгляд на мою соседку по автобусу.
– Между прочим, Оксана, он совершенно прав, – сказала вдруг Анна Сергеевна. – Молодец, Крамской. Ты хочешь предложить другую кандидатуру председателя совета отряда.
– Нет, Анна Сергеевна, – сказал я. – Я за Прохорова. Но это не потому что Коровина так приказала.
Я поднял руку и показал Коровиной язык. Она дернулась, отвернулась и принялась что-то шептать на ухо своей соседке. Да уж, выпендрился. Умею я заводить себе друзей…
Не очень тихий час покатился дальше. Нам нужно было выбрать людей еще на пару должностей и придумать название отряда с девизом. Совершенно неожиданно, взрослые пионеры довольно ловко справились с обсуждением. На рабочих совещаниях иногда больше бреда творилось, чем в этой разношерстной компании подростков. Больше я не встревал, только слушал. К обсуждению названия подключилось больше ребят, предложений выдали около десятка, включая приколы, вроде «Мамонтов» (Олег Марчуков, это рыжий подпевала Мамонова) и «Рваных кед» (белобрысый парень со сломанным зубом, фамилию его я не запомнил). В качестве девиза «Мамонтов» записной отрядный хохмач предложил «Гром гремит, кусты трясутся – это мамонты несутся!» А для рваных кед девиз придумал Прохоров – «Даже если дырка в кеде, все равно бежим к победе!»
Но в финал вышли два названия, между которым разгорелась нешуточная баталия. «Апельсин» и «Прометей». Прометей, кажется, предложила Чичерина.
Проголосовали, «Прометей» победил с перевесом на пару голосов. Снова поспорили, но уже скорее убеждая несогласных, что «Апельсин» – это для самого старшего отряда как-то неавторитетно. А вот «Прометей» звучит стильно, сильно и серьезно. И оригинально, вряд ли кто-то еще так назовется. А то были бы, мол, как инкубаторские, «Миру мир, войны не нужно, вот девиз отряда дружба».
Честно, я даже ушам своим не верил. Буквально в самом начале сбора все выглядело так, будто договориться эти подростки никогда не смогут. Будут гнуть свою линию, или прогнуться под напором какой-нибудь Коровиной или Прохорова. Ну, то есть может кто-то и прогнулся и отсиделся, но активных участников обсуждения хватало, точки зрения аргументировали, и аргументы были вполне достойные, а не уровня «дурак – сам дурак». Интересно, это мне так повезло, или пионерская организация и правда как-то ловко дрессировала из подростков договороспособных людей?
Правда, как только все организационные решения были приняты, все вернулось на круги своя.
Марчуков отобрал у Самцовой панаму, напялил ее на голову и принялся ходить, виляя задом. Коровина зло сверкала глазами то на вожатую, которая вроде приободрилась и больше не выглядела испуганным кроликом перед стаей удавов, то на меня. И активно шепталась с подружками.
А я пытался запомнить соотрядников, но лица их пока никак не укладывались в голове. Коренастый очкарик со скобкой на зубах, кажется, Кузин. А рыжая девчонка с двумя хвостиками и щелью между передними зубами – Аникина. Они сидели рядом, не то сложившаяся парочка, не то друзья с детского сада. Белобрысый толстячок, рядом с которым я стоял на построении – Сережа Татьянин. У него довольно противный писклявый голос.
К моменту торжественной линейки ощущение шпиона в чужой стране достигло какого-то критического значения. В форме я чувствовал себя как в маскарадном костюме, девушки в коротеньких юбочках, белых рубашках, галстуках и пилотках смотрелись, будто чья-то ожившая эротическая фантазия. В форме как по мановению какой-то волшебной палочки (барабанной, не иначе!) даже вальяжные разгильдяи, вроде Мамонова со свитой, как-то приосанились и перестали ходить как авторитеты «на раене». Прохоров деловито ткнул пальцем в кудрявого высокого парня и скомандовал ему бежать в ленинскую комнату за знаменем. Тот отсалютовал и умчался. Кажется, что все, кроме меня, точно знали, что нужно делать.
Так что я старался просто не путаться под ногами, стоять с одухотворенным лицом и думал о коллективном разуме.
Когда первая паническая волна «Я шпион! Сейчас меня разоблачат и сдадут в КГБ» отпустила, и я смог соображать здраво, я понял, что коллективный разум тут, конечно же, ни при чем. Просто имеют место воспитанные и вбитые за много лет привычные действия. Они же с первого класса строевую подготовку тренируют. По команде «Отряд, стройся!», они даже если спали, моментально выровняются в идеальную линию и расправят спину.
Прохоров прошелся перед строем, уперев руки в бока.
– Значит так, ребят! – сказал он веско. – Я тут посмотрел на тех парней из спортотряда. Это настоящие звери! Чтобы их победить, нам придется очень сильно постараться. Так что на зарядку все как штык, тренировки не пропускать! А теперь на первый-второй рассчитайсь!
– Первый!
– Второй!
– Первый!
Вот уж не думал, что мне вообще когда-нибудь в жизни пригодится стровая после армии. Пришлось по-быстрому вспомнить, какие действия требуется совершить при команде «В две шеренги стройся!»
Левой шаг назад, правой – вправо, смотреть в затылок номера первого. Сейчас это оказались две косички, сложенные каральками и украшенные белыми бантами.
А еще мне постоянно хотелось проверить, не сползла ли эта дурацкая пилотка. Но я крепился. Шагал, стараясь по возможности попадать в ногу. С одной стороны, я помнил, как ходить строем, с другой… Да блин! Когда Советский Союз рухнул, хождение строем стало чуть ли не мемом, этаким маркером, означающим ужас тоталитарного режима и уравниловку. И сейчас, шагая левой-правой, мне приходилось продираться через это вот сопротивление. Внутренний голос орал что-то неразборчивое, будто я не на праздничное открытие смены пионерлагеря шагаю, а, как минимум, в однополой оргии собираюсь поучаствовать.
Потому что я не же не просто шел строем. Я шел строем в Советском Союзе! А это же… Это… В общем, объяснить себе, что «это» я не мог. Исподтишка поглядывал на остальных, но было не похоже, чтобы этот чеканный шаг в ногу вообще хоть кого-то напрягал. Некоторые сбивались, некоторые ловили ворон, глазея по сторонам. Для них это была очень естественная штука.
Наверное из-за того, что голова моя была занята всей этой неожиданно выползшей из подсознания пургой, я прослушал речь директора лагеря – высокой и худой пожилой дамы с такой высокой и объемной прической из рыжих волос, что казалось, что ее тонкая шея должна вот-вот сломаться. Очень уж большой казалась ее голова над узкими плечами.
Я прослушал имена инструктора по физкультуре, по плаванью, старшей пионервожатой, еще каких-то должностных лиц, которые стояли в рядочек перед трибуной. Попытался вспомнить, как называется в лагере место для проведения линеек, но в голове почему-то крутилось только слово «плац», но его явно так не называли.
Чуть не забыл поднять руку в салюте, когда два вызванных к флагштоку пионера взялись тянуть за трос, и красное полотнище поползло вверх под тревожную барабанную дробь. Если бы мой сосед меня в бок локтем не ткнул, я бы и не вспомнил.
На ужин давали тушеную капусту, мясо с подливой, ватрушку и компот. В других обстоятельствах я может даже скривился бы от разваливающейся в кашу капусты, но тут придираться не хотелось, так что слупил все до крошки и даже был готов попросить добавки. Но в этот момент поднялся Прохоров, подошел к торцу стола и навис над нами всем своим немаленьким ростом.
– Значит так, отряд! – он уперся кулаками в бледно-голубую поверхность столешницы. – После ужина не разбредаемся, нам с вами надо выбрать актив и начинать готовить завтрашнее выступление отряда. Новенькие! Если вы поете, танцуете, играете в шахматы или футбол, бегом ко мне и доложить. Да не сейчас, торопыги! В отряд вернемся, там я сяду в свое председательское кресло, и доложите!
– А у нас в отряде нет кресла! – крикнул очкарик со скобкой, как его там… Кузин.
– Значит тебя на четвереньки поставлю и сяду сверху, – заявил Прохоров. – А Шубина сзади поставлю… Хотя нет, Шубин костлявый, неудобного будет. Татьянина лучше.
– Эй, а что сразу Татьянин?! – раздался писклявый голос Сережи.
– Так, все, прекратили балаган, доедаем, посуду сдаем и бегом в отряд!
Шагая от столовой к отряду, я понял, что у меня перегруз. Слишком много впечатлений, хотелось смыться куда-то хотя бы на пару часов, чтобы отдохнуть от общества. Не могу сказать, что мне кто-то конкретно здесь не нравился, разве что Верхолазов вызывал какие-то неприятные чувства. Остальные, включая Мамонова с его верными миньонами и агрессивную халду Коровину были более или менее понятны. А вот такого типа, как Верхолазов, я встретил, кажется, впервые в жизни.
А еще надо было посмотреть, что там за записи в тетрадке, но это можно было и отложить.
Я по-быстрому переоделся и собирался тихо улизнуть за угол корпуса, но вездесущий Прохоров ухватил меня за футболку как раз в тот момент, когда я почти скрылся.
– Крамской, ты куда? – грозно спросил он.
– Я… эээ… в туалет! – быстро придумал я стопроцентную отмазку.
– Слушай, я тут вот что подумал, – сказал он, подтаскивая меня ближе к себе. – Ты так хорошо про демократию и выборы выступил. Может мы тебя в совет дружины заседать отправим? Там нужны такие подкованные, которые могут, если что, свое мнение отстоять.
– Ээээ… Ну… – я начал приплясывать, всем собой показывая, что мне сейчас не до разговоров.
– Ладно, беги в свой тубзик, – Прохоров меня отпустил. – Но про совет дружины подумай, я точно говорю, тебе там самое место!
Я быстро свернул за угол и понял, что на самом деле добежать до туалета не самая плохая идея. Видимо, уловив знакомое слово, организм включил рефлексы, и мне реально туда захотелось. Я приметил деревянное зданьице на шесть дверей, которое не могло быть ничем другим. И припустил туда.
Туалет был сколочен из никак не обработанных досок, дверь, конечно же, подвисала, чтобы закинуть крючок в петлю, требовалось эту самую дверь слегка приподнять. Пахло еще не убийственно, конечно, глаза не резало, конечно, но уже вовсю ощущалось, что этим сортиром пользовались. Конструкция была проста, как три копейки – деревянный пол, в котором круглая дырка, а под ним яма. На стене над этой самой дыркой на уровне глаз висел нарисованный от руки плакат, гласивший: «Будь аккуратнее, дружок! Попадай в кружок!»
Пожелание оказалось настолько неожиданным, что я заржал и чуть было не промазал.
Кстати, интересно… Получается, что я как-то автоматически не обращаю внимания на тексты на многочисленных растяжках, баннерах и транспарантах. Как будто срабатывает привезенный из двадцать первого века адблок. А совершенно зря! Это же целый культурный пласт, можно сказать. Отдельный жанр в искусстве!
Я толкнул скрипучую дверь и вышел из сортира, пообещав себе с этого момента читать все буквы, которые увижу. В целях, так сказать, повышения идеологической грамотности. А то она у меня прихрамывает. На все три ноги.
Ноги сами понесли меня вглубь леса. Особенно далеко уйти не получится, до забора тут всего ничего. Но мне далеко и не надо. Просто хотелось спрятаться за какой-нибудь куст, собраться немного с мыслями и все такое.
Я пробрался за густой куст шиповника, плюхнулся на траву и привалился спиной к покрашенной в зеленый решетке забора и вытянул ноги. Прутья неудобно врезались в ребра, но было все равно. Сейчас я немного посижу тут, послушаю беззаботный щебет птичек, попялюсь бездумно в косые вечерние солнечные лучи мягкого медового оттенка. За жучком с отливающим голубым перламутром спинкой понаблюдаю. Вдох-выдох.
Я закрыл глаза. Пахло летом. Настоящим, звенящим и беззаботным. Таким, каким кажется детское лето с высоты прожитых лет. Расплавленной смолой на коре сосен. Свежей травой. Какими-то цветочками, каждый из которых наверняка имеет свое умное название и описание в ботанических справочниках, но тебе все равно, потому что это сейчас просто часть общего аромата. Пахло близкой рекой, с ее мокрым песком, илистыми омутами и плакучими ивами, макающими свои серебристо-зеленые ветки в темную воду… Жужжали крылышки, птички чирикали… И раздавались еще какие-то звуки. Как будто тихое поскуливание, или…