Ты и небо

Все совпадения случайны

© Егорова А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Узкая солнечная улочка вдоль домов, увитых большими яркими цветами. В этом месте почти нет тени: солнце ухитрилось расположиться между домами так, что от его хищных лучей некуда деться. Инна идет, едва не прижимаясь к стенам, чтобы хоть на мгновение спрятаться от зноя под короткими козырьками и балконами. Уголок старой Лигурии. Здесь все тесное, атмосферное, раскаленное. На Инне легкое летнее платье и босоножки, но все равно жарко. Совсем скоро она выйдет на набережную с ее освежающим ветром, а там никакой зной не страшен. Осталось совсем немного, всего два дома.

Или так.

Песчаный, вперемешку с камнями берег с брошенными до утра деревянными рыбацкими лодками. В лодках весла и сети. Они ждут, когда на рассвете придут коричневые от загара рыбаки, посетуют, что борта давно не крашены, опять махнут рукой: «mañana»,[1] – и, помогая друг другу, выволокут лодки на воду. А пока – тихий, теплый вечер. Солнце уже нырнуло за горизонт, но еще довольно светло. Короткие, нежные сумерки. Инна сидит на понтоне, болтая в воде ногами. Она смотрит на неторопливо качающиеся океанские волны. Понтон под ней тоже покачивается, убаюкивая в такт прибою.

– Остановка «Абразивный завод», – бодро объявил голос из динамика.

Инна неохотно открыла глаза, глянула в окно и живо поднялась с места – на выход. Из теплого, почти родного вагона она шагнула в сырость улицы. Выпустив пассажиров, двадцать пятый трамвай закрыл свои двери и мягко укатил в сторону центра.

Людей здесь всегда мало, да и что им тут делать: вокруг одна промзона и кладбище. Несколько послевоенных жилых построек в два этажа, а за ними, между шиномонтажной мастерской и складом, – административно-бытовое здание завода, место работы Инны.

Над городом плотно нависло тяжелое небо. Как обычно бывало в это время года. Спрятав голову в капюшон, девушка торопливо зашагала под моросью дождя. Асфальт перешел в посыпанную гранитной крошкой дорожку, а затем и вовсе в грунтовку с неизбежными при такой погоде лужами и грязью. Как она ни старалась ступать осторожно, на брюках неумолимо появились дежурные пятна; не спасли высокие ботинки на толстой подошве. Это вам не вылизанный Невский проспект, тут на каблуках не пофланируешь. Климат и состояние дороги диктовали свой дресс-код: темная одежда и обувь, которую не жалко. К счастью, она работает с чертежами, а не с клиентами. Чертежам нет никакого дела до ее внешнего вида. У них на работе некоторые сотрудники вообще ходят по офису в домашних тапках. Тапки носят в основном мужчины, женщины все же предпочитают удобные туфли на плоской подошве. Хотя в их «Лимбе» есть девушки, которые на работу наряжаются, как на праздник.

Кстати, о праздниках. Сегодня день рождения Ларисы Викторовны. Инна взглянула на часы: как раз успеет зайти в «Девятку» – так сотрудники «Лимба» между собой окрестили магазин, расположенный в девятом доме. В нем кроме продуктов продавалась всякая хозяйственная мелочь, а также цветы.

Конечно, «Девятка» – не то место, куда привозят свежие, источающие сладковато-мускусный аромат розы, экзотические стерлиции, пышные пионы или гордые орхидеи. Но черт! С ее плотным расписанием, чтобы купить цветы заранее в специализированном магазине, нужно постараться. Обычно Инна приходит домой не раньше одиннадцати: то у нее бассейн, то хореография, то курсы живописи; встречи с подругами, прогулки, выставки, концерты и прочие приятности. Она девушка свободная, может себе позволить.

Стоя в цветочном закутке, Инна задумалась, что лучше взять для Ларисы Викторовны: герберы или ирисы. Розы она сразу отвергла за их явно подержанный вид. Гвоздики – скучные, хризантемы – вообще тоска. Пожалуй, больше подойдут герберы.

– Кому цветочки выбираем? – тихо, словно кот, подкрался Белкин.

– Себе! – от неожиданности брякнула Инна. Что за дурацкая манера появляться из-за спины, да еще с вопросами?

– Себе? – выпучил круглые, как у птицы, глаза Алексей. Инне показалось, что даже пышки в его прозрачном пакете надулись от изумления.

– Почему бы и нет? С утра купила цветы – весь день настроение хорошее, – пошутила девушка. Белкин смотрел с сомнением: покупка самой себе цветов, к тому же на работу, в его воображении не укладывалась.

– Правильно! – поддержала Инну продавщица. – Возьмите розы! Они свежие, сегодня привезли, – похвалила она свой товар.

– Мне, пожалуйста, герберы. Семь штук.

– А все-таки, – допытывался Алексей. – Что за повод? У тебя праздник?

– Ага, день рождения!

С упакованным в крафт-бумагу букетом Инна отошла к прилавку с выпечкой, соблазнительный аромат которой наполнил магазин и не оставлял шансов пройти мимо. Девушка нацелилась на воздушные круассаны с лимонным кремом. Инна уже представила, как в перерыве выпьет с ними кофе. Хрустящие круассаны будут осыпаться на импровизированную скатерть из чертежа, крем – норовить вытечь и капнуть на пальцы. Запах кофе с молоком и кисло-сладкий вкус лимона на несколько минут мысленно унесут ее из офиса в дальние страны, туда, где вечное лето.

Краем глаза Инна уловила, как Алексей покупает цветы. Ловкая продавщица втюхала-таки ему свои увядающие розы.

Ситуация наклевывалась неудобная. Сказать, что она пошутила? Поздно. Инна представила, как она огорошит Алексея своим признанием, дескать, она немного ошиблась, ее день рождения в июне. Ну и что, что на дворе сентябрь. Кто не путал лето с осенью? Белкин вытаращит глаза еще больше, хотя больше уже некуда, и вернет веник назад. Продавщица ее проклянет. Да уж, картина получится анекдотическая.

С другой стороны, откуда ей было знать, что Белкин купит цветы? «Джентльмен выискался! – рассердилась Инна. – Я его ни о чем не просила! И вообще, почему я об этом должна думать?!»

До работы шли в интригующем настроении. Белкин расстилался показными извинениями, театрально припадал на колено и посыпал голову пеплом за то, что посмел забыть о дне рождения Инны. Он то и дело пытался всучить «имениннице» букет.

– Давай до работы дойдем, – отбояривалась девушка, показывая, что у нее заняты руки. Алексей понимающе кивнул.

Инна чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Она не сомневалась, что Белкин не просто так купил ей эти розы и теперь ударился в лицедейство. Последнее ему удавалось превосходно. Алексей любил театральность, игру на публику, настроение праздника, восторженное внимание к себе; по его признанию, в юности он мечтал стать актером, но не сложилось. Когда заходил в их проектный отдел, рассказывал что-нибудь веселое; своим появлением скрашивал унылые рабочие часы, а на сабантуях был душой компании.

То, что Белкин имеет на нее виды, Инна поняла в прошлом году по возгласу коллеги.

– На Инночку рот не разевайте! Леша! Она не про вас. Кыш, кыш отсюда! – шутливо замахала руками Нина Андреевна за спиной у склонившейся над чертежами Инны. Инна не видела, в чем выражалось разевание рта на ее скромную персону и почему Нина Андреевна отогнала от нее ведущего инженера. То ли Белкин слишком откровенно сверлил ее взглядом, то ли Нина Андреевна раскусила его намерения еще раньше, чем он появился на пороге их комнаты – ей с высоты ее возраста видней, и она знает Белкина как облупленного.

Алексей, или, как он обычно представлялся, Леша, был человеком неплохим, довольно легким и приятным в общении. Хорошо сложенный, симпатичный, моложавый. Белкин часто называл свой возраст, после чего делал паузу, по всей видимости, для восхищения. Восхищения не следовало, и Белкин восполнял этот пробел самостоятельно.

– Сорок лет! А ведь не скажешь! Ни седины, ни морщин! – щеголевато выставлял он на обозрение свои светло-русые кудри, в которых терялась всякая седина. Морщин на его грубой мужской коже действительно было мало. – А все потому, что я не женат. И никогда не был! – гордо добавлял он, рассчитывая сразить наповал девичье царство.

Инне он тоже это говорил. Она тогда не придала значения сказанному: Алексей был героем не ее романа, она даже не рассматривала его как мужчину. Просто сотрудник. Хорошо: дядька.

Когда Инна вошла в комнату, Лариса Викторовна уже была на месте. Кроме нее там находилось еще несколько сотрудников. Каждый занимался своими делами перед рабочим днем. Поздоровавшись, Инна направилась к своему столу, освободила букет от бумаги и подошла к Ларисе Викторовне. С теплыми пожеланиями девушка вручила цветы растроганной имениннице. Наблюдавший эту сцену Белкин пребывал в замешательстве.

– Алексей вас тоже хочет поздравить! – подсказала ему Инна.

– С днем рождения! – растерянно пробормотал он, вручая розы прямо в упаковке. Его былое красноречие куда-то испарилось, и сам он как-то сник, даже, как показалось Инне, сделался ниже ростом.

– Спасибо, Лешенька! – Лариса Викторовна с благодарностью приняла букет.

– Лариса Викторовна! У вас день рождения? Что же вы молчали? – всполошились другие сотрудники.

– Я свой день рождения не люблю. Сразу начинаю думать, сколько мне лет, и расстраиваюсь, – со вздохом сказала Лариса Викторовна.

Тут посыпались стандартные комплименты, суть которых сводилась к тому, что пятьдесят восемь – еще не возраст и именинница молода и прекрасна.

Нина Андреевна тоже пришла с цветами. Кроме Инны, она единственная не забыла о дне рождения своей коллеги и давней подруги.

В тот день в коридорах и курилке «Лимба» разливался актерский тенорок Белкина. Выйдя из ступора, он пожелал взять реванш и воодушевленно рассказывал, добавляя новые подробности о том, как глупо над ним посмеялась Инна.

– Я не ожидал, что такое возможно! – восклицал Алексей. – Пионерлагерь какой-то, честное слово!

«Тебе, Белкин, Лариса Викторовна столько раз помогала, а ты про ее день рождения забыл. Скажи спасибо, что подсобила!» – думала Инна, наблюдая со стороны оживление в кучке курильщиков. Сотрудники скучали и были рады любому событию.

С Алексеем, хохоча, соглашались.

– Да, да! Странная она. Давно замечали, – поддерживали его.

Этот случай стал хохмой и еще долго ходил по «Лимбу».

Странная – самая частая характеристика Ингриды Ясновской. Поводом для такого вывода уже было одно ее имя. Чтобы не вызывать вопросов, девушка сразу представлялась сокращенно – Инна.

Странной или «того» ее называли недоброжелатели. Кому Ясновская нравилась, говорили, что она интересная, с изюминкой или «со своей фишкой». С Инной не было скучно. Отчебучить что-то вроде букета к не своему дню рождения – для Инны было в порядке вещей. Не нарочно – само выходило. Она участвовала в мастер-классах, всевозможных конкурсах на телевидении и радио, посещала различные спортивные мероприятия. Инна приходила на работу и с горящими глазами рассказывала, как провела время. От нее исходила энергия, ей было интересно жить, и окружающие, которые из-за обстоятельств мало в чем участвовали и почти нигде, кроме дома и работы, не бывали, заряжались от нее энергией и становились причастными к той другой, насыщенной жизни.

Нина Андреевна сокрушалась: и что ты у нас делаешь? Так и просидишь всю жизнь среди бумаг, оглянешься, а тебе уже шестой десяток (это она про себя – Нина Андреевна стала проектировщиком еще в те годы, когда после вузов существовало распределение и смена работы не приветствовалась). Сейчас такие возможности!

Инна с ней соглашалась лишь отчасти. Да, их работа не похожа на яркий карнавал, каждый день одно и то же: с девяти до шести клетка офиса. Но о каких возможностях идет речь и для кого? Она была счастлива, когда три года назад ее, молодого специалиста, взяли стажером в «Лимб». Сейчас она инженер, разрабатывает чертежи по системам вентиляции. Мало кто из ее сокурсников смог устроиться по специальности: никому не нужны соискатели без опыта. В менеджерах по продажам или в официантках было бы лучше? Изначально поступила не в тот вуз? Чудесно, что хоть в какой-то смогла поступить. На бюджет! Справедливости ради стоит отметить, что вуз, который окончила Ясновская, не «какой-то», а вполне себе хороший, даже отличный – ИТМО, или официально: Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики. Конечно, стать инженером и разрабатывать системы вентиляции – отнюдь не хрустальная мечта ее детства. Ее мечта… она такая нереальная в нынешнем положении, что остается лишь мечтой.

С ранней юности Ясновской не на кого было опереться: отца не было, мама барахталась в вечном безденежье и говорила дочери – тогда еще школьнице – чтобы Инна на нее не рассчитывала. Инна и не рассчитывала. Кто будет выплачивать ее ипотеку, если она вдруг решит «не разменивать свою жизнь на бумажки»? «Лимб» дает ту стабильность, которой нет на вольных хлебах. Так что она правильно делает, что не идет по зову души в танцовщицы, художники или еще безумнее – в поэтессы. Когда она выплатит ипотеку, накопит денег, тогда, годам к сорока, быть может, у нее получится оставить офис. Для танцев будет уже поздновато, как и многое другое, но что-то ведь останется, где нет возрастного ценза.

Если не придираться, проектировать системы вентиляции вовсе не плохо. Работа в целом увлекательная, за исключением некоторых моментов, а именно частых простоев из-за нехватки исходных данных. В такие дни сотрудники маются без дела и изнывают от скуки.

Инна в дни простоев на работе приноровилась писать стихи. Простые четверостишия без претензии на гениальность. Она не рассчитывала на публикацию и никому их не показывала – писала «в стол», для себя.

Самое паршивое в ночных полетах – день накануне. Необходимо заставить себя хоть немного поспать, иначе сморит в рейсе. Как ни старался Дмитрий, уснуть ему не удалось. Целый день промаялся и, в общем-то, потратил его впустую, если не считать созерцания пейзажа за окном и бренчания на гитаре. Вечером без сна повалялся на диване, а там и будильник оповестил, что пора собираться.

Рейс как-то сразу не задался. Дима попал в пробку там, где ее никогда не было, из-за чего едва не опоздал. Прошел санчасть, поднялся в штурманскую, там встретил знакомого, летающего на «Сибири». У знакомого рейс в Ереван, Дмитрию Огареву предстояла Казань. В немноголюдной штурманской царила предполетная атмосфера: серьезные лица, тихие разговоры. На служебном микроавтобусе приехали на борт. И вот здрасьте: у самолета сильно снижен уровень жидкости в гидросистеме. Техники где только не искали утечку, найти не могли. Володя, второй пилот, смиренно настроился на задержку. Его вызвали из резерва, иначе бы он сейчас спокойно спал и завтра бы весь день отдыхал. Резерв заканчивался в восемь утра. Можно проторчать на аэродроме и никуда не улететь. После восьми из резерва вызовут уже другого пилота. В этом случае Володе выход на работу не зачтут, и получится, что он как будто бы спокойно спал в гостиничном номере или дома, будь тот в шаговой доступности от терминала.

Информационное табло мигнуло переносом казанского рейса еще на час позже. Экипаж на борту, пассажиры томятся в зале ожидания. Наверняка клянут пилотов – а кого же еще? Это они, лодыри, никуда не торопятся. Старший проводник заглянул в кокпит: когда полетим? Ему надо понимать, к чему готовиться. Чем дольше задержка, тем нервознее пассажиры.

– Кто его знает, – пожал плечами Дмитрий. Лицо спокойное, немного отрешенное. Задержка – обычнейшее дело, как бы прискорбно это ни звучало. Не выгодно руководству компании держать резервные борты. Дешевле мариновать пассажиров в накопителе, даже предоставлять им питание и гостиничные номера, чем потратиться на лишний самолет. А то, что народ проголосует рублем за конкурентов, не страшно. Пока рейсы под завязку, можно не стараться выглядеть клиентоориентированной компанией. Хуже того: в последнее время «Ангара» стала продавать билеты в количестве, превышающем число посадочных мест, в расчете на то, что кто-то из пассажиров не явится или опоздает на рейс. Из-за двойных продаж часто случаются скандалы у стоек регистрации, на что представители авиакомпании разводят руками: вандалы сломали ваше кресло, лететь на нем никак невозможно, ждите следующего рейса.

– Техники работают, – пояснил он. – Николай, кофейку сваргань. Сахару два пакета. – И, улыбнувшись, добавил: – По-братски.

«По-братски» в данном случае значило «пожалуйста».

– И мне, – попросил Володя. – С сэндвичем каким-нибудь. А то в рейс выдернули, пожрать не успел.

Наконец за обшивкой в багажном отсеке обнаружили прохудившуюся трубку. Надо менять. Хорошо хоть в Пулково у «Ангары» свой склад и там завалялась нужная деталь. Иначе неизвестно, как долго еще пришлось бы прождать вылета.

Как и полагается, Дмитрий осмотрел самолет на предмет видимых несоответствий и, убедившись в их отсутствии, расписался в бортовом журнале. Продрогший на ночном холодке (как обычно, поленился надеть плащ), КВС[2] вернулся в кабину.

По прогнозу в Казани ожидались грозовые очаги. То, что гроза окажется в момент прилета в районе аэродрома, лишь один из возможных вариантов. Если повезет, они сядут по расписанию. Отметили запасные, заправились, приняли пассажиров и багаж, получили разрешение, вырулили на исполнительный старт. Сегодня они на легком триста девятнадцатом. Дмитрию нравился этот самолет: на длинном триста двадцать первом нужно делать предвыравнивание[3], иначе можно не успеть вытащить. На триста девятнадцатом можно и без него. Зато на посадке девятнашку болтает, когда тяжелый двадцать первый идет плавно, как утюг.

Аэробус триста двадцать – нечто среднее. А вообще, все самолеты хороши, каждый из них прекрасен уже только потому, что создан для полета.

РУДы[4] плавно едут вперед до упора на TOGA[5]. Разбег, уносящаяся под ноги полоса. Дима нажал кнопку «автопилот», убрал закрылки. Перевалили за сотый эшелон. Теперь можно и расслабиться.

Володя залип в телефоне.

– Будешь спать? – спросил командир.

– Нет пока.

– А я, пожалуй, посплю. – Огарев устроился удобнее в кресле, приспособив под шею надув-ную подушку в виде красной лисы с безумными, по-жабьи выпученными глазами. Дмитрий предпочитал лаконичные вещи без ненужных украшательств: функциональные, строгих черных и темно-синих цветов. И вообще в самолете он прекрасно обходился без подушки. Но лису ему подарила Агата, и этим было все сказано.

Как назло, когда есть возможность поспать, не уснуть. Проворочавшись час, он взял смартфон. На рулении характерные звуки Ватсап оповестили о новых сообщениях. Тогда было не до сообщений, потом Дима о них забыл, а теперь самое время для просмотра.

«Агуша верна себе, – улыбнулся Дмитрий, – прислала галерею фотографий: лисички, букет (намекает на невнимание с его стороны?), себя и смайлики в виде сердечек. Хороша, – залюбовался Дима. – Особенно в обтягивающей футболке. Когда появится связь, надо будет обязательно что-нибудь ответить, чтобы Агушка не обиделась». Переписку Огарев не любил, он попросту не знал, что писать, и смайлики были его спасением.

Разрозненные лесами и полями, внизу ульями светились скопления огней. Жемчужными бусами извивалась дорога, внезапно обрывающаяся в конце какого-то населенного пункта. Изредка тускло мерцали движущиеся огни одиноких машин. В районе Нижнего затянуло сплошной облачностью, смотреть стало не на что. Потрепались с Володей о том о сем, поиграли на планшете в нарды. Время еле тащилось. Дмитрий закрыл глаза и уже стал проваливаться в тягучий сон, как пронзительно завопила сигнализация, доставив порцию адреналина и добавив пару шрамов на сердцах пилотов.

Сигнализация оповещала о пожаре в санузле. Наверняка кто-то из пассажиров закурил. Хоть бы погуглили, как дымить в обход пожарного датчика.

Через полминуты по вызову в кокпит явился старший бортпроводник.

– У нас оповещение о пожаре в хвостовом туалете, – произнес Огарев с тревогой в голосе. В его голове вихрем пронеслась очередность действий, предписанных инструкцией в случае возгорания.

– Долбоящеры!.. – высказался по этому поводу Николай и метнулся проверять аварийный санузел, попутно оценивая обстановку на случай возможной эвакуации. Так и оказалось: в туалете салона эконом-класса явственно чувствовался горьковатый запах табака. Убедившись, что ничего не горит, проводник доложился командиру. Далее кабинному экипажу предстояла роль следственной бригады: найти курильщика и изъять у него паспорт для составления акта правонарушения. Таковым оказался не совсем трезвый армянин Ваграм Сережаевич. Его отчество было явно образованно от сокращенного варианта имени Сергей. Поржали, составили акт. Пусть теперь объясняется с полицией. А нечего делать нервы экипажу!

Сон как рукой сняло. Какой уж теперь сон? Но недосып никуда не делся.

– Ангара двести семнадцать, – в трескучем эфире назвал их позывной диспетчер. – Москва контроль, точка NAMER, работайте с Самарой на частоте сто двадцать шесть и девять.

– С Самарой сто двадцать шесть и девять, – повторил Володя, ведший связь.

Второй пилот установил новую частоту.

– Самара контроль, Ангара двести семнадцать. Точка NAMER, эшелон триста пятьдесят.

– Ангара двести семнадцать, Самара контроль. Наблюдаю по локатору, – известил диспетчер, но уже другой. Судя по высокому, звонкому голосу, девушка, возможно, стажер.

Пора снижаться. Снизились до триста пятидесятого эшелона,

– Да твою ж дивизию! – ругнулся КВС. На локаторе перед снижением обозначились красные грозовые очаги в районе аэродрома. Дмитрий отметил, что при заходе, возможно, придется обходить. Наметил пути обхода грозового фронта.

Погода не улучшалась. По мере приближения к Казани, когда грозовые очаги на локаторе приобрели более четкие очертания, стало ясно, что гроза находится в месте выхода на посадочную прямую. На цветном метеолокаторе гроза отбивалась желтым, красным, местами фиолетовым цветом. Фиолетовый обычно показывает град. Соваться в грозу нельзя. Восходящие и нисходящие потоки в таком грозовом очаге создают очень сильную болтанку, способную повредить самолет и даже его перевернуть. Попадешь под град, помнешь обшивку и получишь паутину трещин на стеклах так, что садиться придется вслепую, не говоря уже о гарантированных разбирательствах и взысканиях по прибытии.

Встали в зону ожидания, прикинули время: крутиться можно двадцать минут, после чего нужно уходить на запасной. Диспетчер сказала, что гроза будет висеть над аэродромом не менее получаса. В ближайших Курумоче и Ульяновске тоже гроза, третий запасной – Уфа.

«Уходим?» – немой вопрос в глазах второго пилота.

– Уходим! – принял решение Огарев.

Володя нажал кнопку выхода в эфир и сказал:

– Уходим на запасной: Уфа. Прошу обеспечить заход с прямой.

Получив «добро» от диспетчера, Дмитрий вывел томящийся в зоне ожидания самолет и начал разворачивать его на восток, в сторону запасного.

Внизу ночь и бескрайние просторы родины. Если бы они летели над Западной Европой, с ее частоколом стран, запасной оказался бы где-нибудь за пределами государства аэропорта назначения.

Снижение, заход, посадка. Следом прибыли еще два борта с назначением в Казань. Уставшие пассажиры возмущались и нервничали: кто требовал питания, кто предоставить гостиницу, но большинство – немедленно везти их согласно купленным билетам в столицу Татарстана. Весь негатив обрушился на проводников, будто бы те могли управлять погодой или из вредности не раздавали дополнительное питание. Бортпроводники устали не меньше своих неудачливых пассажиров, в отличие от которых после Казани им предстоит лететь назад, в Пулково.

С ворчаниями и жалобами пассажиры отправились в накопитель, Володя убежал контролировать заправку, Дмитрий – за метеосводкой.

В течение часа гроза над Казанью стихла. Заправились, получили новую «лошадь» – сводную загрузочную ведомость. Пассажиров – быстро на борт, пока снова не случилась погодная неприятность.

Флай-пилотом опять был Огарев. Он уверенно вел свой аэробус в неприступную Казань. Вышли на триста пятидесятый эшелон. Самолет летел на северо-запад, а позади, в черноте ночи, показалась предвосхищающая появление солнца алая полоска зари. Дима прикинул, проходит ли у экипажа рабочее время по санитарным нормам и смогут ли они вернуться в Пулково, или же придется задержаться в Казани. Получалось, что да. Впритык. Если наземные службы не будут тормозить.

Гроза ушла куда-то в сторону. Заход, посадка. Автобус увез пассажиров.