В редкие минуты одиночества, когда избач находился в лёгкой прострации, перебирая в голове, что нужно сделать в первую очередь, смотря на огонь через треснувшую плиту печки и слушая потрескивание дров, вспоминал те минуты из своей короткой жизни, которые забыть невозможно. Но обязательность и должностные обязанности, к которым он относился с явным рвением, заставляли забыть тягостное в мыслях.
Село привыкало жить мирной жизнью. Пацаны 14—16 лет, приходили в избу, так как зимой круг интересных занятий сужался. А начавшая весна пока не радовала теплом. Самое интересное начиналось тогда, когда в тесные помещения избы-читальни принимали долгожданных гостей – это вчерашние фронтовики, которых можно было слушать и слушать.
Их рассказы о войне чередовались с популярными песнями на военные темы, «гулявшие» на передовой и поднимающие бойцам настроение и боевой дух и быстро распространились в самые дальние уголки необъятной родины. Затем они сменялись откровенно блатными песнями.
Добродушные селяне, видя скудность сохранённых и отремонтированных книг, старание избача вести своё, вверенное ему «хозяйство» в порядке, приносили из дома сохранившиеся книги.
Когда Иван отнекивался, от скромности, дарители говорили:
– Это же не тебе лично, а для благого дела. Пусть пользуются. Я же не Плюшкин, да и не Кощей Бессмертный – мы все смертные, а литература, книги, они бессмертны, они на года и на века…
С какой радостью селяне встретили новость об освобождении района от немецко-фашистских оккупантов, с прорывом Миус-фронта. Всем хотелось поделиться радостной новостью, порадоваться коллективно, что всегда было заложено в русской душе – это щедрость душевная. Радостью спешили поделиться всему миру, а с горем часто оставались наедине до тех пор, когда оно не удерживалось внутри и прорывалось, толи потоком слёз, толи видом, когда смурнее тучи, толи неадекватным поступком, коих ранее не наблюдалось. Вот тогда и узнавали все о том, что и выносить на обсуждение не хотелось.
Но были и часто в эти годы, родные, жены и матери получали похоронки. Тогда голосило, как правило полсела, а вторая половина, лишь всхлипывала, так как уже все слёзы по своим выплакала сполна, и они становились душевно очищенны и в первое время даже не реагировали на внешние раздражители, не говоря уже на оклики или обращение соседей и односельчан.
Странно было видеть, когда не старики уговаривали, успокаивали плачущего мальчугана, паренька-подростка, даже не юношу, а наоборот. Случалось так, что и те, кто ему даже не в матери, а в бабушки годились, слушая уговоры юнца, стыдливо отворачивали или опускали глаза, кивая, как нашкодившие школьники, а потом приподняв замутнённый слезами взгляд, признавались:
– Ты прав, Иван… – замявшись, добавляли, – … Фёдорович.
А Фёдоровичу накануне, всего неделю назад исполнилось шестнадцать лет.
Избач сидел в гордом одиночестве напротив коптившей керосинки. Она коптила из-за того, что была заправлена тем содержимым «палевом», содержащую смесь топлив и воды. Его собирали всей деревней после артобстрелов и авианалётов в то время, когда стоял, хоть и не продолжительно фронт и были боевые действия в районе села, в балке, в котлованах и взрывных воронках. А туда горючее попадало из множества разрывов нефтепроводов, две «жилы» которых отчётливо виднелись, пролегая на узкой речушкой Каменка и метров по пятнадцать в одну и другую сторону, пока не «вгрызались» в толстый слой почвы возвышенностей по направлению нефтепровода «Грозный – Лисичанск». По ним перекачивались различные продукты переработки нефти.
Люди, живущие в прифронтовой полосе, были в какой-то степени даже рады таким вот зияющим дырам в толстостенных трубах, из которых в большом количестве вылились столь важные, для жизнедеятельности жидкости. Их хранили в больших количествах в самых разных ёмкостях так, как хранят дождевую воду для стирки или припрятывали в сараи. Кто-то рисковал даже в подвалах, если там уже и не пахло снедью или… Тогда снедь можно было выбрасывать. Да и откуда она возьмётся после оккупации немцами.
Фитиль коптил, а парень смотрел, как огонь потрескивал от капелек воды, которые вместе с топливом попадали в зону горения и думал о своём, о том, что произошло за последние два года и даже чуть больше. Посетители давно разошлись по домам. А окно в избе-читальне мерцало тусклым огнём керосинки.
Иван вспоминал, как в домашнем «полку» семьи Федора Филипповича, после убытия взрослых детей, прибыли другие люди, и прибыли детей его же детей, а вернее сказать, детей избранников и избранниц его детей. Как это может быть? Не только в сказках может быть, но и в реальной жизни случается. Но лучше по порядку.
Ещё в августе 1941 года ушёл добровольцем на фронт старший сын Фёдора, Алексей. Ему шёл уже 39-й год, он не так давно женился, проще сказать взял женщину с «довеском», как говорили в селе. И им, этим «довеском» оказался забавный карапуз лет пяти. Алексей любил Арину, да и быстро привык к её сыночку, чертами лица похожему на мамку.
Алексея в селе и в колхозе уважали. Он был примерный работник, выучившись на водителя, работал сначала в родном колхозе на одном из двух, так называемых «полуторок», грузовиков марки ГАЗ-АА. Работа ему очень нравилась, да и в те, довоенные годы, профессия шофёра, была почётней, чем через необозримое будущее быть космонавтом.
– Ванюха, – говорил с самым меньшим старший брат Алексей, – что это мне на тебя мамаша жалуется, что ты стал к учёбе негоже относиться и табаком от тебя уже, как от забулдыги прёт за версту. Ты, что? Наш Гриша скоро институт заканчивает, инженером будет. Таких у нас в селе ещё не было, учёный у нас брат, я – шофёр, в партию приняли, в почёте даже в районе на доске почёта. А ты? Из тебя же и поганого тракториста не выйдет. Эх, Ванюха-Ванюха?!
– Да чё ты, Алёшка? Может я артистом хочу стать, каким-нибудь Чарли Чаплиным. Ещё не решил… Меня мазута не привлекает, и партия… Меня ещё может быть и в комсомол не примут. Сказали, что… Да, сам же знаешь, за шо… За всё хорошее.
– Так ты исправляйся, бросай курить, учиться старайся, в школе не шали… И глядишь, на октябрьские примут в комсомол. Не позорь меня, брат! Договорились?
– Ну… ну, ладно, договорились, если дашь порулить немного, а? А-то меня пацаны всё пытают, мол давал брат руля или не…
– Вот, как исправишься, так и сразу. Обещаю! Прям по Закауровской и по Петинской улицам дам проехать.
– Вот це по-пацански! – Ваня подпрыгнул от радости с сияющим лицом.
***
Незадолго до войны, на отчётном партийном собрании коммунистов, был заслушан отчёт секретаря партийной организации колхоза «Труд». В результате прений, был выявлен ряд серьёзных недоработок и упущений секретаря партийной организации, в следствии чего встал вопрос о переизбрании секретаря. Наряду с кандидатом, «привезённым» из района секретарём райкома партии, колхозники предложили кандидатуру Алексея.
– Ваш кандидат, товарищ первый секретарь, быть может и хорош, но мы его не знаем, ни как человека, ни как коммуниста, ни как работника, – взяв слова, начал старый коммунист Савелий Лысенко, – а у нас есть своя кандидатура. Могём мы или не могём, свого, местного, всем знакомого коммуниста и знатного работника предложить?!
– Кого же товарищ Лысенко желает предложить в качестве кандидата в председатели колхоза? – с еле заметным ехидством спросил секретарь райкома и, исподлобья, насупив брови, заложив руки за спины и смешно прогнувшись вперёд, посмотрел на секретаря парткома Раскошного Тимофея.
Тот нервно заёрзал на стуле, так как такого поворота дела на общем собрании колхозников он не ожидал. Ведь он привык исполнять все, доводимые сверху указания, без разногласий и раздумий.
«Там, наверху, у начальства головы побольше и им виднее с высоты-то» – думал всегда парторг и не имел привычки идти наперекор волеизъявлению райкома партии.
– Алексея Прасола! – после короткой, но успевшей затяготить всех неизвестностью, паузы, громко огласил Савелий.
– Хорошо! – не без стали в голосе, пробежав своим «колючим» и «холодным» взглядом по присутствующим, как бы пытаясь внушить всем то, что этот кандидат, которого он представляет, проверенный и перепроверенный и в революционной борьбе, и на «фронте» коллективизации, и достойней оного ни в жизнь не сыскать.
– Хорошо, – уже более спокойно продолжил секретарь райкома, – я тоже лично знаю Алексея Фёдоровича. Мне первый секретарь Анастасиевского района, будучи начальником политодела, при Милость-Куракинской МТС, Цегоев, как-то уши прожужжал о молодом коммунисте, работающем в МТС водителем. И, если за эти годы, уже не такой и молодой, а зрелый коммунист не растерял в себе пролетарского порыва и преданности делу партии, и тем более, имеет рекомендации товарищей по партийной ячейке, то милости просим. Я не имею лично ничего против. Так, товарищи?!
Все присутствующие одобрительно загудели.
– А теперь позвольте вам представить, хоть и мало кому из присутствующих известного, но не менее заслуживающего своими успехами на предыдущем месте работы, кандидаты в руководители партийной организации.
Первый секретарь райкома ВКП (б) рассказал о Протасове, который успел даже немного поработать в одном из отделов райкома и, по словам рекомендуемого, сможет наладить работу в колхозе, повести актив организации за собой, а стало быть, и поднять показатели хозяйственной деятельности колхоза, сделав его передовым, среди других в Милость-Куракинской МТС.
Речь была «пламенной, иначе не скажешь. Оставалось только объявить о вручении товарищу Протасову Б. А. Ордена Ленина.
– Если больше кандидатур нет, то переходим к голосованию.
Товарищи, кто за кандидата, Протасова Бориса Алексеевича, прошу поднять руки… – закончив речь, первый секретарь райкома, традиционно, по привычке поднял руку первым, задавая присутствующим «вектор движения» рук.
Так как коммунисты начали голосовать нерешительно, поддаваясь больше желанию угодить начальству, представитель партийной власти тянул свою руку всё выше и вперёд, в направлении собравшихся в зале избы-читальни колхозников. А так как в руке зажимал в крепкой, «мёртвой» хватке картуз, то напомнил, для тех, кто хоть раз видел репродукцию картины Василия Хвостенко «В. И. Ленин на броневике в 1917 году».
Люди переглядывались, желая увидеть одобрение среди своих односельчан данному товарищу и, нерешительно или поднимали руку, или вертелись на лавках, не находя «козырного» аргумента. Председатель собрания не спешил с подсчётом голосов, поглядывая на районную власть и надеясь, что она вот прямо сейчас достанет из кармана кожаной куртки тот самый небьющийся козырь. И заметив, что нерешительно поднятые руки стали, то там, то здесь стыдливо прятаться за спинами впереди сидящих, быстро сосчитав голоса и попросил опустить руки.
Объявили голосование за второго кандидата. Даже без подсчёта был виден результат волеизъявления коммунистов колхоза.
Подсчитали голоса. Большинством голосов был избран коммунист Прасол. Партийный вожак района поблагодарил присутствующих и выразил надежду, что их выбор явится началом расцвета колхоза, как и во времена политотделов, когда Милость-Куракинская МТС была известна на всю страну, и жалеть о выборе не придётся.
Первый секретарь жал крепко Алексею руку, не отпуская руку вновь избранного коллеги по партийной работе, делал амплитудные подъёмы и опускания, как будто пытался что-то вытряхнуть или, наоборот, вбить. При этом всё что-то приговаривал в плане напутствий. Конечно, Алексей, из всего того ничего вразумительного для себя не смог запомнить и единственное желание было – когда же он его отпустит.
Потом, встрепенувшись, вспомнил и сделав растерянные глаза, спросил:
– А, как же автомашина? Ведь у нас-то в «Труде» всего две «полуторки» и запасных водителей пока нет. Нет! Я не могу!
– Не переживай, Алексей Фёдорович! На сколько я знаю, списочный состав коммунистов в вашем колхозе пока ещё позволяет быть парторгом, как говорится, полуосвобождённым. А, если подготовишь человек 10—15 кандидатов в члены партии, вот тогда и «под завязку» будешь «при портфеле». А пока личным примером показывай на уборке, перевозке зерна и грузов хозяйственного назначения, что коммунисты – передовой авангард не только рабочего класса, но и трудового крестьянства. Я знаю, у тебя, Алексей, получится.
И только после этого отпустил руку Алексея с онемевшими пальцами. Силён партиец, однако! Как только первый секретарь отошёл, сразу откуда-то, как из подполья, вырос товарищ Алексея, Василий Пужалин.
– Фёдорыч! Ты же того… коли будешь передавать свою машину, не забудь, мы же с тобой с самого начала. Только моя уже «леченная», а твоей ещё двух годков нет. А то дадут какому-нибудь молодому недоумку, сам знаешь…
– Не переживай, Вася, я не передаю машину, пока не передаю.
– Ну, если что, имей ввиду, – Василий неспешно отошёл, опустив голову и казалось, что он был ответом Прасола огорчён.
