Жатва VII

12.2.2. Если путчит – кесарево сечение!

Следы времени:

– бумажные ленты, опечатавшие двери Смольного, с моей подписью и печатью;

– талоны на еду, чай и мыло 1990 года.

Трудно себе представить, что в 1990—91 гг. было время, когда на Дворцовой площади на митинги собирались десятки, а то и более сотни тысяч человек. Мне довелось выступить 8 апреля 1990 г. в годовщину трагической «ночи сапёрных лопаток» в Тбилиси на таком митинге от имени СДПР с платформы грузовика. Помню, говорил что-то об опасности люмпенизации общества, о необходимости честной приватизации государственной собственности, чтобы массы людей не превратились в люмпенов, не имеющих за душой ничего. К сожалению, позднее при обезличенной ваучерной приватизации так и произошло. Запись этого митинга сохранилась где-то в архивах, т.к., много лет спустя, я слышал свою речь в какой-то радиопередаче.

Был ещё один момент, когда ещё не потерявший надежды народ вышел на площади и определил свой выбор. Где-то в 6 утра 19-го августа 1991 г. меня разбудил звонок от одного из малознакомых мне членов Фрунзенской ячейки «Демократического союза»: «Борис Сергеевич! Военный переворот!». Я включил телевизор – там «Лебединое озеро». Срочно полетел в Мариинский дворец. Дальнейшие события разворачивались так, как я написал по горячим следам в газете «Добрый день» №10 за 1991 г.:

«Я «БРАЛ» СМОЛЬНЫЙ

Пережитая страной неделя с 19 по 27 августа для меня, как и для многих, была бессонной, но всё, чему я стал свидетелем, ярче и фантастичнее любого сна.

Утро 19 августа. Взбудораженный Белый зал Мариинского дворца. На заседании президиума Ленсовета в присутствии многих депутатов и журналистов со словами о введении чрезвычайного положения в городе при тягостном молчании зала выступает член комиссии по ЧП в городе Храмцов, маленький невзрачный человек в белом адмиральском кителе. К микрофону в зале подходит депутат Ленсовета В. Скойбеда и, прерывая монотонную речь, говорит: «Хватит нам слушать представителя этого незаконного комитета!» Адмирал пытается ещё что-то сказать, но В. Скойбеда отстраняет его от трибуны. Далее, как вы знаете, последовала выработка ясного и чёткого обращения президиума Ленсовета к жителям города.

Вечер того же дня. Чрезвычайная сессия Ленсовета. Зачитываются Указы Президента РСФСР Б. Н. Ельцина. Появляется надежда и уверенность в том, что заговор лопнет. Яркая речь А. Собчака.

Первая бессонная ночь. По поручению штаба Ленсовета вместе с депутатом А. Винниковым объезжаем вокзалы. Где-то испуганные, где-то легкомысленные, где-то сочувствующие, где-то наглые дежурные администраторы. Вручаем им Указы Б. Ельцина и обращения Ленсовета для зачитывания через вокзальные громкоговорители. Всюду кивки на начальство, мол, утром приедет барин – начальник вокзала – и всё решит. На Варшавском и Балтийском нас ведут в милицию. Здесь уже знают, где начальство. Пока мы там разговариваем, кто-то прокалывает шину моего «Москвича».

20 августа. Мой сын с друзьями идёт на Дворцовую площадь, а я – в родной Фрунзенский райсовет на заседание президиума. Спешно составляю проект обращения к чрезвычайной объединённой сессии городского и областного Советов. С редким единодушием наш президиум принимает это обращение. Конечно, разные люди ведут себя по-разному, кто занял активную позицию, а кто выжидает. На чрезвычайной сессии я оказался рядом с депутатом Е. Красницким, членом ЦК КПСС. Он изложил мне свою версию событий: это заговор Горбачёва и демократов против КПСС. Коварный Миша подставил и предал своих ближайших друзей. Позже то же прозвучит и с экрана телевизора от Невзорова. Под вечер растёт тревога: из Москвы приходят вести о готовящемся штурме Белого дома.

Ночь. По телевидению идёт фильм «Невозвращенец». Кошмарные кадры военного переворота – сны героя фильма. Внезапный звонок из Ленсовета, мне передают обращение А. Беляева: «Все мужчины – на защиту Ленсовета!» Всей семьёй гоним в Мариинский дворец. Баррикады из перевёрнутых вагончиков строителей и разного хлама. Масса молодёжи. Милиционеры с автоматами в коридорах дворца. Сообщения о первых жертвах в Москве. Ожидание военного десанта. Напряжение снимает заявление А. Беляева с балкона дворца о том, что Язов дал приказ об отводе войск из Москвы (кстати, позже не подтвердившееся), и заявление представителя Ленинградской военно-морской базы: «Все корабли и экипажи будут находиться на обычных местах». Близится утро, и становится ясно, что они не решатся.

Утро 21 августа. Сообщаем собравшимся руководителям предприятий района об Указах Президента, обращениях Ленсовета и нашего президиума, обстановке последней ночи. В ответ – полное молчание. Как это не похоже на поведение других предприятий, предложивших свою множительную технику и другую помощь ещё утром 20-го. С 12 часов – чрезвычайная сессия Фрунзенского райсовета. Почти единодушно принимаем телеграмму в поддержку России, Ленсовета и мэрии, обращение к жителям. Резким диссонансом звучит выступление первого секретаря райкома С. Сокола – мол, надо ещё посмотреть, законна хунта или не совсем. Опрометчивое это было выступление, видно, изменила товарищу Соколу его обычная выдержка и осторожность. К вечеру стало уже ясно, что путч провалился. На следующий день – чрезвычайная сессия Верховного Совета России. Над страной взвивается национальный бело-сине-красный флаг. 23-го он уже реет над Ленсоветом и райсоветами.

И наконец, о самом фантастическом. Мог ли я себе представить, что моя подпись будет стоять под актом об опечатывании помещений обкома КПСС в Смольном и на полосках бумаги с печатями, наклеенных на дверях большинства обкомовских кабинетов и даже (о, чудовищное святотатство!) на дверях мемориальной комнаты Ленина и знаменитого актового зала, где вождь Октябрьской революции провозгласил: «Рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась!»? Смотрите на это как на зубоскальство, но я не смог удержаться от заявления с той же трибуны, что она наконец завершилась. За запечатанной дверью осталась рукопись «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» – первой большевистской фальшивки, положившей начало оболваниванию масс. Неужели эти ядовитые ростки больше никогда не выбьются на свет божий? «Рано радуетесь!» – честно предупредил всё тот же Е. Красницкий, наблюдавший за процессом опечатывания Смольного.

Наша комиссия работала всю ночь, и я совершил удивительную ночную экскурсию по кабинетам обкома. Помещения Ленсовета и мэрии в Мариинском дворце по сравнению с этими апартаментами – убогость и нищета. Вот где гнездилась настоящая власть! Почти в каждой комнате – персональные компьютеры, импортные цветные телевизоры, кондиционеры, замечательная мебель, хрусталь, дорогие сувениры, простор, чистота. Портрет Ленина – за затылком, портрет Горбачёва – пред очами. В одном из кабинетов открыли дверцу шкафа, а за ней – двери в массажный кабинет, парикмахерскую, туалет, лифт и комнату отдыха с особым уютом. Роскошные залы заседаний. И почти везде – следы поспешного уничтожения документов, пустые папки с вырванными листами, мешки с рваными бумагами. Иные забывали в спешке даже свои личные вещи. Так, через день пришлось снова ездить в Смольный, товарищ Гидаспов попросил вскрыть его кабинет, чтобы забрать свой паспорт, массивные золотые часы и нечитаные книги. Как он был приветлив и добродушен, как освещала его лицо широкоизвестная улыбка! В общем, свой в доску, обычный добрый человек. Намекнул, стараясь вызвать жалость, что ему, как члену Совета безопасности, не уйти от расплаты: за Сумгаит и Тбилиси, Карабах, Баку, Ашхабад, Вильнюс и другие дела.

Вот я и думаю, не должен уйти. Как и вся преступная военно-партийная камарилья, вся людоедская идеология коммунизма. И это – необходимое условие нашего движения к нормальному человеческому обществу. На следующий день с флагштока над Смольным был спущен красный флаг. Надеюсь, навсегда.

Б. Гуанов, депутат Ленсовета»

Перед рейдом по вокзалам 19 августа я получил документ, достойный времён Великой французской революции. Можете познакомиться с текстом этого документа:

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ П Р Е З И Д И У М

РАСПОРЯЖЕНИЕ

От 19.08.91 №4-ч

На основании Указа Президента РСФСР от 19.08.91 и решения Президиума Ленсовета от 19.08.91 тов. Гуанов Б. С. уполномочен принимать любые действия и решения в рамках действующего законодательства по выполнению воли российской верховной власти.

Все граждане, предприятия, организации, военные и гражданские должностные лица обязаны выполнять его распоряжения.

Председатель Ленсовета А. Н. Беляев»

При опечатывании Смольного был составлен такой акт:

«24 августа 1991 Ленинград

А К Т

Мы, нижеподписавшиеся,

депутат Ленсовета Гуанов Борис Сергеевич,

депутат Ленсовета Рыбаков Юлий Андреевич,

депутат Дзержинского райсовета Виноградов Сергей Михайлович,

предисполкома СвДПР Славнейшев Владимир Николаевич,

член секретариата общества «Гуманист» Соколов Валерий Анатольевич,

сопредседатель СвДПР Сошников Игорь Иванович,

сотрудники объединения «Охрана» при ГУВД Леноблгорисполкомов —

лейтенант Рыжков Пётр Алексеевич,

старшина Гуминский Александр Яковлевич

в соответствии с решением президиума Ленсовета №235 от 23 августа 1991 года в присутствии сотрудника объединения «Охрана» подполковника Фёдорова Николая Алексеевича и консультанта общего отдела Ленинградского обкома КПСС Пронина Александра Михайловича произвели осмотр, закрытие и опечатывание помещений 1-го, 2-го, 3-го этажей основного здания Смольного, а также части подвальных и чердачных помещений, за исключением:

столовой, АТС и других хозяйственных и вспомогательных помещений.

Все опечатанные помещения переданы под совместную охрану сотрудникам КГБ и объединения «Охрана». Настоящий акт составлен в четырёх экземплярах.

Подписи: Рыбаков Ю. А. Славнейшев В. Н.

Гуанов Б. С. Соколов В. А.

Виноградов С. М. Рыжков П. А.

Сошников И. И. Гуминский А. Я.

Опечатанные помещения приняты под охрану сотрудниками КГБ 6 часов 12 мин. 24.08.1991 г. Комендант Халипенов

и сотрудниками объединения «Охрана» при ГУВД

подполковник милиции Фёдоров Н. А.»

А вот акт повторного опечатывания мемориальной комнаты Ленина после спасения засыхающих в ней цветочков:

«29 августа 1991 г. Ленинград АКТ

Мы, нижеподписавшиеся, народный депутат Ленсовета Гуанов Борис Сергеевич и Меликсетов Владимир Иванович произвели вскрытие и повторное опечатывание мемориальной комнаты В. И. Ленина с целью изъятия представителями треста садово-паркового хозяйства комнатных растений в присутствии представителя комендатуры Смольного Хрусталёва Александра Семёновича.

Помещение взято под совместную охрану МВД и КГБ. Настоящий акт составлен в 3 экз.

Гуанов Б. С.

Меликсетов В. И.

присутствовал Хрусталёв

Взято под охрану в 16—10 29.08.91 г.

помощник коменданта прапорщик Журов»

Первая страница «Вечернего Ленинграда» от 19 августа 1991 г. вышла с заявлениями ГКЧП и с купюрами, вырезанными цензурой, которые я видел в первый раз в советской прессе. Зато после 22-го, когда исход путча стал ясен, наши СМИ будто подменили. Отчёт о моих действиях, который я составил для депутатов райсовета, приведу в разделе ПОДРОБНОСТИ ГОРСОВЕТА 1. (1).

Я участвовал в заседаниях рабочей группы комиссии Ленсовета по депутатскому расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда. Это моё удостоверение:

«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Народный депутат Гуанов Борис Сергеевич, округ 273, является лицом, уполномоченным депутатской комиссией Ленсовета по расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда и имеет право действовать в соответствии ст. ст. 16 и 17 «Закона о статусе народного депутата РСФСР» и «Положения о депутатской комиссии по расследованию обстоятельств государственного переворота на территории Ленинграда».

Все государственные органы и должностные лица обязаны оказывать необходимое содействие в проведении расследования.

Действительно при предъявлении депутатского удостоверения.

Заместитель председателя Ленсовета,

председатель депутатской комиссии Б. А. Моисеев

Секретарь депутатской комиссии С. В. Брюзгин»

У меня сохранились записи, которые я вёл при опросах в нашей рабочей группе секретаря обкома КПСС, заместителя Гидаспова Ю. П. Белова, члена бюро обкома, члена ЦК КПСС, генерального директора исполнительной дирекции Ленинградской ассоциации промышленных предприятий А. И. Александрова, секретаря обкома В. Е. Золкина, второго секретаря обкома В. В. Яшина, заведующего общим отделом обкома Б. Н. Люлина и начальника четвёртого сектора общего отдела обкома Н. А. Новикова.

На основании этих опросов (а по существу, допросов испуганных партийных функционеров) я составил Хронологию событий 19 – 23 августа в обкоме КПСС (там же – (2)) для подготовки Предварительного заключения рабочей группы комиссии Ленсовета (там же (3)).

Кроме изложенного в моей хронологии, интересно, что уже вечером 21 августа Белов, по его словам, написал текст заявления с оценкой действий ЦК КПСС, суть которого содержалась во фразе: «Молчание ЦК КПСС свидетельствует о его политической и нравственной несостоятельности», – и даже забил для этого заявления в «Ленинградской правде» 60 строк. Гидаспов согласился с этим, но члены бюро заявили, что надо бы собраться и обсудить, однако уже время позднее, и заявление не было опубликовано.

Ещё 20 августа Гидаспов «занемог», 22-го вообще не появлялся в обкоме, а 23-го, появившись к концу дня, по совету Белова заперся в кабинете и боялся показаться на глаза своим «товарищам», которых он, по существу, трусливо бросил на произвол судьбы.

На вопрос о своём личном отношении к путчу Белов сказал, что это «верхушечный переворот, не затрагивающий массовые партийные организации», а на вопрос об его отношении к Горбачёву заявил, что он «лукав и должен дать ответ народу», что «не верит президенту СССР и сомневается, что он не знал» о готовящемся путче. О Собчаке он тоже выразился, что тот «отличается большой политической гибкостью». У него «нет претензий к депутатам, но корреспонденты и не депутаты не выдерживают норм этики».

А. И. Александров рассказал, что с 22 июля был в отпуске с семьёй на базе в Острове, в Ленинград приехал 17-го, а 18-го был на садовом участке. О перевороте узнал по радио, 19-го в половине девятого вечера ему позвонил член бюро Киселёв и удивился, почему он не на вокзале, ведь завтра Пленум ЦК КПСС. В общем, отдыхал человек – и вдруг! Также вовсю ругал Горбачёва: «КПСС не существует с 28-го съезда, Горбачёв неспособен принимать решения, после 19-й партконференции раздели тот аппарат, который не имел привилегий».

В. Е. Золкин заявил, что «обком КПСС – дырявая организация и не может быть посвящена в серьёзные дела». В. В. Яшин, второй секретарь обкома, тоже отсутствовал, был в Рязанской области и приехал в Ленинград только 26 августа. Б. Н. Люлин, заведующий общим отделом обкома, сослался на то, что в обкоме работает всего полгода, но заметил: «При получении шифротелеграмм из Москвы подпись „секретариат“ – это редкая практика, обычно подписывают секретари». Вот ужи – боялись даже шифровки подписывать! Начальник 4-го, секретного сектора Новиков Н. А. рассказал, что все секретные документы уничтожены 23 августа, но третий этап уничтожения, предусматривающий уничтожение технических документов и материальной части, не реализован. Для уничтожения документов у них имелась специальная машина с производительностью 500 кг в час.

Могу ещё кое-что вспомнить. В ту тревожную ночь с 20 на 21 августа, когда мы всей семьёй помчались на защиту Мариинского дворца (а Илья рассказывал мне, что там его поставили разливать по бутылкам коктейль Молотова), Собчак призвал в свои апартаменты депутатов горсовета – представителей партийных фракций. Т. к. Анатолия Голова в тот момент поблизости не было, от социал-демократов на этой встрече присутствовал я. Собчак обратился к нам с призывом держаться вместе и забыть все раздоры, которые уже тогда возникли между Ленсоветом и мэрией. Все мы, разумеется, согласились. Но, как оказалось, этого единения хватило лишь на пару дней. Кстати, почему-то упоминаний об этой короткой встрече я больше нигде не встречал.

Что касается опечатывания Смольного, добавлю ещё пару смешных деталей. Когда после прибытия группы депутатов работники аппарата Смольного стали побыстрому покидать здание, я стоял на лестнице, засунув руки в брюки, изображая, что у меня там кое-что есть, а испуганные чиновники, с опаской поглядывая на бородатого типа в малиновой куртке, волокли в обеих руках набитые сумки и пакеты. Конечно, я посматривал в эти сумки, но всерьёз никто их не обыскивал.

В мемориальной комнате Ленина стояли две железные кровати – Ленина и Крупской. Так вот, я на минутку всё-таки прилёг и на ту, и на другую, так что могу похвастаться, что лежал в одной кроватке и с Владимиром Ильичём, и с Надеждой Константиновной. Уважаемые почитатели мемориалов! Не волнуйтесь, кровати ничуть не пострадали.

Вспоминаю ещё, как вежлив и обходителен был Гидаспов, когда я распечатывал и снова запечатывал его кабинет. На выходе из Смольного он даже поработал в качестве швейцара, забежав вперёд и любезно пригласив меня первым войти в вертушку дверей. Пришлось вскрывать и вторично запечатывать также дверь в мемориальную комнату Ленина, т.к. цветочки на окнах надо было спасать.

Когда рано утром после опечатывания мы с Юлием Рыбаковым поехали на моём «Москвиче» домой в Купчино, проезжая мимо Мариинского дворца, мы увидели над ним на фоне сияющего голубого неба развевающийся триколор – наше знамя, под которым мы ходили на демонстрации и митинги. Это была одна из самых счастливых минут моей жизни.

Как я радовался триколору над Мариинским дворцом, Смольным и Кремлём, так меня значительно позже резануло решение новоизбранного Президента Путина оставить музыку «Союза нерушимого» в качестве музыки гимна новой России. Странное получилось сочетание триколора царя Алексея Михайловича, двуглавого византийского орла и советского гимна с новыми словами, вымученными тем же холопским автором по старой кальке. Уж лучше бы написали новые слова на музыку «Боже, царя храни». Получилось бы куда гармоничнее и величавее. А тут волей-неволей в голову лезли слова: «Нас вырастил Сталин…”. Но, видимо, в этой двусмысленности как в зеркале отражалась недоделанность нашей революции.