Алёнушка

Алена перевела взгляд на открытое настежь окно, и на один безумный миг ей показалось, что вот он, выход из ситуации. Всего один шаг, и пусть дальше сами разбираются со своими миллионами. А Костик пускай почувствует себя виноватым. Сам признавался в любви и бросил в первый же сложный момент. Тоже мне, каменная стена!

Алена встала из-за стола и подошла к окну. Выглянула из него – голова закружилась. Пятый этаж, внизу палисадник, опекаемый тетей Лидой из третьей квартиры. Жалко будет испортить ее труд. Алена отошла от окна и закрыла створки на всякий случай. Нет. Выйти в открытое окно она всегда успеет. Стоит попытаться найти решение. И хотя бы перед смертью посмотреть в глаза той, которая отказалась от нее еще до ее рождения. Возможно, ей захочется искупить свою вину? И она подарит ей полмиллиона долларов. От нелепости идеи Алена даже улыбнулась.

Она подошла к книжному шкафу, плотно забитому их с мамой главным сокровищем – книгами. Алена прочла их все. Черный конверт лежал в первом томе собрания сочинений Агаты Кристи. Ее любимой писательницы.

Алена открыла книгу и уставилась на конверт, заботливо охраняемый пожелтевшими страницами. Внезапно ей стало страшно. А действительно ли у нее только один путь – в окно? Что, если ей обратиться в полицию, в суд, как советовал Костик? Алена горько улыбнулась. Когда это полиция останавливала бандитов? Да и у нее кишка тонка – прятаться от них, скрываться, убегать. Она же просто глупая Аленка, учительница рисования у маленьких детишек, а не супергероиня.

Алена взяла конверт в руки и аккуратно поставила книгу на место. Несколько минут ей понадобилось, чтобы успокоить глупое сердце, которое забилось так, что стало тяжело дышать. Алена внезапно рассердилась – да что это с ней? Почему она не испытывала такого трепета, узнав о том, что у нее есть отец, что он богат, что он оставил ей наследство, и на краткий миг представив себя богатой женщиной? Почему сейчас она ведет себя как истеричка?

У Алены был ответ на этот вопрос – фигура бабушки довлела над всей ее жизнью. Хотя мама никогда об этом не говорила, в глубине души Алена знала, что все, что мама делала, было для того, чтобы доказать той, другой женщине, что она не такая. Что она не пойдет по тому пути, который обозначила ей мать, выгоняя из дома. Что она сама даст своей дочери максимум любви и никогда ее не оставит. Впрочем, последнее маме все же не удалось.

Алена смахнула слезы, набегавшие на глаза каждый раз, когда она вспоминала о матери. Этот конверт – рука помощи, которую мама протягивала ей с неба. Глубоко вдохнув, Алена открыла его и достала небольшую открытку, на которой почему-то была изображена Пиковая дама. Алену это слегка озадачило. Мама любила Пушкина, они даже несколько раз ходили на одноименную оперу, но почему она выбрала именно эту открытку?

Сделав еще один глубокий вдох, Алена перевернула Пиковую даму и уставилась на надпись, сделанную маминым почерком на другой стороне. Это был адрес в столице и подпись «Изабелла Максимовна».

Три дня Алена просидела в квартире, не зная, что ей делать дальше. Ехать снова в столицу к неизвестной «Изабелле Максимовне» (даже мысленно она не могла назвать ее «бабушкой») она отчаянно не хотела. Знакомых, у которых она могла бы занять пятьсот тысяч долларов, у нее отродясь не водилось. Посоветовавшись с Аллочкой, впрочем на порядок уменьшив размер катастрофы, Алена обратилась в банк, где узнала, может ли взять кредит под принадлежащее ей имущество. Но там Алену ожидал неприятный сюрприз. В залоге оказалась не только недвижимость, но и модельный дом. И время очередных выплат приближалось. А про ее крошечную квартирку и говорить не стоило.

Алена чувствовала себя маленькой, беспомощной и загнанной в угол. Костик не объявлялся, хотя до свадьбы оставалось всего три месяца. Алена ему не звонила. Ей казалось, что она уже на самом дне, куда не пробивается солнечный свет, и падать ниже некуда.

На работе начались летние каникулы. У Алены еще оставались отпускные, которые она практически перестала тратить, перебиваясь с хлеба на воду, хоть и понимала всю смехотворность этой экономии. Ее отпускные неведомый кредитор даже за деньги не посчитает. Но их вполне хватит на визит к Изабелле Максимовне.

Но от того, чтобы взять билет и отправиться в столицу на встречу с родственницей, Алену останавливалисобственные грустные мысли. Приедет она к ней, и что? Та за столько лет ни разу внучкой не заинтересовалась, с какой радости в ней сейчас проснутся теплые чувства? Да и что Алена ей скажет? «Здравствуйте, мне нужно пятьсот тысяч долларов, вы, случайно, не можете мне одолжить? Я вам с зарплаты отдам»? Бред, какой бред… Но с другой стороны, сердце Алены уже рвалось в столицу. Ведь неожиданно оказалось, что она не одна на целом свете, а у нее есть бабушка. Пусть даже назвать ее «бабушкой» язык не поворачивался.

И снова все решил звонок. Обычный звонок на домашний телефон. Алена, уверенная, что это Аллочка, которая взяла за обыкновение звонить ей каждый день, чтобы узнать, как дела, схватила трубку.

– Алена, как поживаете? – голос она узнала сразу и почувствовала, как по спине поползли мурашки.

– Все… все хорошо, – пролепетала она, чувствуя, как страх парализует руки, сердце и даже язык.

– Очень рад это слышать. Хотел бы вам напомнить, что время идет, и не в ваших интересах затягивать выплату долга.

– Я… я понимаю, – с трудом шевеля языком, пробормотала Алена.

– Прекрасно. Всего доброго.

В трубку полились гудки, а Алена так и сидела, держа ее в руках. В голове вопила как пожарная сирена только одна мысль: «Как они узнали номер моего домашнего телефона?»

Спустя полчаса Алена уже ехала на вокзал, чтобы купить билеты на ночной поезд. Получив заветную бумажку и стараясь ни о чем не думать, она вернулась домой, собрала чемодан и внезапно решила прихватить с собой любимое мамино платье, которое та надевала очень редко, по особенным случаям, которые в ее жизни можно было по пальцам пересчитать. Платье мама сшила сама. Оно было из струящейся шелковой ткани – по нежно-зеленой глади разбросаны розово-пепельные цветы. Платье было немодным, но невероятно шло Алене. В нем она была похожа на героиню известной картины и одноименной русской сказки. Ту самую, что тужит у озера по пропавшему братцу. И хотя Алена знала, что сам Васнецов в полотно вкладывал совсем иной смысл и изначально назвал картину «Дурочка Аленушка», как именовали в то время юродивых, более известна совсем другая версия. Где Аленушка грустит по своему братцу и не догадывается, что злобная колдунья готовится отправить ее на дно.

Волосы Алена заплела в тугую косу и остаток дня провела, сидя на диване и держа в руках мамину фотографию и черный конверт. Затем, подумав, девушка решила прихватить с собой семейный альбом, чтобы показать этой Изабелле Максимовне те события, которые она пропустила. И папку со своими рисунками – единственную свою гордость. Если та, конечно, этим всем заинтересуется.

Глубоко вздохнув и окинув взглядом квартиру (о том, что вскоре она может потерять и ее, Алена предпочитала не думать), она отправилась на вокзал на маршрутке.

Ночь в поезде провела без сна, да и плацкартный вагон к отдыху не располагал. Алена попросила у проводницы крепкий чай и провела время до утра, глазея в окно и задавая себе риторический вопрос: как она могла так вляпаться? И чем скромная и ничем не примечательная девушка, к которой судьба и так была не слишком благосклонна, заслужила такие испытания? Ведь она не лезла куда не надо, зла никому не делала, собиралась прожить всю жизнь с рачительным Костиком, его мамой и ее помидорами. И тут наследство, миллионы, кредиты, бандиты, еще и непонятная бабушка. Алена смахнула слезу – еще не хватало разрыдаться посреди вагона!

Столица встретила солнцем, теплом и оглушающим шумом. В прошлый и единственный раз, когда Алена была здесь с Костиком, их встречали на машине, поэтому вначале девушка даже растерялась. Добираться на один из центральных проспектов города (Алена дома изучила район, где жила родственница) ей предстояло на общественном транспорте, но, как найти этот самый транспорт, она не понимала.

Немного помыкавшись, Алена все-таки обнаружила подходящий автобус и вскоре добралась по нужному адресу. Дом находился в стороне от шумного проспекта и был отгорожен небольшим зеленым двором, похожим на парк в миниатюре. Аккуратные скамейки, кованые фонари, клумбы, пестрящие цветами.

Сам дом выглядел внушительно – старинная постройка, которая была недавно отреставрирована и больше походила на усадьбу. Выкрашенная в глубокий оттенок марсала, она напоминала пряничный домик, любовно украшенный затейливой кипенно-белой лепниной, окружавшей окна и похожей на сахарную глазурь. У Алены вдруг мелькнула мысль, что жилище это смахивает на дом ведьмы. Сейчас та заманит ее, откормит и съест. Девушка поежилась – несмотря на разгорающуюся жару, ей вдруг стало прохладно.

Она даже присела на лавочку во дворе, задумавшись, что скажет этой Изабелле Максимовне, о которой совсем ничего не знала. Почему ее так странно зовут? Сколько ей лет? Должно быть, чуть больше шестидесяти, мама упоминала, что мать ее родила рано, ей было чуть больше двадцати. В таком же возрасте и она сама родила Алену. И лишь Алена «выбивалась из графика», а теперь ей, наверное, и вовсе не суждено создать семью.

Так что же ей сказать, этой Изабелле Максимовне? «Здравствуйте, я ваша внучка»? Глупо как-то получается. «Извините, что беспокою вас, моя мама, Марианна…» Нет, не надо маму сюда вообще приплетать. Она бы не обрадовалась, узнав, что у дочки наступили в жизни такие времена, что ей приходится прибегать к помощи старой ведьмы. Может, вообще ничего не говорить? Но ей же надо как-то представиться. А что, если сказать, что мама попросила ее после смерти помириться с бабушкой? Нет, это вообще никуда не годилось. Во-первых, мамочка ни о чем таком не просила, а во‐вторых, Алена получается каким-то неблагодарным жирафом – мама умерла пять лет назад, а она только соблаговолила выполнить ее волю.

Алена настолько погрузилась в мысли, что не заметила, как дверь подъезда распахнулась и из нее вышла пожилая женщина с собачкой.

– Девушка, я могу вам чем-то помочь? – глубоким контральто поинтересовалась она, а Алена подскочила и впилась взглядом в лицо женщины. Сердце забилось как сумасшедшее, горло перехватило. А что, если это она и есть?

– Вы… вы Изабелла Максимовна? – с трудом выдавила она из себя, а женщина неожиданно весело рассмеялась.

– Милое дитя, повезло же вам, что Белла нас не слышит. Она бы вас анафеме предала за такое сравнение. Что вы, что вы! Где я, а где она… Нет, я Нина Семеновна. А вы Беллу ищете?

– Да.

– Она должна быть у себя, если, конечно, вернулась со своих утренних мероприятий.

– Утренних мероприятий?

– Попробуйте подняться, у нее пятая квартира на втором этаже, – ушла от уточнений женщина.

– Спасибо, – пробормотала Алена и потащила чемодан к подъезду.

– Девушка! – окликнула ее словоохотливая соседка.

Алена обернулась.

– Если вы собрались у Беллы жить, то я вам лучше порекомендую гостиницу. Здесь недорогая есть, в двух остановках метро, – не успев договорить, Нина Семеновна поспешила вслед за небольшой болонкой, которая уже настойчиво тянула хозяйку к парку.

На ватных ногах Алена поднялась на второй этаж и уставилась на черную бронированную дверь, украшенную цифрой 5. Она подняла руку, намереваясь позвонить, но не решилась. Ей даже внезапно захотелось уехать, вернуться в родной город. Пусть убивают, если хотят, но ей негде взять эти деньги! Она даже развернулась и сделала первый шаг к лестнице, когда дверь неожиданно распахнулась и властный женский голос поинтересовался:

– Девушка, вы к кому?

Алена обернулась и замерла.

Женщина, стоявшая перед ней, никак не могла быть ее бабушкой. Высокая, стройная, одетая в узкое платье по фигуре, волосы уложены в затейливую прическу. Аккуратный макияж, ухоженное лицо, на котором практически не было морщин. Отливающая перламутром нитка крупного жемчуга. И глаза. Глаза были чудо как хороши. Большие, глубокие, умные, проницательные.

Алена было подумала, что ошиблась, но ошибки быть не могло. Соседка сказала ей, что в пятой квартире живет Изабелла Максимовна. Не слишком часто встречающееся имя, чтобы речь могла идти о другой женщине.

Алена молчала, словно рыба, а женщина застыла, не сводя с нее глаз.

– Ты дочь Марианны? – спокойно, словно сообщая о том, что день сегодня солнечный, наконец поинтересовалась она.

Алена кивнула. Женщина перевела взгляд на чемодан, а затем распахнула дверь квартиры:

– Входи.

Алена молча повиновалась, переступила порог квартиры и замерла. Ей вдруг показалось, будто она попала в музей. Стены просторного коридора были увешаны картинами. В основном классическая живопись.

Алена остановилась на пороге, разинув рот. Так вот что имел в виду тот ужасный человек, когда так многозначительно говорил о ее бабушке. Видимо, в мире коллекционеров Изабелла Максимовна была личностью известной. И если ее коллекция стоит хотя бы половины тех денег, которые себе представила Алена, то это может ее спасти. Дело было за малым. Убедить хозяйку коллекции расстаться с ней ради девушки, которую видит впервые в жизни.

– Чай, кофе? – светски поинтересовалась Изабелла Максимовна, проплывая куда-то вглубь огромной квартиры.

– Кофе, пожалуйста, – пискнула Алена, чувствуя себя неловко и глупо с чемоданом в руках. Неожиданно она почувствовала себя неуместной в этом роскошном жилище, которое так удивительно шло ее родственнице.

Изабелла обернулась и уставилась на девушку, застывшую истуканом.

– Проходи в гостиную, я сейчас принесу кофе.

Она кивнула куда-то вглубь квартиры и свернула налево, исчезнув из виду. Возможно, там находилась кухня. Немного потоптавшись и поставив чемодан на пол, Алена сбросила старенькие туфли и, осторожно ступая по теплому дубовому паркету, направилась прямо по коридору к единственной открытой двери. Внезапно подумалось, что гостиная должна быть обставлена в стиле английских аристократов – чопорная мебель, обязательно красное дерево, посудные шкафы и строгие портреты родственников.

Каково же было ее удивление, когда, выйдя из коридора, увешанного картинами, Алена неожиданно ступила в светлую просторную комнату, обставленную современной мебелью округлых очертаний которая так и манила прилечь и расслабиться после тяжелого дня. Какой контраст со старым неудобным диваном, стоящим у них с мамой в гостиной. Каждый раз вставая с него, Алена чувствовала боль во всех частях тела.

Мебель Изабеллы Максимовны выглядела дорогой. Девушке вдруг показалось, что, если она сядет на этот белый диван, обитый таким чудным образом, что из-под белых плотных волокон проступала жизнерадостная зеленая подложка, она просто осквернит его. Откуда в голове взялось дурацкое «осквернит», Алена и сама не знала, но это старомодное слово подходило к ситуации как нельзя лучше.

Алена встала возле дивана, не решаясь на него сесть, и с интересом огляделась по сторонам. Ярко-зеленые кресла (с белым подтоном), явно из того же комплекта, что и диван, белый пушистый ковер, на нем низкий столик со стеклянной поверхностью, через которую видно основание, украшенное причудливой лепниной – что-то из греческой мифологии, но не китч, а умелое подражание. Одна стена комнаты окрашена в светло-персиковый цвет, остальные – оттенка домашних сливок. Высокий потолок украшен современной люстрой из стеклянных трубок, наверное, венецианской. Огромный телевизор. Напротив него – портрет женщины в старинном наряде. Три больших окна с новенькими рамами прикрыты тончайшими светлыми занавесками и обрамлены темно-зелеными шторами с легкими вкраплениями алого – единственный темный штрих в светлой гостиной.

Алена не считала себя знатоком предметов роскоши, но мама любила покупать журналы, где можно было прочесть о жизни богатых и знаменитых, а также посмотреть рекламные картинки. Алене внезапно показалось, что она попала в одну из таких картинок. Интерьер был настолько удачно подобран, что возникало ощущение органичности, как будто комната была создана для этой мебели. Высшее искусство.

Дополняла картину низкая мебель из светлого дерева – никаких безвкусных монстров. Повсюду вазы из матового стекла, среди них несколько одинаковых, украшенных танцующими женщинами. В вазах букеты свежих цветов, вокруг, несмотря на дневное время, горели массивные свечи, придававшие воздуху в комнате легкий вишневый аромат.

Алена вдруг подумала – а что, если Изабелла замужем? Точнее нет, не так. Она наверняка замужем. Ну не может же одинокая женщина расставлять столько букетов и жечь свечи среди белого дня. Ведь кто-то же должен дарить ей все эти цветы? И вряд ли этот муж обрадуется свалившейся на голову внучке супруги. А что, если все это вообще принадлежит не Изабелле, а ее супругу?

Алена вдруг почувствовала, что у нее кружится голова. В поисках опоры она перевела взгляд на портрет женщины. Картина была большой – женщина изображена на ней в полный рост. Написана рукой талантливого и, очевидно, неистово влюбленного художника. Женщина напоминала пиковую даму – старинный наряд в темно-красных тонах – что-то причудливое, кружева и шелк, но без отсылки к Эсмеральде, а скорее образ утонченной испанской красавицы. Угольно-черные волосы завязаны в низкий небрежный узел. Тонкая талия, стройная фигура, пронзительный взгляд, ярко-красные губы.

Женщину можно было бы назвать роковой, той, от которой добра не жди, если бы не задний план картины. Женщина была изображена на фоне природы – весенняя изумрудная трава, безмятежные пуховые облака, рассеянные лучи солнца, которые проскальзывали сквозь листву старой яблони, создавая вокруг силуэта женщины тонкое свечение. Если бы Алену попросили описать картину одной фразой, то, пожалуй, она бы сказала, что художник пытался нарисовать ангела, который на земле изображает демона. И тут, к собственному удивлению, Алена осознала, что на картине изображена Изабелла Максимовна. В том возрасте, когда ее наверняка называли просто Изабеллой.

– Это мой портрет, – подтвердила ее догадку хозяйка квартиры, появившаяся неслышно у Алены за спиной и заставившая девушку вздрогнуть. Она резко обернулась и зарделась, словно ее застукали за каким-то неприличным занятием.

– Я…

– Садись, – спокойно сказала Изабелла, и Алене вдруг показалось, что ослушаться ее просто немыслимо.

Она сделала так, как просила хозяйка. Села на краешек бело-зеленого дивана, машинально отмечая, что он невероятно удобный и на таком наверняка приятно валяться и смотреть старые фильмы на огромном телевизоре.

Изабелла тем временем поставила на столик поднос, на котором красовался чайник, две чашки, сливочник и небольшая сахарница. Все из одного сервиза – украшенного яркими зелеными листьями. Рядом с ними примостилась корзинка, выстланная идеально отглаженной льняной салфеткой. В ней лежали какие-то неведомые Алене угощения, похожие на трубочки с кремом внутри.

– Канноли. – И снова Изабелла ответила на незаданный вопрос. – Из зимней рикотты, попробуй, они самые вкусные.

Алена лишь хлопнула ресницами, оставив реплику без ответа. Все равно она не поняла, о чем идет речь.

– Твой кофе, – тоном радушной хозяйки предложила Изабелла Максимовна, а сама налила себе чай из чайника с листьями (не пролив при этом ни капли, как только удалось!) и поднесла чашку к губам.

Алена потянулась за своей чашкой, стараясь действовать максимально осторожно. Еще не хватало заляпать белоснежный ковер или модный диван. Украдкой она бросила быстрый взгляд на Изабеллу. Да, на лице практически не было морщин – наверняка наведывается к пластическому хирургу, но и неестественным оно тоже не выглядело – легкий макияж, слегка подкрашенные губы. Волосы выглядели пышными и здоровыми, что указывало на то, что мыла и укладывала их Изабелла явно не сама. На руках несколько массивных колец. В облике этой женщины все буквально кричало о любви к себе и о солидном финансовом потоке, который эту любовь питает и взращивает. И о том, что в жизни таких женщин нет места для детей и внуков. Для разбитых тарелок, пятен от сока и йогурта, детских болезней, истерик и нелепых подарков, слепленных своими руками.

– Спасибо, – прошептала Алена.

– Я тебя слушаю, – приступила к делу Изабелла Максимовна, сделав первый глоток душистой жидкости, в которой Алена узнала зеленый чай с какими-то цветочными добавками.

– Я… Мама умерла, – внезапно выпалила она и уставилась в глаза родственнице поверх чашки с кофе.

– Поздновато ты решила мне об этом рассказать, – уголком рта усмехнулась Изабелла Максимовна.

– Вы… вы знали? – Алена была шокирована. Она что, знала, что ее дочь умерла, и даже на похороны не приехала? Не предприняла попыток познакомиться с внучкой? Впрочем, чего от такой можно ожидать?

Вместо ответа Изабелла кивнула.

– Так что тебя привело ко мне сегодня?

– Я… – снова неловко начала Алена и запнулась. Господи, как с такой разговаривать?

– Давай опустим прелюдии, они нам не нужны. Рассказывай.

И Алена внезапно рассказала обо всем без утайки. Потому что скрывать что-либо не имело смысла. Пусть лучше эта женщина сразу выставит ее из своего роскошного дома, чем Алена будет мучиться неизвестностью и терять драгоценное время.

Изабелла выслушала ее, не перебивая. Она позволила себе проявить эмоции лишь в тот краткий миг, когда Алена упомянула, что представитель кредитора посоветовал ей обратиться к собственной бабушке. Холеная бровь на мгновение метнулась вверх, но Изабелле сразу же удалось взять себя в руки.

Кофе остыл. Тишину в комнате нарушал лишь шум, доносящийся с улицы через приоткрытое окно.

– Ну то, что все мужчины сволочи, мне прекрасно известно. Кроме твоего деда, разумеется, – тоном вдовствующей императрицы изрекла Изабелла Максимовна. – Но чего ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе пятьсот тысяч долларов для оплаты долгов?

Алена вдруг резко встала и поставила чашку с так и нетронутым кофе на стол. Это была безумная идея, о чем она только думала? Прав был Костик, она просто идиотка!

– Извините, мне не стоило приходить. Простите, я больше вас не побеспокою, – она начала неловко метаться вокруг стола, в конце концов, споткнувшись о него. Пытаясь как можно скорее очутиться возле выхода из комнаты, она вновь споткнулась, на этот раз об диван, и едва не упала на пол, в последний момент схватившись рукой за спинку и наступив на подол собственного платья. Послышался характерный треск, и натянутая ткань порвалась. И тут Алена не выдержала и разрыдалась.

Изабелла не проявила ни малейшего сочувствия. Подняв глаза к итальянской люстре, она тихонько пробормотала:

– Как все запущено, – и уставилась на рыдающую Алену с интересом. Так часто рассматривают маленьких, миленьких котят. Которых, впрочем, вышвырнут без сожаления, едва те начнут портить дорогие интерьеры и гадить в неположенных местах.

– Сядь, – все тем же спокойным тоном приказала Изабелла, и Алена не посмела ее ослушаться. Она снова села на край дивана и сложила руки на коленях.

– Давай начнем с начала. Как тебя зовут?

– Алена, – пробормотала она, опустив глаза, из которых продолжали бежать слезы. Девушка пыталась украдкой их смахивать.

– Ну конечно, Алена, как же еще тебя могут звать? – Изабелла позволила себе улыбнуться, а Алена вдруг почувствовала злость. Раз уж эта ужасная женщина не собирается ей помогать – а она явно не собирается, – то пускай хотя бы ее не обижает!

– Что вы имеете в виду? Это мама меня так назвала! – с вызовом почти выкрикнула она, гордо задрав подбородок и уставившись на Изабеллу покрасневшими глазами.

– Разумеется, – кивнула Изабелла, – никак иначе она тебя и не могла назвать.

– Что…

– Давай обсудим семейные драмы позже, – поморщилась Изабелла. – Скажи, тебе удобно так сидеть?

– Что? – Алена, совершенно сбитая с толку, уставилась на собеседницу. Та устроилась в уютном кресле, погрузившись в его мягкие объятия, а ноги положила на стоящий перед ним пуфик.

– Тебе удобно так сидеть? – тоном учительницы, обращающейся к капризному ребенку, повторила Изабелла.

– Да… – тихо ответила Алена, которой отчаянно хотелось последовать примеру хозяйки квартиры и дать отдых ноющей спине, но, разумеется, она не могла себе это позволить.

– Почему ты врешь? – искренне изумилась Изабелла.

– Я не вру, – прошептала Алена, чувствуя, как краска заливает щеки.

– Разумеется, врешь. Никому не может быть удобно сидеть на краю дивана, как истукану, рискуя с него свалиться в любой момент. Сядь как тебе удобно. В конце концов, ты не в гостях.

– А где? – Алена подняла заплаканные глаза и мутным взглядом уставилась на Изабеллу. Та казалась черным пятном на зеленом кресле.

– Ты у себя дома.

Алена проспала почти сутки. После утреннего разговора Изабелла Максимовна выдала ей чистую пижаму и отправила принять ванну с дороги.