ПАРИЖ
4 июня 2009 года, Париж.
В этом городе очень много маленьких гостиниц и крошечных магазинчиков – все это создает свой особенный колорит. Туристический город. Внешне Париж по-прежнему великолепен, но наплыв туристов делает свое дело: город все больше становится похож на красивую вывеску. На красивую женщину, которая заботится только о своей внешности и при этом не хочет готовить, рожать, воспитывать детей, заботиться о муже. Может быть, аура французской столицы сказывается на всем государстве? Ведь по официальной статистике каждая вторая француженка бесплодна.
Но сегодня Париж великолепен. Он манит, обещает наслаждения, удивляет своей красотой и изысканностью. Он элегантен и непредсказуем. Я собираю свои вещи на третьем этаже небольшой трехзвездочной гостиницы. Мне нужно перегнать машину из Франкфурта в Барселону. Расстояние – около двух тысяч километров. Если идти из Франкфурта вдоль границы Швейцарии, то расстояние короче и его можно преодолеть за один день. Я решил поехать через Париж. Тем более что машина с немецкими номерами (ее купили мои приятели), и в Париже легче парковаться, эвакуаторы могут пощадить.
Несколько лет назад я был в Париже и купил себе здесь неплохой пиджак. В этот раз я, как рысак, отбегал полгорода, но ничего приличного найти не смог. Я заходил в небольшие бутики, полагая, что цены там будут пониже, а фасон получше. Какие же все-таки французы худенькие, думалось мне. Все пиджаки – в среднем 48 размера. А цена – от 600 до 2500 евро. Я понимаю, люди хотят купить пиджак в качестве сувенира. Вообще, это неплохо звучит: «Был я тут пару дней в Париже и по случаю прикупил себе пиджачок». Ну и удивить, соответственно, суммой. Знакомые будут изумленно качать головами и слегка завидовать. Но мне просто хочется купить хороший пиджак, пошитый со вкусом и из хорошей ткани. И желательно за 100 евро. Однако я понимаю, что эта мечта менее осуществима, чем возможность просто побывать в Париже.
Если идти по бульвару Монмартр, то можно выйти к одному из крупнейших магазинов Парижа – «Галери Лафайет». Это недалеко от знаменитой Парижской Оперы. Я улыбаюсь, подумав, как меняется психология людей. Раньше говорили, что большой магазин находится рядом со зданием французской Оперы. Сейчас будут говорить, что Опера располагается недалеко от крупного магазина. В мире современного язычества приоритеты меняются. Я вот тоже пиджачок решил себе прикупить в первую очередь, а Лувр со всей его коллекцией обошел стороной. Правда, я там был и все помню до деталей. И «Джоконда» под бронированным стеклом почему-то произвела меньшее впечатление, чем репродукции. Может быть, постоянная толпа перед этой картиной мешала. Искусство – дело интимное. Когда ты один на один с картиной, тогда открывается то, что не видно толпе.
Вообще, в искусстве скрыто уникальное диалектическое противоречие. Вот есть, допустим, ремесло, а есть искусство. Одна картина написана ремесленником, а вторая – мастером. В чем различие? Мы привыкли слегка поплевывать на ремесло и поклоняться искусству. А на самом деле ремесло – это искусство, поставленное на поток. Оно может служить всем, но сначала оно создается для кого-то лично. Личное потом становится коллективным. Коммунизм попытался истребить личное, оставив только коллективное, и развитие остановилось. Продолжалось оно только там, где без личности невозможно было обойтись. Это театр, кино, скульптура, живопись. Но и там идеология пыталась интересы личности свести к нулю.
Помню, как в начале 80-х годов я приехал в Ленинград. Я работал на стройке и часто посещал Эрмитаж. Искусство принадлежит народу, утверждали плакаты. Все произведения искусства, отобранные у частников, хранились в Эрмитаже. На фоне убогой, примитивной мебели и интерьеров городских квартир Эрмитаж поражал красотой и изысканностью. Мне доставляло удовольствие часами бродить по его залам. Но потом я заметил, что эта красота меня внутренне не трогает, что я не могу отличить хорошую картину от плохой. Кто-то посоветовал мне тогда: «А ты представь себе, что хочешь купить эту картину или статуэтку и поставить у себя дома. И реши для себя, стоит это делать или нет». Как только я включил личный интерес, мгновенно все вокруг изменилось. Сразу же появилось ощущение, что одна вещь хороша, а другая – посредственна. Тогда я на себе ощутил, что такое диалектика.
Искусство, которое служит только одному человеку, будет постепенно умирать, так же как искусство, которое хочет служить всем вместе, исключая каждого в отдельности. Каждая клетка в организме живет своей жизнью и одновременно ощущает себя единой со всем организмом, в котором десятки миллиардов клеток. На первый взгляд это кажется парадоксом. Есть индивидуальная цель и смысл жизни у живого существа, а есть коллективная цель – цель живого существа как части целой популяции. Внешне личные и общественные интересы различны и противоречат друг другу, а внутри они полностью совпадают. На самом деле эти странность и противоречие объясняются строением вселенной, которое голо- графически воспроизводится любым объектом и процессом.
Вселенная на тонком плане абсолютно едина. Время, пространство и материя сжаты там в точку. Индивидуальное и коллективное там не имеют никаких отличий. Когда время раскрывается через пространство и материю, тогда центр круга перестает совпадать с окружностью. Появляется индивидуальное и коллективное. Между ними возникает конфликт, который усиливается по мере развития, расширения пространства и материи. Периодически индивидуальное и коллективное должны ощущать свое полное единство, возвращаться к первоистокам, чтобы конфликт не привел к взаимному уничтожению. В какой-то степени этот процесс отражен в теории пульсирующей вселенной.
В принципе, если вдуматься, все, что мы видим, – это пульсации. Вспышка, расширение, индивидуализация, а затем – сжатие, объединение, единство. Вселенная возникает, расширяется и затем опять уходит в точку. Все процессы во вселенной пульсируют. Для того чтобы жить, мы дышим – грудная клетка расширяется и сжимается. Для того чтобы кислород напитал ткани, сердце каждую секунду расширяется и сжимается. Мы засыпаем и просыпаемся. Мы живем, умираем, а потом наша душа вновь появляется на этой земле. С этой точки зрения теория реинкарнации вполне логична и естественна даже без многочисленных косвенных доказательств. Во вселенной нет одноразовых процессов. Развитие – это смена циклов, череда состояний, которые, повторяясь, все больше походят на вселенную в целом. В конце концов индивидуальное и коллективное опять сольются воедино. Точка и бесконечность станут неразличимы, вселенная вернется в изначальное состояние. Вдох и выдох Брамы.
Один из главных процессов во вселенной – это излучение света. Фотон является частицей и волной одновременно. Волна – это коллективное, а частица – это индивидуальное. И так же, как вся вселенная, свет голографически существует в том же режиме. Он распространяется порциями, квантами, он пульсирует. На самом деле то, что мы называем светом, на 50% состоит из того, что мы, собственно, воспринимаем как свет, а остальные 50% – это то, что мы воспринимаем как темноту. Так что свет и тьма неразделимы – так же как добро и зло. И то и другое управляется Творцом. Разделение на добро и зло может быть только поверхностным, подобно тому, как снаружи разделяются интересы личности и коллектива.
Наша Земля вращается в двух потоках времени. Понятия «левое» и «правое» естественны для нее так же, как и для любого живого существа. У человека правая сторона тела связана с будущим, левая – с прошлым. Будущее – духовно, прошлое – материально. На тонком плане между духовным и материальным особой разницы нет, а на внешнем уровне она существенна. Правое полушарие головного мозга связано с чувствами, образами, подсознанием. Левое – больше ориентируется на логику, мысли, предметы. Правое полушарие нашей Земли больше ориентировано на коллективное сознание. Левое, западное полушарие – на индивидуальное. Истина, как и любовь, рождается там, где соединены противоположности. Поэтому все великие откровения происходили в тех местах, где соединялись Запад и Восток. Это нынешняя территория Ирана и европейская часть России. Полученная новая информация разделилась когда-то на более прагматическую ветвь, уходящую в сторону Египта и Палестины, и на более аскетическую, уходящую в сторону Индии.
Еще недавно восточная тенденция, представленная социализмом, боролась с западной. Социализм умер. Теперь будет умирать капитализм. Это уже видно невооруженным глазом, одна статистика чего стоит.
Когда я в первый раз оказался в Париже, а это было больше десяти лет назад, у здания Оперы и возле храмов было достаточно оживленно. Сейчас оживленность – возле крупных магазинов. Культура и религия не являются больше инструментом познания и развития, они стали рычагом для зарабатывания денег. И потихонечку они начали незаметно умирать.
Раньше я считал, что искусство – это выработка подсознательных целей. Наука вырабатывает систему ориентиров, за которыми следует наше сознание, а искусство дает цели нашим чувствам, нашему подсознанию. Искусство всегда сопряжено с будущим, оно не только дает цели, но и пророчествует, предвосхищает будущее. Если общество ждет распад и гибель, то чем талантливее человек искусства, тем печальнее и трагичнее могут быть его произведения. Талант в искусстве – это всегда пророк. Об этом говорил еще Пушкин, это подтвердил Лермонтов. Герой его произведений Печорин предсказал смерть другому человеку, а сам Лермонтов предсказал смерть Российской империи за много десятков лет до этого события.
Я ходил вечером по улицам Парижа и с любопытством разглядывал витрины магазинов. И вот уже ночью, проходя мимо одного из магазинов, я в удивлении остановился перед его большими витринами. Это был очередной магазин, в котором продавались одежда и обувь. Но над оформлением витрин поработал Мастер, это было видно сразу. У профессионала высокого уровня работает каждая деталь, все четко выстроено в связном ансамбле, как в хорошем оркестре. Максимальное выражение индивидуального и коллективного. Меня удивил принцип расположения манекенов. Одеты они были разнообразно, с большим вкусом, на некоторых витринах это была небольшая клоунада с элементами цирка. Все манекены объединяло одно: они были подвешены веревкой за ногу. Одни опирались при этом телом на подиум, другие висели в воздухе. Ощущение было странное. Для многочисленных туристов, бродящих по улицам Парижа, возможно, это было ново, необычно и эмоционально. Ведь сейчас художник пытается удивить новизной, нестандартностью подхода. Но новизна, с моей точки зрения, должна давать душе ощущение любви и счастья.
Когда приходишь в театр, то в первые же несколько минут становится ясно, слабый спектакль или нет. Нескольких пульсаций достаточно, если они есть. Если вся вселенная придет к Богу, вернется к Нему и растворится в бесконечной любви, то этим же должен завершаться и любой процесс во вселенной, каким бы он ни был – кратким или длительным. Спектакль должен вызывать у зрителя катарсис. Это можно назвать очищением любовью. То, что в конце должна победить любовь, – это естественно и закономерно, как закономерно появление и исчезновение вселенной. Причем вовсе не обязательно должны победить жизнь или благополучие. Любовь может победить и тогда, когда главный герой умирает или страдает, потому что любовь не должна срастаться ни с жизнью, ни с наслаждениями. Сейчас часто после спектаклей выходишь с ощущением, что тебе нагадили в душу. Художники, режиссеры, похоже, утратили ощущение смысла жизни. Или они попросту не могут увидеть любовь за нынешней волной деградации и саморазрушения индивидуального сознания.
В принципе то, что я увидел в витрине, можно назвать разрушением судьбы. Ноги человека связаны с судьбой. Подвешенный за ноги человек или манекен в нашем подсознании означает не просто разрушение судьбы, но полный ее крах. Я переключаюсь на внутреннее видение: как влияет витрина на человека, разглядывающего ее? Любопытно: она дает ему разрушение судьбы. То есть искусство, влияя на наше подсознание, может не только лечить и спасать. Оно может и убивать.
Я шел дальше по ночной пустынной улице Парижа и думал о том, что в принципе увиденное мною в витринах глубоко закономерно. Одна крайность всегда переходит в другую. Человек, не умеющий любить, стремится к крайностям и поклоняется им. Сначала он молится и поклоняется любимому человеку, а потом ревнует, обижается, ненавидит и готов его убить. Сначала он поклоняется стабильности, благополучию и красоте, а потом начинает разрушать, уродовать все вокруг и стремится к медленному самоубийству. Витрины больших магазинов Парижа всегда были символом богатства, процветания, успеха. Они отражали подсознательную систему ценностей человека. Сейчас, похоже, начинается противоположный процесс.
Я раньше не мог понять, почему в модельном бизнесе практически все гомосексуалисты, а потом понял. Красивая одежда, красивая манекенщица – это символ сексуальности, жизни, красоты. Тот, кто поклоняется жизни во всех ее аспектах, обречен рано или поздно прийти к разрушению жизни. Не обязательно для этого убивать других или себя, это ведь только внешняя форма разрушения. А внутренние формы разрушения могут выглядеть по-разному: как гомосексуализм, то есть разрушение жизни и потомков, как снижение потенции и бесплодие, как многочисленные болезни и проблемы с психикой. Жизнь – достаточно разнообразная штука, и процесс ее саморазрушения тоже может быть весьма разнообразным.
Для чего женщине нужна красота и сексуальность? Для чего ей нужны красивая одежда и макияж? Для того чтобы привлечь самца и родить от него потомство. Когда поклонение жизни превращается в ее разрушение, в первую очередь утрачивается содержание, смысл сексуального импульса – появление потомства на свет. Есть красивое лицо, великолепный макияж, глаза с поволокой и сочные губы. Есть точеная фигурка, изысканнейшая одежда, полное совершенство форм и линий. Нет только одного – желания рожать и умения любить. Если человек не поклоняется любви, которая происходит из Творца, любовь незаметно уходит. Поклонение жизни приводит к утрате ее внутреннего смысла. Женщина становится бесплодной, ведь ей не нужны дети. Мужчина становится гомосексуалистом.
Многие столетия мы считали, что нельзя поклоняться деньгам. А поклонение красоте, чувственности, благополучию считалось вполне нормальным явлением. Поклонение знаниям, таланту – это даже не обсуждалось. А на самом деле, как называется божок, которому мы поклоняемся, особого значения не имеет. Главное, что происходит, – это разрушение образа единого Творца, нарушение первой из десяти заповедей, данных Моисеем.
Человек с мышлением велосипедиста, чтобы выжить, должен выйти из скоростной машины и вернуться за руль велосипеда. Нынешнее человечество возвращается к языческому мышлению, но при этом не хочет выходить из сверхскоростной машины, называемой цивилизацией. А зловещие «звонки» уже поступают. Как будет выглядеть последующее самоуничтожение? Как новые эксперименты с ГМ-продуктами? Как погибающая экология планеты? Как новые болезни? Как абсолютный приоритет денежной прибыли в науке, искусстве и повседневной жизни?
Когда на приеме я вижу тонкие планы человека, я лишний раз убеждаюсь, что все начинается с восприятия мира. Что чувствует человек? Как он относится к миру? Какая у него система ценностей? Все это определяет его будущие болезни, распад его судьбы или смерть, будут ли здоровы его дети или они будут несчастны. На тонком плане все это видно в данную секунду. Неверное устремление – это дети, которые могут родиться уже гомосексуалистами, после чего род закончится. Это распад семей, болезни.
У человека верующего ошибки в мировоззрении чаще выходят на внешний план через болезни, неприятности и несчастья. За счет этого выравнивается и очищается душа. У тех, кто веру утратил и поклоняется внешним богам, распад начинается изнутри. Он происходит долго и незаметно, поэтому вначале эти люди всегда в выигрыше. Они могут прекрасно выглядеть снаружи, у них могут великолепно идти дела – за счет полного разрушения будущего. Но внутри они пусты, их уже нет. Их потомки нежизнеспособны, они вымрут постепенно или просто не появятся на свет. Но сейчас эти люди благополучны и преуспевающи. И рядом с верующими, которые болеют, страдают и мучаются, они выглядят особенно выигрышно. Но будущего у них нет, внутри они мертвы. Наверное, о таких Христос говорил своим ученикам: «Пусть мертвые хоронят мертвых».
Кстати, пару лет тому назад в Израиле я с удивлением узнал о том, что в иудаизме есть такое правило: святого, даже умершего, считать живым, а грешника, даже живущего, принято считать мертвым. Потому что у святого есть будущее, которое не ограничивается одной жизнью. А грешник это будущее съедает, оно в нем уже мертво, содержания у него уже нет, хотя его форма может чувствовать себя прекрасно.
«Интересно, – думал я, направляясь к „Галери Лафайет“, – мы в сознании хотим одного, а в подсознании часто совершенно другого». На уровне сознания мне нужен пиджак хорошего покроя и без синтетики, а в подсознании – другая картина. Купив в Париже какую-то вещь и надевая ее, я буду ощущать себя в этом городе. Пиджак мне нужен для ощущения присутствия на великолепных улицах и площадях Парижа. Через него я буду соединяться с пароходиками, плывущими вечером по Сене. Называются они «Бато Муш» – «мутттиные кораблики». Не знаю, при чем тут мухи, но их так называют. В стоимость билета обычно входят шампанское, вино и закуска. Прожектора, расположенные на верхней палубе, освещают все вокруг. Все сидят за столами и наслаждаются видами великолепного города.
Знаменитейший собор Нотр-Дам де Пари смотрится с этого судна совсем по-другому – он как бы парит в воздухе. Совершенно мистическое зрелище. Я гулял возле собора по площади, а потом тот же собор наблюдал через окно прогулочного корабля. Несопоставимые впечатления. Вот что значит другая точка зрения. Для того чтобы постичь увиденную красоту, нужно попытаться достигнуть уровня того, кто ее создавал, и ощутить такой же выброс творческой энергии. А поскольку главная энергия идет из любви, то выброс духовной энергии подталкивает, помогает нам идти к любви и вере в Бога. Поэтому, когда я гулял совершенно бесцельно по улицам и площадям Парижа, заходил в храмы и музеи, у меня часто возникало ощущение восторга. Вообще, когда видишь нечто неожиданное, величественное, совершенное, хочешь не хочешь, а пытаешься внутренне соединиться с этим. А когда уже бывал в этих местах, то происходит добавочная вспышка энергии, как от встречи со старым знакомым. И возникает ощущение счастья.
В этот раз я не пошел в храм на вершине Монмартра. Я был там как раз перед двухтысячным годом. За сутки до урагана я чувствовал себя очень плохо. Все люди: и огромное количество туристов, приехавших в Париж по случаю этой даты, и местные жители – радовались и ликовали. Миллениум! А у меня было ощущение тяжелой болезни. Я эту убийственную радость, которая, судя по всему, и вызвала ураган, не разделял. Мне было плохо, но было неудобно отменять нашу короткую поездку. Помню, что я только зашел в Сакре-Кер – храм, находящийся на вершине Монмартра. Я был в совершенно плачевном состоянии, было ощущение, что начинается воспаление легких. Мне было жутко холодно, и пронизывающий ветер усугублял это состояние. В центре храма молились прихожане, а туристы проходили по периметру и выходили обратно. «Сейчас помру, не дай Бог, – подумал я тогда, – скольким людям проблемы создам». А потом неожиданно вспыхнула мысль: уж если умирать, то лучттте в храме. Молиться легче. Отрешиться легче. Как-то сразу улучшилось настроение. А через пару минут появилось ощущение внутреннего тепла. Этот жар шел изнутри, незаметно согревая и поднимая настроение. Из храма я вышел в совершенно другом состоянии. Я уже не замечал холодного ветра. Все вокруг стало выглядеть как-то по-другому.
«Если уж посещать храм, то в таком же состоянии, – подумал я. – А пока я тут гарцую в поисках пиджака, пожалуй, можно ограничиться площадями и улицами».
Все влюбленные мечтают слетать в Париж. Если сказать «город влюбленных», то люди подумают о Париже. Но у каждой медали есть две стороны. Любовь видит обе стороны медали. Если человек хочет видеть только одну сторону, он любовь утрачивает. Тот, кто поклоняется наслаждению и бежит от боли, сначала наслаждение назовет любовью, а потом любовь потеряет. Французы занятие сексом назвали любовью. Вроде бы что тут такого? Плотское, сексуальное наслаждение названо красиво и возвышенно. Представьте себе – «мы занимаемся любовью». Вроде бы это гораздо поэтичнее, чем то, что религия часто называет «блудом», «сладострастием», «похотливостью». Ведь сказано же в Библии: «Плодитесь и размножайтесь». Почему же человек должен отказываться от счастья? Почему же он должен презрительно относиться к наслаждению? А ведь сексуальное наслаждение с любимым человеком – это высшее физиологическое счастье.
Итак, люди стали «заниматься любовью». То, что раньше называлось плотским и животным процессом, было превращено в красивый и романтический ритуал. Какие могут быть проблемы? Но мы думаем об одном, а наше подсознание – совсем о другом. Многие столетия мы несли в себе, в своем подсознании, истину, которая звучала так: «Бог есть любовь». Это означало, что любовь есть высшее наслаждение и высшая боль и потеря одновременно. Бог не только дает нам жизнь, Он ее и отбирает. Когда занятие сексом назвали любовью, когда чувство любви оторвали от души и присоединили к телу, поставив тело на первое место, в подсознании возникла другая схема: Бог – это секс, Бог – это наслаждение. Подчеркнутая эротичность женских нарядов, начавшаяся в эпоху Возрождения, любовь превратила в секс и постепенно стала возвращать людей в те ранние языческие времена, когда люди поклонялись мужскому члену, женщине как символу продолжения жизни, – сначала поклонялись, а затем эту же жизнь уничтожали. Современные книжки, описывающие жизнь людей много лет назад, как правило, выбрасывают главное – реальность. Люди с языческим мышлением убивали, резали, уничтожали друг друга постоянно. Войны, взаимное истребление происходили непрерывно. Способ мышления, мировоззрение язычников исключали мир, взаимопонимание и гармонию. У человека, мыслящего крайностями, понятия равенства не существует: он может быть либо господином, либо рабом.
Более или менее реальное представление об истории можно найти на страницах Ветхого Завета. Те, кто читает его в первый раз, поражаются обилию крови, смертей и насилия. Но для язычника это совершенно нормально. Для того чтобы хотя бы подсознательно верить в единого Творца и устремляться к Нему, язычнику необходимы постоянная боль, лишения, потери, насилие и смерть. Без этого принудительного механизма энергетика язычника застаивается и погибает. Благополучие и стабильность являются для него смертельными.
Эпоха Возрождения (а точнее сказать – Вырождения), начавшаяся в XIII – XIV веках в Европе, дала великолепный внешний расцвет искусств, ремесел, промышленности и все большее поклонение наслаждению. Сначала – самым возвышенным чувствам, потом – наукам, знаниям, таланту, цивилизации. Потом поклонение обратилось к еде, одежде и сексуальным удовольствиям. Потом секс назвали любовью.
Если разрушить фундамент, неизбежно рухнет все здание. Отрекаясь от первой заповеди, человек неизбежно придет к нарушению всех остальных. Грех для него станет добродетелью. В христианстве говорится, что грех ведет к смерти. Христос говорил о том, что грех приводит к болезни. Сутью любого греха является утрата устремления к Богу, разрушение единства с Создателем. Это приводит и к утрате любви, и к постепенному опустошению главных запасов энергии, которые есть в душе каждого человека. Может быть, поэтому такая печальная статистика у французских женщин, особенно в крупных городах, где нравственность всегда была ниже, чем в деревне. «Кто знает?.. – думаю я. – Но, похоже, вселенский эксперимент, когда нарушаются главные заповеди, подходит к концу. И чем он завершится, приблизительно ясно. Достаточно перечитать Пятикнижие Моисея».
Я не сомневаюсь, что люди пройдут через разрушение старого сознания и выживут. Появится новое сознание, оно будет неразрывно связано с любовью. Новое мировоззрение не будет поклоняться сексу и благополучию. Женщины научатся любить и рожать. Но это, наверное, будет не сейчас, а чуть позже. Сейчас я пока вижу манекены, подвешенные за ноги, как символ того, что может быть в ближайшем будущем. «Не стоит драматизировать ситуацию, – думаю я, – все рождается, живет и умирает». Старая система мышления также умирает сейчас. Главное, чтобы вместе с идеями не умерли люди. Конец света может означать как прекращение старого мышления, так и прекращение этого мышления вместе с его носителями. Часто представители религии говорят о конце света как о физическом процессе, а это процесс в первую очередь духовный: все события сначала происходят на тонком плане и только потом – на физическом.
Я отвлекаюсь от этих мыслей и захожу в магазин. Любезный продавец, пожилой, колоритный мужчина, показывает мне все, что есть в наличии. Сорок минут я примеряю: отдаю ему то, что мне не подходит, а он приносит новые образцы. Замечаю одну особенность: все пиджаки крупных размеров не имеют талии. То есть те, кто шил пиджак, считают, что большой размер может быть только у брюхатого, растолстевшего мужчины. Я далеко не худенький, но в районе талии пиджаки на мне просто болтались. Кстати, заметил еще одну любопытную особенность: покрой многих пиджаков был весьма неважным, ткань бугорками топорщилась на плечах. Когда носишь пиджак несколько лет, ткань начинает растягиваться, провисать и теряет строгость очертаний. Красивую фигуру можно плохим пиджаком обезобразить. Я перемерил все и не смог найти ни одного подходящего пиджака. Тогда я отправился в другой крупный магазин, где, потеряв около часа, сумел найти только один достойный пиджак, но он был из шерсти. Ткань прекрасная, но слишком теплая. Стоил он 650 евро. Был бы он подешевле – я бы его взял. Про запас, на всякий случай. Но мне все-таки нужен был легкий, летний пиджак, и я, махнув рукой, ушел из этого магазина тоже.
Вечером решил поднять себе настроение. У портье в гостинице заказал билеты в «Лидо». Если кто не был, объясню.
«Мулен Руж» (то есть «красная мельница») – это знаменитое кабаре, в котором столики вокруг сцены расположены амфитеатром, а на сцене выступают лучшие артисты. То есть ресторан и цирк в одном флаконе. Несколько лет тому назад я был в «Мулен Руж», и мне там понравилось. Цирк, балет, иллюзионисты, опера, варьете, силовые упражнения, спектакль – все это прекрасно органически сочеталось. А когда в очередной раз раскрылась сцена, пол которой был стеклянным, то это произвело особое впечатление. Под стеклом располагался настоящий бассейн, в котором плавали удавы. Внизу, в воде клубками сворачиваются и извиваются огромные змеи, а над ними пляшут фантастически одетые женщины и мужчины. Надо отдать должное организаторам шоу: ощущение от этого зрелища было великолепным.
Портье вызвал такси и вручил мне билет. <<Лидо>> – это то же самое, что и «Мулен Руж», только находится на Елисейских Полях, то есть на улице, которая упирается в Триумфальную арку. За десять евро таксист домчал меня к всемирно известному аттракциону-ресторану. Есть мне не хотелось, поэтому я ограничился только шампанским. Кстати, там оно также называется «Лидо», и вкус у него отменный. «Лучите бы его заменили хорошим вином, – подумал я. – Мужикам шампанское пить вредно, как и пиво. Но по вкусу оно неплохое. Посмотрим, каким окажется шоу». И вот на сцену выходят дамы в нарядах из страусиных перьев. Одно шоу сменяется другим, а радости нет. То ли у меня настроение было такое, то ли режиссер откровенно подхалтурил, но праздника на сцене создать не смогли. Местами – добросовестная работа, местами – профессионализм, иногда – неожиданные находки. Нету праздника. Это – как «заниматься любовью». А на самом деле секс есть, а любви нет. Тело трепыхается, сознание через глаза таращится на все вокруг, а душа не радуется. «Хорошо, хоть не плачет», – думал я, отпивая шампанское. Искусство умерло, а шоу осталось. И никто, похоже, этого не понимает. Еще бы, такое великолепие, такие вышколенные официанты встречают на входе. Одно слово – гламур. А внутри – пустенько. Искусство направлено на радость души, а шоу-бизнес – на радость тела, на то он и бизнес.
Я допиваю бокал с шампанским. Шоу закончилось. Я смотрю на лица выходящих из зала людей и на них тоже не вижу праздника. Завтра еще один день я проведу в Париже. А потом мне предстоит проехать около 1100 км до Барселоны, там можно будет остановиться на ночь.
А назавтра – опять ослепительный Париж. Небольшие кафе, в которых в основном пьют кофе с круассанами. Великолепная набережная, прогулки по которой вызывают у меня наслаждение. Великолепная архитектура Парижа поддерживается деревьями и парками. После Москвы, где безумная страсть к деньгам истребила значительную часть зелени, Париж выглядит очень уютно. В Москве гулять негде. В Питере можно гулять возле Невы и каналов. В Париже можно гулять везде. Я вспоминаю об этом через день, собирая свои вещи в гостинице. Мне нужно спуститься вниз к портье и спросить, каким образом двигаться в направлении Барселоны. Я не догадался купить карту Франции, но, думаю, по трассе двигаться на юг будет несложно. Мне главное – выбраться из Парижа, потому что здесь можно увязнуть еще на час-полтора, а мне нужно добраться до места до наступления темноты, поскольку я жаворонок, да еще и со слабеющим зрением – вечером машину вожу плохо. Вернее, испытываю дискомфорт и излишне напрягаюсь.
Кстати, пиджачок я все-таки в Париже купил. На следующий день после «Лидо» гулял по набережной Сены, а потом повернул к Лувру, чтобы пешком добраться до гостиницы. За Лувром повернул налево и обнаружил галерею с небольшими магазинами. В одной из витрин я увидел манекены с пиджаками, зашел внутрь, а там меня встретил продавец-араб, который немного говорил по-русски. Или, если быть точным, француз арабского происхождения. Он сказал, что здесь продают пиджаки самого высокого качества, но в 4—5 раз дешевле, чем в других магазинах. Мне приглянулся отличный пиджак хорошего покроя ценой 130 евро. И ткань, и фасон, и цена – все меня устраивало. Я потратил там всего десять минут, и мы расстались, довольные друг другом.
«Странная тенденция», – думаю я. Раньше, когда я бывал в магазинах Германии и Франции, из десяти вещей, которые я видел, восемь-девять были добротными и функциональными, а одна – больше для виду и рекламы. Пять лет назад в магазинах Берлина или Франкфурта реально мне хотелось купить только половину тех вещей, которые я видел. Сейчас – 10—15%. То есть вещи стали неудобными, нефункциональными. По форме все прекрасно. Надеваешь – не нравится. Вывеска осталась – ресторан ушел. Все деньги вкладываются в форму, в разнообразие. Форма есть, функции нет. Похожие процессы происходят и в одежде, и в искусстве, и в еде. Сосиски, в которых нет мяса. Колбасы, начиненные вкусовыми добавками, ароматизаторами, красителями, наполнителями. Упаковка, цвет, форма становятся при этом все лучше. Поклонение деньгам незаметно истребляет еду вместе с нашим телом, нашими чувствами, нашим восприятием мира. Пластмассовая еда, пластмассовые женщины, пластмассовое счастье. Неужели в этом заключаются блага цивилизации? Я отмахиваюсь от этих мыслей и подхожу к портье.
Сегодня мне надо быть в Испании, – объясняю я. – Как мне выехать из Парижа в направлении Марселя?
Мужчина разворачивает передо мной карту Парижа.
Марсель вам не нужен, – говорит он. – Сначала держите направление на Орлеан, а потом – на Перпиньян. Дальше указатели выведут на Барселону. От гостиницы езжайте в направлении Эйфелевой башни. После того как через туннель проедете под Сеной, пересекаете бульвар Сен-Жермен и идете по указателям на Орлеан.
Он показывает мне пару главных улиц, по которым я должен выйти к кольцевой. За ней уже нужно идти по трассе и следовать указателям. Я смотрю на часы – около десяти утра. Погода прекрасная, светит солнце. Я прощаюсь, выхожу на улицу и подхожу к машине. «Фольксваген гольф» – маленькая, но уютная машина. И багажник у нее достаточно объемный. Несколько маломощная, поэтому с места ее нужно трогать деликатно, подгазовывая. Но когда скорость наберет, идет плавно и аккуратно. А на трассе держится хорошо, и ехать на ней одно удовольствие. Итак, направление известно – Орлеан. Солнце должно быть слева, поскольку я еду на юг.
ТРАССА
