Мистериальная реальность
Она, наконец, поняла, что духовному существу человека необходим высший авторитет (культ) для выхода из состояния пустоты от всякой веры во что-либо и от всякой любви к чему-либо, кроме веры в себя и любви к себе. О, как ей была знакома эта тщеславная самодостаточность, чуть ли не гордость тем, что она ни в ком не нуждается. В конечном итоге это приводит к тому, что такой человек и сам никому не нужен. Благодаря Юрию Куранову для Поли наметился выход из замкнутости на себе, появилась возможность заполнить пустоту безверия и нелюбви, остановить неопределённо блуждающий взгляд на ином, высшем, лучшем, чем она сама. Он был первым человеком, рядом с которым Поли почувствовала свою душевную приземлённость; и в то же время у души начали прорезаться крылья, появилось желание творческих взлётов.
В свои семьдесят лет Куранов воспринимался как совсем молодой человек. В нём как-то органически сочеталась мудрость и молодой задор, как будто «из-под самого (его) сердца поднималась весёлая и несколько отчаянная прохлада молодости».
Таким Юрий Куранов воспринимался в его литературной студии не только Поли. Об этом можно судить по миниатюре Марины Михайловой:
«…FORGET BE NOT
В комнате, где не было стен и потолка, на полу из незабудок стоял письменный стол.
За столом сидел человек и быстро писал на листах бумаги остро отточенным карандашом.
Этот человек был похож на пирата; казалось, что в его правом ухе раскачивается золотой дублон, а голову покрывает потёртая треуголка. Но это только казалось.
Человек закончил писать.
Листы бумаги сложились в белоснежный фрегат. Из написанных слов человек соткал паруса и отправился в путь по бушующему морю незабудок.
Это было так просто.
Ведь в комнате не было стен, впереди ждала вечность, а попутный ветер был его старинный друг-приятель».
На одном из занятий Юрий Николаевич вспоминал о своей встрече с Константином Паустовским:
«Я встречался с Константином Паустовским, был у него на Котельнической набережной в 1957 году. Он тогда только что съездил в Париж….
И вот К. Паустовский рассказывал: собралась русская интеллигенция, бежавшая или изгнанная из Советского Союза, эмигранты, французы, которые любили русскую литературу, там ведь русскую литературу всегда любили. Когда он рассказывал о тех ужасных ситуациях, в которых мы находимся, его спросили: «А что же всё это время делали вы, Константин Георгиевич?» И он им ответил: «Мы спасали культуру!» И ответил точно и правильно. Вот сейчас мы должны продолжать его дело, продолжать спасать культуру. Потому что она в неменьшей опасности… Она нуждается не только в поддержке, но и в восстановлении, и развитии…».
Великое, во всём его величии, можно разглядеть только на расстоянии. Величие Куранова, человека столь мощно и многогранно одарённого, и постоянно прилагающего усилия для своего совершенствования, можно было почувствовать и вблизи. Поли понимала, что это происходит не из-за ощущения своей малости (в уничижительном смысле) рядом с ним: Юрий Куранов не был высокомерен. Чтобы почувствовать свою малость в перспективе своего развития, надо было прикоснуться к радушно-расширяющейся радуге его величия. Яркое сияние многоцветной ауры его талантов не могло укрыться за его скромной интеллигентностью и христианской кротостью (говорящей не о робости, а о внутренней силе) – оно было доступно для чуткого сердца и от него можно было возжечь собственную радугу.
Мистическая симфония Брукнера
Музыка звучала очень громко. Зал лютеранского храма был маловат для симфонического оркестра. Поли сидела на предпоследнем ряду, но всё равно слишком близко к сцене. Похоже было, что не суждено будет осуществиться её надеждам на снятие внутреннего напряжения, сжимающего душу своими жёсткими объятьями уже более полугода.
В конце апреля произошло нечто совершенно неожиданное для неё. Подходя к парку, находящемуся возле её дома, по которому она так любила гулять, она замерла в неспособности увиденное вместить в своё сознание как реальность: на месте парка друг на друге лежали сотни деревьев и торчали высокие пни со свежими спилами.
Парк был насажен лет 100 назад (а может, и более). И всего несколько дней назад эти деревья, пробуждающиеся от зимней спячки, радовали глаза Поли проклёвывающимися листочками. Берёзы, липы, ивы, вязы, каштаны, ясени, буки, грабы, серебристые тополя и клёны: серебристые, яснолистные, ложноплатановые. Сосны и ели вовсю зеленели обновлёнными иглами. Только могучие дубы не спешили просыпаться. Поли обнимала свой клён яснолистный, и его биополе отзывалось в ней радостью и любовью.
И вот… все они повержены чьей-то безжалостной рукой. Из-под их веток, ещё зеленеющих нежными листочками, но уже обречённых на смерть, торчит молодая травка и цветочки. На заборе, огораживающем кладбище деревьев, палачи в настоящем, в будущем застройщики повесили циничную надпись «Смольный парк».
Поли долго не могла прийти в себя: как же такое возможно? Стала собирать подписи и начала обход властных инстанций городского и государственного значения в надежде приостановить массовые вырубки деревьев в их районе, и без того экологически неблагоподучном. Оказалась, что лично встретиться ни с одним из руководителей невозможно. Удалось только оставить заявления.
Через три дня – новая беда: оградили придомовую территорию между пятиэтажным домом, в котором жила Поли, и соседней пятиэтажкой. В их живописном дворике росло множество 35-ти летних красавиц берёз, посаженных первыми жильцами этих домов. Шесть из берёз компактной группой расположились под окном Поли. Слева в отдалении были сады жильцов дома. Ближе к дому недействующая водонапорная башня в окружении на удивление могучих акаций, благоуханием от которых в период цветения можно было начинать наслаждаться с большого расстояния, всё более упиваясь при приближении. Перед ними выстроились амфитеатром разновозрастные клёны, с каждым годом подрастающие и дающие новое потомство, а осенью на фоне уже оголившихся деревьев ещё долго ярко желтеющие листвой. Посреди двора находилось травяное футбольное поле. Чуть поодаль справа детская площадка и баскетбольное кольцо. И по всему периметру деревья, разные такие красивые живые деревья. Восходя, солнце окрашивало небо разнообразными неповторяющимися зорями, пробивалось веерами лучей через ветви, и, поднимаясь, двигалось к соседней пятиэтажке, загороженной от окна Поли развесистыми берёзами.
Здесь пташки свистали, будя поутру;
коты птиц гоняли; собачки играли;
бывало, и ламы сей двор посещали,
и лошадь с коровой паслись на лугу.
И этот пасторальный дворик огораживают за один день высоким забором, а на следующий день начинают пилить деревья.
Оказались безрезультатными все попытки Поли найти человека в административных, в природонадзорных органах и в природоохранной прокуратуре, который бы откликнулся и помог приостановить процесс уничтожения растений, одаривающих людей столькими благами, – процесс, принимающий общегосударственные масштабы.
Оператор TV снимал из окна Поли, как подпиленные стройные, высокие, уже зелёные, ещё живые берёзы падали.
В интервью журналистам TV мэр пообещал, что позже ответит – не за содеянное, конечно, – а на их вопросы. Но и от этого уклонился. И только через два месяца пришёл его письменный ответ, в котором разъяснялось, что всё законно. Отдел охраны природы администрации выдал порубочные билеты на 514 (здоровых, никому не угрожающих) деревьев парка и 127 деревьев во дворе (клёны и сады были вырублены сверх разрешённых, но кто же докажет, что они были), т. к. администрацией утверждены проекты о постройке на этих площадях множества многоэтажек. В этих проектах не предусмотрено оставлять деревья. Чиновников не волнует, что они защищают рядом живущее население: от вредных испарений отходов находящейся близко городской свалки; от запахов городской канализации, выплёскиваемой (чтобы обратом не потекла назад к центру города) в 150 метрах от школы, около озера, на которое в сезон приезжают отдыхающие со всего города (зловонное болото с торчащими погибшими деревьями простирается на сотни соток); от отходов свинобойни, выбрасывающей их в это же болото.
Но что же можно было ожидать от мэра, личные доходы которого связаны со строительством, и от отдела охраны природы, когда мэрия получает деньги не за сохранённые, а за срубленные деревья.
Теперь вместо пения птиц Поли будит шум стройки.
В надежде душевного умиротворения Поли и пришла на концерт.
Но поначалу ею воспринималось только буйство звуков, правда, нельзя сказать, чтобы хаотичное, в нём предчувствовалась направленность. Нечто внутренне противоречивое (или казавшееся таковым, так как противоречило её желанию отдохновения), но мощное в своём стремлении превзойти что-то, может самоё себя.
Вторая часть симфонии была значительно тише и мелодичнее, но показалась Поли слишком короткой, чтобы успеть расслабиться. Переливающиеся, тихоструйные волны – только пауза перед новым громозвучием, куда-то стремящимся, но она не улавливает куда, вроде бы даже вверх с нарастающей интенсивностью… и… вдруг резко обрывающимся, толи достигнув предела своего напряжения, толи для того, чтобы дать передышку захваченному ими слушателю.
И когда в следующей части, приходя в гармонию с умиротворяющим созвучием многоголосья, паря в его лёгком дуновении, Поли расслабляется и уже начинает наслаждаться, опять вздымается яростная волна и тащит её за собой. Нахлынули воспоминания о жестоком безумии человеческих деяний, и своей борьбе, не увенчавшейся успехом и отнявшей столько душевных сил.
Десять лет назад Поли оказалась в тисках депрессии, связанной с гибелью не растений, а людей. Она не знала, куда деться от накрывшего её отчаяния невозможности противостоять злу, приводящему к гибели невинных. Не помогали ни концерты симфонической музыки, ни созерцание красот природы, ни чтение худ. литературы. Излияния собственных чувств и мыслей в поэзии и прозе отвлекало на время. Но она снова и снова возвращалась к недавней трагедии. Рядом не было людей, разделявших её страдания, её представления о добре, зле, справедливости, патриотизме, её отчаяние по поводу утраты большинством этических ориентиров. Тексты стоиков (Эпиктета и Марка Аврелия) или «Утешение философией» Боэция могли перенаправить Поли от вроде праведного гнева (и в результате от уныния) на проблемы своей души, но на эти тексты она вышла позже.
Немного спасало излияние возмущения и боли в дневнике.
Беспутье поставлено целью.
Беспутным путём мы идём.
Но солнце и нас тоже греет,
а не обжигает огнём.
Ведь сердце живое есть в каждом.
Как истинный путь обрести,
быть может, оно нам подскажет.
И в каждом зажжён Богом разум.
Ему бы доверить пути.
Выводило из отчаяния обращение к творчеству Юрия Куранова, человека, ученицей которого Поли была. Она была уверена в значимости его творчества для всего человечества, и особенно для россиян. В сборнике миниатюр «Размышление после крещения» (дневниковых записях 1978 – 1980 годов, напечатанных только в 1995 году) он пишет:
«Вижу прекрасную картину Рылова "В голубом просторе», грустно и восторженно бьётся моё сердце.
По обыкновению не обращают внимания на дату написания картины. А дата 1918 год. Это год, когда Россия вступила со своей страшной обречённостью в пучину смерти, когда ненависть сделалась правилом жизни, а неотвратимое падение начало свой гибельный для всего русского народа путь.
Семь прекрасных бездомных свободных птиц улетают от пустынных, чуждых всякой жизни земель. На скалах снег и омертвение. Это образ России, проступающий образ нашего будущего. В этом смысле картина Рылова – пророчество».
Позже в эссе «Воспоминания о детстве» во взгляде Куранова появляется оптимизм.
«Время летит. Мы постепенно начинаем догадываться, что высокохудожественное творчество имеет значение и смысл тогда, когда оно не обслуживает те или иные интересы и инстинкты доминирующих в обществе лиц и группировок…
Кумиры, вожди и тираны живут по своим законам, и всякая попытка для человека талантливого и бескорыстного вступить в их сферу притяжения – гибельна для дарования…
Во всяком случае, те, кто хотел хотя бы прикоснуться к правде, были неизмеримо лучше и выше тех, кто самозабвенно и заливисто холуйствовал во всё горло.
Оставался выход: если нельзя сказать правду, то хотя бы не нужно лгать. Если нельзя жить на полном дыхании, то нужно хотя бы сохранить само дыхание от осквернения».
«Теперь я знаю, куда летят те удивительные лебеди на картине Рылова… Они уходят от смерти, их зовёт к себе жизнь. И не всё заковано льдами на так далёких почти безжизненных островах. Во всём этом синем воздухе неба, в облаках, в безбрежной дали волн дышит ощущение надежды».
Из депрессии Поли выходила постепенно, благодаря заданной себе установке: не переживать так всезахватно, всеми фибрами души, по поводу того, что она не может изменить. Избегая лишних провокаций, она перестала смотреть ТВ. И до последнего времени ей удавалось по поводу внешних обстоятельств, если и напрягаться, то ненадолго и не очень разрушительно для души. В случае, когда вдруг у кого-нибудь из её друзей болью отзывалась в сердце беда и становился весь мир не мил потому, что хочется помочь и невыносимо состояние своего бессилия, Поли давала советы.
Для тех, кому проще было клин выбить клином:
– Выпей рюмку, лучше пару,
позабудь и успокойся,
отключись от страстной брани,
не печалься и не парься –
лучше парься в русской бане.
Для более утончённо чувствительных:
– Всех любить – сердца хватит,
но опасно болеть даже лишь за себя самого –
перестань же души энтелехию тратить,
сокрушаясь о том, что тебе изменить не дано.
То, что можешь менять – то меняй,
дело делая с чистой душой;
а не можешь – меняй отношенье.
И тогда на душе воцарится покой,
и доступными станут
здоровая мудрость и благие свершенья.
На сей раз Поли всё же надеялась, что ей, вместе с другими, что-то удастся сделать, чтобы приостановить безумие безудержной, невидящей последствий алчности. Не получилось. Надо искать спасение в своей душе, как предлагают стоики и «Бхагаватгита». Поли задавалась вопросом, чтоб посоветовал Арджуне Кришна?
– Не слёзы лить – со злом бороться надо, не покладая сил,
но не привязываясь к результатам.
И даже если зло во вне не победил –
сама борьба – в душе надвременного атом.
Выполнять должное, но спокойно, с заботой о чистоте собственных помыслов, не ожидая награды в этой жизни. Но как же сложно для человека, большую часть жизни (правда, неосознанно, не задумываясь, по инерции вслед за всеми в своём окружении) имевшего атеистическое и материалистическое мировоззрение, увидеть приоритет метафизики над физикой. Но ведь сейчас многое изменилось в ней и в её мировоззрении. Зачем же себя обременять бременем бренного?
Знакомясь с текстами стоиков, Поли нашла много ценного у Сенеки, особенно в обуздании гнева. Но как человек двуличный он был несимпатичен Поли. По её мнению Сенека был ответственен за многие прегрешения и преступления, которые историки возложили на Нерона. Марк Аврелий удивлял и восхищал её. Эпиктет был самым привлекательным для Поли. Читая «В чём наше благо?» Эпиктета Поли делала рифмованные переводы с долей отсебятины:
Будь чужд страстям, но не бесчувственен,
как неразумное животное, и небеспечен, как глупцы.
И, следуя указам добродетели,
в печали разумом ты утешение ищи.
Или:
Когда на будущее взглянешь, как на прошлое,
то страхи неизвестности возможно одолеть.
Представить надобно, что завершение хорошее;
а если нет – что попусту о прошлом сожалеть.
Поли ещё не была уверена в том, что
Поэт не призван говорить о преходящем,
презренная политика – не тема для него.
Но она не сомневалась:
Он призван быть вперёд и вверх смотрящим –
на небесах – отечество его.
Пришло умиротворение с пониманием, что
Всё идёт своим путём.
Я за свой путь отвечаю
и за то, куда и кем ведом,
вижу ль цель, или глаза на правду закрываю.
Поли открывает глаза и смотрит на витражное окно в форме креста.
– Господи, помоги!
В глазах появляется резь… Боль постепенно растворяется в слезах. Серый кокон рассеивается. Душа становится всё более прозрачной для Света. И в заключительной части симфонии нарастающая интенсивность звучания способствует окрылению души и подъёму в мощном восходящем потоке всё большего созвучия с тем, что свободно от земных печалей…
Твоей улыбкой улыбается мне солнце
Зарождаясь в Горних далях,
в дольний мир с Небес летит
Свет Любви не иссякая.
Ты его в себя впусти!
Когда эта земная жизнь Поли, перевалив через половину (по меркам времени Данте), катилась, если не под явный уклон, то, во всяком случае, по накатанной наклонной плоскости, и она не задумывалась, что у этого движения может быть только одно направление к конечной станции с названием, которое меньше всего хотело бы слышать человеческое ухо, для её души открылась возможность преодолеть притяженье земли, изменить направление движения с падения на подъём и соответственно изменить станцию назначения.
Импульсом послужило событие, которое со стороны могло бы показаться незначительным, но, по её тогдашнему внутреннему восприятию, совершенно небывалое. И проводником к заоблачным высям в отличие от Дантовского Вергилия, умудрённого жизнью и познаньями, оказался юнец – правда, легкокрылый.
Находясь вдвоем в маленьком помещении по восемь часов ежедневно (кроме праздников и выходных), они вынуждены были терпеть друг друга. Это было не просто из-за свободолюбия и склонности к авторитарным проявлениям обоих.
При всём разнообразии интернетовских впечатлений (работой они не были перегружены) у Поли порой появлялось желание живого общения. На правах старшей она позволяла себе вторгаться в пространство своего молодого коллеги. В некоторых случаях это было оправдано. Например, когда то, что трудно назвать музыкой, вырываясь из его компьютера, дребезжало на металлических предметах и на её барабанных перепонках, она восклицала:
– Как можно такое слушать!?
– Я не лезу в ваши дела, и вы не лезьте в мои.
– Если тебе громыханье помогает работать, то мне мешает.
– А вы работаете? – произносит Адам с усмешкой.
– Я думаю, – и Поли действительно начинает думать… о письме интернетовского корреспондента.
Перепалки бывали и более напряжённые. Постоянно происходил обмен упрёками в неучитывании интересов другого, насмешками в адрес несносного коллеги, остротами, а порой и саркастическими выпадами с обеих сторон.
Случившееся в одно солнечное утро было полной неожиданностью для обоих.
На расстоянии протянутой руки
В них чудное мгновение таилось.
Часы, и дни, и месяцы текли.
Могло и не случиться – но случилось.
Адам, стоя у окна, поворачивается лицом к Еве и смотрит в её глаза своими большими миндалевидными глазами.
Вдруг встретились глаза … и мир исчез.
Оборвалась на полуслове фраза.
Нечаянною щедростью небес
Вмиг в невозможном очутились разом.
Происходит нечто удивительное.
Два взгляда встретились,
Слились в один
И вечность обрели
Единым созерцаньем.
Ева не может оторваться от этих глаз, попадает в какое-то неведомое измерение, новую вселенную, предвосхищение которой чем-то в ней, что больше мыслей, чувств, воображения, происходило иногда во сне.
Осуществилась надежда на казавшееся невозможным.
Их глаза встретились, как два странника из разных миров и разных времён, неожиданно заговоривших на одном языке и радостно поражённых этим.
Проникновение в запредельное длилось недолго в реальном по земным измерениям времени, но в Поли осталось осознание обретения бесконечно важного.
В глаза Адама, после их встречи с её глазами, всё время хотелось взглянуть. Она смотрела на них сбоку. Они были такими нежными, и длинные ресницы трепетали над ними.
Отношения Адама и Поли изменились. Они часто смеялись по разным поводам. Из его компьютера стала звучать музыка времён её молодости. Если кто-то заходил, когда они увлечённо говорили, они одновременно замолкали (хоть разговор и не был интимным, они не хотели постороннего вторжения).
Для Поли невозможность земного семейного счастья из-за большой разницы в возрасте была гарантией того, что её чувству ничто не угрожает: ни ревность, ни желание захвата и удержания, ни даже опасение за неразделённость. Приподнятость этого чувства над повседневным сделали его бестелесным (чисто духовным) и радостным.
На Адама же Поли странно действовала. Он ей не доверял:
– Вы смотрите такими честными глазами (может даже пребывая в уверенности, что искренни) и обманываете.
Сквозь возмущение её якобы неискренностью, явно звучавшее в его голосе, Поли – как ни странно – слышалось признание в любви.
В другой раз, когда он произнёс:
– Вы хуже наркотика. Наркотик можно не принимать, – в его голосе улавливалось страдание, в то время как на губах была блаженная улыбка.
Для неё он был лучше всякого наркотика. Стоило представить его глаза, и спокойная чистая радость наполняла её сердце и любовью изливалась на всех и всё. Поэтическое вдохновение стало частым гостем.
Твоей улыбкой улыбается мне Солнце –
с Небес течёт искр солнечных река.
Прекрасное Любовью создаётся,
и не помеха Свету – облака.
Не променяю и на рай любой
Я миг, в котором так хотелось бы остаться.
А если уходить – лишь для того,
Чтоб вновь и вновь с любовью возвращаться.
В тот миг я возвращаюсь, как домой,
В рай тишины, где дремлет даже лира.
О, чудное мгновение! Постой!
Дай отдохнуть от треволнений мира.
Счастье Поли видеть Адама длилось считанные дни. Обстоятельства так сложились, что ей пришлось уволиться.
Поначалу она очень переживала вынужденное расставание. Но его глаза и на расстоянии не утратили своё воздействие.
– Мы расстались, но теперь со мной всегда
не подаренный, и всё же твой подарок –
в невозможное зовущие глаза,
нежность, и моя им благодарность, –
лилось из её сердца.
Я люблю тебя, как прежде, и ещё:
Как весенний дождь и цветущий сад,
В утреннем лесу сосен аромат,
Журавлиный крик в голубом просторе,
Всплески зацелованного солнцем моря,
Ветер, налетевший нежною волною,
Как улыбку солнца надо мною.
Через некоторое время Поли набирает номер телефона Адама и молчит.
Адам
– Говорите.
Поли так рада слышать голос Адама, что начинает улыбаться.
Адам
– Вы смеётесь?
Поли
– Давай вместе посмеёмся над моей глупостью. Мне так нравилось смеяться с тобой вместе.
Они смеются естественно и радостно.
Поли
– Почему тебя так радует моя глупость?
Адам
– Мне тоже нравится смеяться с вами всё равно над чем.
Продолжают смеяться.
Поли
– Теперь мы смеёмся над нашей глупостью. Ведь смеяться всё равно над чем глупо.
Адам
– Не думал, что буду так радоваться собственной глупости.
Поли
– Мы радуемся не собственной глупости, а тому, что каждый из нас не одинок в своей глупости.
Адам
– Смеяться над собственной глупостью совсем не так уж глупо.
Поли
– Таким оборотом ты лишаешь нас повода для смеха.
Адам
– А в чём же была ваша глупость, над которой вы предложили посмеяться?
Поли
– Одно время я опасалась, что занимаюсь вампиризмом. Извини за высокий слог:
Ведь даже представляя
твои глаза в чреде счастливых грёз,
себя блаженством ощущаю
в любви, разлитой среди звёзд.
Хотела спросить у тебя, не ощущаешь ли ты оттока энергии. Но мой знакомый эзотерик уверил меня в том, что энергия Любви течёт с Небес.
Адам
– К влюблённым Бог благоволит!?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги