Ключ к прошлому

II

Когда Стивен Спринг уезжал в колледж, он планировал никогда больше не возвращаться домой. В тот день, когда он приехал в Колорадо и, стоя под синим небом, смотрел на череду гор, он понял, что поступил совершенно правильно.

Стивен понимал всех отцов, которые после окончания Гражданской войны – не важно, на какой стороне они воевали, – не возвращались в свою семью, а шли на Запад. Стивен понимал всех иммигрантов, которые пересекли океан, чтобы больше никогда не вернуться на свою родину.

Можно любить свою семью.

И Стивен любил свою семью.

Можно любить свой родной город.

Что Стивен и делал.

И при этом быть довольным тем, что ты уехал от своей семьи и родного города. Уехать на несколько тысяч километров от своего прошлого. Чтобы раз и навсегда поставить в этом прошлом точку.

Стивен Спринг был рад, что это сделал.

Практически сразу после переезда на Запад Стивен перестал звонить домой.

Он понял, что, когда звонил, то от волнения, которое слышал в голосе матери, ему становилось не по себе. То, что она волновалась и переживала, резало его, как острым ножом. Он побыстрее заканчивал разговор: «Я должен бежать. Сейчас очень занят, позвоню на следующей неделе». Слышать это, конечно, было его маме очень неприятно.

Сейчас он писал в Нью-Джерси только имейлы. Телефонные разговоры отнимали слишком много сил. Голоса родителей вызывали слишком много воспоминаний. В этих голосах было слишком много желания его видеть. Электронные письма создавали видимость того, что он с ними на связи, но при этом не отнимали у него так много душевных сил.

Ему ужасно не нравилось разговаривать по телефону с близнецами. Стивен знал, что Брендан бросил Брайана, и понимал, что Брайану сейчас очень плохо. Он также знал, что Брайан стал больше общаться с Дженни и членами ее второй семьи. Поэтому Стивен даже не хотел разговаривать с близнецами. Он злился на Брендана за то, что тот бросил Брайана. Еще больше он злился на Брайана за то, что тот, как Стивену казалось, становился членом семьи Джонсон.

Стивен знал, что его сестра Джоди с нетерпением ждет поступления в колледж, но боялся ее расспросов. Он боялся того, что скажет ей: «Тебе так понравится в колледже, что ты ни за что не захочешь возвращаться домой». На самом деле Стивен скучал по своей сестре, но он чувствовал, что своей откровенностью с ней может предать своих родителей.

В глубине души он знал: его мама с папой понимают, что́ он чувствует. Они поняли это еще до того, как он понял это сам, и никакой другой реакции от него не ожидали.

Стивен приезжал в Нью-Джерси на День благодарения и провел с семьей три дня.

Приезжал на Рождество на четыре дня.

Скоро начинался июль, и он так и не доехал до Нью-Джерси. Семье он сообщил, что у него летние курсы и ему надо наняться летом на работу, чтобы немного подзаработать. Так что, скорее всего, приедет на День благодарения.

Стивен считал, что его аргументы звучат вполне убедительно, и даже мысленно их про себя повторял. Но однажды, когда он зашел в «Макдоналдс» и увидел там совершенно незнакомую ему семью, то чуть не расплакался.

Это была совершенно заурядная семья. Все они были уставшими, немного грязными, в помятой одежде, на матери не было косметики, а отцу семейства давно надо было подстричься.

Мужчина держал на руках хныкающего двухлетнего ребенка. Мать держала за руку другого малыша, шмыгающего носом. Четырехлетний ребенок (Стивен, будучи старшим из семьи с пятью детьми, достаточно хорошо умел определять возраст детей) собрал в кучку рассыпанную на полу картошку фри и теперь украшал ее кетчупом.

Стивен встал в очередь в кассу. Он думал только о гамбургерах. Когда в его руках был пакет с гамбургерами и холодный молочный шейк, он снова взглянул на ту семью.

Отец с сыном склонились над картофелем фри и весело переговаривались. Мать подбрасывала ребенка на руках, и смех ребенка звенел по всему залу. Самый маленький из детей запустил руку в стакан с колой отца, вынимал кубики льда, которые таяли у него в маленьких пальцах, и громко смеялся.

В тот момент Стивен почувствовал такую тоску по сестре и братьям, что захотелось выть. Ему казалось, что сейчас у него начнется сердечный приступ, потому что все классические симптомы были налицо: ощущение сдавленности в груди, учащенное, неглубокое дыхание и чувство страха.

Может быть, несмотря на все усилия, его сердце осталось у него дома в Нью-Джерси?

Он с трудом дошел до своей машины и сел внутрь, плотно закрыв дверь от всего окружающего мира, и принялся снимать бумагу с трубочки для напитка и выдавливать из пакетика кетчуп на картошку фри.

Он откусил и поперхнулся.

– Я скучаю по одной сестре, – подумал он, – Хотя на самом деле у меня две сестры.

Велодорожка вилась в форме широких букв S вверх по каменистому и крутому склону. Таким путем подняться было проще, чем по прямой. Стивен и Кэтлин некоторое время ехали на велосипедах, но потом выдохлись, слезли и принялись катить велосипеды рядом с собой.

Жизнь сложилась таким удивительным образом, что у Стивена появилась девушка.

Кэтлин Мари Доннелли очень понравилась бы его родителям. Она любила спорт и хорошо училась. А еще была красивой, вежливой и доброй. Кроме того, она была католичкой.

В общем, она была идеальной.

О чем Стивен ей неоднократно говорил.

У Кэтлин была специальная система, по которой Стивен зарабатывал ее поцелуи. Иногда он зараз мог заработать сразу несколько тысяч поцелуев. На настоящий момент она должна была ему столько поцелуев, что, для того чтобы отдать долг, потребовалось бы много лет. Прекрасных лет.

Он не рассказал своим родителям о том, что встречается с Кэтлин.

Он ни разу не упомянул о том, что у него с Кэтлин очень много общих интересов. Например, они вместе любят кататься на лыжах. Стивен не сказал родителям о том, что подрабатывает, чтобы заработать на оплату билетов на подъемники, а также и то, что большинство его друзей можно было скорее назвать нищими горнолыжниками, чем студентами.

После окончания весеннего семестра Кэтлин не вернулась в Калифорнию, а осталась со Стивеном. Когда они не учились и не работали, то вместе ходили в походы по горам, катались на велосипедах или смотрели дома фильмы. Стивен чувствовал, что буквально неразлучен с Кэтлин, как в свое время были неразлучны его братья-близнецы. Он всегда им раньше завидовал, потому что у каждого из них лучший друг был всегда рядом. Теперь Стивен понимал, как они себя тогда чувствовали.

Благодаря колледжу и Кэтлин его характер становился все более мягким.

Сбросив с плеч груз прошлого, избавившись от внимания журналистов, которые, словно гончие псы, постоянно кусали его за пятки, а также от необходимости объяснять что-либо, Стивен становился человеком, которым мог бы быть, если бы в свое время его сестру не украли.

Он устал от своего собственного прошлого. Постоянное напряжение, вызванное тем, чтобы вечно находиться в безопасности, следить, чтобы не украли тебя самого, извечное наблюдение за тем, где находятся его младшие братья и сестра, – от всего этого он безмерно устал.

Он больше не хотел иметь семью.

Стивен хорошо знал психологию девушек. В их маленьком домике в Нью-Джерси постоянно гостили подружки Джоди. Они постоянно безбожно много болтали и хихикали. От их бесконечных разговоров о свадьбе было просто некуда деться. Стивен знал, что девочки начинали говорить о будущем гораздо быстрее, чем мальчики могли переключить скорости в коробке передач автомобиля.

Достаточно один раз поцеловать девушку, как она сразу начинает составлять текст свадебных приглашений.

Еще один поцелуй – и она начинает выбирать имена их будущих детей. Или думать о том, как обставит их первый дом.

Стивен решил, что лучше много не рассказывать Кэтлин про свою семью. Сам он пока не планировал создавать семью.

Тропинка стала более крутой. С правой стороны был обрыв, с которого, судя по всему, недавно сошел камнепад. Стивен был весь в поту. Он любил быть потным.

Этим летом он устроился на очень потную и трудоемкую работу, которая ему нравилась даже больше, чем Кэтлин.

В Нью-Джерси, если ты хотел, чтобы у тебя на участке выросла трава, надо было только немного подождать. Трава росла, и ее надо было косить. Но в Колорадо дожди были нечастыми. Если не поливать, то участок превратится в выжженную пустыню. В этих местах, чтобы на участке росла трава, надо было устанавливать подземную систему спринклеров или оросителей.

Стивен нанялся устанавливать спринклеры. Ему нравилось, что над головой жарит солнце и надо обвязать голову банданой, чтобы пот не заливал глаза. Он любил работать с голым торсом, любил загар, любил физическую работу.

Сложное детство закалило его. Стивен чувствовал свою внутреннюю силу и не понимал, как кому-то этой силы может не хватать. У него внутренних сил было в избытке. Стивену хотелось приобрести физическую силу. Накачать мускулы.

И он их накачал.

Когда он ехал на велосипеде, то думал только о тропинке под протектором шин. Но когда шел, то спотыкался о камни и часто их пинал. Он пнул камень размером с шарик для гольфа, который полетел вниз, в обрыв, увлекая по пути другие камни.

Он пнул камень побольше, размером с футбольный мяч. В принципе, Стивен не ожидал, что камень упадет. Но оказалось, что под ним были камни поменьше, которые начали с грохотом сползать вниз по склону горы, увлекая за собой другие. От пинка ногой Стивен потерял равновесие и начал падать.

Потом начал падать велосипед, рядом с которым он шел. Он мог отпустить его, но решил этого не делать. Стивен чувствовал, как гравий уходит из-под ног и его тянет вниз.

Сила гравитации жадно и быстро увлекала Стивена за собой.

В эту долю секунды в его голове пронеслась мысль: «Я так и не отомстил».

Потом эта мысль исчезла, время остановилось, и он лишь чувствовал, как падает.

Кэтлин бросила свой велосипед, в один прыжок оказалась около него, попыталась схватить Стивена за руку, но промахнулась. Она еще раз вытянула руку и поймала его за рукав футболки. Они оба катились вниз, пытаясь затормозить падение руками и ногами. Надо было ухватиться за что-нибудь, и, съехав по склону около десяти метров, они смогли наконец за что-то зацепиться.

– Ну, ты рисковый парень, – произнесла Кэтлин.

Пытаясь удержать Стивена, она оторвала рукав его футболки, который свисал вдоль его руки, как приспущенный во время траура флаг.

Дрожа, они на карачках выбрались вверх на тропу. Локти и колени были содраны до крови.

– Самое главное, Стивен, – сказала она, – это остаться в живых.

Он посмотрел вниз под откос, с которого чуть было не скатился, и представил себе, как он сталкивает с этого обрыва похитительницу Дженни. Ему было бы приятно смотреть, как похитительница, ломая кости, с криком падает вниз и разбивается на дне ущелья. Стивен потом еще скинет на нее несколько камней побольше и поострее, которые расплющат ее тело…

Тут он приказал себе остановиться и сделал глоток воды из предложенной Кэтлин бутылки.

«Все-таки ты – цивилизованный человек, – напомнил он себе. – Не стоит представлять себе, как ты скидываешь людей с обрыва и хлопаешь в ладоши, когда они умирают».

Они вышли на ровное место, чтобы оценить, насколько сильно пострадал велосипед Стивена.

Он натянул козырек бейсболки ниже на лоб, сделав вид, будто его слепит солнце. На самом деле он хотел максимально скрыть свое лицо. Иногда ему казалось, что он – автомобиль, задыхающийся от выхлопных газов своего детства.

В семье Спринг было пятеро счастливых детей.

Потом детей стало четверо.

Сейчас не будем обсуждать то, что случилось с исчезнувшим ребенком.

Давайте подумаем о судьбе оставшихся четырех.

Стивен чувствовал, что ему приходилось быть тюремщиком своих братьев и сестры. Он их сопровождал, он им разрешал (или не разрешал), он должен был быть постоянно начеку из-за потенциальных похитителей. Он был старшим, и это была его ответственность. Он делал перекличку, считал их по головам, проверял, закрыты ли все замки.

А потом обнаружилось, что его пропавшая сестра жива, только теперь она не Джен, а Дженни. Оказалось, что люди, которых его сестра зовет мамой и папой, были родителями похитительницы его сестры. Стивен предполагал, что на головы Фрэнка и Миранды Джонсон должны свалиться самые страшные горести и напасти.

Но у тех все было прекрасно!

У них ничего не получилось со своей собственной дочерью, и они спокойно оставили у себя украденного ребенка, и никто против этого ни слова не возразил. Они даже назвали ее другим именем – Дженни, а не ее настоящим – Джен. Судьба предоставила второй шанс Джонсонам, а не Спрингам.

Все, как казалось ему, словно сговорившись, верили Джонсонам. («Мы считали, что девочка – дочка Ханны, – говорили мистер и миссис Джонсон. – Мы считали ее своей внучкой. Мы изменили ее имя и свою фамилию для того, чтобы нас не нашли сектанты и не отняли у нас ребенка».)

Ну-ну.

Как будто эта ересь может быть правдой.

Несмотря на это, ФБР и полиция штата Нью-Джерси считают эту галиматью убедительным объяснением. Даже отец и мать Стивена приняли эту невероятную версию Джонсонов. «Девочка жива, она в безопасности, мы счастливы», – говорили они.

Стивен не видел никакого повода для того, чтобы чувствовать себя счастливым.

Но месть в наши дни вышла из моды. Сейчас принято сострадать, сочувствовать боли других людей, жалеть их за то, что они совершили ошибку и оступились. Не обращать внимания на негативные аспекты того или иного поведения.

Стивен был единственным человеком в семье, твердо убежденным в том, что по Фрэнку и Миранде Джонсон тюрьма плачет.

Стивен засунул узкий и похожий на плитку камень между погнувшейся рамой и передним колесом, чтобы выпрямить раму. Он надавил слишком сильно, от чего рама искривилась в другую сторону.

– Успокойся, – сказала Кэтлин, – в тебе столько адреналина, что ты, наверное, можешь погнуть раму зубами.

Стивен сделал вид, что смеется.

– Кстати, – продолжала она, – у меня есть кое-какая информация от моих родителей. Они приедут в следующие выходные. Я очень хочу тебя с ними познакомить. – Она приподняла козырек его бейсболки и поцеловала в веки. – Ты им обязательно понравишься. Мы будем ужинать в «Булдерадо». Хочу, чтобы ты надел штаны цвета хаки и желтую рубашку. Я сама их поглажу.

Но Стивена угнетала мысль о еще одной семье. Он не стал дружить с семьей Дженни в Коннектикуте, и у него не было никакого желания производить впечатление на родителей Кэтлин из Калифорнии. Ему одной семьи было более чем достаточно.

III

– Какую еще папку? – переспросила она своего младшего брата. Она хотела произнести эти слова делано-непонимающим тоном, но вместо этого ее голос дрогнул.

Она съехала на подъезд к дому, подавив в себе желание проехаться по жиденькой изгороди из кустов, разделявшей участки между двумя домами, просто для того, чтобы доказать, что она может быть сильнее чего-то, хотя бы этой изгороди. Дженни припарковала машину около боковой двери. Джонсоны уже много лет не использовали свой гараж для стоянки автомашин, потому что гараж был забит кучей разного барахла.

Она вынула ключи из зажигания и закрыла лицо руками. Как только ей не надо было вести автомобиль, слезы потекли ручьями из ее глаз.

Ребята сидели и ждали, когда она успокоится. Они не собирались открывать двери до тех пор, пока она не откроет свою, и оставались в закрытом и защищенном пространстве салона автомобиля.

– Дженни, у тебя по выражению лица видно, о чем ты думаешь, – объяснил ее брат. – Твое лицо можно читать как книгу.

Услышав эти слова, Дженни почувствовала, что готова вывести на чистую воду всех людей, связанных с ней, и каждого человека, который делал вид, что связан.

Она смотрела на свой дом – старый, крытый черепицей особняк, который модернизировали, расширив окна. Как много лжи скрывается за этим прозрачным стеклом. Горячие слезы, которые она еще не пролила, жгли глаза. Казалось, что от этих непролитых слез она ослепнет.

«И я здесь осталась! – думала она. – Я предала свою биологическую семью, чтобы вернуться сюда».

Она ощущала эту иронию судьбы, от которой ей было ужасно стыдно.

– На папке был ярлычок с инициалами Х. Д., – напомнил ей Рив.

Дженни надавила ладонями на щеки так, что из-под ладоней был виден только ее курносый нос.

– Х. Д., – произнесла она, словно выдавливая зубную пасту из тюбика, – означает Хищный Дикобраз.

Но все они прекрасно знали, что стоит за инициалами Х. Д.

Но Рив не стал с ней спорить, а предложил свой вариант расшифровки букв.

– Хорек Дикий, – сказал он.

«Ох, как мне все это не нравится! – подумала она. – Я к этому совсем не готова. Собственно говоря, никогда не была готова. Я не была готова к тому, чтобы узнать, что мои родители не являются моими родителями. Я не была готова узнать, что меня в детстве украли. Не была готова к тому, что Рив растрезвонит историю моей жизни по радио. Не была готова к тому, чтобы с моим папой из Коннектикута случились инсульт и сердечный приступ. И я не готова к тому, чтобы узнать, что он…»

– Как вовремя вы подъехали! – раздался высокий женский голос, и они услышали стук каблуков по тротуару.

Из двух старших сестер и брата Рива самой пугающей была Лиззи. Она была невысокого роста, очень худой, ее нельзя было назвать красивой. Лиззи не ходила, а гордо шествовала. Она хмурилась не одним лбом, как обычные люди, а недовольное выражение лица начиналось у нее с подбородка, после чего распространялось по всему лицу вверх ко лбу. От такого выражения ее лица хотелось признаться во всех смертных грехах.

Она работала адвокатом в суде и, как предполагала Дженни, была на этом поприще очень успешной. Дженни представляла себе, как присяжные отводили глаза, когда Лиззи на них смотрела, а свидетели из кожи вон лезли, чтобы сделать ей приятное. Все в Коннектикуте вздохнули с облегчением, когда Лиззи переехала для работы в Калифорнию.

И вот сейчас Лиззи влюбилась.

Это было просто удивительно. Еще более удивительным было то, что какой-то мужчина влюбился в Лиззи. Интересно, у кого возникло желание провести свою жизнь с этой женщиной? Все хотели увидеть этого человека, которого звали Уильям.

– Зайди в дом, – строго сказала Лиззи. – Нам надо тебя измерить.

«Сейчас не лучшее для этого время, – подумала Дженни. – У меня по плану истерика и нервный срыв. Мне надо ознакомиться с содержимым одной папки. Почитать отчет полиции. Возможно, после этого у меня возникнет желание кого-нибудь убить».

Но, с другой стороны, предложение Лиззи давало возможность «потерять» Рива и Брайана. Дженни хотела изучить содержимое папки в полном одиночестве, когда вокруг нет любопытных глаз, способных читать ее мысли.

Она открыла дверь автомобиля, для того чтобы Лиззи не подошла ближе.

«Я больше никогда никого близко к себе не подпущу, – думала Дженни. – Главное – держать людей на расстоянии. Я могу держать Лиззи на расстоянии. Мы поговорим с ней о свадьбе».

– Ну, что ты решила по поводу платья, Лиззи? – спросила Дженни голосом нежным, как весенний ветерок. – Длинное? Короткое? Цветочная расцветка? Сатин?

– Что-что? – удивился Брайан.

– Это они по поводу платья, – объяснил Рив. – Лиззи выходит замуж. И вернулась домой, чтобы обсудить некоторые детали. Я буду шафером, а Дженни – подружкой невесты. Пошли в дом, Брайан, папка от нас никуда не убежит.

Дженни гневно на него посмотрела, и Рив показал руками знак тайм-аута.

– Мы попросим у Дженни разрешения взглянуть на содержимое, когда она будет этим заниматься.

Раньше, когда Рив показывал ей руками букву «Т», то это означало Time – «Время», время побыть вместе без общества других людей. Сейчас этот знак означал: «Не кричи на меня. Я глупый, но хороший парень».

Дженни проследовала в дом семьи Шилдс вслед за Лиззи. Рив и Брайан вошли следом за ними.

– А когда свадьба? – поинтересовался Брайан.

– Двадцатого июля, – ответила Лиззи таким тоном, что ничего другого в этот день и произойти не должно было. Это был ее день. Она им владела.

Дверь им открыла миссис Шилдс. Несмотря на то что маме Рива было уже пятьдесят пять и она была достаточно полной, от возбуждения она подпрыгивала на месте, как маленькая девочка через скакалку. Она была счастлива, что ее дочь Лиззи будет выходить замуж так традиционно и в церкви. Если честно, то она не ожидала, что Лиззи вообще выйдет замуж.

– Всем привет! – воскликнула миссис Шилдс. – Как твоя мама, Дженни? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Тебе очень понравится материал, который выбрала Лиззи! Он отлично подходит к твоим волосам!

Дженни и представить себе не могла, что Лиззи выбирает ткань. Было гораздо проще представить, что она может выбирать кандидатов на пост шерифа, но не ткань.

Тут же достали измерительный метр, и Лиззи вынула небольшой блокнот с обложкой, обтянутой белой сатиновой тканью с кружевами.

– Только не говори мне, что этот блокнот ты сама купила, – произнесла Дженни. Все аксессуары Лиззи обычно были с острыми углами.

Лиззи слегка покраснела.

– Ну мне же нужен блокнот, в который я буду записывать вещи, связанные со свадьбой, – объяснила она.

– Вау, – сказала Дженни.

– Неожиданно, верно? – согласился Рив и с огоньком в глазах ухмыльнулся ей. Раньше она очень любила, когда он так ей улыбался.

«Улыбка по-прежнему очаровательная, – подумала она, – но вот сейчас я не уверена, какой человек за ней скрывается».

Рив толкнул локтем Лиззи.

– Когда ты уверен, что знаешь свою старшую сестру, она неожиданно превращается в этакую сентиментальную, пританцовывающую особу…

– Рив, – сказала его мать, – давай без этого.

– Это Лиззи первая начала, – оправдывался он.

– Нет, на самом деле это был Уильям, – мечтательно произнесла Лиззи с нежным и любящим выражением лица.

Дженни стало не по себе, и, чтобы скрыть это, она отошла в другой угол комнаты, сделав вид, что ее ужасно заинтересовала стопка журналов для невест.

«Главное – ничего не начинать, – говорила она себе. – Если я открою ту папку, то наверняка что-то начнется. Или что-то закончится.

Но даже если я и не открою ту папку, то факты, зафиксированные в ней, все равно останутся фактами.

Зачем я только согласилась помочь разобраться с финансовыми вопросами, пока папа в больнице? Если бы только я этого не сделала…

Вся моя жизнь свелась к словам: «Если бы только!..»

– Лиззи, дорогая, – произнесла миссис Шилдс, – пока ты не закрыла блокнот, давай назначим время ланча с подружками невесты.

– Хватит, – отрезала Лиззи. – Мне надоело.

Она снова превратилась в знакомую всем Лиззи, которую они знали и которая им порой нравилась, если она не оставалась дома слишком надолго.

– Ну, по крайней мере, выбери ресторан, куда мы пойдем после репетиции с подружками невесты, – попросила ее мать.

– Никакой репетиции не будет. Мы все взрослые. Все в состоянии пройти по прямой, когда будем в церкви.

Тут даже Дженни рассмеялась. Лиззи вроде бы становилась более романтической, но ее что-то удерживало и не давало расслабиться. Удивительно, что Лиззи, в принципе, может находиться в романтическом настроении.

– По крайней мере, у нас будут шикарные платья, – сказала Дженни, обращаясь к Лиззи. – Покажи, что ты мне присмотрела. В чем я буду на твоей свадьбе?

Лиззи открыла свой блокнот на той странице, где были журнальные вырезки с платьями, которые ей понравились. Рив и Брайан подошли, чтобы тоже посмотреть. Рив положил ладонь на плечо Дженни.

– Какое красивое! – воскликнула Дженни, и чтобы незаметно освободиться от руки Рива, она сделала вид, что теряет сознание, и, схватив за руку Лиззи, села с ней на диван. – Это самое романтическое, самое открывающее спину платье с самым большим количество кружев в мире! Теперь покажи мне, что ты выбрала для себя. Оно должно быть еще красивее.

Лиззи перевернула страницу в своем блокноте.

Дженни выпрямила спину.

– О боже, – выдохнула она, – Уильям потеряет сознание, когда тебя увидит. Ты будешь самой красивой невестой в мире.

Брайан чувствовал себя так, как обычно чувствовал в компании с девочками. Девочки – это существа с другой планеты. Ему надо было бы записывать свои наблюдения над ними. Вести дневник путешественника и наблюдателя, так сказать.