Замена полиции народной милицией, с выборным начальством, подчинённой органам местного самоуправления.
То есть, министр внутренних дел никого не назначал и формально они ему не подчинялись. А тогда возникал вопрос, кто будет защищать министра внутренних дел? Ведь это не его люди, и как они будут ловить преступников, если каждая местная власть будет сама себе Бетховен?
Выборы в органы местного управления на основе общего, тайного и так далее, голосования.
Ну, это очевидное и естественное решение нужного вопроса. Керенский сморщил нос и чихнул. На звук его чихания прибежала из другой комнаты супруга.
– Саша, тебе плохо?
– Нет, нет, Ольга Львовна, всё хорошо. Газетная пыль попала в нос.
– Что ты меня всё время Ольгой Львовной называешь, – Обиделась жена «того» Керенского.
– Ну…, – Затянул он с ответом, обдумывая, что сказать. – Это ушиб, сотрясение головного мозга, дорогая, вот я и стал так разговаривать.
– Да, я уж заметила, что у тебя манера речи изменилась, да и писать стал совсем по-другому. Бедненький! – Она ласково провела мягкой рукой по его лицу. – Надеюсь, это у тебя быстро пройдёт!
– Угу.
Керенский окинул взглядом Ольгу Львовну. Внешние данные неплохие, в общем-то, но хотелось бы лучше. Да ещё и двое детей, абсолютно ему чужих. Александр вздохнул. Семья – это якорь, и этот якорь могут выдернуть чужие руки, чего нельзя было допустить. Это уже социальный статус. Чужие или не чужие, а все знают, что это его жена и его дети, а значит, надо соответствовать и защищать. Лучше всего, при первой возможности, отправить их куда подальше, но чтобы были под контролем и их не перехватили. А куда отправить?
«Ммм, пожалуй, лучше всего в Финляндию, но это после, чуть после, когда всё зайдёт уже слишком далеко».
– Да, конечно, пройдёт! – Он слегка улыбнулся супруге. Та вернула ему улыбку и, заметно повеселев, прошуршала длинной кринолиновой юбкой к выходу из комнаты.
Вздохнув, он снова взял в руки газету и вернулся к чтению последних пунктов программы Временного правительства.
Неразоружение и невывод частей, принимавших участие в вооружённом восстании.
Прочитав постулат, Керенский хищно улыбнулся. Конечно, разве можно убирать из столицы полностью разложившиеся части, которые боятся ехать на фронт, ведь там придётся умирать. Гораздо лучше сидеть в тылу и «качать» права. Да, сейчас такое время, но нежелание ехать на фронт являлось изрядным катализатором для слабых человеческих душ. Такими людьми очень легко управлять. От них надо избавляться в любом случае. Однако чьими руками это делать, и как? Он задумался. Революционные части, народная милиция, матросы Кронштадта, с этим надо что-то делать. А он слаб и глуп, глуп и слаб, а также абсолютно ничего не понимает в этом хаосе.
Тот политический бред, который тиражировали газеты, не понимали и сами революционеры! А уж то, что учения Маркса энд Энгельса понимали все остальные, вообще казалось фантастикой. Но промывали мозги просто шикарно. Политический «Мистер мускул» очистит ваши мозги от разума… навсегда! Отшвырнув газеты, он принялся ходить по комнате вперёд-назад.
Пять шагов вперёд, пять шагов назад, повторить, но не взбалтывать. Благодаря физической активности в голове начали формироваться решения и мысли. Разные, иногда даже отвратительные мысли, но при этом логичные и продуктивные.
Мещане! Ё-моё! Близорукие и недалёкие мещане! Страусы, прячущие голову в песок тщеславия и самообмана. Революция! Самодержавие скинем и заживём! Детская наивность, политическая близорукость, несусветная глупость. Как можно не видеть или не обращать внимания на многочисленные щупальца тайных агентов разных иностранных государств.
А неграмотные рабочие, и ещё более неграмотные крестьяне, коих было, как минимум, семьдесят процентов населения страны, что думают они обо всём этом? И вообще, думают ли, или живут своим привычным укладом, от зимы до лета, и от лета до зимы? Господа с жиру бесятся, но царя надо скинуть и заживём! Тьфу! Всё со всеми ясно.
Керенский являлся циничным молодым человеком, стоящим на пороге зрелости, так что никаких иллюзий не питал. Ищи, кому выгодно! Этот латинский девиз как нельзя лучше подходил ко всему происходящему. А когда найдёшь – делай выводы. Второй его девиз был ещё хлеще, с тюремным привкусом – Не верь, не бойся, не проси!
А кто эти революционеры? Сплошь «сидельцы», но не все, есть и другая категория, в виде обычного демагога на службе Франции, Англии или Германии. Были и обыкновенные налётчики, включая небезызвестного Джугашвили. Остальные – обычные фанатики или идейные глупцы, которыми пользовались, пользуются и будут пользоваться те, кто всем этим заправляет.
А он ведь не Юлий Цезарь, и даже не кардинал Ришелье, пополам с Макиавелли. Как потянуть такую задачу? Ммм, а какая цель перед ним стоит? Стать Верховным правителем! А кем хотел стать настоящий Керенский, не диктатором ли? Тогда да, его мысли будут похожими, только я – это не он, я зубами всех рвать буду, но стану диктатором, либо сдохну! Всё или ничего! Неизвестно отчего, но эмоции захлестнули Александра с головой.
Вот он шанс! Шанс, который выпадает раз в миллион лет любому разумному существу во всей Вселенной. Да, надо благодарить судьбу, которая дала ему такой шанс. Но радоваться пока рано, ведь она же может и сбросить его вниз, не дав забраться на пьедестал почёта.
Дрожа от возбуждения, злости и ещё чего-то того, что и сам не понимал, Керенский опустился на диван, собрал скомканные и разбросанные газеты обратно в стопку, нашел нужную и стал вчитываться в последний оставшийся в программе пункт.
При сохранении строгой воинской дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для всех солдат в ограничении пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.
Помусолив в голове этот весьма запутанный пункт, он счёл его не провокационным, а скорее умозрительным и мнимым, так как он не предполагал особых свобод, кроме участия в выборах Советов солдатских депутатов. Из восьми пунктов программы солдаты упоминались в трёх, но нигде ничего не говорилось об офицерах.
Сам Керенский в армии не служил, что объединяло его с тем, чьё тело он носил сейчас. Причины были разные, но суть одна. Сначала университет, потом какая-то несерьёзная программа на военной кафедре, где ему после окончания университета и присвоили звание лейтенанта.
Практику они проходили в течение месяца в подмосковном Одинцово, в подразделениях ракетных войск, немало удивив всех своим несуразным видом и полным непониманием того, куда они попали и для чего. Эту страницу своей жизни Керенский вспоминал неохотно, стыдясь временной беспомощности.
Поэтому жизнь военных он видел, но не понимал ни их, ни самой военной среды. Впрочем, это не мешало ему сознавать, что в условиях войны и противоборства разных политических сил опираться на военных было равносильно выживанию и явной необходимостью. Но солдатской массой он управлять не умел, да, собственно, и не стремился. Следовательно, ему необходимо найти лояльных и преданных офицеров и сделать ставку на них, параллельно создавая конкуренцию в их среде.
Он снова отложил корреспонденцию в сторону и вяло откинулся на спинку дивана. Во всех газетах были растиражированы лозунги. Социал-революционеры, они же эсеры, РСДРП, они же меньшевики и большевики, Союз 17 октября, что символично! – они же октябристы, конституционно-демократическая партия, они же кадеты, Бунд – чисто еврейская рабочая партия, они же бундовцы. А ещё был Союз русского народа, анархисты, монархисты, причём, последние не афишировали себя, а также различные фракции: трудовики, интернационалисты, а также те, кто делился по предпочтениям и отношению к войне: оборонцы и циммервальдовцы.
От этой политической каши дико заболела голова, ушибленная лошадью. «Во всём виновата кобыла», – Подумалось Керенскому, – «Хорошая такая кобыла, в яблоках, с длинным жёстким хвостом».
Неожиданно вспомнилась байка про девушку, которой нарастили волосы в парикмахерской. Там они казались чёрными и мягкими, а по приходе домой, через несколько дней, остались чёрными, но мягкость волшебным образом испарилась. И тут вскрылся обман: волосы-то были конскими, что Алексу тогда показалось смешным, а вот девушке явно было не до смеха. Так им, кобылам, и надо!
Вот и сейчас хотелось крикнуть, что во всём виновата лошадь! Лошадь, конечно, виновата в его появлении здесь. Не исключено, кстати, что за рулём «крузака» тоже сидела «кобыла», однако сейчас надо не кидаться обвинениями, а что-то делать.
«А министр-то не настоящий!» – вспомнилась фраза из фильма. Так ничего и не решив, Керенский лёг спать. Сквозь сонную одурь иногда прорывались только редкие ружейные выстрелы, доносившимся от окна.
Тяжело вздохнув, он сказал сам себе:
– Хватит валяться, пора за дело браться! Время не ждёт! Надо брать власть, надо разговаривать, надо вникать! – Привычный уклад жизни снова стал его ипостасью, и, весь в предвкушении будущей борьбы за власть и деньги, он заснул.
Глава 3. Народ
Борьба с мещанством – это борьба с абсолютным большинством, которое хочет нормально жить сегодня, а не нищенствовать в ожидании прекрасного завтра. Лев Сиднев.
Извозчика, который отвёз Керенского домой, звали Никанор Хренов. Высадив своего пассажира, он домчал поручика с приятелем обратно к Таврическому, получил серебряный рубль за услуги, а затем принялся разъезжать по близлежащим улицам в поисках других клиентов. Ему удалось развести еще несколько случайных пассажиров, пока не стало смеркаться.
Последний рейс мужичок совершил на Литейный проспект, где высадил пожилую чету и отправился обратно на извозчичью станцию. Только по пути завернул в знакомый проулок, где в подвале доходного дома жил его дальний родственник Пахом Мордасов.
Оставив экипаж недалеко от входа в четырёхэтажное здание, извозчик зашёл в парадную, где и дежурил возле печки дворник Пахом.
– Привет, Пахом!
– И тебе не хворать, Никанор!
– Всё греешься, бездельник, пока другие спину горбатят?
– Ента ты, что ль, Никанор, горбатишься? Удивил, удивил, неча сказать. Ента лошадь у тебя горбатится, а не ты, дубина стоеросовая. Хоть кормишь свою клячу иногда?
Никанор не стал отвечать на столь глупый и оскорбительный вопрос. Как же кормилицу свою голодом морить! Чай, не злодей какой, да и животина умная и полезная, грешно с ней так поступать.
– Ты чего такой злой сегодня, Пахом? Полиция перестала тебе платить за соглядки? – Поддел родственника извозчик.
– Кто бы говорил! Недаром ты по центру колесишь, а не трёшься на Васильевском или на Крестовском острове. Всё сливаешь господам хорошим.
– Ну, точно, перестали платить! Да и мне уже, признаться, перестало перепадать. А то, глядишь, когда и серебрушку какую заработаешь у господина пристава. А сейчас всё больше стволом в спину тычат, да обмануть норовят.
