Звездная бабочка

1. Сила воды

В начале было дыхание.

Могучее дыхание соленого ветра.

Он гнал парусные суденышки по бескрайним океанам.

И самым скорым среди всех парусников, вне всякого сомнения, был тот, что принадлежал Элизабет Мэлори.

Молодая женщина с бирюзовыми глазами снискала славу чемпионки, победив два раза кряду в одиночной кругосветной парусной гонке – состязании, право на участие в котором до сих пор принадлежало только мужчинам.

Стоя одиноко в носовой части своего катамарана под названием «Летучая рыбка», она сжимала деревянный руль, управляя длинной, остроносой алюминиевой конструкцией.

Ее легкое суденышко содрогалось всем корпусом, то рассекая пенные гребни волн, то взмывая над ними, точно настоящая летучая рыба.

Быстрее! Сильнее!

Укрытая сплошной пеленой насыщенных йодом брызг, она нескладно распевала наперекор шторму, рискуя сорвать себе голос. В том заключался секрет ее победы: петь созвучно ветру, чтобы слиться воедино с разбушевавшейся стихией.

Ей казалось, что она сама превратилась в море – клокочущую соленую воду, вздыбившуюся островерхими волнами, обрамленными кружевами пены.

Элизабет Мэлори была прекрасна.

Ею были очарованы все мужчины – поговаривали даже, будто в перерыве между двумя регатами полку ее обожателей изрядно прибыло. И вот теперь ей, словно пресытившейся ничтожными удовольствиями, понадобилось оказаться в полном одиночестве посреди водной пустыни, где ее неразлучными спутниками были облака да рыбы.

2. Легкость воздуха

В начале была мечта.

Мечта о новых горизонтах.

Она будоражила возвышенное воображение Ива Крамера.

Он возглавлял отдел «Новшества и перспективные разработки» в авторитетном Космическом агентстве и отвечал за составление новых проектов, связанных с космическими полетами. Пока что ему так и не удалось довести до ума ни один из них, хотя у него в кабинете громоздились целые горы папок со схемами новых ракет, орбитальных станций и даже городов, которые предполагалось основывать на ближайших планетах. Ив Крамер ничем не выделялся среди многочисленных поденщиков, тянувших лямку в недрах авиационных лабораторий. Был он среднего роста, с жиденькими волосами на голове, и взгляд его был извечно устремлен куда-то вдаль сквозь толстые очки.

Инженер Крамер никогда не вылезал из белого халата, карманы которого были набиты непишущими ручками и ненадежными калькуляторами.

Работа его состояла главным образом в том, чтобы рассылать письма с завуалированным отказом, которые неизменно начинались так: «Благодарим за представленный проект, однако он не укладывается ни в одну из наших нынешних программ, и находящиеся в нашем распоряжении средства не позволяют нам заниматься дальнейшим его продвижением». А заканчивались они такими словами: «Просим принять заверения в нашем глубочайшем почтении. Держите нас в курсе ваших новых разработок».

Свою работу Ив Крамер принимал близко к сердцу. Он штудировал от начала до конца большую часть проектов, даже самых фантастических. И потому стал желанным собеседником для журналистов: он делился с ними самыми причудливыми проектами из тех, что попадали к нему в руки.

Невзначай он опрокинул стопку отказных писем и принялся собирать их одно за другим. Тут зазвонил телефон, и, торопясь снять трубку прежде, чем включится автоответчик, он смахнул другую стопку писем – их тоже надо было собрать и потом разобрать.

Его называли недотепой, а он сам себя называл мечтателем.

Его называли увальнем, а он сам себя называл рассеянным.

Его называли растяпой, а он сам себя называл фантазером.

Ив Крамер понимал – денег, чтобы осуществить хотя бы один из представленных ему на рассмотрение проектов, днем с огнем не сыскать. Между тем он не терял надежду, что когда-нибудь у него что-то да выгорит. Ему вовсе не улыбалось так и остаться, как однажды выразилась его первая жена, «обывателем, пичкающим газетчиков всякими небылицами».

По ночам, прильнув глазом к резиновому окуляру персонального телескопа на балконе своего дома, закутанный в одеяло, он воображал, как в один прекрасный день какой-нибудь его проект все же будет доведен до логического завершения.

И тогда он отправится в путь.

Далеко-далеко.

Все дальше и дальше.

И бросит эту Землю, где все больше чувствует себя чужаком.

3. Первая волна

Встреча дыхания с мечтой, а точнее, Элизабет Мэлори с Ивом Крамером, случилась далеко не при самых удачных обстоятельствах.

Инженер ехал в машине и слушал ритмичную музыку, давя на газ, потому что в очередной раз опаздывал на встречу с каким-то журналистом.

Тем временем покорительница морей переходила улицу, держа курс на контору своего нового благодетеля, обещавшего привести в порядок ее парусник для участия в следующей одиночной кругосветной регате.

Шел дождь, а дворники в машине работали с грехом пополам. Он давно уже собирался заехать в автомастерскую и починить их, да все было недосуг.

Помимо недотепства, был у него еще один недостаток – нерасторопность. Умение откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. А после только успевай наверстывать упущенное.

На повороте он поддал газу.

Элизабет, под зонтиком и с наушником от мобильного телефона в ухе, разговаривала с одним из своих обожателей, который смешил ее, стараясь обольстить. Что, впрочем, у него неплохо получалось.

Потому-то она и не услышала рев автомобиля, возникшего как из-под земли среди ночи. Заметив силуэт молодой женщины, Ив резко ударил по тормозам. Колеса заблокировались и на скользком асфальте потеряли сцепление с дорогой – машина сорвалась в аквапланирование. И передом ударила покорительницу морей по коленкам. Что-то хрустнуло – словно треснула сухая деревяшка. Элизабет почувствовала, как ее медленно, точно в замедленной съемке, подбросило в воздух, высоко-высоко. Она взмыла вверх, ощутила дождь, увидела землю с порядочной высоты, камнем рухнула вниз и больше не встала. Она так и лежала на земле, скорчившись от боли. А потом совсем затихла.

4. Соленые испарения

Думали – она погибла.

А она была жива.

На поправку Элизабет шла долго. Она лежала, зарывшись в больничных простынях, точно зверек в своей берлоге перед зимней спячкой.

А когда пришла в себя, поняла, что внутри нее что-то умерло. Позвоночник внизу простреливала боль. Она уже не могла ни стоять, ни ходить. Отныне ей было уготовано перемещаться только в кресле-каталке.

У Элизает пропало всякое желание петь. Казалось, судьба предала ее. Она согласилась на сеансы интенсивной реабилитации и психологической помощи.

Медленнее! Слабее!

Кинезитерапевт заверял, что скоро она снова сможет ходить, на костылях, – впрочем, за свою жизнь она понаслушалась предостаточно всяких пустомелей и прохвостов и поняла, что он сказал это лишь для того, чтобы ее утешить.

Спортивная карьера – псу под хвост. Ярость – без предела. В голове единственная мысль, умещающаяся в одно слово: «месть».

Тот горе-водила, перечеркнувший ее жизнь, еще заплатит. Дорого заплатит.

5. Непроглядные хмари

Вспышки фотокамер. Протянутые вперед микрофоны.

На судебном заседании, о котором растрезвонили все СМИ, Ив Крамер говорил мало. Он признал перед судом свои ошибки. И промямлил извинения, обращаясь к главной своей обвинительнице.

Его осудили по полной. Ему надлежало всю жизнь выплачивать содержание молодой чемпионке-инвалиду. Вдобавок он получил год тюрьмы условно за нанесение телесных повреждений по неосторожности. Сверх того, его навсегда лишили права управлять машиной, мотоциклом и мотороллером. Теперь по закону он мог передвигаться только на велосипеде, ну и в довершение всего суд счел возможным рекомендовать ему, принимая во внимание степень его рассеянности, ездить только по проселочным дорогам.

«Раз не видите, куда едете, сидите дома, чтобы не быть угрозой для других», – заключила судья и, призывая зал к порядку, хватила колотушкой по столу.

По окончании судебного заседания инженер настиг молодую покорительницу морей на выходе и искренне извинился, уже лицом к лицу, потом пробурчал, что очень сожалеет, и пожелал скорейшего выздоровления. Впрочем, договорить до конца Элизабет ему не дала: как только Ив Крамер нагнулся ближе, она сжала кулак и со всего маху, заключительным аккордом врезала ему в челюсть. Но не успел он отпрянуть, как она вскочила с кресла-каталки и скрюченными пальцами, с пеной на губах вцепилась ему в горло.

Инженер даже не пытался защищаться, он только зажмурился и смиренно ждал – готовился распрощаться с жизнью. Только трое человек сумели оттащить искалеченную спортсменку от ее жертвы, которую она напоследок наградила плевком.

6. Темные дороги

Две загубленные жизни.

Элизабет Мэлори понимала – ее ноги и таз уже никогда не будут двигаться, как прежде. С сексом тоже можно попрощаться раз и навсегда из-за нестерпимой боли в тазобедренном суставе.

Бывшая чемпионка была отныне прикована к инвалидной коляске – и выбираться из дома могла лишь с помощью медсестры. Ей пришлось переселиться на первый этаж. Замкнувшись в горестном негодовании, она запила и закурила. Из-за несносного характера от нее отказались медсестры: она вгоняла их в слезы и колотила.

Ела она что придется: конфеты, арахисовое масло, бутерброды с шоколадным маслом, чипсы, мороженое.

Ее мучила бессонница – и она глотала снотворное.

Ее терзала боль – и она поглощала обезболивающее. Нервы у нее были совсем ни к черту – и она пичкала себя успокоительным.

А уныние гасила антидепрессантами.

Однако под комплексным воздействием лекарственных препаратов жизнь вокруг не стала лучше – она будто проглядывала сквозь ватную пелену.

Медленнее! Слабее!

Элизабет Мэлори, утратившая способность двигаться после стольких лет активной жизни, делала то, чего прежде никогда не делала: она часами валялась на подушках, объедалась сладостями и с набитым ртом тупо пялилась в телевизор. Когда она ничего не жевала, то дымила как паровоз, когда не дымила как паровоз, прикладывалась к бутылке. А когда не прикладывалась к бутылке, поглощала таблетки.

О том, что творилось в мире, который некогда принадлежал ей и от которого она всегда бежала на океанские просторы, Элизабет Мэлори узнавала теперь из теленовостей.

И грубых картинок.

Миром ее была война.

Миром ее был религиозный фанатизм.

Миром ее был слепой терроризм.

Миром ее было повсеместное загрязнение окружающей среды.

Миром ее был быстрый и неуклонный рост народонаселения.

Миром ее были бедность, голод, нищета.

Между тем во всех странах мира возник класс новоявленных богачей, цинично возвышавшихся над обществом страждущих.

И был среди упомянутых нуворишей некий Габриель Макнамара, первопроходец в области информационно-вычислительных технологий, мало-помалу перекупавший своих конкурентов и с недавних пор переключившийся на генетику. Таким образом, он подчинил себе машины и живых существ.

Поговаривали, будто он обладал самым крупным состоянием в мире. Даже главы государств принимали его у себя как равного. Слушая однажды, как он расписывал свой идеальный дом будущего, Элизабет Мэлори подумала: будь у нее возможность передвигаться на собственных ногах, как прежде, она непременно пошла бы к этому самому Макнамаре и попросила у него денег на постройку нового парусника – не чета всем, на которых она гоняла прежде.

Но очень скоро это видение заслонило другое. Она вдруг вспомнила птицу, которую как-то видела, когда проходила мимо затонувшего танкера, – перепачканную мазутом чайку, тщетно силившуюся расправить крылья.

7. Проблеск в ночи

Нет сил.

Ив Крамер попросил год отпуска.

После суда инженер, терзавшийся угрызениями совести, не раз пытался разыскать Элизабет Мэлори, но та дала ему ясно понять, что больше не желает видеть человека, превратившего ее жизнь в кошмар.

Однако он продолжал ей названивать. Каждый божий день. Он оставлял на автоответчике послания с извинениями и пожеланиями выздоровления.

Ив Крамер тоже смотрел новости по телевизору. Лучшего способа отвлечься у него не было. Чужие беды помогали ему забыть свои собственные злоключения.

Глядя на себя в зеркало, я боюсь.

А глядя на других – успокаиваюсь.

Чем хуже было другим, тем лучше становилось ему самому.

Будучи в свое время рьяным защитником окружающей среды, он когда-то ревностно боролся за сохранение исчезающих видов; против ужасающих условий содержания скота и промышленного животноводства; за биоразнообразие; за контроль над пищевой промышленностью. Был в его прошлой жизни и анархистский период, когда он ратовал за упразднение правительств, полиции и армии.

Только все эти баталии остались в далеком прошлом. И телевизионные новости напоминали ему, что они были химерой.

Верх одержали фанатики, посредственности и лгуны – они-то и навязывали свои законы.

Когда Ив Крамер не думал об Элизабет Мэлори, он погружался в приходившие к нему по почте проекты.

Один-одинешенек у себя дома, он мог теперь наверстать упущенное и разобрать наконец десятки накопившихся у него нетронутых папок.

Так он открывал для себя планы по освоению космоса в вероятном будущем, составленные самыми одержимыми своими современниками. Во избежание каких-либо предпочтений он разложил три сотни отсроченных проектов прямо на полу и расхаживал между ними, выбирая среди всей этой кучи тот или иной наугад.

И вот однажды к нему в комнату впорхнула ночная бабочка.

Она забилась об оконные стекла, а следом за тем привлеченная светом потолочной лампы, целенаправленно устремилась к ней и краешком крыльев задела ее тонкое стекло – послышалось неприятное шуршание.

Какое-то мгновение Ив Крамер наблюдал за нею. Он вспомнил, как отец его говорил: «Бабочки всегда летят на свет». Бабочка вдруг напомнила ему о чем-то очень важном – и он кинулся к стенному шкафу. Зарывшись в куче из трехсот папок, он совсем забыл про еще одну. Папку Жюля Крамера, своего отца.

Он достал отцовскую папку и сдул с нее вековую пыль.

Над головой у него ночная бабочка со все более навязчивым шуршанием билась крылышками о лампочку.

Ив Крамер осмотрел папку, которую держал в руках. На ней значилась скромная надпись: «Солнечный парусник», – это была последняя навязчивая идея отца, потом он покончил с собой из-за любви к какой-то женщине.

Жюль Крамер тоже был инженером и тоже занимался авиационно-космическими технологиями. На вершине своей карьеры он разработал идею, которая заключалась в том, чтобы, отказавшись от углеродного топлива, перейти на использование световой энергии. В былые времена, разумеется, проводились опыты с фотонной энергией, но все они так и не увенчались успехом. Так что дальнейшие изыскания в этом направлении были скоро свернуты.

Ив невольно перевел взгляд на вещицу из своей коллекции научных диковинок. Радиометр.

Этот удивительный прибор подарил ему отец, объяснив походя принцип действия световой тяги.

Это была толстая круглая склянка, и внутри нее помещалась ось, вокруг которой вращались четыре стрелки с черно-белыми ромбиками на концах. Свет от его лампы, попадая на ромбики с белой стороны, заставлял вращаться стрелки.

Ив Крамер поднес радиометр поближе к свету – и тот начал вращаться быстро-быстро.

Инженер знал: свет состоит из фотонов, и каждая его частица, попадая на стрелки со светлой стороны, приводила в движение стрелки, заставляя их вращаться вокруг оси.

Белый цвет отталкивал фотоны.

А черный их поглощал.

Ив припомнил и другие слова отца: «Нас спасет свет».

Ив, тогда еще мальчишка, отвечал ему:

– А по-моему, нас спасет любовь…

– Да нет, сынок. Любовь сводит человека с ума. Из-за любви человек способен на убийство. Любовь часто бывает обманчивой. Зато свет не обманывает никогда. Он вездесущ. Он озаряет. Разрывает тьму. И согревает. Благодаря свету растут цветы и деревья. Он пробуждает наши гормоны, питает наш организм. Без любви можно прожить, а без света – ни за что. Вообрази себе мир, где нет света, где человечество погружено в нескончаемый мрак. Вообрази – и тогда поймешь.

– Но ведь свет – это всего лишь свет, – задумчиво проговорил Ив.

– Нет. Свет – это все. А если сомневаешься, бери пример с подсолнуха: погляди, откуда идет свет, и обернись к нему.

Этот разговор обрел куда больше смысла после того, как три года спустя отец покончил с собой.

Из-за любви. Все то же исконное противоречие, свойственное всем отцам: они советуют сыновьям поступать так, а сами поступают совсем иначе.

И снова у него в голове прозвучали слова Жюля Крамера:

«Все мы гусеницы и можем, если повезет, превратиться в бабочек. А когда мы становимся бабочками, нам остается лишь расправить крылья и лететь к свету».

Ив Крамер погасил потолочную лампу и открыл окно, чтобы выпустить бабочку в ночь. Через мгновение он увидел, как она полетела на свет уличного фонаря, а потом он поднял глаза.

Полночь – холодно – восхитительное небо. Ученый думал: а ведь там, в вышине, есть великое множество мощных ламп, и они тоже могут заставить вращаться радиометры.

Вечная энергия.

8. Нагревающий свет

Из-за горизонта пробился луч.

Светало. Солнце взошло робко, не оттесняя облака.

Стояла весна, и природа спешила пробудиться.

Ив Крамер залпом выпил обжигающий кофе на балконе, оделся и принялся за работу.

Чтобы не вспоминать больше про ту автомобильную аварию, он решил с головой уйти в разработку космического проекта, связанного с фотонной энергией.

Отец умер – надо было найти его пояснительные записи. И он отыскал их в рукописных тетрадках – они были сложены в коробки из-под обуви и спрятаны в шкафу на верхней полке, за лыжными свитерами. Их было довольно много – и вполне хватило бы на разработку полноценного проекта. Правда, он тут же пожалел, что так мало разговаривал с человеком, давшим ему жизнь.

С Жюлем Крамером. Рассеянным одиночкой-мечтателем. И таким же копушей.

Важные дела он отложил даже не на завтра и не на следующую неделю… а на следующую жизнь.

Об отце у него остались лишь обрывочные, едва ли не комичные картинки-воспоминания. Вот отец просит прощения у матери за то, что бросил цветное белье в стирку с белым. Вот отец просит прощения у тестя с тещей за то, что обидел их резким словом. Вот отец проигрывает бракоразводный процесс, оттого что опоздал в суд (в мастерстве проигрывать судебные дела он вообще преуспел). Вот отца, уважаемого инженера на авиационном заводе, выгнали с работы «за неспособность приходить вовремя на совещания». А вот отец волочится за какими-то совсем еще юными девицами, и те в конце концов его отшивают.

«А я не грущу: чем дальше, тем красивее девчонки, которые дают мне от ворот поворот», – шутил он.

Жюль Крамер дарил ему игрушечные электропоезда, пластмассовые модели самолетов, прототипы бензиновых автомобильчиков, подводные лодки на дистанционном управлении, сборные модели планеров из бальзового дерева и кусков клеенки.

Он помнил, в какой восторг приходил отец от всех этих игрушек, в которые готов был играть сам, причем с куда большей радостью, чем его сын.

Вспомнил он и наполненный гелием радиоуправляемый дирижабль с винтами. Эта махина, длиной два метра с гаком, не успели ее отпустить, тотчас взмыла ввысь, нипочем не желая слушаться управления, – и вскоре уже маячила высоко в небе крохотной сверкающей точкой.

А на другой день Жюль с гордостью поведал сыну, что объявились свидетели, которые уверяли, будто видели летающую тарелку с инопланетянами. Но Ив сразу смекнул: это был их дирижабль, потерявший управление из-за того, что его недогрузили балластом.

Яблоко от яблони далеко не падает – ученый прекрасно понимал, что идет по пути своего родителя. Оставалось только пережить роковую любовь, наложить на себя руки – и полный порядок. Но зачем отец запрятал свой фотонный проект в ящике шкафа? Впрочем, ответ был ему известен; он был очевиден. Из гордости. Ему не хотелось стать простым воплощением отцовского разума. Ему хотелось избавиться от непосильного бремени непризнанного гения отца.

И вот понадобилась эта жуткая авария с Элизабет Мэлори, чтобы начать все сначала. Понадобилась эта ночная бабочка, чтобы вспомнить: у него самого есть великолепный проект, самый честолюбивый из всех, что проходили через его руки.

Он признал, что не придавал ему значения просто из тщеславия, словно боялся доставить радость отцу.

Но теперь другое дело.

Один в своей комнате, отгородившись от остального мира, Ив Крамер перерыл всю библиотеку Космического агентства и откопал схемы ранее разработанных опытных образцов челночных космических аппаратов на фотонной тяге. Был среди них и прототип тончайшего паруса из сверхлегкого материала – майлара, который можно было покрывать зеркальной краской, обладающей невероятной светоотражательной способностью. Толщина такого паруса составляла десятую долю толщины волоса.

Ученый вдруг понял: если эта система не сработала, значит, на кораблях с солнечными ракетными двигателями были установлены слишком маленькие паруса. Значит, и тяга была слабовата. По его прикидкам, площадь таких парусов должна составлять не несколько квадратных метров, а несколько десятков квадратных метров.

Ив Крамер принялся чертить схемы кораблей с солнечными парусами, оснащенными механизмами, с помощью которых их можно было бы легко ставить и с такой же легкостью разворачивать, натягивая шкоты.

Инженер исступленно работал не одну неделю – и в конце концов сотворил проект «СП», то есть «Солнечный Парусник». Вслед за тем он представил его начальству в Космическом агентстве.

Он защитил его перед Комиссией по оценке перспективных проектов, подчеркнув, что, по его мнению, приступить к постройке опытного образца можно уже сейчас.

Комиссия взяла полгода, чтобы подготовить свое решение.

Решение было отрицательным.

9. Золотые слезы

Рука тряслась.

Габриель Макнамара выпустил листок, и он плавно опустился наземь. Диагноз ясный и окончательный. Слишком поздно. Мультимиллиардеру, считавшемуся самым могущественным человеком на Земле, было всего лишь 53 года, а выглядел он много старше.

Надо сказать, что последние годы он чем только не злоупотреблял: алкоголем, наркотиками и особенно сигарами. Все имело свою цену. И цена эта, записанная на упавшем на землю листке бумаги, выражалась словами «рак легких». Габриель Макнамара глянул на себя в зеркало. Небольшой рост, светлые седеющие волосы, взгляд исподлобья, двухдневная щетина, роскошная кожаная куртка, модная широкая футболка, облегающая круглый живот, остроносые ботинки, бриллиантовый пирсинг в мочке уха, галстук из плетеной кожи – он походил на престарелого злобного спившегося рокера.

Габриель Макнамара всегда старался выглядеть модным.

Он заговорщически подмигнул себе и улыбнулся, сверкнув золотыми зубами. Он и сам был весь из золота, только что в этом проку? В пламени недуга золото плавится, как свинец. Ему казалось, что незачем было строить величайшую в мире финансово-технологическую империю ради того, чтобы в конце концов оказаться больным, обреченным в скором времени на мучительные сеансы облучения и химиотерапии. Он лишится последних своих волос, зато обретет печальную улыбку, свойственную людям, сгорающим изнутри.

Где же он дал маху, если заслужил столь тяжкое наказание?

Габриель Макнамара подумал, что мир и впрямь жесток: не успеешь высоко взлететь, как тут же летишь вниз. Врачи предложили удалить ему одно легкое – то, где было больше затемнений, а он ответил – пусть его тело само борется с болезнью, а уж коль ему «суждено сыграть в ящик, значит, так тому и быть».

Поскольку четкого мнения на сей счет у врачей не было, а миллиардер славился тем, что впадал в ярость, играя на публику, они не настаивали – решили так: пусть обреченный отыграется напоследок на собственной шкуре. Тем же вечером, когда он узнал недобрую весть, Габриель Макнамара за обедом в кругу друзей изрядно набрался. Потом он развлекался с дорогущими девицами по вызову и в довершение накачался крутейшей наркотой, от которой напрочь сносило крышу и которая вызывала красочные галлюцинации.

На другое утро, осознав, что он по-прежнему жив и вернулся в действительность, Габриель Макнамара рассмеялся. Он хотел смерти, а смерть отринула его. Смех всегда рвался из него, точно из сифонной трубы, – безудержно. Габриель Макнамара прыскал, пыхтел, рыгал, потом, в конце концов, неизменно закашливался. И кашлял долго-долго.