Una mattina mi son svegliato
e ho trovato l'invasor
Шон замолк и остановился в оцепенении. Он почувствовал некий первобытный неоправданный страх, но любопытство брало верх и Зидлер аккуратно начал продвигаться к источнику звука. Дверь этой палаты была немного приоткрыта. С каждым шагом к двери, Зидлер чувствовал зловонный запах, исходящий оттуда. А между тем, старик продолжал петь, и казалось, что с каждым разом он поет все громче, словно зовет Шона к себе. Подойдя к двери, Шон скорчился от запаха, но при этом старался вести себя тихо, чтобы, не дай Код, его никто не заметил. И вот, Зидлер огляделся и дергающимися от ужаса руками приоткрыл дверцу, проигнорировав камеру видеонаблюдения, стоящую в коридоре. Любопытство парня было сильнее тех последствий, которые могли бы его настичь.
Заглянув в палату, перед ним предстало кошмарное зрелище. На грязной от фекалий и мочевыделения, смешанной с блевотиной койке лежало тело. Именно тело, уже трудно было назвать «это» человеком. Это самое нечто, кажись довольно, длительное время страдало от гангрены. Конечности выглядели так, будто бы их сожгли дотла. Они буквально разлагались на глазах. В заплывшей, но при этом костлявой руке уже были видны сквозные отверстия. Одной ноги не было и вовсе. Это было трудно описать, но в организме, который лежал перед Шоном был явный избыток жира, но при этом в некоторых местах выпирали кости. Складывалось ощущения, что у этого полу усопшего старика был нулевой процент мышц и связок, а лишь кости, да жир. Кожа носила бледно зеленоватый оттенок и практически полностью была покрыта шрамами. На голове вместо волос разрастались омерзительные вены, которые свидетельствовали о постоянном давлении в котором пребывает практически мертвый организм. Мало того, что глаза у несчастного и без того были довольно впалыми, огромные темные мешки на веках придавали ему вид голого черепа. Стоит ли говорить о том, что бровей над очами не было вовсе… Лицо выглядело косым и сплющенным, будто бы бедолагу избивали титановым утюгом, дабы изменить структуру черепа. Сквозь отсохшие губы, виднелась пара гнилых зубов. В некоторых зубах также проглядывались отверстия от кариеса. На самих неровных и обломанных зубах был внушительный слой налета и грязи. Все это выглядело так, будто бы страдающий ни разу в своей жизни не чистил свои зубы и питался лишь скотским навозом. Оно дышало через раз и то с величайшим трудом. Параллельно тяжелому дыханию слышались фоновые всхлипывания. С каждым вдохом его тело надувалось словно воздушный шарик от насоса. Наверняка в этом гниющем организме болезней было кратно больше, чем элементов в периодической таблице. К телу больного были подключены разного рода трубки. То ли для помощи в дыхании, то ли в транспортировке пищи, то ли для всего одновременно. В палате стоял запах тысячи трупов, еще бы чуть-чуть и Зидлера стошнило.
Встав пред беднягой, Зидлер с величайшим ужасом оглядел пострадавшего. В этот наколенный момент ни Шон, ни старик не позволяли себе дышать. Парню казалось, что глядя в глаза практически бездыханного старика, он видит саму смерть. Умирающий говорил с мучительным трудом, но все равно попросил Шона:
– Юнец, будь добр отключи систему сигнализации. Искренне горю желанием побеседовать с тобой без посторонних взоров… – кряхтя и кашляя выдал старец. Шон аккуратно нажал на сенсор отключения сигнализации и осмелился подойти поближе к старику. Он утвердительно кивнул. Дабы разбавить нависающую паузы, Шон поинтересовался:
– Когда я шел по коридору и напевал песню, вы смогли ее продолжить. Откуда она вам известна, если не секрет?
– Ну а кто ж не смог бы ее продолжить? Разве что человек, в жизни не слыхавший итальянского. – улыбнувшись воскликнул старец. – Это же уже классика, если можно так назвать – Bella ciao. Песня итальянских партизан. Один из символов борьбы с фашизмом.
– Итальянский? Фаш… фашмизм? – переспросил Шон в недоумении. Ему это слово не говорило буквально ни о чем. Старец бросил на Шона разочарованный взгляд. Такой взгляд, словно он и не ожидал большего от парня.
– Знаешь юнец, мир изменился до неузнаваемости. Но это даже не самое страшное, что могло произойти… Года сменялись веками, века – эпохами, но никогда люди не забывали своей истории. А сейчас посмотри на людей, которые тебя окружают. Их людьми-то хоть можно величать? Знают ли они то, как мы достигли того мира, в котором мы живем? – риторически спрашивал старец и принимая молчание Шона в качестве ответа продолжал. – Нет! Они даже не в курсе своей национальности! Господь, даже материка, на котором мы существуем! – немного переведя и без того тяжкий дух, бедолага подвел. – Народ забыл свою историю… А те, кому это выгодно – ее пишут. Знаю, ты сейчас мало чего понимаешь. Современники вроде тебя все воспринимают как простую данность.
Шону было трудно вот так просто взять и поверить в эти слова, которые были приправлены какими-то непонятными словами, которые этот помирающий старик, небось, сам и выдумал.
– Он ведь просто душевно болен и вообще у него, видать, крыша поехала. – подумал про себя Шон, но не стал это озвучивать из элементарного уважения.
– Погодите, а с чего это я должен вам верить? Ваши слова ничем не подкреплены. Вы могли это все просто выдумать. – попытался мягко сказать парень.
– А твое мировоззрение чем-то подкреплено? – в ответ подловил больной. Шону было просто трудно поверить в то, что он услышал. Ни сколько потому что это звучало, как та еще фантастика, а потому что ему было трудно принять тот факт, что всю свою жизнь он жил в глухом лесу заблуждений. Зидлер поспешил покинуть кабинет. Как вдруг он услышал из-за спины голос старика:
– Слушай юнец, а тебя случайно не Айнзидлером звать? – во весь больной голос вопросил старец, тем самым остановив Шона у порога в палату. Шон замер в оцепенении. Он не мог понять, как этот душевнобольной старик почти правильно произнес его фамилию. Он аккуратно повернулся в сторону койки, с испугом взглянул в глаза загадочного полутрупа и лишь произнес:
– Почти… Без приставки Айн. Просто Зидлер. Шон Зидлер. – неуверенно промямлил юноша. Услышав такой ответ, старик с большим физическим трудом улыбнулся и продолжил:
– Так послушай меня, Шон Зидлер. В то, что я сейчас тебе расскажу, будет крайне трудно поверить. Ты быть может подумаешь, что у меня не все дома. Поэтому, я начну только при условии, что ты не будешь ставить все мои слова под сомнения. У меня нет никаких причин тебя обманывать или использовать. Все равно, через день, другой помру! – пытаясь убедить Шона твердил старец.
– Вы смогли продолжить старую никому неизвестную песню и даже почти правильно назвали мою фамилию. Я весь во внимании. – заинтересовано ответил Зидлер.
– В первую очередь, пожалуй, отвечу откуда мне известна твоя фамилия, Шон. – после небольшой паузы, старик продолжил – В свое время мы были знакомы с твоим отцом. Мы были довольно близкими друзьями, если это можно так назвать. – повествовал старец, а между тем на лице Зидлера читалось искреннее непонимание и удивление. Ему было трудно поверить в то, что у него был отец. До этого момента, Шон был твердо уверен в том, что он был взращён в лаборатории, как и остальные «люди». Он было хотел перебить безумного старца от того шока, который он испытал, но тут же опомнился, так как пообещал ему не ставить его слова под сомнения. Старик продолжал:
– Твой отец – доктор Роберт Айнзидлер. Ранее он считался великим ученым и был женат на известной актрисе Беллезе Луссо. Именно эти люди – твои родители, а не какая-то химическая реакция. Твоему отцу удалось доказать то, что мир превращается в матрицу. Но людям науки свойственно со временем сходить с ума. Так и произошло с твоим отцом. Из-за его довольно резких высказываний, определенные люди из верхушки старались его «убрать». Он это прекрасно понимал… Также он и понимал, что не может более самостоятельно следить за своим сыном – тобой, Шон. Он не мог оставить тебя с твоей родной матерью, так как у нее и своих проблем было достаточно. И я думаю ты уже догадываешься на чьи плечи свалилось твое воспитание. – траурно рассказывал старец. Шон посмотрел в глаза уже не такого безумного старика и на его глазах чуть было не навернулись слезы от всего осознания. Дрожащим голосом, Зидлер решил спросить:
– Получается, это вы воспитывали меня? – в ответ, старец лишь многозначительно промолчал. – Но кто ж вы тогда такой? И почему я вас совсем не припомню? – в тихой истерике спрашивал Шон.
– Совсем забыл представиться, мое имя – Фрэнк Айнзидлер. Я брат твоего отца, а по совместительству и твой дядя. После того, как твой отец пропал, какое-то время ты рос со мной. Признаться честно, я думал, что воспитав тебя, ты вырастишь и продолжишь дело своего отца. Но все мои планы обрушились буквально в один роковой день. – Фрэнк тяжело вздохнув, продолжил свой рассказ уже с горькими слезами на глазах, словно вновь все это пережил. – До нас дошла новость о твоем отце. Точнее о его гибели… Труп доктора Роберта Айнзидлера был найден на одном из островов вблизи Исландии. Последние года своей жизни он был там. Совсем один. Только он и тяжелое осознание суровой реальности. И примерно тогда же, спец службы «в целях безопасности» отняли тебя у меня. Ты был тогда совсем мал, лет может пятнадцать тебе было. И среди вещей твоего отца, был найден дневник с его записями, которые он вел, пока был на этом забытом всем миром острове. И тогда, я как единственный человек, который еще мог на что-то повлиять пытался донести идеи Роберта в массы. Я опубликовал его дневник. Это было так смело и глупо. Ведь после этого они взялись и за меня. И тогда началась та самая злополучная операция «Метаморфоза». Ее целью был переворот миропорядка, грубо говоря, создание матрицы. Индустриализация и наука шагнули как никогда и люди научились выращивать «людей». Человек нарушил природу. Знаешь, что происходит, когда человек нарушает законы природы? – трагично спросил Фрэнк и тут же ответил – Вырождение! Метаморфоза снижала человеческий фактор до минимума. И тогда основной властью стал Искусственный Интеллект, черт его побери! И операция «Метаморфоза» увенчалась успехом. Оно получило тот мир, в котором мы сейчас существуем… Искусственные люди выращиваются в пробирках; а настоящие либо гниют, как я, либо вынуждены скрываться; а власть принадлежит не человеку вовсе. – разочарованно повествовал Фрэнк. После шоковой паузы, Шон поинтересовался:
– Выходит, что я на самом деле живой человек? Получается моим первичным воспитанием занимались вы, Фрэнк? Вы заменяли мне отца. А после Метаморфозы, они сделали из меня одного из членов этого нового мира. Стерли мне память и подогнали под свои нормы. – размышлял вслух Шон. Фрэнку не оставалось ничего, кроме как утвердительно кивать головой.
– А что тогда на счет вас, Фрэнк? Как вы здесь оказались? Почему они просто не избавились от вас? – Фрэнк на секунду задумался, после чего выдал:
– Других же надо из кого-то лепить. Скульптура не строится без натуры. Настоящие люди использовались лишь как расходный материал. Иногда мне кажется, что они оставили меня в живых только, чтобы я страдал. – вздыхая от принятия своей тяжкой судьбы, сказал Фрэнк.
Шон пронзал своим огорченным взглядом умирающего Фрэнка и лишь пытался как-либо принять для себя все то, что он только что услышал. Между новоиспеченными родственными душами повисла печальная и морально трудная пауза, как вдруг Фрэнк решил ее разбавить:
– Слушай Шон, знаешь почему мы с твоим отцом носим фамилию Айнзидлер, а ты просто Зидлер? – словно задав загадку, спросил Фрэнк.
– Быть может какая-то приставка, которая образовалась в мире прошлого, а сейчас ее не используют? Или что-то в этом духе? – гадал Шон. Фрэнк взглянул на Шона добрым взглядом, тем взглядом, которым отец смотрит на своего сына и принялся объяснять:
– Приставка «Айн» с немецкого языка значит – «один». Мы были совсем одни, в частности твой отец – Роберт. А ты, Шон… Несмотря на то, в каком мире тебе приходиться жить, ты далеко не один. – словно какое-то философское нравоучение изрек Фрэнк. У Шона загорелись глаза после этих слов. Загорелись так, будто все пазлы в его голове наконец сложились. В этот момент он вспомнил про Беллу. Ту единственную девушку, которую он считал истинно живой. Несмотря на то, что он ее знает буквально сутки. А между тем, Фрэнк решил поинтересоваться у своего «крестного сына»:
– Я вижу ты парень не из глупых, видать кое-что от отца ты унаследовал. Чем ты занимаешься в этой жизни? – ожидая достойного ответа, Фрэнк с особым трепетом и интересом глядел на парня.
– Я шахматист. – робко ответил Шон. А на лице Фрэнка натянулась изуродованная, но искренняя улыбка.
– Хоть что-то, действительно стоящее осталось в этом поганом мире. Не желаешь сыграть партийку? – с каким-то странным азартом предложил Фрэнк. В этот момент в голове Шона что-то щелкнуло. Что-что безумное и нездоровое, и он согласился играть при одном довольно странном условии: если выигрывает Фрэнк, то Шон спасет его из сложившейся ситуации; а если выиграет Шон, то он не будет предпринимать каких-либо действий, дабы продолжить дело своего отца, и слова Фрэнка воспримет как какую-то фантазию безумца. Такое необычное условие сильно смутило Фрэнка, и он тут же поинтересовался:
– Что значит ты спасешь меня? Меня уже ничем не спасти, мы же оба это понимаем. – недопонимая спросил старик.
– Доверьтесь мне, дядя Фрэнк. Я знаю, как вас спасти. В конце концов, в этом мире живу я, а вы просто умираете на этой койке. – с непоколебимой уверенностью твердил Шон. Фрэнку вся эта авантюра показалась странной, но все же он согласился, в любом случае он ничего от этого уже не потеряет.
Шон достал мобильный прибор для создания голограмм и вывел на нем шахматную доску. Шон решил, что будет играть черными фигурами, чтобы дать своему дяде фору в игре. Они начали игру, попутно продолжая свой диалог. По ходу игры, Шон невзначай начал разговор про дневник отца:
– Дядя Фрэнк, вы упоминали дневник моего отца. Вы его читали сами? Что он там написал? – с интересом вопросил парень.
– Да практически все, что с ним происходило. Он там описывал всяческие мысли, которые посещали его; теории, которые он подкреплял странными вычислениями, используя непонятную терминологию; да и просто писал про тех, с кем он был знаком; про свой быт, и тому подобные насущные вещи. Этот дневник словно его вторая память. – усмехнулся старик, попутно называя комбинации букв и цифр, чтобы Шон делал ходы за него.
– И где этот дневник сейчас? – Фрэнк задумался посмотрел на доску, потом поднял глаза на Шона и выдал:
– Этот дневник я ношу с собой в правом кармане своего пальто уже как 10 лет. – после непродолжительной паузы, Фрэнк натянул улыбку и усмехнулся, что было сил. – Хотел бы я так сказать, но этот дневник спец службы отняли у меня также, как и тебя. Поэтому рискую предположить, что они хранят этот дневник среди каких-нибудь документов в одном из департаментов. Либо же в архивах, что довольно вероятно. Не избавляться же просто так от такой кладези знаний. Причем довольно запрещенных знаний…. Оставшиеся в живых настоящие люди, должны были бы молиться на этот дневник, как на Библию. – размышлял Фрэнк
– Что такое Библия?
– Главная книга в христианстве, в которой были прописаны заповеди по которым должны жить люди. – объяснил Фрэнк.
А между тем партия затягивалась, и игра становилась все более напряженной. Хоть Шон и поддавался Фрэнку, но при этом он понимал, что Фрэнк игрок далеко не из простых. В один момент, ему показалось, что Фрэнк прекрасно понимает, что Шон поддается.
– Почему ты выбрал именно такие условия игры, Шон? – этот вопрос мучал Фрэнка. Шон жалостно взглянул на Фрэнка и поведал:
– Для меня куда проще спасти вас, чем продолжать дело отца. Если даже ему не удалось воплотить все свои планы в реальность, то с чего их смог бы воплотить я? Да и тем более, вы человек прошлого, а значит вы смертны. А я человек «междувременья», если это можно так назвать, а значит я бессмертен. Ни вы ничего не теряете, ни я. Просто, не более, чем условность для игры. – отчужденно рассказывал парень. Фрэнк слушал Шона и от его слов, ему становилось все тоскливее.
– Знаешь Шон, то, что я сейчас тебе расскажу, тебе будет неприятно слышать. Люди будущего не бессмертны. Хоть они уже мало чем походят на людей, но при этом смертность они не утратили. В этом мире нет ничего вечного. – огорченно раскрыл Фрэнк. – Вечны только шахматы. – с улыбкой добавил Фрэнк.
– С чего вы это взяли? Все люди же перешли на новую валюту времени. И если правильно распоряжаться этим временем, стало быть оно и заканчиваться не будет. – словно оправдывая систему твердил Шон.
– Время-то заканчиваться не будет – твоя правда, но люди будут заканчиваться. Да, может вы уже и не будете умирать естественно, как мы, но просто представь, как ты гниешь на койке и испытываешь адские боли каждую секунду своего существования. У тебя вроде даже есть какое-то время, но ты буквально ничего не можешь с этим сделать. Как тебе такое бессмертие? – риторически спросил Фрэнк, после чего поставил мат Шону.
Шон сострадая посмотрел на Фрэнка. Ему ничего не оставалось сказать ему в ответ и потому он просто принял слова умирающего, как истину.
– Что-ж дядя Фрэнк благодарю вас за эту игру. Вы выиграли меня и потому я должен выполнять условие, которое я вам предложил. – стараясь скрывать все накопившиеся эмоции, сказал Шон. Фрэнку лишь оставалось наблюдать за тем, что Шон предпримет.
Парень выключил голограмму с шахматами и взглянул в глаза Фрэнка. Он словно вглядывался в самую душу умирающего старца. Шон подошел поближе к койке и аккуратно выключал кабели, которые обеспечивали жизнь Фрэнка. Сердце умирающего начинало биться все сильнее и быстрее, его глаза раскрылись до той степени, что казались совсем голыми. Фрэнк просто физически не мог сопротивляться. Он наблюдал как кабели выпадают один за другим. Умирающему становилось труднее дышать, он чувствовал, как его сердце начинало сбавлять темп биения. И без того бледная кожа становилась еще более мертвой.
