Сатана

Глава первая.

Тайны взрослых. Ее Величество

Практически целую неделю в деревне стояла ненастная погода. На улице было как поздней, холодной осенью. Небо было обложено со всех сторон темными тучами. Они, чем-то напоминающие темные одеяла, казалось, навсегда закрыли крохотный островок сибирской земли, на котором находилась небольшая деревня с довольно простым названием Назаровка.

В деревне в самый разгар посевной гремела свадьба. На второй день после того, как пошел довольно обильный дождь, и когда, как говорят, и дураку стало ясно, что посевная откладывается на неделю и не меньше, родители молодых стали созывать селян на свадьбу. О том, что с матушкой-природой спорить нельзя и бесполезно, в деревне понимали все от мала до велика. В такую погоду хорохорился всего лишь один управляющй отделением Федька Киселев, точнее Федор Иванович. Это был мужчина лет сорокапяти-пятидесяти, краснолицый, как рак, и лысый.

Управляющий был до самых ногтей партийным человеком. На селе было где-то около десятка коммунистов, в основе своей они мало чем-то отличались от жителей Назаровки. Так же работали, так же пили в основном брагу или самогон, порою давали тумаков и своим женам. Партийным все это сходило с рук. Скорее всего, все это «плохое» не доходило до «партейных» верха, так называли селяне тех, кто имел партийный билет. У «партейных», наверное, были дела поважнее, чем разбираться с теми, кто набил друг другу «морду» по пьяной «лавочке». Как правило, утром победитель и побежденный просыпались, через некоторое время мирились, иногда дрались вновь, и вновь мирились. Драки и мировые в основе своей не обходились без спиртного. В большинстве назаровцы дурманили головы брагой. Водкой они «баловались» в большей мере в праздничные дни Советской власти. Качество водки было отменное, в деревне никто и понятия не имел о «левой» спиртной продукции.

«Пьяная» жизнь на селе сильно подкашивала силы и здоровье управляющего. Особенно тяжело селяне отходили от перепоя в дни свадьб, которых в деревне уж и не так много было. Плохо было то, что в эти коллективные «мероприятия» втягивались все селяне независимо от возраста и профессии. Деревня была небольшая, чуть больше ста дворов. Живущих насчитывалось порядка пятисот человек. И за всех в ответе был управ. Федор Иванович Киселев на пост управляющего, как говорят, заступил совсем недавно. В Назаровке руководил около года с небольшим. Раньше жил и работал в соседной деревне Сивухино, учительствовал. В школе всегда отличался прилежанием и принципиальностью. Киселев в школе преподавал детям физическую культуру и трудовое воспитание. Единственный мужчина среди педагогов восьмилетней школы стремился не влезать в какие-либо бабьи пересуды или склоки, которые возникали далеко нередко в женском коллективе.

Прилежание и принципиальность, скорее всего, были даны Федору Ивановичу от рождения. Может даже и от отца, который всю жизнь селянам и себе что-то доказывал. Он умер в возрасте пятидесяти лет, не поняв ради чего и сам жил. Мужчина умер не по причине болезни или старости, а по причине своей принципиальности. Ради этого человеческого и партийного достоинства он покончил с собою. Физически здоровый мужчина, да и вроде и на голову был «здоров» не находил себе места, если кто-то из селян жил не так, как писалось в партийных циркулярах.

Активный коммунист однажды «засек» соседа, который поздней осенью таскал зерно с зернотока, хотя сам же это зерно был приставлен охранять. «Партейный» утром же следующего дня об воровстве соседа проинформировал райком партии, через час в деревне была милиция. Милиционеры вора арестовать не успели. Сторож зернотока повесился за огородом, перекинув веревку через перекладину турника, на котором занимались спортом его же дети. Жители Сивухино о причинах случившегося узнали где-то через неделю от жены ушедшего в иной мир. Мужчина успел перед смертью сказать жене, что кого он случайно встретил ночью, буквально за десяток метров перед калиткой собственного дома. По деревне тот час же пошли разные слухи, один страшнее другого. Коммунист Киселев для «сивых», так иногда называли себя жители деревни, стал врагом номер один. «Стукач» пытался найти поддержку среди местных коммунистов, увы… Те на словах были обеими руками за борьбу с воровством, но за глаза же костерили коллегу по духу так, что селянки закрывали уши от брани.

Не нашел поддержки старший Киселев и в райкоме партии, куда поехал верхом на своей лошади. В партийный особняк он приехал рано утром, однако, райком был пуст. Дежурившая при входе в помещение подслеповатая бабка объяснила, что сейчас самый разгар уборочной и все ответственные работники уехали по хозяйствам района. В этот день Ивана Киселева никто больше не видел. Нашли его только через два дня после визита в райком. Нашли неподалеку от проселочной дороги, ведущей в сторону деревни Назаровки. Мужчина повесился на ремне из-под своих брюк на суку одинокой березы, стоящей на самом изгибе дороги. Труп случайно заметили двое школьников, которые учились в соседней деревне и держали путь в Назаровку. Федьке в день похорон отца исполнилось ровно десять лет. На кладбище людей было немного, многие селяне, по непонятным для младшего Киселева причинам, почему-то не пришли на кладбище. Никто не был и из райкома.

Сын, тяжело переживший странную смерть своего отца, решил не повторять его ошибок. Свое мировоззрение младший Киселев решил черпать не от односельчан, а из трудов классиков марксизма-ленинизма, из тех газет и журналов, которые имелись в сельской библиотеке. В ней он просиживал практически каждый день с раннего вечера до самого ее закрытия. Заведующая клубом, она же и библиотекарша, довольно смазливая, средних лет женщина всегда гордилась своим читателем. Она в порядке исключения стремилась деревенскому учителю «подсунуть» ту или иную новинку, которая только что поступила в читальный зал.

Целеустремленная работа над партийной литературой и газетами давала свои позитивные результаты. Учитель труда и физкультуры полностью знал основополагающие идеи и тезисы партийных руководителей. Он знал, как дважды два, имена почти всех президентов и руководителей государств мира. Самый молодой учитель в деревне наизусть знал также фамилии всевозможных министров мощной и большой социалистической державы. Мелкими шажками Киселев выдавал свою осведомленность «на-гора». Начитанность мужчины женщины-педагоги не хотели никак признавать. «Пилить, строгать, гвозди забивать, не говоря уже о пробежках вокруг школы, все наши бабы могут. И газеты все читают», – так оценивали своего коллегу учителки. Казалось, так оно и будет идти: дни, месяцы и годы. Но не тут-то было…

Выбиться в «умного» помог Федору Ивановичу случай, притом очень уникальный. Дело было зимой, в понедельник. Как обычно, Киселев пришел в школу за полчаса до начала занятий. Уроки труда у семиклассников были первыми. В небольшой учительской сидели двое мужчин, вошедший одного узнал сразу же. Это был бригадир дойного гурта Николай Готов. Местный начальник возле незнакомого мужчины чувствовал себя не очень уютно, это Киселев заметил сразу. Одежда у бригадира и у незнакомца была довольно контрастная. У первого начальника на голове была шапка-ушанка, натянутая по самые уши, фуфайка и резиновые сапоги. Второй начальник был одет «по-партийному». Лучшей оценки учитель и не мог подобрать, глядя на человека, на голове которого была шапка черного цвета. Из шкуры какого зверька или зверя она была, он так и не мог понять. Полукороткое черное пальто с черным воротником очень ладно сидело на незнакомце. Из-под красного шарфика на шее выглядывала белая рубашка с черным галстуком. Трудовик понял – к ним в глубинку залетела птица, притом весьмая важная персона. На какое-то время ему стало не по себе. Однако неловкость прошла молниеносно, как и появилась. Тем более, незнакомец встал со стула и улыбаясь, протянул руку опешившему Киселеву. Лицо трудовика сейчас чем-то напоминало красную рожу человека, который только что вышел из русской бани и еще хорошо «врезал».

Мужчина, крепко пожал руку вошедшего, и глядя прямо ему в глаза, твердо и уверенно произнес:

– Александр Иванович Касаткин, инструктор районного комитета партии… Прошу любить и жаловать. По поручению секретаря я хотел бы побеседовать с ребятами по вопросам политики нашей партии. Одним словом, поговорить по душам…

Затем, повернув голову в сторону бригадира, как бы ожидая подтверждение о неизвестности вошедшей персоны, продолжил:

– Я понял то, что к нам пришел еще не историк? Прав, ли я, товарищ Готов?

Киселев, по-обезьяньи заглядывая в глаза залетной персоне, в душе сотню раз благодарил Бога за то, что он сегодня не историк, а всего-навсего учитель, притом учитель труда и физкультуры. Не более и не менее. Чувствуя, что вот-вот испарина покроет его лысину, он решил собрать в единое целое свои внутренние силы. Через какое-то время мысленно и наяву стал ощущать, что у него что-то с ответом может получиться. Радуясь своему самообладанию, молодой мужчина, как бравый солдат, четко отчеканил:

– Я, товарищ Касаткин, товарищ Киселев Федор Иванович, учитель труда и физической культуры… Хочу Вас сразу проинформировать о том, что дети, вверенные мне партией, политику Коммунистической партии Советского Союза понимают правильно и идеологически выдержанные…

Партийного отчета, как такового, дальше у учителя не получилось. Инструктор весело улыбнулся, затем его лицо приняло «стандартный вид» ответственного партработника. Учитель труда на миг даже опешил от этого выражения. Он молниеносно стал «прощупывать» в своих мыслях все то, что успел здесь в учительской сказать. При этом стоял по стойке «смирно». «Нет, вроде ничего такого крамольного я еще не успел сказать», – отметил про себя учитель и еще преданнее смотрел в глаза важной персоны.

К его счастью, развязка наступила очень быстро. Касаткин через несколько секунд к удивлению растерявшегося «трудовика» принял решение, которое потом в корне изменило жизнь простого учителя. Оказалось, что бригадир дойного гурта пришел не так просто, пришел к директору школы за подмогой. Требовалось срочно очистить крышу животноводческой постройки от снега, которого очень много нанесло за время затяжного бурана. Ребята и раньше оказывали животноводам посильную помощь. Директора школы не было, женщина неожиданно заболела и ее поздно вечером в пятницу увезли в районную больницу. Не было еще и заместителя директора. Время не ждало и поэтому партработник предложил без всяких обсуждений отправить мальчиков-семиклассников вместо трудов на очистку снега. Указание шефа из района Киселев принял с восторгом, он про себя облегченно вздохнул и уже намеревался более четко и без промедлений выполнить партийное поручение ответственного чиновника. Да и душа учителя ликовала, ему не хотелось иметь дело с «партейным» начальником, тем более из верхушки района. Учитель и бригадир пошли в класс, вскоре ребята стояли на школьном дворе. Киселев направился в учительскую, чтобы одеться. Там сидел Касаткин и заместитель директора школы, она же учитель русского языка. Женщина была подавлена, никто не знал, что в понедельник из района приедут с проверкой. Всегда и во все времена о визите, тем более в заброшенную деревню, управление совхоза и школы заранее предупреждалось. Причиной этого неожиданного визита явилось то, что директриса школы не предупредила коллег о визите, заболела.

До начала занятий оставалось три минуты и, как назло, не было учительницы истории, урок которой планировал посетить партийный чиновник. Увидев запыхавшегося трудовика, который своим внешним видом показывал, что он преисполнен желанием выполнить любое поручение инструктора райкома партии, Касаткин предложил Федору Ивановичу остаться в учительской. В случае отсутствия учительницы, тот мог бы оказать посильную помощь в организации урока. Вошедший не заставил себя упрашивать, хотя в голове осознавал, что в школе не было принято отпускать детей на такие работы без учителя. Внимательно и преданно разглядывая строгую физиономию партаппаратчика, Киселев понял: иницатива сейчас бессмыслена, да и наказуема. В школе организация показного урока для чиновника шла к краху. Молодой учитель своей интуицией чувствовал, что у улыбающегося чиновника в душе было явное беспокойство. И он не ошибался.

Александр Иванович, приехавший в эту деревеньку по-принципу «не предупредили и не ждали», целый час сидел в пальто. Он явно был обделен вниманием, это его очень раздражало. Разные мысли приходили в голову чиновника. В одном был уверен на все сто процентов. Собрать негативный материал в этой забытой Богом деревне ему и раньше никакого труда не представляло. В данный момент это было и вообще без проблем. Негатив уже «шел», но чиновнику легче от этого не становилось. Его переполнял гнев, бесила немощь людей, которые не могли встретить ответственного партийного работника по-человечески, не говоря уже о выполнении каких-либо неписанных субординаций. «Залетного» раздражала и замдиректора, которая, кроме слез, ничего не могла из себя испустить. Что-то положительное чиновник находил в учителе труда. Этот человек Касаткину импонировал больше всего, чем те, которых он встретил сегодня в этой деревне. Ему нравилось и то, что этот учитель пришел раньше в школу, чем остальные педагоги.

Историчка появилась в школе через минуту после звонка, на дворе и в школьном коридоре уже никого не было. На чиновника учительница позитивного впечатления не произвела. Это была довольно пожилая женщина, очень худая, в очках. Левое стекло очков было сильно треснуто, поэтому на морозе покрылось не то инеем, не то какой-то белой оболочкой. Узнав о том, что из райкома партии будут проверять ее урок, подслеповатая учительница по-женски запричитала. Анна Петровна, так ее звали, трясущимися руками принялась протирать очки. Неосторожным движением пальцев она окончательно раздавила треснувшее стекло, остатки его упали на пол. Из пальцев сразу же потекла кровь. Однако женщина, находясь в нервном напряжении, этого не замечала.

Привести в «действие» историчку удалось минут через пять. И все это было сделано благодаря Александру Ивановичу, который не только умело использовал свой богатый запас благородных слов для успокоения женщины, но и даже пожертвовал свой носовой платок для «уничтожения» слез из глаз несчастной. Он же убрал с пола остатки разбитого стекла. Урок истории начался через десять минут после звонка. Анна Ивановна сумела продержаться только первый час занятий. То ли от волнения, то ли от незнания материала, она не могла ничего разумного преподать детям. Путалась она и с датами. Киселев, сидящий на последней парте возле гостя, прекрасно ощущал проблемы своей коллеги. Инструктор райкома партии сидел с очень важным видом и все что-то записывал в свою толстую тетрадь. Историчка изредка бросала жалостливый взгляд в направлении чиновника и еле сдерживала свои слезы, второй час занятий она уже вести не могла. Прекрасно понимал это и Александр Иванович. Он предложил женщине занять место на задней парте, а сам решил побеседовать с восьмиклассниками по вопросам аграрной полититки партии. Как-то незметно в живой разговор вмешался и Федор Иванович. На зависть историчке, угрюмо наблюдающей за сидящими в классе, и на удивление партработника, трудовик показал довольно неплохие знания по обсуждаемой теме. Хотя никто его об этом и не спрашивал. Федору Ивановичу уж больно хотелось просто «выплеснуть» чиновнику все то, ради чего он довольно часто и долго просиживал в деревенской библиотеке.

Разбора проведенного урока не было, всем было ясно, провал страшнейший. Простился партийный чиновник с небольшим коллективом учителей очень сухо, подчеркнуто служебно. Он не забыл в очередной раз успокоить и Анну Ивановну, заверив ее в том, что ничего страшного не произошло и не надо переживать. Через неделю назаровцы узнали, что чиновник своего слова не сдержал. В районной газете под рубрикой «Из партийной жизни» появилась довольно объемная информация, что партийная организация совхоза «Путь Ильича» не уделяет должного внимания воспитанию подрастающего поколения на историческом опыте КПСС. После посещения Сивухинской восьмилетней школы давался анализ урока истории. Анна Ивановна, прочитав свою фамилию в газете, на следующий день вообще не пришла в школу, тяжело заболела. Через год ее не стало.

Для учителя труда и физкультуры Киселева после выхода этого номера газеты жизнь пошла как нельзя удачно. В статье приводилась фамилия учителя Киселева, который глубоко знает марксистско-ленинскую теорию, активно пропагандирует решения партии. Трудовик был очень счастлив тем, что об его персоне стали говорить не только в деревне, но и за ее пределами. Изменилось отношение к нему и со стороны женщин-педагогов. Они стали чаще заглядывать в глаза единственному мужчине, прислушивалсь к его советам. Директриса усадила Киселева по правую руку от себя, раньше он довольствовался последним стулом и то возле двери.

Через три месяца Федор Иванович добровольно вступил в ряды ленинской партии, через год был назначен управляющим отделением соседней деревни Назаровка. Молодость, хозяйственная хватка, прилежание, принципиальность, унаследованная от отца, позволили новому управляющему навести определеный порядок на ферме. До образцового порядка было, как до космоса. Лично сам Киселев в космос быстрее бы слетал, чем ферма изменилась. Бывший учитель прилагал все для того, чтобы его и здесь заметили. Мужчина сам не стеснялся работать, когда время позволяло, садился за штурвал комбайна или копнил сено. Люди, заметив усердие новенького, стали тянуться к нему. Советовали сделать то или иное дело лучше. Это радовало руководителя. К сожалению, на самой ферме было плохо, причиной этому была пьянка. Она на нет сводила усилия небольшого коллектитва селян.

Особенно «отключалась» деревня от производственной жизни в дни советских праздников, не говоря уже в дни свадьб. Как правило, «пьяное» мероприятие длилось два, а то и более дней. Все было законно, в деревне никто этот регламент не нарушал. Не мог нарушить этот неписаный закон и райком партии. Любая свадьба, как правило, из мероприятия после своего окончания перерастала в мелкие кутежи. Попойки, в которых участвовало от одного до нескольких десятков человек, в значительной степени подрывали производство, нередко приводили к мордобою, разрушали семьи, калечили судьбы детей.

Сегодняшняя свадьба была не в планах управляющего, да и для посевной в целом. Киселев про себя все и вся проклинал на свете, что после теплых поистине весенних дней пошел небольшой дождь, который перерос в затяжной, а потом лил почти целый день как из ведра. Несмотря на капризы природы, коммунист не хотел сдаваться. Сам сел за рычаги трактора, но все было бесполезно. Гусеницы «ДТ-54» утопали по самые «уши», не говоря уже о сеялках. Пришлось сдаться и самому звонить в управление совхоза. По-настоящему угасшим голосом Киселев информировал старшего начальника о сложной обстановке с посевной. Директор и сам переживал за назаровчан, через пару километров соседний совхоз на всю катушку сеял. Дождь прошел и там, но как-то быстро, напитав землю к посевам. На земле назарочан дождь почему-то остановился, остановился на довольно приличное время. Тяжело было на душе у Федора Ивановича. Уж больно времени много потеряли из-за этой непогоды. Мужчина вдвойне переживал, это была его первая посевная в Назаровке, первая и в жизни как для руководителя.

Свадьба начиналась в двенадцать часов дня. Однако пьяные односельчане показывались «досрочно» то там, то здесь. Это в очередной раз раздражало Федора Ивановича, особенно еще и потому, что он сам не пил. Бывало в день своего рождения или жены немножко пропускал, да и то по рюмочке. Да и не до выпивки было. Уходил в контору очень рано, а домой приходил очень поздно. Он постепенно втягивался в такой ритм работы. Киселев даже Бога благодарил за то, что у них с женой не было детей. Не до них ему было. Рассуждая о своей жизни в эту ненастную погоду, честно говоря, Киселев даже не хотел идти на свадьбу. Он бы и не пошел, ежели бы не «производственный» этикет. Мужчине не нравились эти пьянки, которые редко не обходились без драки или поножовщины. Уж больно буянили крестьяне, когда пропускали в свой желудок пару, а то и более больших граненых стаканов первача. Наверное, в Сибири были и хорошие, спокойные свадьбы с советскими, партийными атрибутами. Про них в районной газете писали. Провести свадьбу по-советски, без умопомрачительного употребления спиртного обещала и секретарь парткома совхоза Галина Федоровна, бывшая учительница. Но увы… Время шло, все оставалось только на бумаге. Да и вскоре она сама рассталась с партийным креслом по причине пьянства. «Партейный» вожак спиртное не пила, а вот муж был явный алкоголик. Что только ни делала со своим супругом первая коммунистка совхоза. Молодая женщина грозилась развестись, иногда спала в конторе в своем кабинете, дабы заставить свою половинку страдать по любовной линии, даже возила своего супруга к бабкам. Никто и ничего не помогало. Не помог и райком партии, когда Галину Федоровну за низкий уровень воспитательной работы в семье освободили от должности секретаря партийного комитета совхоза. Муж и это перенес, но с пути «зеленого змия» не свернул…

Покончить с пьянством в деревне пытался и сам Федор Иванович, особенно в первые три месяца после того, как стал руководителем. В начале своей работы он ставку сделал на коммунистов. Надежды молодого управа, к сожалению, не оправдались. Из восьми коммунистов трое практически не выходили из запоя. Особенное «усердие» в этом направлении проявлял Иван Петрович Кузьмин, коммунист с большим партийным стажем, фронтовик. Вступил в партию в двадцать один год, в тот период, когда сибирские полки гнали фашистов с московской земли. Он вроде и человек был серьезный, имел два боевых ордена, а медалей не счесть. Фашистов победил, дошел до самого Берлина, но увы… «зеленого фашиста» одолеть не мог. Где только коммунист и какую только он «обработку» не проходил! Все было как с гуся вода. Очередное мероприятие, везде почет и уважение, как фронтовику. После мероприятия герой торжества, активный рассказчик военных приключений опять был в пьяном угаре. Киселев, как коммунист, как управляющий тяжело переживал трагедию пожилого человека. Ему было обидно смотреть на то, как убеленный сединой мужчина с очень большой «обоймой» наград, валялся в канаве или спал у кого-нибудь у односельчан, порою даже не в кровати, а где-то под забором или даже в хлеву с домашними животными.

Не вызывали сколько-нибудь позитивных откликов по борьбе с пьянством среди назаровчан и личные инициативы и действия коммуниста-руководителя. Запретить продавать или пить водку Киселев, конечно, не мог. Не имел для этого ни партийных и ни административных указаний сверху. Однако в борьбе с самогоноварением участвовал лично. Ни раз и ни два, по его просьбе приезжал в деревню участковый. Милиционер кое-кого вылавливал, штрафовал. Капитан приводил самогонщиков и пьяниц в контору, вместе с Киселевым стыдил нерадивых. Через пару дней, ну в лучшем случае, черед неделю, люди забывали о страхе и о штрафе, даже и о том, что в районной газете нет-нет да и «продергивали» самогонщиков и пьяниц. Кое-кто из неожиданно «знаменитых» ходил по деревне в газетой в руках и хвалился тем, что впервые о нем знает весь район.

Чрезвычайным происшествием в деревне считалось отсутствие в магазине водки. Вино, как спиртное, было не в почете у селян. Через день, через два водку подвозили. А ежели ее не было в магазине три и более дней, то кое-кто из селян по-настоящему изнывал от «жажды». К тому же, если еще после недавнего рейда участкового производители самогона уходили в «подполье». Но и здесь люди находили выход из критической ситуации. Недаром говорят, земля слухом пользуется. Назаровцы из разных источников узнавали в каких деревнях есть водка. И несмотря на непогоду и всевозможные сельскохозяйственные работы, снаряжали гонца за спиртным…

Сидя в своем кабинете и понуро наблюдая за перемещением тяжелых и черных туч на небе, управляющий рассуждал и «переваривал» в своих мозгах все то, с чем ему пришлось столкнуться на месте руководителя в Назаровке. В целом деревня мало чем отличалась от соседних деревень Лиховки и Романовки, или Сивухино. Рядом стоящие деревни были побольше и получше, но Киселеву в Назровке нравились люди. Правда, не всегда. Иногда ему хотелось убежать от своих «любимых», когда становилось невмоготу от тех проблем, которые назаровцы сами себе и создавали.

Своеобразной обузой для управляющего Киселева была и сегодняшняя свадьба. Как человек, он радовался свадьбе, искренне радовался приглашению молодых побывать на этой свадьбе. Да и свадебное торжество то было далеко не у плохих людей.

Деревенский электрик Павел Проненко со своей супругой Ксенией выдавали замуж свою старшую дочь за Петра, сына лесника Александра Пересунько из соседней деревни Дурбет. Жених и невеста были у всех селян на виду. Никто из селян не мог сказать плохого слова ни о Петре, ни о Наталье, так звали невесту.