Мой турецкий кошкин дом. Записки незадачливых натуралистов
Оба поворачиваем головы в сторону источника шума.
Глаферья, продолжая балансировать на краю корзины, периодически попадает клювом в стекло: та-та-та-там! Наверное, так судьба стучится в дверь.
Ну, и как её не впустить?
Возвращение блудной курицы
Прошло почти три месяца с того момента, как мы взяли цыплёнка к себе в дом. Наша Блошкина превратилась во вполне симпатичную курочку-тинейджера, с коралловым гребешком и оперением коньячного цвета. О кривой шее напоминала лишь слегка склонённая к одному боку голова, украшенная ярким гребешком. Образ выходил вполне симпатичный: на нас смотрела юная курочка-кокетка, вроде бы и стесняющаяся того, кто перед ней оказался, но одновременно и с любопытством изучающая объект, попавший в поле ее зрения.
Иногда мне приходилось докармливать Глаферию с руки – её больная шея быстро уставала, и во время кормления ей нужно было часто останавливаться и отдыхать. А потом я догадалась соорудить для неё трёхъярусную кормушку. И с блюдечка, установленного на уровне куриной шеи, Глаферия склёвывала весь корм за один приём.
– Мам, надо бы Блошкину к семье выпустить, по травке побродить, с сестричками пообщаться.
Сын показал рукой на опустившую крылья Глаферию, как всегда понуро, потому что голова на боку, смотрящую на нас. А перед этим сын с балкона третьего этажа наблюдал за тем, как счастливое куриное семейство: мама и две подросшие курочки, сестрички Глаферии, – прогуливаются по саду. Мама-курица, найдя что-то в траве, тут же подзывала курочек-тинейджеров, а те, попискивая и продолжая считать себя малышнёй, тут же бросались к ней. Умилительная картина, которой вполне подходило название «Заботливая мать и ее дети».
Сын с сочувствием посмотрел на одинокую Блошкину.
– Хотя, конечно, ты у неё тоже, словно куриная мама – постоянно кормишь. А иногда ей в клюв гадость всякую норовишь закапать: таблетки, витамины разные.
Это уже сын про меня, неумилительную.
– Отнесём её вниз – пусть с семьёй встретится! – уже настойчиво не предлагает, а почти приказывает сын.
– Ну, давай, – с сомнением соглашаюсь я, поскольку в отличие от сына уже не идеализирую внутрисемейные отношения, и у кур тоже, – вынесем в свет блудную дщерь.
Сын тотчас схватил Глаферию на руки, распахнул входную дверь и вприпрыжку помчался по лестнице вниз. Я такой прытью не обладаю, поэтому сильно отстала от них. Когда я спустилась в сад, сын торжественно поставил Блошкину перед куриной роднёй. Глашка, распустив крылья, снизу вверх, трогательно посмотрела на сородичей. Сначала к ней устремилась курица-наседка.
– Узнала-таки мамка! – обрадовался сын.
Глаферия благодарно прижалась к ближайшей родственнице. Но тут на арене событий появились сестрички, одна из которых тут же набросилась на Блошкину. Сын, открыв рот, замер. Но Глаферья, гордо приподняв кривую шею, – вид от этого у неё сделался гораздо более устрашающим, нежели у других кур, – распахнула свои крылья и воинственно прыгнула на забияку. Тут надо упомянуть о том, что на наших витаминных кормах, Блошкина уже давно превратилась в крупную курицу на довольно внушительных ногах-столбиках, а посему забияке, получившей от мадемуазель Блошкиной по заслугам, с жалобным писком пришлось спешно ретироваться.
– Так тебе и надо! Не рада сестричке! – Денис всячески симпатизировал нашей воспитаннице. Но тут, к его изумлению, курица-наседка издала странные, пугающие звуки, похожие на те, которые мы слышим при закипании воды в чайнике. А потом подняла высоко шею и клюнула в голову нашу Глаферью.
– Что ты за мать? – возмущённо закричал Денис, а мы, выхватив не менее поражённую нечеловеческим к ней отношением Блошкину, спешим восвояси, в ложу бельэтажа, чтобы все вместе пережить полученный стресс.
– Бедная Блошкина! – запричитал сын, а та, жалостливо свесив голову и расставив ноги-циркули, приблизилась к нам и одним боком прижалась к ноге Дениса.
– Ничего, Блошкина, моя мама будет и для тебя мамой! Она, конечно, не клюётся, но воспитанием тоже замучить может, – сочувственно посмотрел он на Глаферию.
Метаморфозы
Сидим с сыном на балконе, который неделю назад озеленили.
– Красиво всё-таки, мама, на нашем балконе. На улице теперь особо не погуляешь. Одни руки потом мыть замучаешься. А ты, мама, ещё и нос заставляешь промывать! Брр, – морщится Денис, вспоминая наши возвращения с улицы, сопровождаемые моими постоянными окриками: «не трогай перила», «не трогай ручку двери», «стой, прысну антисептик на руку – всё-таки схватился, когда только успел!» Издёрганные оба: он – мной, я – собой, а во всём виноват треклятый вирус, не дающий ответственным людям расслабиться, со вздохом облегчения закрываем дверь, за которой в обычное, допандемийное время, находилась лишь прогулочная отрада.
Отвлёкшись от неприятных воспоминаний, Денис начинает всматриваться в кусты под балконом.
– А-а-а, вот и родственники нашей курочки на свободе бегают! Хорошо им, мама, они на свежем воздухе всё время.
– И мы с тобой на балконе свежим воздухом дышим, заодно и красоты наблюдаем местные… в удалённой безопасности.
Сын продолжает в задумчивости смотреть вниз. А между тем там, внизу, наша соседка несёт куриные яички, которые собрала под деревьями. Вы же помните, конечно, что куры у нас резвятся на свободе, и яички откладывают где придётся.
– Что-то наша Глашенька яички нам не приносит. А папа мечтал о золотом, о таком, какое курочка Ряба снесла. Помнишь, она пришла к бабушке и дедушке, полюбила их, а потом на радостях яичко подарила.
– Помню-помню, как такое забыть! – улыбаюсь я: оказывается сказка, которую давно читала сыну, запечатлелась в его памяти, и он рассказал ее отцу. В турецком фольклоре такой сказки нет, а уж я мужу точно про курочку Рябу ничего не говорила.
– А Глаша осчастливить нас не спешит. А мы её так любим! Глашенька, Глашенька, – нежно обращается сын к курице.
Глашка, услышав что мы заговорили о ней, опять приняла позу куриного мыслителя, свесив голову промеж ног.
– Много читает, наверное, не до яичек ей! – смеюсь я (балкон у нас застелен газетами, чтобы легче было собирать продукты куриной жизнедеятельности).
– Мамочка, а что-то у Глашеньки гребешок вырос слишком большим, да и по бокам клюва какие-то длинные красные штучки болтаются. А у её сестричек ничего такого не видно, – Денис внимательно продолжает осматривать куриное семейство.
– Ну, Глаша у нас витаминов много ест! – говорю я Денису, и тоже начинаю с подозрением смотреть на нашу курицу – словно вижу её в первый раз.
– И голова у неё какая-то крупная…
– Попробуй тут рассмотреть Глашкину голову, если она промеж ног её любит прятать, – углубляюсь я в детали куриной внешности и, рискуя свернуть себе шею, выкручиваю голову во всех направлениях, чтобы сфокусироваться на гребешке нашей красавицы.
– Мама, я догадался! Наша Глаша – петух!
Округлив глаза кричит Денис, озарённый своим открытием.
– Как – петух? – удивляюсь я. – Она же не поёт, – вспоминаю я еще одно отличие кур от петухов.
– И яиц не несёт.
– Ну, она не вполне здорова…
– Поэтому и не поёт: попробуй петь с такой закрученной шеей!
Больше всех наше озарение расстроило мужа: яиц, оказывается, мы ждали напрасно!
Окончательно с полом нашей балконной птицы мы пока не определились, но всё же решили подобрать Глаше второе имя: Гриша, так, на всякий случай. Вдруг Глаша и на самом деле Гриша?
Кто же главный?
Странный вопрос! Неужели всем ещё не понятно, что в нашем петушино-цитрусовом раю главные – это петухи!
Вот и наша Глаферия росла, превращаясь из цыплёнка, покрытого ювенальным пушком, вроде бы в прехорошенькую курочку с немного кривой шеей. У всех могут быть свои особенности, если они, разумеется, не угрожают собственной жизни и жизни окружающих. Кривая шея благодаря нашему лечению не мешала ей питаться, но часто заставляла драматически ронять голову промеж лап. Последнее обстоятельство, к сожалению, не позволило Глаферии влиться в бывшую куриную семью, встретившую в штыки возвращение блудной дочери с такой странной особенностью.
Поэтому пришлось ей и дальше жить уединённо, на нашем балконе, среди газет, расстеленных под её ногами. Здесь стоит заметить, что газеты были разложены пассьянсом на полу, разумеется, не для того, чтобы заполнить куриный досуг, а для нашего удобства: таким незамысловатым способом гораздо легче собирать продукты жизнедеятельности куриного организма, которые организм, надо заметить, щедро разбрасывает вокруг себя.
Пока Глаферия жила, росла и хорошела, наша семья неустанно ждала куриных яиц и мечтала об омлете из органических яиц на завтрак. Глаферия со своей стороны упорно игнорировала наши желания и не спешила осчастливить приютившее её когда-то семейство.
Оставив наши напрасные надежды – всё равно яйца покупаем на базаре! – в действительности же, нежно привязавшись к этой необычной курице, весенним ранним утром мы были разбужены душераздирающим вокалом нашей питомицы.
И вокал этот был отнюдь не кудахтающим сопрано – заставил нас встрепенуться драматический тенор, немного неуверенно выводящий «ку-ка-ре-ку»!
Не поверив своим ушам, мы дружно бросились к балкону, где разминала крылья наша Глаферия. И были встречены повторным, уже вполне уверенным «ку-ка-ре-ку», а затем, специально для нас, чтобы мы уже совсем не сомневались, и третьим, и четвёртым.
Не замечали ли мы раньше у Глаферии каких-либо необычных признаков, которые могли бы натолкнуть нас на мысль о её петушином происхождении? Замечали, наверное: и гребешок немного большеват, и брыльки по краям клюва великоваты. Но кто ж его знает, какие они должны быть у петуха вообще, если мы куроводством никогда не занимались? И чудесного превращения одинаково милых цыплят в курочек и петушков раньше не наблюдали? К тому же наш коварный куро-петух и голову свою с выросшими отличительными чертами успешно прятал меж конечностей. Представляете, какая сложная задача по определению пола стояла перед никудышными куроводами вроде нас.
Пришлось Глаферию в срочном порядке переименовать в Григория. Хотя муж, например, наотрез отказался запоминать новое имя – он и с первым-то настрадался, пока его выучил.+
Теперь Гриша-Глаферия свыкается со своим новым именем, а мы – с тем, что несмотря на все старания и непримиримые увиливания, заполучили петушка, да прямо себе на балкон! Вот каким дьявольски хитрым способом агент петух всё-таки был внедрён в нашу семью!
Несладкая жизнь
Денис ревниво наблюдает за тем, как я кормлю Гришу на балконе, периодически нахваливая его за хороший аппетит и при этом поглаживая по кривой шее.
Гриша, пока я его кормлю, зажат у меня промеж колен; в любезно подставленной ему под клюв тарелочке – свежеприготовленная морковно-яичная смесь с кусочками размолотых грецких орехов, а я одной рукой поддерживаю его больную шею, второй – ободряюще поглаживаю по роскошному воротнику из перьев цвета Hennessy.
– Нет, ты меня не любишь, – изрекает сын, демонстративно надув губы.
– Почему ты так решил? – интересуюсь я, не прерывая процесса кормления.
– Вот ты его кормишь, хвалишь, и еду ему специальную готовишь, – горько произносит Денис.
– И тебе еду готовлю. Перед тобой стоит целая тарелка с мелко нарезанным яичком, на которой в шахматном порядке выложены чёрные маслинки – всё, как ты любишь! А рядом, на другой тарелке, ждут своего часа абрикосы.
– Да, жизнь моя сладкая, – соглашается сын. И добавляет:
– Но сложная!
– Почему же так?
– То учиться, то примеры решать нужно. Книжек ты мне с тетрадками вон сколько приготовила. Съем последний абрикос, и начнётся учеба… – тяжёло вздыхает.
– Хотя… – внимательно смотрит на Гришу, который крепко зажат между моими коленями, – и Грише порой тоже приходится не слишком сладко.
«Грише надо семью!»
О том, что петушино-цитрусовый рай мстит за пренебрежительное отношение к его пернатой составляющей, вы наслышаны. И я со временем свыклась с этим, смиренно приняв неизбежное. Но ведь должны быть какие-то рамки у этого, пусть и заслуженного, возмездия: один раз отомстили и хватит! А кто старое помянет, тому глаз вон. Есть такая русская пословица. Но на другой территории не работают не только чужие законы, но, по всей видимости, и мудрость народная тоже.
Начну по порядку.
К лету Гриша переехал с нашего балкона в сад, в просторный вольер, сооружённый специально для него мужем, и стал бок о бок жить с бывшими родственниками, когда-то в штыки встретившими блудного сына. Но теперь сетка вольера не давала куриной родне организовать вновь прибывшему «тёплый» прием – пришлось им довольствоваться лишь грозными взглядами в сторону нашего петушка. От этого желание ободряюще клюнуть смущённого новобранца не пропало: родня безуспешно пыталась просунуть клюв в вольер и крепко ущипнуть Григория. Но хватала клювом только воздух.
С появлением в саду вольера с Гришей для многочисленного куриного семейства волей-неволей началась интересная жизнь: теперь ежедневно, три раза в день, куры имели возможность наблюдать кормушку нашего петушка, полную еды, из которой часто и им перепадали зёрнышки. Пусть и нелюбезная у Гриши родня, и даже очень агрессивная, но откровенно голодная. А родню – не выбирают, впрочем, как и хозяев, которые забывают вовремя накормить своих питомцев. Поэтому дворовые куры-петухи-цыплята, запомнив часы кормления Гриши, ежедневно встречают меня на выходе из подъезда и неотступно, шаг за шагом, сопровождают к вольеру. А потом ожидательно заглядывают мне в глаза, пока я кормлю нашего петушка. Гриша сосредоточенно клюёт зерно, порой извлекая из недр музыкального горла неизвестные до жизни в вольере свистяще-булькающие звуки, очень похожие на шум, производимый последней порцией воды, исчезающей под слегка приоткрытой пробкой раковины. И не совсем понятно: то ли Гриша возмущается, прогоняя непрошеных свидетелей его трапезы, а то ли таким образом просит меня покормить голодных сородичей. Последняя версия мне нравится больше и говорит о добром характере моего подопечного, поэтому я обязательно бросаю пригоршню зерна стоящим по другую сторону вольера зрителям, уже без возмущения взирающим на странного петуха, вернее, совсем не интересующихся им, а сосредоточившим свое внимание лишь на летящем к ним корме.
– Гришеньке одному тут скучно. Он за решёткой сидит…
– Глаферия выросла и пора ему семью завести.
Последняя реплика принадлежит мужу. Он до сих пор называет петуха девичьим именем: учить второе редкое русское имя он отказался наотрез. Не знаю почему, но наш довольно-таки миролюбивый Гриша иногда норовит исподтишка клюнуть мужа. Может, чувствует, что тот его неправильным девичьим именем величает?
– Что?! – не верю я своим ушам.
– Грише надо семью.
– Мы его семья! – растерянно смотрю на сына и мужа и замечаю, что вокруг вольера толпятся куры – возможные жёны, готовые составить Гришино счастье, лишь бы проникнуть в вольер с кормом.
– Ну, знаете ли! – возмущаюсь услышанным. – Я совершенно не планировала становиться куроводом!
Потом присматриваюсь к Грише: может, он не из-за болезни порой на кормушку взлетает, и мне её приходится поднимать всё выше и выше, наивно полагая, что Грише так удобнее зёрнышки клевать? Может, отнюдь не по гастрономической нужде свершает Гриша этот акробатический прыжок с риском для жизни?
– Нужно ещё курицу? – робко предполагаю я. – Если только одну, чтобы ему не так скучно было, для компании. Только нужно такую, которая не будет Гришу обижать и не попытается его больно ущипнуть.
У Гриши что-то «булькнуло» в горле. Странный звук! Интересно, это он так радуется услышанному или наоборот?
В общем, мы начали присматривать нашему петушку подругу жизни. И всё уже готово для счастливой совместной жизни: вольер удобный и просторный, ежедневное трёхразовое питание, апельсиновые сады вокруг, чистый воздух. Но есть обязательное требование к претендентке: что бы она нашего Гришу не обижала, а там – стерпится-слюбится!
Гриша болеет
Гриша, наш петушок, от рождения отмеченный тяжёлым недугом, любое недомогание переносит крайне тяжело. Помимо того, что ему ежедневно приходится наблюдать за миром из положения изогнутой шеи, видя всё вверх тормашками, помимо сложностей, связанных с перемещением в пространстве и ежедневным приёмом пищи, он также испытывал сложности в общении с кокетливыми курочками-молодухами. Только он вознамериться оказать им должное внимание, как шея бдруг безвольно повиснет между лап. А если ко всем этим сложностям добавить и обычный насморк, то последний вполне способен довести несчастного до вовсе отчаянного положения.
Поэтому Гриша имеет полное право болеть, как любимое дитя: капризничая, отказываясь от пищи, недовольно покрикивая, когда кто-то пытается вернуть положение его головы в нормальное – над туловищем – и напоить. Нет, он не хочет есть! Он и пить не будет! Он, бессильно уронив голову промеж лап, судорожно дышит широко открытым клювом и, навалившись всем телом на стену вольера, практически сидит на гузке.
«Мне плохо и, похоже, я уже не поднимусь». Весь его вид тому наглядное свидетельство.
К несчастью, его упадническое настроение передалось и мне. И, салфеткой утерев сопли петушку, щедро стекающие по его широко раскрытому клюву прямо на землю, опустив голову, бреду домой.
Как только перешагиваю порог квартиры, трагическим голосом объявляю всем:
– Грише плохо, он с самого утра ничего не ест. Поэтому мне нужен антибиотик!
– Тебе-то зачем? – пытается шутить муж.
– Мне нужно успокоительное. Столько происшествий за последние дни: то разбитая голова Зимы (мы завели перепелов, и я обязательно расскажу о них, но немного позднее), а теперь насморк у Гриши… Ему еще только этой хвори не хватало.
– Антибиотик не дадут без рецепта, – резонно заявляет муж.
– Тогда мы поедем к ветеринару! – кричит сын и предлагает нам начать сборы в дорогу.
– Да, к ветеринару! Там и лекарства есть, – вслух рассуждаю я, беря сумку под мышку.
Мы едем втроем: муж, сын и я. Гришу мы с собой не берем. Я очень хорошо помню страшный вердикт интернета: цыплят с кривой шеей выбраковывают. И никак иначе. Что может нам сказать ветеринар о нашем годовалом петушке с кривой шеей? Почему он еще у нас жив и почти здоров?
Приехали в ветеринарную клинику. Очаровательная девушка на ресепшен с выразительными глазами и безупречным маникюром, посмотрев с сочувствием в наши расстроенные лица, велела немного подождать: врач оперирует пациента – кошку, хозяева которой, волнуясь, мечутся по тесному коридору, натыкаясь на других посетителей.
Прямо напротив нас – бобик интересной наружности: напоминает лайку, только шерсть на нем чёрная, как уголь. Широкое туловище, расчитанное на пса крупных размеров, поддерживается удивительно короткими толстыми лапами. Всё это вместе делает пса весьма комичным. Вдобавок он виновато виляет длинным хвостом, на который природа не пожалела шерсти, и пытается полностью скрыться за хозяином, вжавшись в довольно широкие брючины того. Последнее ему никак не удается из-за собственных внушительных размеров. Хвост «подметает» коридор, а сам пёс – голова и часть туловища – виден всем. Хозяин, в свою очередь, держа собаку на коротком поводке, безрезультатно пытается вытащить её у себя из-под ног.
– Думан, не бойся! Ветеринар избавит тебя от этих мелких кусачих паразитов, – ласково говорит он собаке, пытаясь погладить лохматую широкую спину, которую собака продолжает скрывать у него в брючинах.
– Фамилия! – коротко спрашивает девушка за стойкой ресепшен, обращаясь к мужчине с собакой.
– Челик.
– Имя.
– Осман.
Некоторое время девушка смотрит на монитор компьютера.
– Собака с таким именем (в турецком языке нет такого понятия как кличка – у живаотных тоже имена) у нас не зарегистрирована, – с некоторым сомнением произносит она, и снова нажимает на компьютерную мышку.
– Но мы у вас не в первый раз, – тревожится владелец пса.
– Есть Думан.
– Так это он и есть!
– Да, но вы сказали «Осман».
– Это моё имя, извините. Я слишком разволновался и подумал, что мне нужно представиться тоже.
Девушка улыбнулась – инцидент исчерпан.
Наконец к нам выходит врач. Прямо в коридоре он расспрашивает владельцев четвероногих посетителей о проблемах со здоровьем их питомцев.
– Что случилось? – строго спрашивает он у нас.
И я пытаюсь поподробнее рассказать ему о Грише, о его особенностях и постигшей нас недавно беде в виде Гришиного синусита.
– Любопытно, – говорит он. – Знаете, мне бы хотелось взглянуть на вашего петуха.
– Может, не стоит? У него сопли. А это обычный синусит. Нужен антибиотик…
– Привезите больного в клинику. Можно завтра. Я хочу на него посмотреть.
Тяжело вздыхаю, заранее представляя, какое впечатление произведёт наш Гриша на ветеринара и сидящих в очереди. Но делать нечего – без Гриши антибиотик не дадут.
Не откладывая визит к ветеринару на утро, через час вернулись в клинику, неся Гришу в коробке.
Опять очередь, но на этот раз врач успел уехать на вызов. Гриша удивительно смирно сидит в коробке и полностью прикрыт её створками. Но, что-то почувствовав, а обычно все животные на приеме у врача ведут себя беспокойно, Гриша решает встать в полный рост. Крышка с коробки с готовностью слетает, и наш петух во всей своей красе, вернее, его мощная спина без головы, появляется из коробки.
– Ой, что это?! – испуганно кричит молодая девушка, державшая под руку мужчину в очках.
Парочка как раз проходила мимо нас и направлялась к полкам с игрушками для собачек.
– Это похоже… петух.., хотя, наверное… – молодой мужчина остановился и поправляет очки на переносице, внимательно всматриваясь в возвышающегося над коробкой Григория, с опущенными крыльями, напоминающими слегка приоткрытый дамский веер, и отсутствующей в поле зрения головой.
– Где, где его голова? – продолжает волноваться перепуганная барышня, а её спутник с подозрением всматривается в рыжие перья петуха, стараясь соблюдать социальную дистанцию, которая мешает увидеть подробности петушиной внешности.
– Голова петуха там же, где и шея – в районе лап, – стараясь казаться невозмутимой, вступаю в разговор я.
– Вероятно, у него психологические проблемы, – сочувственно замечает молодой мужчина, продолжая нервно поправлять очки на переносице, а потом он и вовсе их снял и принялся энергично протирать линзы, которые вспотели то ли от избыточного волнения, то ли от напряжения, пока он всматривался в Гришу.
– Да, да, это, безусловно, психология, – воспользовавшись повисшей паузой, вступает в разговор его спутница, сочувственно качая головой.
И так как пара не спешит уходить, продолжая рассматривать петуха и громко переживать при этом, пришлось добавить ещё одну реплику:
– У него от рождения кривая шея. По-видимому, имеются генетические изъяны.
– А-а-а, – наконец отходит от нас к полкам с игрушками любознательная парочка.
В этот момент из кабинета вышел ассистент доктора.
– Врач скоро приедет. А что с вашим петухом?
– Синусит. Но доктор хотел осмотреть пациента лично. Течёт из носа, то есть из носовых отверстий в клюве, и один глаз сильно отёк.
Ассистент подошёл поближе к Грише.
– Ой! – вскрикивает он. – А где его голова?!
– Он родился с кривой шеей, знаете, есть такая болезнь вертячка, кривошея, простите, но я не знаю, как она правильно называется по-турецки.
– А сколько же он так живёт, то есть в таком положении?
– Год.
– Если он так долго живёт… э… в таком необычном положении… э… думаю, надо подождать врача. Признаться, с такими болезнями я ещё не сталкивался. Это особый случай… В общем, доктор вам скажет, что нужно делать. А так, конечно, петух красивый – видно, что породистый.
И быстро ушёл, в конце своей сбивчивой речи зачем-то похвалив Гришу.
А мы ещё какое-то время ждали доктора, ловя обращённые на Григория удивлённые взгляды людей.
– Где петух?
Услышали мы бодрый голос врача, направлявшегося к нам быстрой и уверенной походкой.
– Как дела, Ганс? – присев рядом с коробкой, спрашивает он у петуха, видимо, сходу определив, что мы иностранцы: не каждый день привозят поселковых петухов на осмотр к ветеринару.
– Его зовут Гриша! – громко поправляет врача Денис.
Развернув Гришину шею до положения, когда голова находится там, где она и должна быть, я показала рукой на отёкший глаз петуха. Врач внимательно осмотрел голову пациента, заглянул в клюв, а потом, не сказав ни слова, ушёл.
Впрочем, вернулся доктор быстро, неся шприц с лекарством.
Гриша к тому времени сильно разволновался. Не надо забывать о том, что в былые времена выезжать из курятника ему не приходилось, а тут он незатёкшим глазом увидел незнакомый интерьер и странный предмет, который ему поднесли к клюву. В общем, Гриша, на фоне насморка потерявший голос, страшно захрипел, расправил крылья и решил отбивать атаку нападающих ногами. А они у него крепкие!